Текст книги "Магистр ордена Святого Грааля"

Автор книги: Эжен Дени

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Знал же, змей, в какую болячку ткнуть! С детства был востер на такие штуки!

Но звездочки-то, звездочки на ладони – вот чего он, змей, не учел! Уж она не выдаст!

– Не придушат небось, – со спокойствием заключил поручик. – Покамест фортуна не подводила, и на сей раз небось не подведет! А ежели когда, может, и придушат, так престолонаследник, сделавшись государем, глядишь, не выдаст. Поди вспомнит, кто воспомог этим посланием спасти любезного ему барона Карлушу. Так что вишь, змей, – прибавил он, – хоть и рискуючи, а своей же фортуне добавочно помогаю. Заживем тогда со всем счастьем и при новом царствии с Елизаветой Кирилловной.

– Это которая с бородавкой? – не преминул вставить язва Харитон.

Далась им всем бородавка эта! Как не могут уразуметь, что вовсе не с бородавкой она, а…

– …с родинкой, – без всякого зла ответствовал Христофор, – с прелестной родинкой… – И исчез Харитон от бессилья более уязвить. – С родинкой… – уже для самого себя повторил поручик, в счастливом воспоминании об этой родинке погружаясь в сон.

* * *

В Тайную экспедицию

(секретно)

…Читая выпуск газеты, натолкнулся на престранное послание, оставленное без подписи.

Вначале оно показалось мне вовсе бессмысленным; однако, памятуя о хитроумии заговорщиков, я узрел за ним шифрованное донесение, ибо кто ж станет отягощать газету сущей бессмыслицей, еще небось платя за то немалые деньги?

В книге по искусству средневековой тайнописи я нашел такой способ составления шифрованных писем, вроде бы открытых для всех, но понятных лишь посвященным. Он таков: вначале пишется само письмо, а затем в промежутки между словами вставляется еще по три слова, какие в голову взбредут.

Прошу ознакомиться с плодом моих изысканий, произведенных над газетным сообщением. Для облегчения Вашего чтения, переписал газетную глупость, подчеркнув только первое слово, а за ним – каждое третье:

«Барон, догадайтесь, что тут скрывается. Помните о встрече во вторник в известном дворце? Вы тогда стояли у изгороди, неподалеку стоял А.

Лишь только одного прошу: будьте возможно снисходительны за мое послание. Все сведения Вы сможете получить, как только придете. Надеюсь, уговорились».

Соединив подчеркнутые слова, получаем:

«Барон скрывается во дворце у А.

Прошу за сведения, как договорились»

Что как не злой, противогосударственный умысел может прятаться за сим?

Верный престолу и Отечеству

надворный советник Панасёнков

Рескрипция графа Обольянинова

Сей Панасёнков дурак. Эдакий дурень и в Псалтири тайнопись изыщет. Вот уж воистину – заставь дурака Богу молиться…

«Ну а ежели не такой уж дурень? – подумал граф Обольянинов. – Что ежели вправду тайнопись? Кто же тогда сей А., проживающий во дворце?..» Но то уж было настолько выше отчеркнутого паленским ногтем, что граф так высоко не осмеливался и в мыслях взобраться. Посему далее в своей рескрипции приписал:

За это донесение не уплачивать надворному Панасёнкову ничего. Чтобы знал, что его дело больше слушать да об услышанном без промедления докладывать, а не постигать всякую каббалистику.

«А с письмом панасёнковским что делать? – подумал граф. – Может, показать все-таки Палену?». Однако рука уже сама, не совещаясь с разумом, комкала глупое послание, чтобы швырнуть его в камин.

* * *

Начальнику полицейской части

майору Ухову

Ваше высокоблагородие!

Нижним чином Ялдыхиным на окраине Санкт-Петербурга изловлен предполагаемый душегубец Штраубе. Был сильно пьян, кричал, что всех порешит, при себе имел нож длинный и острый, а также перепачканную кровью ассигнацию в 10 рублей, отчего предполагаю также за ним убийство унтер-офицерской вдовы Пряхиной.

Лет по виду сорока, одно ухо оторвано, на спине изрядный горб. По всему – большой злодей.

Что является Штраубом, признал сам. Имя себе, однако, после того как малость протрезвел, измыслил Стратофонт, вероятно, с целью запутать дело.

