Текст книги "Подвиг адмирала Невельского"

Автор книги: Ф. Флорич

Соавторы: Изидор Винокуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

.. .В ночной мгле давно уже скрылись берега. Вокруг лежало черное, как деготь, море. Над ним простиралось почти такое же черное, усыпанное звездами небо. Одетый парусами, упруго выгнутыми под ветром, бриг «Охотск» ходко вспарывал гладь Охотского моря.

Команда корабля отдыхала. Спали и привыкшие к морской жизни казаки, сопровождавшие Геннадия Ивановича к месту его назначения.

На палубе оставались только вахтенные матросы, дежурный офицер и сам Невельской.

Непрерывно попыхивая своей кривой трубкой и сухо покашливая, он то шагал от борта к борту, то останавливался около компаса, пристально взглядывал на картушку и одобрительно кивал матросу* который уверенно орудовал штурвалом, не давая кораблю отклоняться от курса.

Плавание началось удачно. Если погода не изменится, то через четыре дня Геннадий Иванович будет у цели.

У цели? Нет, она еще очень далека. Ведь то, что им сделано, только начало, лишь первые шаги к достижению гой поистине великой цели, которую он перед собой поставил.

Шагая по палубе «Охотска», Геннадий Иванович перебирал в памяти события прошедшего года и думал о том, сколько еще трудов предстоит в будущем. Но он чувствовал себя полным сил продолжать борьбу за край, ставший дорогим его сердцу. Он понимал – борьба предстоит суровая, жестокая... Не столько с дикой природой, сколько с тупой, равнодушной, а порой и враждебной кликой сановников, которым и дела нет до блага России. Стоит только вспомнить о заседании Особого комитета! Но одному вести подобную борьбу будет тяжело. Геннадий Иванович не знал еще, кому придется разделить с ним предстоящие тяготы и невзгоды, но он твердо верил, что в этой борьбе он не останется одиноким.

Год назад, когда он возвращался после открытия устья Амура и пролива, его встретил в открытом море штурман Орлов. Он был послан тогда на поиски Невельского, так как все полагали, что «Байкал» потерпел аварию. Встретившись с Геннадием Ивановичем и узнав о его открытии, Орлов прослезился от радости и по-отечески обнял и расцеловал Невельского.

Несколько дней, проведенных Орловым на борту «Байкала», прошли в дружеских беседах. Дмитрий Иванович много интересного рассказал Невельскому о своих долгих странствиях по Дальнему Востоку, о глубокой обиде, которую ему незаслуженно нанес царь Николай.

В 1840 году Николай I получил тайный донос на Орлова, где говорилось, что тот якобы подговорил какого-то «мещанина Ларионова к лишению жизни коллежского асессора Пахомова, с женой которого Орлов был в любовной связи». Николай не стал разбираться в справедливости обвинения и лишил Орлова всех чинов, дворянского звания и повелел навечно оставить его в Сибири.

Позднее, когда выяснилось, что «возведенное на него обвинение, по общим отзывам, не подтвердилось» (так указывалось в официальном документе), Орлова произвели сначала в прапорщики корпуса штурманов, а затем в подпоручики. Но, пока это произошло, миновало несколько лет. А все эти годы Орлов бедствовал и скитался по диким таежным дебрям. Он сдружился с местными жителями, изучил их нравы и обычаи. А когда Российско-Американской компании требовался опытный проводник, знающий край и местные условия, она неизменно прибегала к услугам «ссылыю-поселенца» Орлова. Так, когда компания решила перевести свою главную факторию из Охотска в Аян, именно Орлову поручили тщательно исследовать Аянский залив и выбрать место для будущего поселка.

В последующие годы, уже будучи восстановленным в своих правах, Орлов совершил несколько путешествий, исследуя пути сообщения между Аяном и Якутском, изучая прибрежье Охотского моря, собирая сведения об Амуре у местных жителей.

Подобно Геннадию Ивановичу, Орлов лелеял мечту подробно изучить Амур. Потому он так сердечно обрадовался, когда встретился с Невельским и узнал от него о сделанном открытии. Ведь оно было началом осуществления мечты самого Орлова!

