Текст книги "Сеятели тьмы"

Автор книги: Эйсукэ Накадзоно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

4

Катасэ повёл приехавших в квартиру номер два, которую он занимал вместе с Муракоси. Через приоткрытую дверь видно было, как Муракоси, радушно встретив гостей, приглашает их в комнату. Но те остались в передней. Тогда Катасэ торопливо прошёл в комнату и тут же вернулся с какими-то бумагами в руках. Судя по всему, это был доклад Муракоси и Катасэ об исследованиях Убукаты.

Кохияма не верил своим глазам. Выходит, Убуката работал на иностранцев, на американцев? Смутные подозрения, которые давно закрались в его душу, приобретали очертания реальности, превращались в действительность. Он очень хотел, чтобы его предположение оказалось ошибочным, но теперь сомнений уже не оставалось – он был прав. Однако почему же тогда Тэрада, который завладел почти всеми материалами Убукаты, не захотел передать их в руки Муракоси?

По всей вероятности, Тэрада хотел как-то по-своему использовав данные, полученные покойным, продолжить его исследования и обобщить их, а Муракоси мог ему помешать. Короче говоря, он хотел, чтобы заслуга в этой области целиком принадлежала ему? Видно, не зря он постоянно жаловался, что у него не хватает времени. По-видимому, он торопился закончить работу, пока не кончился карантин.

Доктор Хьюз быстро перебирал какие-то схемы, графики, зарисовки и скороговоркой что-то говорил Огаве, а тот в свою очередь – Муракоси.

– Это ерунда. В Форт-Детрике[11]11
  Форт-Детрик – один из центров Пентагона по подготовке биологического оружия.


[Закрыть] это сделают скорее.

Огава, переводя слова Хьюза, говорил довольно громко, так что Кохияма всё слышал.

Форт-Детрик? Это название сразу врезалось в память Кохиямы.

Неожиданно доктор Хьюз обернулся и в приоткрытую дверь увидел Кохияму. На его лице появилась недовольная гримаса.

В следующую же минуту из квартиры выскочил Огава и, захлопнув за собой дверь, резко спросил:

– Вы что тут торчите?

– Смотрю, что вы делаете.

– Это вас не касается. Уходите отсюда!

– Хорошо, только скажите, пожалуйста, вы представители американской армии?

– Вряд ли у вас есть право задавать такие вопросы. Если вы сотрудник института, задайте этот вопрос своему директору.

Долговязый Огава оглядел Кохияму с ног до головы и насупил брови, давая понять, что на этом разговор можно считать законченным.

– Так я и сделаю, – ответил Кохияма.

Внизу у подъезда стояли Эмма, Сатико и госпожа Хамура, они издали наблюдали приход иностранцев. Кохияма подошёл к ним, вскоре к ним присоединился профессор Нисидзака. Да, рассчитывать на помощь женщин и старика профессора Кохияма не мог.

Да и нужно ли вообще брать под защиту Тэраду? Американцы, видимо, остались недовольны тем, что им передали Муракоси и Катасэ, и они непременно заявятся в квартиру Убукаты. Это можно было предвидеть заранее: не зря Муракоси добивался свидания с Тэрадой.

Кохияма, конечно, не предполагал, что «важными гостями» окажутся иностранцы, да ещё связанные, судя по всему, с американской армией. Видимо, этим людям срочно потребовались материалы покойного Убукаты. И теперь, как бы Кохияма не хитрил, Муракоси прорвётся к Тэраде, пусть даже для этого ему потребуется применить силу.

Кохияма не знал всей подоплёки разногласий между Тэрадой и Муракоси. Да и вообще, друзья они или врага? Бывает, что друзья в один миг становятся врагами. Во всяком случае, Кохияма решил пока держать сторону Тэрады, иначе он так никогда и не узнает, над чем работали Убуката и Тэрада.

– Что это за люди? – спросила Эмма.

– Не знаю, они не сказали, – ответил Кохияма.

– Похоже, что это американцы, – сказала Сатико. – Не собираются ли они изучать на нас чуму?

– Мы не подопытные кролики! – возмутилась госпожа Хамура.