Жду указаний Вашего высокоблагородия.

Городовой Брусникин

* * *

Брусникину

Шестого Штраубе мне ловишь! Угомонись, а то в участке уже места для них нету. Нужный Штраубе – двадцати лет, с обоими ушами и без всяких горбов.

Горбатый же этот, судя по описанию, известный тать Стратофошка по прозвищу Калган. Пускай покуда в остроге посидит, пока у меня до него не дойдут руки.

А поймаешь мне еще одного увечного какого-нибудь Штраубе, велю тебя высечь. И Ялдыхина твоего высеку – давно пора, поскольку сам всегда пьян хуже татей, которых излавливает.

Ухов

* * *

Перед отходом ко сну он слушал, как ему читали газеты, что обычно помогало уснуть, несколько отвлекая от глодавших душу сомнений.

Боже, когда, когда еще он сомневался так же, как теперь?! Прежде такого с ним не было…

Не с кем поделиться, не у Кого спросить. Да и не привык он делиться с кем-либо.

Нет, что фон Штраубе должен быть мертв, то с некоторых пор уже окончательно перестало вызывать сомнения. Сомнения были только в том, кто затем станет заменой барону, ибо, устранив его и не оставив замены, не вторгается ли он тем самым в Божий промысел?.. Правда, имеется еще французская и шотландская ветвь деспозинов. Хотя…

Ну да тут есть над чем подумать…

Впрочем, не стоило ворошить это перед сном, когда мысли идут вразброд. Ведь решил же для себя утром, когда голова была ясна и разум ничто не могло сбить.

Только знать бы еще, куда скрылся этот фон Штраубе. Хорошо спрятался, как в воду канул.

А страшится-то, поди, пустяка – офицериков этих со шпагами. Не ведает, с какой стороны настигнет его неминуемая, уже предрешенная смерть.

Ну да оно, пожалуй, и лучше, что до поры не ведает. Увидеть бы его глаза, когда наконец поймет!..

В газетах было все больше про недавний потоп и про последствия этого потопа. Какой-то пропавший шкап, какой-то белый шпиц, какой-то погибший от неумеренного возлияния единорог…

Ах, нет, вон и про фон Штраубе! Даже про двух! Одному семьдесят лет, и он уже отдал Богу душу в остроге, другой без языка, дранный кнутом. Тоже новопреставленный… А истинный, истинный-то где? Хоть бы какой намек!

…Помолвка дочери графа…

…Продается дом в Царском Селе…

…Ну-ка, ну-ка… Он прислушался к сущей для первого звучания бессмыслице: «Барон, догадайтесь, что тут скрывается. Помните о встрече во вторник…»

Вот оно, то самое!..

Не подав виду, что его сие заинтересовало, он дослушал до конца, однако при этом выхватывая лишь через три слова четвертое.

Да, сложилось в то самое, чего он так долго и ждал: «Барон скрывается во дворце у А. Прошу за сведения, как уговаривались».

Ладно, сведения того стоят, за них и обещанного алмаза ничуть не жаль. Получит, получит свой алмаз!.. Можно, впрочем, и так, чтобы не получил: тот алмаз еще и для других дел понадобится…

«Во дворце… – подумал он. – Что ж, иных доставали и во дворцах…»

Глава XIX
Бурмасов и фон Штраубе сами подстраивают своим неизвестным недругам хитроумную ловушку

В дворцовых чертогах кронпринца им отвели две дальние комнаты, о существовании коих, кроме самого Александра, знали только трое самых верных ему слуг. После всех треволнений последней недели было непривычно ощущать себя в покое и безопасности.

Фон Штраубе этим наслаждался, ибо устал уже чувствовать себя зверем, обложенным невидимыми охотниками со всех сторон, и развлекал себя тем, что читал старинные книги, которых тут было во множестве, а вот князь явно грустил – видимо, его деятельная натура никак не могла обходиться без приключений.

План Бурмасова по спасению России также отодвигался на неопределенное время, поскольку престолонаследник в день их поселения во дворце отбыл с молодой супругой на воды, а без его участия попасть к императору, дабы барон как-то смог подвигнуть того на написание письма к потомкам, представлялось невыполнимым.