Это было год назад. Нынешней зимой, по распоряжению Муравьева, Дмитрий Иванович Орлов перебрался из Аяна в залив Счастья, где должен был дожидаться прибытия судна. Геннадий Иванович с большим удовольствием предвкушал встречу с ним. Уж очень по душе пришелся Невельскому этот закаленный бедствиями и невзгодами человек, с его любовью к дикому и необжитому краю, с горячей верой в будущее этого края.

Плавание «Охотска» близилось к концу. На пятый день бриг, осторожно лавируя среди песчаных отмелей, далеко выдающихся в море, на приспущенных парусах вошел в залив Счастья.

Это была небольшая мелководная лагуна с открытыми к северу низменными берегами, поросшими чах* лой растительностью. Правда, вдали от берега виднелся массив густого таежного леса, который, видимо, тянулся в глубь материка на многие версты. Могучие сосны вздымались так высоко, что, казалось, они вот-вот заденут облака. Кроны их раскачивались под ветром, будто кивали, приветствуя возвращение Невельского в открытый им залив.

Геннадий Иванович пристально глядел в подзорную трубу на приближающийся берег. Все вокруг было объято тишиной. И, хотя Невельскому предстояло вступить в совсем неведомый ему мир, он казался каким-то особенно близким, родным, до мелочей знакомым.

Вдруг Геннадий Иванович заметил, что из одинокой юрты, стоявшей поодаль от берега, выскочили гри человека, помчались к морю и спустили на воду байдарку. Они быстро направились к кораблю, который точно ощупью пробирался по узкому, извилистому фарватеру.

Когда байдарка несколько приблизилась, Невельской увидел в ней Дмитрия Ивановича Орлова и двух его постоянных спутников – нивха Позвейна и эвенка Афанасия.

Радостно, как давние друзья, встретились Невельской с Орловым.

– Видно, сама судьба определила мне встречать вас, дорогой Геннадий Иванович! – взволнованно говорил Орлов, зажав в своих сильных больших руках Невельского.

– Ия всей душой рад этому обстоятельству, Дмитрий Иванович, хотя... – Геннадий Иванович весело рассмеялся, – хотя оно и грозит мне серьезным увечьем.

Орлов смутился, выпустил Невельского из своих объятий и сконфуженно пробормотал:

– От чистого сердца... весьма обрадован был, снова увидев вас... Уж вы извините старика...

– Не гневите природу, Дмитрий Иванович! Я думаю, что иной юноша за вами не угонится. Однако что ж мы здесь стоим! Прошу вас к себе... по случаю встречи...

В маленькой каюте «Охотска», за бокалом вина, Орлов засыпал Геннадия Ивановича вопросами о столичных делах.

– Вас там, батюшка мой, за такое открытие, должно быть, в герои произвели, «Владимира» пожаловали? Бутаков то наш за опись Аму-Дарьи удостоился и «Владимира» и пенсиона, а ваши дела, чай, поважнее бута-ковских.. .

– Заслуга Бутакова перед наукой и отечеством велика. «Владимира» и пенсион он получил по достоинству.

Геннадий Иванович разжег свою трубку, сделал глубокую затяжку и, выпустив густой клуб дыма, усмехнувшись, продолжал:

– Чести получить «Владимира» и пенсион, как то уставом положено, я не был удостоен. Однако, что в «герои» произвели вашего покорного слугу, это вы изволили точно заметить...

– Не понимаю вас, Геннадий Иванович, – вопросительно глядя на Невельского, сказал Орлов.

– Ну, как не понять, Дмитрий Иванович! Бутаков совершил свою опись, имея на то высочайшее соизволение. Невельской же вошел в устье Амура вопреки запрету. Ну-с, отсюда все и проистекло.

– Но ведь это открытие принесло великую пользу отечеству! – недоумевал Орлов. – Нет, не иначе, как наш «немец» взъярился. И доколе русские дела будут вершить чужестранцы?..