– Хватит с меня и того, что я потеряла мужа. А если заберут Тамико, я наложу на себя руки.

Один только Нисидзака пока не проронил ни слова. Он лишь выразительно взглянул на Кохияму, давая понять, что отлично разбирается в обстановке, но воздерживается от каких бы то ни было предположений.

– Я хочу попросить вас всех разойтись по своим квартирам, – сказал Кохияма.

– А я не желаю, – возразила Эмма.

– Но если ты снова простудишься, Эмма, сегодня вечером ничего не получится, – сказала Сатико.

– Хорошо, – согласилась Эмма. – Но тогда я не выйду из своей комнаты, что бы тут ни произошло.

– Это будет для вас самое лучшее, – сказал Нисидзака. Однако сам он, кажется, никуда уходить не собирался.

Медлить больше было нельзя. Кохияма бросился в дом и взбежал на второй этаж.

Он стал стучаться к Тэраде. Стучал он долго, у него даже заболели руки.

– Перестаньте, хватит! – раздался за дверью неожиданно бодрый голос Тэрады.

– Они пришли, Тэрада-сан! Те, кого вы ждали.

– Кто? Канагаи?

– Да нет! Иностранцы. Огава и доктор Хьюз – американцы.

С минуту за дверью длилось молчание.

– Сейчас они у Муракоси и Катасэ, но по всем признакам скоро придут к вам, – добавил Кохияма.

Тэрада ничего не отвечал.

– Как прикажете поступить? Ведь это их вы ждали?

– Наконец-таки пожаловали! – сказал Тэрада, словно обращаясь к самому себе. Затем донеслись его шаркающие шага, звон посуды и инструментов.

Внизу послышались голоса.

– Пришли! – крикнул Кохияма.

– Кохияма-кун! – позвал Тэрада.

– Я слушаю.

– Спустись, дружище, вниз и передай им, что я сейчас приду.

– Вы решили с ними встретиться? Но ведь вы можете отказаться!

– Я уже всё приготовил.

– Вот как! – разочарованно протянул Кохияма. Он понял, что нет никакой надежды отговорить Тэраду.

– Тебе нельзя находиться близко от меня, – сказал Тэрада. – Уходи, пожалуйста, поскорее.

Кохияма стал медленно спускаться по лестнице. Видно, Тэрада решил передать материалы в чужие руки. Наверное, это болезнь сломила его волю. А может быть, он уже завершил работу и ему больше нечего бояться.

Теперь уже никто не сделает достоянием гласности исследования Убукаты: если все данные будут переданы американцам, до них уже не добраться! Вопросительный знак так и останется вопросительным знаком. Ноги у него отяжелели, он с трудом переставлял их со ступеньки на ступеньку.

На середине лестницы он встретился с поднимавшимся вверх Катасэ. Муракоси и те двое, по-видимому, остались внизу, в передней.

– Тэрада-сан сказал, что сейчас сам придёт.

– В самом деле? – недоверчиво спросил Катасэ.

– Он сказал, что всё приготовил и сейчас спустится.

– Тогда всё в порядке, – с обличением вздохнул Катасэ и торопливо сошёл вниз.

Однако Тэрада не показывался.

Доктор Хьюз и Огава выказывали нетерпение. Муракоси шепнул им что-то, и они накинули кургузенькие белые халаты. Катасэ старался успокоить их. Кохияма остановился у входа в переднюю и прислонился спиной к стене. На этот раз Огава сделал вид, что не замечает его, поняв, что выпроводил, его отсюда не удастся. А может быть, сейчас, когда они должны были получить от Тэрады важные материалы, им было просто не до него.

– Чего это он так долго? – сказал Огава, показывая Катасэ пальцем на свои ручные часы.

И вдруг совершенно бесшумно в коридоре появился Тэрада.

Шёл он с трудом. Нога у него дрожали, и каталось, что вот-вот колени подогнутся и он рухнет на пол. Но он всё же шёл…

Лицо Тэрады закрывала плотная маска из марли. На голове была белая шапочка, какие носят врачи, на ногах – белые носки. Ни одной полоски обнажённого тела. И лишь чёрные глаза, казавшиеся нарисованными на белой маске, светились странным острым блеском.