Часто Никита, хмурый, вышагивал по своей комнате, что-то обдумывая. Единственным его отвлечением был песик, белый шпиц, лишившийся, видимо, хозяев после недавнего потопа – кажется, именно его тогда и видел фон Штраубе плывшим на шкапе. Пес прибился к их карете, когда они ехали во дворец, и Никита прихватил его с собой. Теперь он иногда изводил время тем, что обучал шпица всяким штукам; это было единственным, что отвлекало его от хмурых мыслей. Пес (по привычке Никита назвал его Тишкой, как своего слугу) и без того был весьма учен, умел на свист подносить домашние туфли, тут же разобравшись, где туфли бурмасовские, а где принадлежащие фон Штраубе, умел также ходить на задних лапах, отправлять в отхожем месте нужду.

А Бурмасов добавочно обучил его безошибочно находить в карточной колоде пиковую даму, открывать барону книгу на том месте, где было заложено, отдавать лапой честь, стоя во фрунт, и при упоминании о Масене перепрыгивать через высокое кресло, как Суворов через Альпийские горы.

Бурмасов радовался проделкам шпица, как малое дитя. Фон Штраубе все это тоже изрядно забавляло. Если б он еще знал, что Никита воспитал для него спасителя!..

Это случилось во вторую неделю их вынужденного заточения.

Проснувшись утром, фон Штраубе потянулся к недочитанной книге, которую с вечера положил рядом на полу, однако вместо книги рука его наткнулась на что-то шерстистое.

Книга была открыта в нужном месте, а рядом с ней, бездыханный, лежал несчастный Тишка с почерневшим высунутым язычком.

Тут же догадавшись, в чем дело, барон провел камнем своего перстня по странице книги. Камень тут же налился ядовитой синевой.

Уже через несколько минут они сидели с князем и обсуждали сложившуюся позицию.

– Так… – проговорил Никита. – Значит, опять началось… – Несмотря на потерю полюбившегося ему Тишки и едва не постигшую фон Штраубе смерть, от близкой опасности он снова пребывал в душевном подъеме. – Знать бы еще, которая из сил действует на сей раз!

– Древний способ, – сказал барон. – Я слышал, так же отравили французского Карла Девятого: пропитали страницы книги сильным ядом, проникающим через кожу.

– Коли древний, стало быть, и в твоем ордене про него ведомо, – заключил Бурмасов.

Фон Штраубе подтвердил:

– Да, насколько я знаю, как раз в нашем ордене он и был когда-то изобретен. Так, помнится мне, еще в тринадцатом веке отравили…

– Погоди ты со своим тринадцатым! – перебил его Никита. – История – штука, конечно, любопытная, но нам бы с тобой до конца осьмнадцатого дожить да миссию твою исполнить… – Он встал и, расхаживая взад и вперед, начал рассуждать. – Выходит, снова «третья сила», та, что из ордена, взялась за тебя. С масонами мы вроде разделались, заговорщикам сейчас не до нас – вон их отлавливают нынче повсюду. Только эта «третья сила» и осталась. Теперь, зная, что ты тут, они не угомонятся… Это что ж, выходит, орденцы так вот запросто разгуливают по императорскому дворцу?

– Нет, – покачал головой фон Штраубе, – это мог сделать только один из трех приставленных к нам слуг – лишь они могли ночью пробраться ко мне в комнату, чтобы пропитать ядом страницы. Однако слуг я видел, а всех орденцев знаю в лицо, и могу тебя заверить, что ни один из этих слуг в ордене не состоит. Тут могло быть только одно: некто из ордена кого-нибудь из слуг подучил.

– Позволь, – вмешался Бурмасов, – ко ведь этим троим сам престолонаследник строго-настрого воспретил покидать дворец. Они что ж – вопреки его запрету?

– Едва ли, – сказал барон. – Но ты забываешь, что имеется еще и дворцовая почта. Через нее злодей мог получить и наставления, и яд.

– Твоя правда… – Никита снова принялся вышагивать, так ему думалось лучше. Наконец его озарило. – Постой! – воскликнул он. – Ведь прежде злодей должен был сообщить своим нанимателям, где мы! Выезжая во дворец, мы соблюли всю мыслимую осторожность Ехали ночью; готов поклясться, за нами никто не следил. Стало быть, известие о нашем местонахождении могло поступить только снова же от одного из лакеев, не так ли?