– Успокойтесь, Дмитрий Иванович, не к чему так волноваться.

– Нет, Геннадий Иванович, может, и неприятна вам память о столичных канцеляриях, но уважьте старика, просветите насчет всего происшедшего.

Невельской внял просьбе друга и, как это ни было ему тяжело, рассказал о петербургских событиях.

– Ну что ж, Геннадий Иванович, – вздохнул Орлов, узнав об окончательном решении Особого комитета, – и на том спасибо... Значит, построим мы с вами тут зимовье и начнем налаживать торговлю с местными жителями. Как говорится в сказке – гора родила мышь.

Геннадии Иванович улыбнулся, глядя на поникшего Орлова.

– Торговля в здешних местах может принести немалую пользу. Через нее путь к сердцам местных жителей лежит. Ежели только честно и справедливо, не в пример иным чужестранным купцам, вести ее... При-

знаюсь, однако, не торговли ради я принял назначение сюда...

Орлов пристально посмотрел на Невельского и, осененный догадкой, спросил:

– Значит, как и раньше? Вопреки инструкциям?

Геннадий Иванович кивнул головой.

– Велениям ума и чувства истинной любви к родине должны мы следовать, Дмитрий Иванович, если хотим положить твердое основание к признанию навсегда за Россией этого края. Не отступая ни перед какими преградами, несмотря ни на какие опасности, откуда бы они нам ни грозили.

И Невельской рассказал Орлову о том, к какой цели он стремится, прибыв сюда, в залив Счастья.

Орлов внимательно выслушал Невельского, не проронив ни слова. Затем вдруг встал перед ним, как того требовали все правила субординации, вытянул руки по швам и взволнованным голосом отчеканил:

– Ваше благородие, покорно прошу вас, как особой милости, позволить мне принести посильную помощь в совместных с вами трудах на благо родины!

– Помилуйте, Дмитрий Иванович! К чему это? Мы с вами не паркетные шаркуны. Поверьте, за честь сочту вашу помощь.

Они чокнупись и осушили свои бокалы.

* * *

Пока «Охотск» становился на якорь и команда спускала на воду большой баркас для выгрузки людей и снаряжения, Невельской и Орлов на байдарке съехали на берег. Им обоим не терпелось сразу же приняться за дело, тем более что Геннадий Иванович рассчитывал, пока бриг будет разгружаться в заливе Счастья, осуществить свое намерение, о котором он только сейчас рассказал Орлову.

Вдвоем они тщательно осмотрели окружающую местность, стараясь выбрать удобное место для постройки зимовья. Наконец порешили заложить поселение на восточном берегу залива.

– Как же обозначить этот пункт, Геннадий Иванович? – спросил Орлов.

Невельской задумался. Со времен славного Пояр-

ПО

кова это будет первое русское поселение в преддверии Амура. Как же назвать его?

И в памяти Геннадия Ивановича возник далекий Петербург, Нева и на берегу ее, на скале, подобно застывшей волне, – неукротимый Петр. Вспомнилось, как много лет назад, еще юношей, он узнал о том, какое значение придавал Петр Дальневосточному краю, особенно Амуру. Именно Петр поселил в Забайкалье стрельцов для охраны дальневосточных российских земель.

– Как думаете, Дмитрий Иванович, – спросил Невельской, – не назвать ли наше зимовье в память Петра? Пусть в имени Петровом сохранится и наша малая толика труда...

Орлов ничего не ответил, лишь одобрительно кивнул головой. Потом они оба сняли фуражки и какое-то время молча стояли, глядя на расстилавшуюся перед ними гавань Счастья, на широкий берег, где уже копошились люди, разгружая корабль. И каждый из них явственно ощутил, что в этих диких и пустынных местах пробуждается новая жизнь.

Это было 29 июня (11 июля) I860 года.