На руках у него были надеты жёлтые резиновые перчатки, и в правой руке он держал какой-то металлический прибор, похожий на пульверизатор с продолговатым наконечником. И никаких бумаг.

– Тэрада-сэнсэй, что это значит? – тревожно спросил Муракоси.

В облике Тэрады было что-то зловещее.

Медленно пройдя мимо Кохиямы, Тэрада остановился в двух-трёх метрах от Муракоси и остальной компании. Остановившись, он левой, свободной рукой сдёрнул с себя маску. Лицо его ничего не выражало, оно пылало от жара и было похоже на странную раскрашенную гипсовую маску.

– А ну-ка, вы там! Вон отсюда! – неожиданно крикнул Тэрада.

– Как вы смеете! – поднял плечи кверху Огава.

– Ну ты, невежда, всё равно не поймёшь, а вот господин профессор, наверное, сразу смекнёт, в чём дело. – С этими словами Тэрада направил прибор, который держал в руках, на Хьюза.

Американский учёный, который с первого момента появления Тэрады удивлённо уставился на него своими голубыми глазами, испуганно отступил на шаг.

– Тэрада-сэнсэй, это вообще… Тэрада-сэнсэй, прекратите, пожалуйста! – выкрикнули один за другим Муракоси и Катасэ, они наконец поняли, что задумал Тэрада.

– И вы тоже убирайтесь отсюда! – крикнул им Тэрада.

Доктор Хьюз начал что-то быстро говорить Огаве по-английски, тот, не дослушав до конца, кивнул головой и с угрожающим видом двинулся на Тэраду.

– Болван! – проговорил Тэрада и приставил палец к клапану.

– Нашли чем пугать! Это же обыкновенный распылитель для аэрозолей…

Огава сделал ещё один шаг в сторону Тэрады, но тут доктор Хьюз схватил его сзади за руки и оттащил назад. Прибор действительно был похож на обыкновенный распылитель, но доктор Хьюз, видимо, понял, что это нечто другое.

– Вот так-то лучше, – криво усмехнулся Тэрада. – В этой игрушке содержится столько чумных бацилл, что можно истребить всё население Токио. А уж вам-то лёгочная чума обеспечена!

– Да, но при чём тут мы? Are yon crazy? (Вы в своём уме?) – мешая японские фразы с английскими, заговорил Огава. – Что за шутки?

– Я пока с ума не сошёл и шутить тоже не намерен! – Тэрада весь кипел от гнева. Казалось, что сейчас он нажмёт на клапан и из распылителя брызнет туманом жидкость, в каждой капельке которой кишат смертоносные бациллы.

– Тэрада-сэнсэй! Опомнитесь!

– Тэрада-сэнсэй! Перестаньте, пожалуйста!

Муракоси и Катасэ, бледные как полотно, уже не кричали, а жалобно молили. Они бросились в разные стороны, как только распылитель повернулся к ним.

– В этом распылителе устойчивые чумные бациллы, – снова заговорил Тэрада. – Они не поддаются не только сульфамидам, но и хлорамфениколу, и стрептомицину, и тетрациклину… Эти устойчивые бациллы выведены доктором Убукатой. Но секрет их изготовления я вам не открою.

Тэрада снова двинулся вперёд. В резервуаре забулькала жидкость. Возможно, оттого, что у Тэрады дрожали ноги и сандалии стучали по цементному полу, звук его шагов казался жутким, словно это ударялись друг о друга кости.

Муракоси и Катасэ выскочили из дому. Вслед за ними выбежали Хьюз и Огава. Огава перевёл доктору последние слова Тэрады и принялся осыпать отборными ругательствами растерянного Муракоси, который совершенно не знал, что предпринять.

Тэрада тоже вышел во двор. Кохияма последовал за ним. Он шёл за Тэрадой, и ему казалось, что всё это происходит во сне.

Хьюз и Огава мчались к воротам, они стремились как можно скорее выбраться из этого страшного дома. Муракоси и Катасэ торопливо семенили за ними. Старый Нисидзака, сгорбившись и втянув голову в плечи, издали наблюдал за происходящим.