– Полностью согласен.

– Все тогда очень просто, – заключил князь. – Вызвать всех троих лакеев да как следует потрясти. До тех пор трясти, покуда один не признается, кому послания свои писал.

– Думаешь, непременно скажет? – стараясь скрыть улыбку, спросил фон Штраубе.

– Ну, если как следует потрясти, чтоб едва не душа вон… Уж Никита Бурмасов языки развязать умеет!.. Я им всем!.. – князь сжал кулаки.

– Ничего у тебя не выйдет, – остановил его барон, – причем сразу по двум причинам.

– Это каким же?

– Во-первых, – сказал фон Штраубе, – они вовсе не холопы, вольные люди, причем состоящие при особе престолонаследника, и душу из них вытрясать никому, кроме самого великого князя, недозволительно.

– Мда, пожалуй что… – вынужден был согласиться Никита. – Но можно, по-моему, все ж как-нибудь… Хотя, ты говорил, есть еще вторая какая-то причина.

– Да, – кивнул барон, – и она делает эту тряску вовсе бессмысленной. Причина сия в том, что злодей наверняка и не знает, кому послание свое направлял. Если вправду действовал кто-то из ордена, то он бы никому доверяться не стал и сделал бы все так, чтобы посылавший не смог выдать его даже под пытками.

– Это как же? – удивился князь. – Послать, не знаючи кому. Как может дойти послание без адреса?

– Если моя догадка верна, то вскорости сам поймешь, – сказал фон Штраубе. – Я видел у тебя целую кипу петербургских газет. Давай-ка неси сюда.

Бурмасов не замедлил исполнить просьбу.

– Ну? – протягивая газеты, спросил он.

– Ого, сколько их! – вздохнул барон.

– А ты думал! – не без гордости ответствовал князь. – Санкт-Петербург – это считай почти Париж, а не какой-нибудь Любек задрипанный. Это, брат…

– Посему, – оборвал его фон Штраубе, – для ускорения нам придется разделить труд. Я возьму одну половину, а ты другую. Читай повнимательней, ничего не пропуская, вдруг что-то эдакое найдешь.

– А что искать-то? – не понял Никита.

– Что-нибудь совершенно глупое, бессмысленное. Есть такой шифр, передаваемый через газету. Коли найдем, я тебе все объясню.

– Да, через газету – это хитро, – согласился Бурмасов. – Так можно и вправду – не знаючи адресата… Только чепухи, боюсь, тут очень много. Иные даже императорские указы – полнейший вздор, только для бедлама.

– Нет, не совсем вздор, – объяснил фон Штраубе. – Просто ничего не значащие словеса.

– Ладно, попробую, – кивнул Никита и, прихватив половину газет, удалился к себе.

Вернулся он часа через два. Вид у него был немного грустный.

– Ну что, нашел? – спросил фон Штраубе.

– Нашел, да не то, чего ты хотел, – сказал Бурмасов. – Ну шестерых фон Штраубе уже изловили; чепуха, конечно, да не та, о которой ты говорил. Указы последние – тоже чепуха, да снова не та. На одно известие наткнулся даже на такое, что должно бы меня обрадовать. Вот: сгорел дом Извольского вместе с самим Извольским и всеми векселями. Стало быть – и с моими. Выходит, я опять богат.

– Поздравляю! Но чего ж ты не весел? – удивился фон Штраубе.

– Да про Тишку нашего прочел, – сказал князь. – Вовсе он и не Тишкой звался, а якобинским именем Марат, и принадлежал вдове генерала Врангеля. Мало ей, что мужу после смерти выговор сделали, так еще такого разумного пса потерять! Ведь жизнь тебе спас, якобинец маленький! На кресте клянусь – похороню с почестями, как героя, и салют из пистолета дам… Ну а ты, по лицу вижу, что-то эдакое раскопал…

– И кажется, то, что надо, – подтвердил барон. – А ну-ка прочти. – Он указал Бурмасову на заметку в газете.