Поручение, которое Особый комитет дал Невельскому, он выполнил. Казалось, на этом Геннадий Иванович мог успокоиться и считать свою миссию законченной. Но, памятуя о повышенном интересе западных держав к берегам Татарии, – ведь не зря они сюда посылали экспедиции Лаперуза и Браутона и не случайно здесь постоянно шныряют иностранные суда-браконьеры, – Невельской не мог ограничиться основанием одного только Петровского. Он отлично отдавал себе отчет в том, что его действия идут вразрез с намерениями Нессельроде и могут снова навлечь на себя гнев царских министров.

И вот Невельской снова плывет по Амуру. Шлюпка поднимается против течения, идет вдоль высокого, лесистого правого берега реки.

Если год назад Геннадия Ивановича интересовала лишь глубина Амура, то сейчас все его внимание занято другим. Широко разлившись, Амур несет свои воды и образует несколько рукавов, или, иначе, говоря, проток. Геннадий Иванович тщательно исследует их и находит, что протока Пальво – прекрасное место для зимовки судов. В смелом воображении моряка уже рисуется то

время, когда по Амуру поплывут караваны судов, на берегах его поднимутся города и станет могучая река столбовой сибирской дорогой к Тихому океану.

Как только шлюпка причаливала к амурскому берегу, всюду навстречу Невельскому выходили местные жители, причем не только мужчины, по женщины и дети. Это было свидетельством особого доверия к людям «Лоче».

Почтительно и радушно они предлагали капитану и сопровождавшим его матросам овощи, рыбу, просо и местную водку, сваренную из риса.

Геннадий Иванович благодарил за подарки, приглашал всех к костру и, в свою очередь, от чистого сердца угощал их кашей с маслом и сладким чаем. С мужчинами Невельской делился табаком и охотничьими принадлежностями, женщинам дарил что возможно из хозяйственной утвари, а детям раздавал всякие безделушки и побрякушки.

За едой завязывалась беседа. Местные жители в один голос выражали свою радость по поводу прибытия русского судна в залив Искай – так они называли залив Счастья. Они просили Невельского не оставлять их и взять под защиту от «рыжих», то есть англичан и американцев.

Геннадий Иванович заверял, что отныне они будут избавлены от злого произвола чужестранцев, тепло прощался с гостеприимными местными жителями и отправлялся дальше, вверх по Амуру.

Но лодку обгоняла, несясь от стойбища к стойбищу, весть о добром капитане.

Примерно в 120 верстах от устья Амура, у мыса Огн, что на правом берегу реки, Невельского встретил местный житель, по имени Чедано, со своим многочисленным семейством. Приветствуя вступление русского капитана на амурский берег, он принес в дар рис, стерлядь, вино. После обычной церемонии обмена подарками и взаимного угощения Чедано высказал радость по случаю прибытия русских и рассказал любопытную историю, которая очень заинтересовала Геннадия Ивановича.

По счоцам Чедано, еще дальше вверх по Амуру, за устьем Амгуни, на правом берегу стоят камни особого вида. Эти камни либо упали с неба, либо их поставили люди «Лоче». Местные жители бережно охраняют их.

Когда пришлые купцы грозят, что сбросят камни в воду, – жители всех приамурских селений стараются задобрить этих злых людей дорогими мехами, юколой. От отца к сыну передается среди местных жителей поверье, что если камни эти сбросить в воду, то река станет бурливой и промыслы в ней будут дурны...

– Возьми меня с собой, – закончил Чедано, – я покажу тебе это место.

На рассвете следующего дня шлюпка тронулась в дальнейший путь. На корме, рядом с капитаном, восседал старый Чедано.

После многодневного утомительного плавания, подробно исследуя реку, Невельской подошел к мысу Тыр и направил шлюпку к берегу.

Там стояла большая толпа, человек в двести, местных жителей. Они с любопытством наблюдали за приближением шлюпки.

Геннадий Иванович заметил в толпе нескольких маньчжур, явно озадаченных его появлением.

Невельской сошел на берег, расправил онемевшее от долгого сидения тело и направился к толпе в сопровождении переводчиков.

«Что бы это могло значить? – подумал Геннадий Иванович. – Почему местные жители здесь такие растерянные и притихшие?».