Тэрада спустился на ступеньку и, точно какое-то заклинание, непрерывно повторял:

– Это серьёзное оружие, очень серьёзное оружие…

ЛЮБОВЬ И ТРОПИНКА СВОБОДЫ

1

Было это около половины седьмого. Солнце уже село, и в небе слабо мерцали звёзды. Послеполуденное солнце нагрело землю, и воздух уже не казался таким холодным.

Кохияма и Эмма стояли перед лазом в заборе позади дома. Лаз этот, которым Эмма пользовалась с детских лет, вёл из «загородной виллы» в парк Инокасира.

Но до того, как они вдвоём добрались сюда, было немало осложнений.

Не успели американцы уехать, как явился Канагаи. Кохияма хотел помочь Тэраде встать и подняться по лестнице, но тот отстранил его и, с трудом переставляя ноги со ступеньки на ступеньку, начал подниматься на второй этаж. Канагаи быстро пересёк гостиную и, остановившись у лестницы, окликнул его:

– Тэрада-сан! Это я, Канагаи.

Тэрада обернулся, но взгляд его, казалось, был устремлён не на доктора, а куда-то вдаль. Из-под марлевой маски, закрывавшей всё лицо, раздались звуки, похожие на шипение воды.

– Канагаи-кун? Прошу вас, уходите!

– Значит, вы знаете, чем больны?

– Знаю, – медленно произнёс Тэрада. – Тем же, чем и Убуката.

– В таком случае, пожалуйста, немедленно спуститесь вниз!

– Не могу. Я ещё не закончил одно дело.

– Сейчас нужно заняться вами. А работой успеете заняться, когда выздоровеете.

– Нет, не успею. А лечение мне всё равно не поможет.

– Но это по меньшей мере странно. Как может учёный, и тем более медик, так относиться к медицине!

– Считайте это странным, считайте безумием, но я должен закончить свою работу.

– Не могу же я бросить вас на произвол судьбы, когда ещё не поздно спасти.

– Меня нельзя спасти.

– Почему? Даже если это устойчивые бациллы, нужно испробовать все средства.

– Ерунда! А к силе прибегать не советую, иначе мне придётся пустить в ход свой распылитель! – И Тэрада направил распылитель на Канагаи. Его указательный палец лежал на клапане.

Канагаи и испуге отскочил в сторону. Он уже знал, что здесь произошло.

– Дядя! – раздался крик Эммы. – Пожалуйста, сойдите вниз! Прошу вас!

Она стояла за спиной Канагаи.

Тэрада со стоном что-то невнятно произнёс. Но всем послышалось: «Бедная девочка!..»

Тэрада поднялся на второй этаж. Это было невероятно! Для этого нужны были сверхчеловеческие усилия.

Когда белый халат Тэрады скрылся в коридоре второго этажа, Канагаи сказал Кохияме:

– Вы оказались правы. Он и меня не послушался.

– Что же теперь делать?

– Я поеду в клинику и вернусь с санитарной машиной. Нужно будет ещё раз хорошенько продезинфицировать всю квартиру и внутри и снаружи.

– Значит, вы полагаете, что у него чума?

– Почти уверен. Да и он сам убеждён, что это чума.

– Ну а что, если это устойчивые бациллы?

– Как бы там ни было, время от времени окликайте его. Надо же по крайней мере знать, что с ним происходит.

Канагаи уехал. Он вернулся на санитарной машине к шести часам вечера. Кохияма, Катасэ и Канагаи произвели тщательную дезинфекцию квартиры Убукаты внутри и снаружи. К Тэраде они больше не пошли, было решено выждать, пока он, окончательно обессилев, сам не попросит помощи или не впадёт в бессознательное состояние. Тогда его можно будет увезти в больницу – иного выхода не было.

Никто не знал, как долго придётся ждать, и пока каждый решил заняться своим делом. Катасэ сел к Канагаи в санитарную машину, а Кохияма и Эмма вышли во двор. Если бы их хватились, Сатико должна была сказать, что они устали и пошли отдохнуть: Эмма – в своей комнате, Кохияма – в гардеробной. На всякий случай комнату Эммы заперли на ключ.