– «Барон, – стал вслух читать Никита, – догадайтесь, что тут скрывается. Помните о встрече во вторник в известном дворце? Вы тогда стояли у изгороди…» – Он взглянул на друга недоуменно. – Вот уж чушь так чушь! Ежели во дворце, то при чем тут изгородь?.. Полная белиберда!.. И что, интересно, ты из этой белибердистики вывел?

– А вот что, – сказал фон Штраубе. – Прочти теперь по-иному: сначала первое слово, затем, три слова пропустив – четвертое, потом еще через три слова, и так до конца. Посмотри, что тогда выйдет.

Князь прочитал единым махом:

– «Барон скрывается во дворце у А. Прошу за сведения, как договорились»… – И задумчиво добавил: – Да, хитро. Это ж надо как выдумали!.. Только вот что нам в такой позиции делать, не могу покуда сообразить.

– Есть одна мысль, – сказал барон. – Злодей хочет получить за свое злодеяние все то, о чем они там договорились – ведь так?

– Из послания сие прямо следует, – подтвердил Бурмасов. – И ты думаешь, другой злодей, который его нанял, придет на встречу, чтобы расплатиться, рискуя быть узнанным?

– Непременно придет, – кивнул барон. – Только, полагаю, отплатить пожелает вполне по-своему – кинжалом в бок, чтобы спрятать все концы. А попробуем-ка мы сами выманить его на встречу.

– Это как?

– Да все так же, – сказал фон Штраубе.

Он сел к столу, взял перо и начертал на бумаге:

«Милостивый государь!

Прошу немедля напечатать в Вашей газете еще одну мою заметку, по-прежнему не меняя ни одного слова. В конверте 50 рублей вознаграждения Вам за эту услугу. По напечатании получите еще вдвое».

На другом листе, уже изрядно задумываясь над каждым словом, он наконец вывел крупными буквами:

«Барон, слог Вашего письма мертв. Ужель тот, кого жду, не даст мне обещанной, столь ожидаемой мною награды?

Мною не забыта встреча, та наша встреча в парке! Помните ту пятницу? Вы тогда стояли в черном плаще, и семь Ваших слуг ждали вечера. А я ждала возле дома, в тени статуи безразличного ко всему ангела. Я дрожала, вся в нетерпении, в своем летнем платье, ожидая в саду своего рыцаря».

Бурмасов только головой покачал, заглянувши ему через плечо:

– Да, ничего тут не скажешь! Даже слов нет, какая чушь!.. Ну-ка, попробуем, как ты говоришь: через три на четвертое… – И он почти без запинки прочел: «Барон мертв. Жду обещанной награды. Встреча в пятницу в семь вечера у статуи ангела в Летнем саду». Да, брат, лихо! – одобрил он. – Стало быть, встречу ему назначил? И ты полагаешь, он поймается и на эту встречу придет?

– Непременно придет, – заверил его фон Штраубе. – Придет, с тем чтобы убить. Ему лишних свидетелей оставлять в живых ни к чему.

– А явимся мы! – догадался Бурмасов. – То-то ему будет подарочек! Уж от меня не уйдет!.. И за тебя, и за Тишку… за Марата то есть, поквитаюсь!.. Да чего ж так надолго откладываешь – до пятницы?

– Во-первых, только в четверг выпуск газеты, – объяснил барон, – а во-вторых, не забывай, что мы сами тут в некоем смысле пленники. Александр повелел, чтобы мы до его возвращения не покидали дворец, и мы дали ему в том свое дворянское слово, а великий князь вернется снова же не ранее вечера четверга.

Никита, подумав, сказал:

– А ну как этот злодейский слуга уже назначил встречу для получения барыша где-нибудь в другом месте?

– Едва ли, – пояснил фон Штраубе. – Барыш он получит только за выполненное злодейство, а покуда я жив, рассчитывать ему не на что.

– Значит, снова беречь тебя как зеницу ока, вывел заключение князь. Что ж, не привыкать… Однако, – добавил он, – больно хочется и с этим злодеем тоже за все поквитаться. Как бы нам и его тоже выманить? Что думаешь, Карлуша, можно так подстроить?