Но тут толпа чуть подалась назад, расступилась, и Невельской увидел старого, богато одетого маньчжура, который важно восседал на поваленном пне. Все стало понятным.

– Кто ты, зачем и по какому праву пришел сюда? – надменно спросил старик Невельского.

Геннадий Иванович подошел ближе и сдержанно, не повышая голоса, но так, чтобы все слышали, в свою очередь спросил:

– А кто ты такой, зачем и по какому праву ты находишься здесь?

Толпа выжидательно молчала. Старик маньчжур, смерив взглядом стоявшего перед ним моряка, дерзко заявил:

– Никто из посторонних, кроме нас, маньчжур, не имеет права являться в эти места! Убирайся отсюда!

Невельской вспыхнул. Едва сдерживая негодование, он схватил маньчжура за плечи и заставил его встать.

ИЗ

8 Подвиг адмирала Невельского

– Только русские имеют полное, им одним принадлежащее право быть здесь, – твердо сказал он. – Посему я требую, чтобы ты и твои товарищи немедленно оставили эти места.

Старый маньчжур нагло рассмеялся и подал знак своим сотоварищам. Те, давно ожидая сигнала, бросились на капитана с ножами.

Но Геннадии Иванович не растерялся. Он выхватит из кармана двуствольный пистолет и направил его на маньчжур. Те в испуге шарахнулись назад.

Смелое поведение Невельского понравилось толпе. Увидев, что маньчжуры отступили, местные жители сразу отделились от них и стали посмеиваться над их трусостью.

Куда только девалась спесивость старика! Подобострастно кланяясь, маньчжур стал уверять русского капитана, что он чуть ли не мечтал о встрече с русскими, что он желает жить с ними в дружбе и просит пожаловать к себе в палатку.

Дав команду сопровождавшим его матросам быгь наготове, Геннадий Иванович принял приглашение маньчжура. В палатке старик признался, что самовольно лришел сюда. Им, маньчжурам, строжайше запрещается спускаться по Амуру в эти места. Они рискуют про* бираться в этот край, только подкупив мелких чиновников. Тут они обменивают у местных жителей на водку драгоценные собольи шкурки, а затем уходят восвояси.

Старик рассказал также Невельскому, что на всем протяжении Амура, от устья реки до Каменных гор (Хингана), нет ни одного вооруженного поста, так как эти места никому не принадлежат; обитающие тут народы не платят ясака китайскому правительству, ибо оно не властно над ними.

И, наконец, Невельской узнал то. что подтвердило все его о.пасения: каждую весну в Татарский пролив пгриходят большие иноземные суда. Команды их сходят на берег и всячески притесняют местное население: насильно забирают рыбу, съестные припасы, творят разные бесчинства, а затем безнаказанно уплывают.

Выслушав старика, Геннадий Иванович немедленно принял решение. Он вышел к людям, столпившимся у палатки. Они ждали конца переговоров с заметным волнением.

Едва из палатки показался русский капитан, наступила тишина. Невельской начал говорить. Он рассказал, что, хотя русские давно не бывали в этих местах, они считают весь этот край – от Каменных гор до моря – своим. Чтобы избавить местных жителей от всех обид, которые им приходится терпеть от чужестранцев, «пила пали джангин», то есть русский царь, принимает их под свою защиту. Для этого в заливе Искан – Счастье – и в устье Амура будут поставлены военные посты.

Арестные жители радостно слушали Невельского. В его справедливости они сразу же убедились, когда он стал разбирать их жалобы на маньчжуров. Купцам ничего не оставалось делать – они сложили свои пожитки и убрались прочь.

Назначив старшину из местных жителей, Геннадий Иванович передал ему тут же составленный и подписанный им документ:

«От имени Российского правительства сим объявляется всем иностранным судам, плавающим в Татарском проливе, что так как прибрежье этого залива и весь Приамурский край до Корейской границы, вместе с островом Сахалин, составляют Российские владения, тс никакие здесь самовольные распоряжения, а равно и обиды обитающим народам не могут быть допускаемы. Для этого ныне поставлены российские военные посты в заливе Искан и в устье реки Амура. В случае каких-либо нужд или столкновений с местным населением нижеподписавшийся, посланный от правительства уполномоченным, предлагает обращаться к начальникам этих постов».