Кохияма стал отгребать хворост и сено, скрывавшие лаз. Он старался делать это бесшумно, хотя санитарная машина стояла далеко. Увидеть же их из дома не могли: их надёжно заслонял кустарник и деревья. К тому же обитатели «загородной виллы» стали рано закрывать окна, выходящие на север. Единственным человеком, который мог бы увидеть мелькавшие в зарослях чёрный пиджак и красное пальто, был Тэрада. Он любил выходил, на веранду второго этажа или смотрел в окно в темноту вечернего парка. Но сейчас этого можно было не опасаться.

– Здесь, – сказала Эмма.

В этом месте забор был неровный. Забор возводился в спешке, и, очевидно, по оплошности строителей один блок был поставлен кое-как, цемент отвалился, и по краям плиты образовались просветы.

Кохияма толкнул плиту, она легко поддалась и упала.

Парк был уже окутан вечерним мраком, но сквозь листву откуда-то пробивался свет, образуя дрожащую дорожку на земле. Перед ними лежала тропинка, которая с детских лет была символом свободы для Эммы.

– Путь открыт! – воскликнула Эмма.

– Быстрее! – поторопил Кохияма.

Заглянув через отверстие в парк, он подал Эмме знак, чтобы она перелезла первой. Квадратная дыра в заборе была не более тридцати сантиметров, но гибкое тело девушки сравнительно легко проскользнула в неё.

За ней полез Кохияма. Сжав плечи и извиваясь, он старался пролезть как можно скорее, но лаз был слишком узок и он никак не мог протиснуться. Наконец пролез и он.

– Н-да, у меня это не очень ловко получилось! – усмехнулся Кохияма.

– Запачкался весь, – сказала Эмма и принялась чистить его пиджак. Воздух в парке был свежий, совсем не похожий на тот, которым они дышали только что, в каких-нибудь двадцати метрах отсюда. Кохияма с наслаждением втягивал в себя этот живительный воздух.

Эмма молча смотрела ему в глаза. Её чёрные зрачки блестели и в темноте, а голубоватые белки, казалось, источали какой-то нежный свет.

Вдруг она, словно чего-то испугавшись, вскрикнула и бросилась бежал, в глубь парка. Она пересекла его и спустилась со склона к белевшему внизу пруду.

Всего каких-нибудь шесть дней она просидела взаперти. Но каким чудесным, свежим и сверкающим виделся ей сейчас мир! Сверкало, казалось, всё: и листья, и кора деревьев, и даже сама темнота. Словно всё вокруг вдруг обновилось. Никакими словами не смогла бы она передать всю прелесть, всё очарование этого вечера.

Шесть дней в карантине показались Эмме бесконечно томительным заточением, и сейчас у неё было ощущение, что она не просто вырвалась на свободу, а как бы заново родилась.

Время от времени в парковых аллеях мелькали одинокие прохожие. Они шли торопливо, очевидно, спешили с работы домой. У пруда стояли скамейки, на которых, прижавшись друг к другу, сидели парочки.

Эмме очень хотелось сказать им всем что-то хорошее, ласковое.

Когда Кохияма нагнал её, она взяла его за руку.

– Пойдёмте туда, – сказала она.

Взявшись за руки, как дети, они перешли через длинный мост. Белые лебеди бесшумно плыли по водной глади. То и дело из воды выпрыгивали рыбки.

– Прелесть! Всё живёт и радуется. Никогда не думала, что жизнь так прекрасна!

2

Кохияма смотрел на пустые лодки, покачивающиеся на воде у речной станции. Когда-то он приходил сюда кататься со своей прежней возлюбленной. Она непрерывно болтала, рисуя ему картины их будущей семейной жизни. Она была очень счастлива, мечтая о том, когда вместе с ними в лодку сядет их первый малыш, потом второй, потом третий… А Кохияма молча грёб, и ему казалось, что с каждой её фразой лодка тяжелеет, принимая новых членов их будущей семьи…

– О чём вы задумались, Кохияма-сан? – спросила Эмма. – Сейчас не надо думать. – Неожиданно Эмма тоже разговорилась. – Вон сидят влюблённые! А за кого принимают нас? Муж и жена? О, нет! Влюблённые? Брат и сестра? Или просто добрые друзья? Впрочем, не всё ли равно? Пусть принимают за кого угодно, не правда ли?