– Отчего нельзя? Можно, – сказал барон. – Даже, полагаю, необходимо. Раз он шифр знает, стало быть, сумеет и прочесть. Только надо ту, первую заметку опередить, чтобы он уже не листал больше газеты. Что у нас по средам выходит?.. Ага, вот эта, «Курьер»…

С этими словами он снова взялся за перо и написал на одном листе примерно такое же, как и прежде, к владельцу газеты, сопровожденное пятьюдесятью рублями, а на другом, подумав, вывел строки самой заметки:

«Вознаграждение ждет вас, граф! Получите офицерскую шпагу – сразу в ресторацию на Морской. Пятницу проведем весело. Далее в Вашем распоряжении все семь моих комнат. Кстати, в одной комнате – в летнем кабинете, – как в саду Эдемском, ожидают гурии».

Теперь уже князь, приноровившись, прочел зашифрованное совсем легко:

– «Вознаграждение получите в пятницу в семь в Летнем саду»… Да! – восхитился он. – Эко ты лихо тайнопись их освоил! По всему, оба должны туда прийти; там-то мы их разом и накроем, никуда не денутся!.. Эх, жаль, что аж до вечера пятницы ждать!..

Глава XX
Бурмасов заручается помощью кронпринца.
Еще одно покушение

С написанием писем Бурмасов не успокоился – не такова была натура его, – а сделал попытку выявить злодея с другого конца.

Со всякими капризами он стал вызывать к себе слуг по одному: то ему квасу вдруг возжелалось, то рассолу, хоть вина накануне и не пил, то зачем-то Библию. Да призывал по-хитрому – с таким расчетом, чтобы один и тот же не являлся всякий раз. Придет невысокий Гармаген со жбаном кваса, а Никита ему: «И скажи Евтихию, чтобы рассолу принес». Приносит рассол пожилой, полноватый Евтихий и тут же получает от князя распоряжение: «Передай-ка ты Поликарпу, чтобы мне подал Библию».

Гвоздем задумки было то, что вслед за лакеем в его комнате надлежало по-тихому появиться фон Штраубе, живому и невредимому. Бурмасова интересовало, насколько явление сие впечатлит каждого слугу.

Однако ни у маленького Гармагена, ни у круглого Евтихия, ни у высокого, худого Поликарпа появление барона никакой искорки не породило в глазах. Да и глаз вообще было не видать, по единой, что у лакеев, что у иезуитов выучке все трое смотрели не выше подбородка. Даже трупик Тишки-Марата вынесли, слова не молвив, будто так и надо, что пес околел. Когда же Никита им сказал, что пса надобно схоронить в им указанном месте, близ Царицына луга, чтобы он, князь, потом произвел над могилкой салют, ибо пес пал геройской смертью за хозяев своих, никаких вопросов на сей счет от них не воспоследовало.

Когда подали обед, фон Штраубе ко всякому блюду прикоснулся камнем своего перстня, но камень на сей раз остался розов, как утренняя заря.

После обеда к ним наведался Христофор – по распоряжению великого князя он единственный из гвардии мог их посещать. Был он уже поручиком, чем гордился несказанно. Продвижение по службе шло у него в самом деле с такой невообразимой быстротой, что и до генерала, право, оставалось недалеко. Никита был не расположен выслушивать его восклицания о прелестях Елизаветы Кирилловны, чем, кажется, слегка обидел новоиспеченного поручика, и рассказывать о происшедшем поутру не счел нужным, лишь попросил его нынче же отослать письма издателям газет. Так что половина дела, можно сказать, была сделана.

Но теперь уже Бурмасов не желал ни на минуту оставлять барона одного и до вечера, заложив руки за спину, молча вышагивал у него по комнате. «Неужели так и будет топотать до пятницы?» – думал фон Штраубе, которого эта шагистика уже начинала раздражать.

Вечером, однако, вдали от чертогов раздался шум, и стало ясно, что это великий князь вернулся раньше назначенного срока.

Часа через два он призвал Бурмасова и фон Штраубе к себе в кабинет. Вид у престолонаследника был печальный и какой-то потерянный.

– Что творится в Санкт-Петербурге! – воскликнул цесаревич. – C’est terriblement!^[62]62
  Это ужасно! (Фр.)


[Закрыть] Повсюду идут аресты, а я узнаю об этом только из газет! По-моему, и над моей головой сходятся какие-то неведомые тучи, только, в отличие от вас, укрыть меня от них некому.