Тепло простившись с местными жителями, Геннадий Иванович сошел в шлюпку и поплыл дальше, вверх по течению Амура, туда, где, по словам Чедано, высились какие-то таинственные камни.

Прошли не более трех верст, и неожиданно, за поворотом реки, Невельской увидел выступающие из воды у правого берега утесы.

– Там! – показал Чедано.

Матросы подогнали шлюпку к утесам. Невельской поспешно взобрался на них и остановился около двух огромных каменных глыб. Чедано был прав. Надписи на камнях яснее ясного доказывали, что некогда здесь побывали русские люди. На одном камне была высечена

{дата «1649», а на другом – «1669» и старинная славянская буква «Б».

Геннадий Иванович попросил у одного из матросов нож и собственноручно высек.на этих же камнях дату «I860», а также вензель Николая I ¹⁸.

– Теперь никто никогда не тронет этих камней! – сказал Невельской, обращаясь к старику. – Будь спокоен, Чедано!

...Подгоняемая усердными матросами, шлюпка быстро неслась обратно, вниз по течению.

Через несколько часов Невельской достиг небольшого заливчика, образовавшегося там, где в Амур впадали две мелкие речушки – Личи и Камоть.

– Вон там будем ставить пост, – указал Геннадий Иванович матросам на высокий обрывистый берег.

Едва шлюпка пристала к указанному месту, Невельской соскочил на берег и, цепляясь за торчащие кое-где кусты, поднялся на небольшую площадку, с которой открывался вид на окружающую местность.

Обширная равнина, окаймленная с севера далеко отошедшими от берега холмами, сплошь поросла лесом. Это был вековой, непроходимый лес. Переплетенные между собой и сросшиеся корневища деревьев прикрывал густой слой мха, валежника и поваленных бурен и временем стволов. Невозмутимая тишина и покой царили вокруг. Отсюда, с площадки, открывался также широкий обзор Амура. Кое-где у берега виднелись маленькие стойбища местных жителей.

– Красивые места, – сказал кто-то из матросов, – и к тому же удобные.

– Верно, красивые и удобные, – подтвердил Невельской. – А раз так – начнем, братцы!

... Солнце лишь начинало склоняться к закату, а уже была расчищена площадка, разбиты одна юрта для жилья, другая – для припасов и товаров, и в центре площадки высился флагшток.

Из ближайших стойбищ собрались местные жители. Узнав, что русские будут вместе с ними жить и защищать их от «рыжих», они проявили особое рвение и помогли матросам.

Когда все было готово, Невельской подал команду:

1– К подъему флага!

Забил барабан. К верхушке флагштока медленно

пополз свернутый клубок ткани. Он достиг конца... рывок... и, освещенное ярким солнцем, в вышине заструилось широкое полотнище русского флага. В тот же миг раздался залп из ружей и фальконета.

Так, сто с лишним лет назад, 1 (13) августа 1850 года, Геннадии Иванович Невельской объявил весь При-«*

амурский край неотъемлемым владением России, заложил новое поселение и поднял русский флаг на Амуре.

Густым таежным лесом, болотами и топями, переваливая через отлогие хребты, Геннадий Иванович возвращался на оленях в Петровское. С ним ехали только переводчики. Матросы же остались при флаге нести почетную службу – охранять Амур.

Из нового поста выехали на заре. А когда стали спускаться сумерки, лес поредел, и Не-

вельской увидел Петровское, голубую гладь залива, и на рейде, рядом с «Охотском», два незнакомых ему корабля. Геннадий Иванович велел подогнать оленей. Ему не терпелось узнать, что это за корабли и зачем они сюда пожаловали.

Оказалось, что в залив только сейчас вошли гамбургский и американский китобои.