О том, что их могут принять за отца и дочь, она не сказала – слишком невелика была разница в возрасте. Но пустота, которая образовалась в её жизни после смерти отца, единственного близкого человека, которого она любила и в то же время ненавидела за его деспотизм, казалось, угнетала её значительно больше, чем можно было ожидать. И сейчас ей нужно было заполнить эту пустоту.

– Я считаю, что всё это можно совместить, – сказал Кохияма. – В зависимости от обстоятельств можно быть либо тем, либо другим, либо третьим. По-моему, это самое замечательное.

– Нет, – возразила Эмма. – Это мужская логика. Рассуждения эгоиста. А я говорю о другом. Я за нерассуждающую любовь, за непосредственность чувств.

– Вам, кажется, очень нравятся такие сочетания: «подлинная свобода», «нерассуждающая любовь»?

– Да, – ответила Эмма. – И это, наверное, потому, что где-то в глубине души я всё-таки верю в бога…

Кончив среднюю школу, Эмма поступила в миссионерский католический колледж. Самым тяжёлым временем были для неё годы ученья в начальной школе. Но и в колледже она не нашла ни «подлинной свободы», ни «нерассуждающей любви». Здесь ей тоже то и дело напоминали о том, что она метиска.

Со дня рождения Эмма была обречена на жизнь, полную противоречий, и только потому могла, наверное, жить, что принимала эту жизнь без всякого протеста.

Они обошли вокруг пруда. Летний театр был пуст. Оркестр не играл, но в этот вечер ей не нужна была его игра, музыка звучала сейчас в ней самой.

Они подошли к турникам. Ухватившись обеими руками за перекладину, Эмма легко подтянулась и уселась на ней. Её красное пальто на мгновение распласталось в воздухе, как распустившийся цветок, мелькнули стройные ноги.

Кохияма подтянулся на соседнем турнике, который был чуть повыше. Со времени колледжа он уже лет десять не подходил к турнику и взобраться на него с первого раза не смог.

Взглянув друг на друга, они рассмеялись.

– А у вас сильные руки! – сказал Кохияма. – Я не ожидал.

– Странно для женщины, да? Я ведь всегда была озорной девчонкой. Это мне помогало жить.

Глядя, как она, ловко усевшись на турнике, смотрит с высоты вниз, Кохияма подумал: «Возможно, она именно это и считает подлинной свободой?»

Но Эмма вдруг сказала:

– Там, за тёмной рощей, мой дом. Я как бы издали разглядываю своё прошлое. И если это видение издалека – свобода, то это печально.

– А ведь подлинная свобода, вероятно, и состоит в том, чтобы распрощаться со своим прошлым, уйти оттуда, где твоим уделом были печаль и безнадёжность, – сказал Кохияма.

Он почувствовал, что пряжка больно впилась в живот, и спрыгнул на землю. Для него, тоже подумал он, печальным местом заточения стал этот дом, который Эмма сейчас рассматривала со своей перекладины.

– Мне нужно позвонить по телефону, – сказал он.

– Позвонить? – удивлённо переспросила Эмма и тоже спрыгнула вниз.

– Да. Я быстро.

– Хорошо, – согласилась Эмма.

Поблизости телефонной будки не было. Нужно было подняться по склону вверх и по переулку дойти до Киссёдэра. Было рискованно появляться сейчас на улице. Его пугала не встреча с кем-либо из знакомых, он боялся, что, попав в мирную, оживлённую толпу, он поддастся неодолимому желанию убежать из изолятора.

Дезертирство означало бы для него поражение. Нет, он должен остаться в изоляторе до конца и сделать всё возможное, чтобы разобраться в этой загадочной истории с чумой. В противном случае он не только как журналист, но и просто как человек вынужден был бы признать свою полную несостоятельность. Чтобы испытать самого себя, он во что бы то ни стало должен выдержать срок карантина. Эмма – вот в ком было его единственное спасение.