Он говорил это в пространство, очевидно, сетуя на судьбу самому Господу, но такой испуг был при этих словах, что фон Штраубе решился успокоить великого князя.

– Уверяю, – сказал он, – что вашему высочеству опасаться нечего.

– Вы так полагаете? – с некоторой долей сомнения спросил кронпринц. – Впрочем, – добавил он, и его лицо стало немного проясняться, – отчего-то я верю вам, барон. Что-то в вас есть такое. Еще при первой нашей встрече сразу вам как-то доверился. Вы, помнится, тогда говорили о какой-то моей великой победе?..

– Да, – сказал фон Штраубе. – Когда вы станете монархом, то непременно одержите победу сию.

– Значит, нынешняя угроза не столь велика, если я еще успею стать монархом, – проговорил цесаревич, изрядно приободрившись после этих слов.

– Обязательно станете, ваше высочество, – подтвердил фон Штраубе. – И спасете не только Россию, но и всю Европу от ее нынешнего супостата.

– Да, да, вы говорили, сколь я помню – от Бонапарта, кажется…

Фон Штраубе кивнул:

– Именно от него.

– И насколько скоро сие может случиться?

– Увы, лишь в грядущем столетии.

– До грядущего столетия еще надобно дожить, – вздохнул великий князь.

– Ваше императорское высочество в самом деле опасается за свою жизнь? – удивился барон. – Неужели престолонаследнику что-то столь сильно может угрожать?

– Ах, престолонаследники защищены, пожалуй, еще меньше любого смертного! – воскликнул Александр. – Вспомните судьбу дона Карлоса^[63]63
  Имеется в виду сын Филиппа II Испанского, убитый в заточении за участие в заговоре против отца.


[Закрыть]! А про судьбу несчастного царевича Алексея, сына Петра Великого, не хочется даже вспоминать. Его перед смертью даже пытали. Отец однажды подсунул мне протоколы, в которых описывались эти страшные пытки! После того я месяц не мог спокойно спать!.. Так вы говорите, – снова обратился он к барону, – смертельная угроза надо мной пока еще не висит?

– В близкое время – никоим образом, – заверил его фон Штраубе. – Вы доживете до своей истинной славы.

На минуту-другую просветлев, Александр внезапно снова нахмурился.

– Однако, – сказал он, – отец для чего-то вызывает меня завтра утром. В последние месяцы он стал вовсе непредсказуем, и я так страшусь подобных вызовов!.. Ах, я был так неосторожен! Со многими – как сейчас выяснилось – заговорщиками позволял себе быть близок. Уверен, отцу о том хорошо известно, и вызов связан именно с этим. Я в отчаянии! Что, что я ему скажу?!

И тут неожиданно Бурмасов вмешался в разговор:

– Вам есть что ему сказать, ваше императорское высочество!

Александр взглянул на него недоуменно:

– В таком случае научите, князь.

– Простительно ли мне будет предположить, – спросил Бурмасов, – что ваш августейший отец мечтает великой славой увенчать свое царствие?

– Это безусловно так, – согласился престолонаследник. – Еще более, чем заговором, он взбешен неудачей, постигшей Суворова в этом походе, ибо слава победителя Бонапарта ему грезится денно и нощно… Впрочем, – с печальной улыбкой добавил цесаревич, – эту славу барон уже, помнится, предрек не ему, а мне; не так ли, барон?

– Да, – подтвердил фон Штраубе, – этой победой вы прославитесь на весь грядущий век.

Александр снова повернулся к Бурмасову:

– Тогда не понимаю, чем вызван ваш вопрос.

– Я разумею совсем другую славу, – сказал Никита. – Славу, которая, как, полагаю, и ваша, перенесется через века, но она будет вовсе иного рода, нежели ваша. То будет слава мудрого властителя, сумевшего на века вперед предостеречь свою страну…

– Это уж не благодаря ли какому-нибудь своему указу? – снова не сдержал улыбки, на сей раз весьма иронической, престолонаследник.

– О нет! – поспешил вставить Никита. – Благодаря своему посланию, предостережению для всей России, отправленному через века.

– И кто же его подвигнет на такое послание? – уже не улыбаясь, спросил Александр.

– Никто иной, как он! – указал Бурмасов на барона. И торжественно провозгласил: – Мальтийский рыцарь Карл Ульрих фон Штраубе!