Невельской тотчас распорядился доставить их капитанам составленный им документ о принадлежности России всего Приамурского края. Это сообщение пришлось не по душе «гостям», привыкшим безнаказанно хозяйничать в этих местах. Суда подняли якоря и тотчас покинули залив.

До поздней ночи Геннадий Иванович делился с Орловым своими впечатлениями об экспедиции по Амуру. Когда же он рассказал, что заложил на Амуре новый пост, Дмитрий Иванович спросил:

– А как вы окрестили его, Геннадий Иванович?

– Николаевским назвал, – ответил Невельской, пристально глядя на Орлова.

– Правильно, батюшка мой, умно! – довольным тоном произнес Орлов, пряча усмешку в густых седых усах.

И Невельскому стало приятно, что Орлов понял его. Ведь впереди ему предстояло еще вести очень трудную борьбу за то, чтобы его действия признали правильными. А оба они знали, как падок на лесть царь Николаи...

Из селения в селение, по зимовьям и стойбищам понеслась слава о Невельском, о русских. Потянулись в Петровское местные жители. Каждый выражал благодарность за защиту, просил не покидать этих мест, не бросать население на произвол иностранцев. Невельской обещал сделать все возможное.

Составив для Орлова подробную инструкцию, Геннадий Иванович отбыл на транспорте «Охотск» в Аян.

Невеселые мысли одолевали Невельского всю дорогу от залива Счастья до Аяна. Он знал, что впереди ему предстоит отчитываться в самовольных действиях. Кто поддержит его, на чью помощь он может рассчитывать? Меньшикова? Муравьева? Геннадий Иванович отлично знал им цену.

Едва прибыв в Аян, он послал Муравьеву подробное донесение. Поясняя, чем были вызваны все его действия, Невельской писал:

«Из этого Ваше превосходительство усмотрите, что, оставаясь в Петровском и действуя только лишь в пределах данного мне повеления, опасения мои, выраженные Вам еше в 1849 году, о возможной потере для России навсегда Приамурского края... если мы не будем действовать решительно, могут легко осуществиться. Представленные мной факты подтверждают эти опасения. Поэтому вся моральная ответственность перед отечеством пала бы справедливо на меня, если бы ввиду этих фактов я не принимал возможных мер к устранению этого...»

В заключение Геннадий Иванович писал:

«Осмеливаюсь уповать, что при ходатайстве Вашего превосходительства государь император милостиво воззрит на его верноподданного, осмелившегося преступить его высочайшее повеление при упомянутых обстоятельствах».

Дни проходили, но ответа от Муравьева не было. Тогда Геннадий Иванович решил отправиться в Иркутск, чтобы лично объяснить генерал-губернатору крайние обстоятельства, вызвавшие нарушение высочайшего указа.

Прибыв в Иркутск, Невельской узнал, что Муравьев уехал в Петербург, взяв с собой все документы. У генерал-губернатора не нашлось ни времени, ни желания, чтобы хоть одним теплым словом поддержать человека, действовавшего так решительно и смело. Короткое распоряжение – немедленно следовать в Петербург – вот все, что ожидало Невельского в губернаторской канцелярии. Ну что ж; делать нечего! Нужно ехать в Петербург держать ответ.

Снова поскакали почтовые кони по сибирской дороге. Снова замелькали версты, сотни и тысячи верст. Возок сильно встряхивало на ухабах и колдобинах. Укутавшись в теплую, подбитую мехом шинель, сидел в возке Геннадий Иванович и старался не думать о предстоящем ему. Но разве молено себя заставить не думать о том, что он считает главным в жизни, что определяет смысл его существования? Перебирая в памяти все свои поступки, Геннадий Иванович не видел, за что молено было его упрекнуть. Не жаждой личной славы и наград, не стремлением к богатству и почестям руководствовался он в своей деятельности. Беззаветное

служение родине, желание видеть ее могущество и славу – вот его истинные побуждения.

Но, пока он трясся на почтовых, предаваясь таким размышлениям, над его головой собирались грозовые тучи.