Когда они прошли переулок, перед ними открылась перспектива оживлённой городской улицы. Чуть ли не на каждом шагу здесь были убогие магазинчики, овощные лавки, китайские харчевни. Но улица показалась им удивительно яркой и оживлённой.

Торопливо шагали люди, из питейных заведений, распевая песни, уже выходили подвыпившие посетители. Ещё неделю назад и Кохияма мог бы быть среди них.

А сейчас он шёл, опустив голову, как бы избегая людских взглядов. Разумеется, никто не смог бы определить, кто он и откуда, но он весь сжался, будто его угнетал какой-то безотчётный стыд. В парке, где их окружала природа, у него не было такого ощущения, а сейчас, на людях, оно появилось.

Наконец рядом с небольшим баром они увидели телефон. Кохияма хотел было взяться за трубку, но при мысли о том, что он может быть болен, остановился. Ему не раз приходилось писать о том, как много бациллоносителей дизентерии, тифа и даже холеры постоянно бродит по городу и насколько это затрудняет борьбу с распространением опасных болезней. Как же мог он, человек, который предостерегал от опасности других, сам теперь сеять смерть!

Но потом он подумал, что его опасения, пожалуй, напрасны. Лёгочная форма чумы передаётся по воздуху при контакте с больным, а бубонная и кожная – через блох. Других путей распространения инфекции не существует. И если он и в самом деле бациллоноситель чумы, то сейчас, пока не кончится инкубационный период, он никого заразить не может.

К тому же перед уходом из дому они с Эммой приняли все меры предосторожности. В этот вечер он надел свой костюм, тщательно продезинфицированный ещё в первый день его пребывания в «загородной вилле». В общем, из дому они вышли облитые карболкой, что называется, с головы до пят.

– Ну и несёт же от нас! – морщась, время от времени говорила Эмма.

И действительно, запах был довольно сильный и, пожалуй, мог даже привлечь внимание прохожих.

И всё же Кохияма не в силах был отделаться от жуткой картины, которую ему рисовало воображение: чумные бациллы садятся на телефонную трубку, затем переходят на каждого, кто берётся за неё, бурно размножаются, распространяются дальше и одну за другой уносят человеческие жизни.

Наконец он всё-таки решился и набрал номер. Послышался голос телефонистки редакционного коммутатора, даже этот голос показался сейчас Кохияме бесконечно дорогим и близким. Затем он услышал голос Сомэи:

– Как дела? Что с тобой стряслось? Вчера Цурумото звонил тебе. В пансионе ответили, что ты давно не приходил домой, мы уже стали беспокоиться.

– Видите ли, дело в том…

– Но потом я решил, – перебил его Сомэя, – что ты отлёживаешься в больнице у какого-нибудь знакомого врача, избавляешься от своей простуды.

– Вы почти угадали. Я и в самом деле вроде как отлёживаюсь.

– Ты говорил, что тебе нужен отпуск на неделю. Значит, завтра придёшь?

– Нет. Денька через четыре, не раньше.

– Через четыре?

– Да. Я не могу пока выходить, но мне хотелось бы кое-что выяснить.

– Хм! Что же именно? – обеспокоенно спросил Сомэя.

– Мне надо знать, каким университетам и научно-исследовательским институтам у нас Пентагон оказывает финансовую помощь и какие работы субсидирует.

– Этими вопросами занимается отдел общественной жизни.

– Возможно, это и не имеет прямого отношения к нашему отделу, но я бы хотел срочно получить список таких университетов и научно-исследовательских учреждений.

– Ого! Да ты и впрямь начал интересоваться серьёзными делами!

– В первую очередь желательно узнать, какие темы и какие конкретные исследования финансируются американцами.

– Ладно, понял. Цурумото теперь ежедневно бывает в Министерстве просвещения, я ему поручу это.

– Очень прошу вас.

– Позвони завтра в полдень.

Сомэя словно что-то почувствовал – больше он ни о чём не стал спрашивать. Кохияме это было на руку. Сомэя, наверное, лишился бы дара речи, если б узнал, что Кохияма находится сейчас под одной крышей с тем самым Тэрадой, с которым они когда-то были в сибирском плену. С чувством облегчения Кохияма повесил трубку.