Александр внимательно посмотрел на барона и после некоторых раздумий произнес:

– Что ж, сколь сие ни странно звучит, но я, пожалуй что, отчего-то готов поверить… Однако, – спросил он у фон Штраубе, не поделишься ли и со мной, рыцарь, что это будет за пророчество?

– Увы, ваше высочество, – сказал барон, – оно еще не сложилось.

– И когда ж сложится?

– Подобные пророчества, – пояснил фон Штраубе, – складываются только на самом рубеже двух веков. Мало того, они могут быть переданы не иначе как царствующей в это время особе.

– Стало быть, только отцу и не ранее, чем через полтора месяца, – проговорил престолонаследник, опять погрустнев. – Но государь меня вызывает не далее как на завтрашнее утро; какое же касательство все это может иметь ко мне?

– Самое прямое, ваше высочество, – опять решился вмешаться Бурмасов. – Если вы, не дожидаясь государевых упреков, сами начнете с того, что сообщите ему об уготовленной для него славе провидца…

– Да, да! – подхватил цесаревич. – Он сразу увлечется этой темой – такое вполне в его романтическом характере! А увлекшись, может и позабыть, для чего меня вызывал, так с ним тоже бывает.

– Если же вы, – продолжал Бурмасов, – сообщите, что самолично спасли барона от заговорщиков (что, право же, совершенная истина); от заговорщиков, желавших всячески воспрепятствовать его встрече с государем, своим великим гроссмейстером…

– О да, отец непременно возрадуется моему поступку! – воскликнул Александр. – И пагубный для меня разговор может не состояться вовсе!.. Господа, вы вселили в меня надежду! Само Провидение привело вас ко мне!.. Здесь вы, надеюсь, в безопасности… – Бурмасов и фон Штраубе при этих словах кронпринца лишь переглянулись, но не стали ему возражать. Между тем цесаревич продолжал: – Будьте же моими почетными пленниками, не покидайте дворца, дабы снова не подвергаться опасностям! Все, чего вы пожелаете, будет вам предоставлено немедля. – Он заметил несколько недовольный вид Бурмасова: – Вас, кажется, князь, что-то не вполне устраивает в моем предложении?

– Ваше высочество, – вынужден был сказать Никита, – наша благодарность вам не имеет границ, но один раз нам придется нарушить ваше приказание не покидать дворца. В эту пятницу нам с бароном необходимо будет отлучиться.

– Неужто по амурным делам? – лукаво спросил великий князь. – Вот уж не думал, что и рыцарям Мальтийского ордена не чуждо сие.

– Нет-нет, – поспешил сказать Бурмасов. – Это дело как раз касается тайны того самого откровения, которым барон должен поделиться с государем. Нижайше прошу, ваше высочество, меня простить, но более сказанного поведать вам никак не могу.

– Что ж, понимаю – Тайна… – не стал упорствовать престолонаследник. – Ну тогда в моей власти придать вам усиленный караул.

Однако Бурмасов сказал:

– Увы, и этого никак нельзя, ваше высочество. Если бы вы только изволили дать нам в сопровождение семеновского поручика Двоехорова…

– Считайте, он ваш, – заверил Александр.

– И еще одна просьба… – продолжал Никита. – Не вполне, правда, обычная…

Цесаревич стал серьезен.

– Слушаю, князь…

– Нам необходимо в целях безопасности устроить некоторый машкерад – переоблачиться в статское платье, изменить лица…

– О, до машкерадов, говорят, моя покойная прабабка Елизавета Петровна была большая охотница, – уже совсем весело улыбнулся Александр. – Предпочитала это всем другим забавам. Даже осталась ее машкерадная комната. Я велю слугам вас туда препроводить.

– Нет-нет, ваше высочество, только прошу, ради бога, без слуг! – воскликнул Бурмасов. – Никто более не должен об этом знать!

– Что ж, – согласился цесаревич, – когда понадобится, я сам вас препровожу. Даже принцы крови должны следовать древнему закону гостеприимства… Однако сейчас, – добавил он, – не сочтите меня негостеприимным, господа: великая княгиня не слишком хорошо себя чувствует после долгой дороги и уже, должно быть, меня заждалась.