«Опять этот Невельской!» – неистовствовали старые знакомые – графы Нессельроде, Чернышев и другие члены Особого комитета. Их негодованию не было предела. Они жаждали расправы с этим неугомонным, самовольным капитаном, вторично нарушившим приказ царя...

Заседание комитета было долгим и бурным.

Меньшиков, Перовский и Муравьев доказывали, что «самовольные» действия Невельского были вызваны важными обстоятельствами, что следует всячески усилить основанные им посты и что, наконец, пришло время заявить о принадлежности России этого края.

Но большинство членов комитета не поддавалось на эти доводы.

– Для сохранения чести и достоинства нашего правительства гораздо лучше удалиться оттуда, – доказывал Нессельроде, запугивая присутствующих неминуемым вооруженным конфликтом на Амуре.

Его активно поддерживал алчный и трусоватый Вронченко. А военный министр граф Чернышев, потрясая только что полученным конфиденциальным рапортом от Горчакова ¹⁶16
   Генерал-губернатор Западной Сибири.


[Закрыть] и захлебываясь от злобы, выкрикивал:

– Амур для России – лишняя обуза! Неизмеримые дебри от Якутска до Камчатки и Охотского прибрежья являют собой границу, не требующую охранения, и, что всего важнее, отстраняют жителей Сибири от непосредственного соприкосновения с иностранцами, что легко может обратиться в дело пагубной пропаганды и повлечь за собой беспорядки. Одно то, что в Сибири уже находятся петрашевцы, заставляет нас сомневаться в состоянии всего Зауралья.

Сосланные участники декабрьского восстания 1825 года в то время уже больше не пугали Чернышева, одного из самых ярых душителей их. Декабристы доживали свой век. Но петрашевцы, полные сил и веры в свои идеалы, несмотря на жестокую расправу с ними,

еще представляли собой серьезную опасность для правительства тем, что пользовались среди простого народа большим влиянием, чем декабристы. Так по крайней мере считали Чернышев и многие другие царские сановники. ..

Под влиянием Нессельроде, Врончепко и Чернышева комитет постановил: немедленно снять Николаевский пост и увести оттуда всех русских людей. А с Невельским комитет решил так поступить: за нарушение инструкций, за превышение власти, за самовольное плавание к устью Амура, высочайше запрещенное, капитана 1-го ранга Геннадия Ивановича Невельского... разжаловать в матросы, с лишением всех прав состояния.

Некоторые члены комитета считали эту меру наказания... излишне мягкой.

Свое решение Особый комитет отправил на утверждение царю Николаю.

Вот что узнал Невельской, когда холодным декабрьским днем он наконец прибыл в Петербург и явился с визитом к Муравьеву в отель «Бокен» ¹⁷17
   В настоящее время гостиница «Ленинградская».


[Закрыть].

– Ну что ж, ваше превосходительство, – спокойно и даже несколько равнодушно заметил Геннадий Иванович, узнав, что ему грозит. – Действительно грешен... Поступил вопреки решению комитета, нарушил высочайшее повеление... Как говорится, поделом и мука!

Муравьев стал утешать Невельского. Он говорил, что заявил о своем принципиальном несогласии с вынесенным решением, что он просил аудиенции у царя и надеется, что ему удастся вызволить Невельского из беды.

– Весьма благодарен вам за участие, – почтительно поклонился Геннадий Иванович. И вдруг от внезапно мелькнувшей мысли его лицо осветилось улыбкой, и, зесело глядя на Муравьева, он произнес: – А все же на Амуре поднят не чей иной, а русский флаг!.. Да и заявление о принадлежности всего Приамурского края России, должно быть, известно уже всей Европе...

– Вас ничто не изменит! – воскликнул Муравьев.– Что делать с вами, Геннадий Иванович?

Невельской пристально посмотрел на генерал-губернатора и просто ответил:

– Позвольте мне воротиться на Амур.

В тот же день Муравьев был на приеме у царя. Ему удалось доказать Николаю I, что причины, побудившие Невельского к таким решительным и самостоятельным действиям, были на самом деле исключительными.