Текст книги "Сеятели тьмы"

Автор книги: Эйсукэ Накадзоно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

ПРЕДСКАЗАТЕЛЬ ГИБЕЛИ

1

Наступило четвёртое утро пребывания в карантине. У Эммы по-прежнему держалась высокая температура. Кохияма, который поочерёдно с Сатико всю ночь дежурил у постели больной, устал и прилёг на диване. Но Сатико казалась двужильной. Бессонная ночь не оставила ни малейшего следа на её лице, и от её стройного, гибкого тела манекенщицы, как всегда, веяло свежестью и бодростью.

Вот она вбежала в гостиную, чтобы набрать льда из холодильника, и тут же подскочила к дивану, где дремал Кохияма.

– Какое у вас милое лицо, когда вы спите? – прощебетала она. – Прелесть просто!

С трудом продирая глаза, Кохияма вспомнил свою прежнюю возлюбленную, она тоже часто это говорила. «Всем женщинам почему-то нравятся лица спящих мужчин, – ворчливо отвечал он, бывало, своей любовнице. – Просто сказывается, видимо, материнский инстинкт».

– Вы не ошиблись адресом со своим комплиментом? – ответил он Сатико.

– Фу, противный! – сделав гримасу, сказала девушка. – Я ведь от души!

– Но вы, по-моему, говорили, что вам больше по душе умные мужчины, вам нравятся учёные. Вот Катасэ, например, окончил медицинский факультет, и вообще малый талантливый!

– Ну нет, я не люблю ветреников, – чуть скривив накрашенные губки, ответила Сатико, но чувствовалось, что говорит она это не совсем искренне.

– Эмме, кажется, лучше стало?

– По-моему, да, – ответила Сатико. – Она даже уснула. – И, смеясь одними глазами, добавила: – Я понимаю, почему вы хотите навязать мне Катасэ. Вам нужно его отвлечь…

«А тонкая ты штучка!..» – подумал Кохияма. За сутки, что Сатико провела под крышей этого дома, обстановка в изоляторе как-то сразу разрядилась. А это сейчас было так важно!

Уже совсем рассвело. В холодном воздухе раздавались тревожные птичьи голоса, где-то позади парка звенели первые трамваи, переполненные людьми, спешащими на работу.

Наступило время, когда все берутся за дело. В эти утренние часы у всякого человека, в каком бы тяжёлом положении он ни был, всегда появляется какая-то надежда. Но здесь, в изоляторе, единственными живыми существами, которые «строили планы на будущее», были, кажется, одни чумные микробы.

Кохияма смотрел на старенькую икону пресвятой девы, висевшую в гостиной на стене. Он вспомнил, как перед этой иконой Эмма однажды в отчаянии воскликнула: «Как же так! А ещё говорят, что, когда дьявол начинает делать своё дело, берётся за дело и бог!..»

Кохияма считал, что пока нет оснований говорить о «победе дьявола». Он не забывал, что и самой своей встречей с Эммой он обязан «козням дьявола».

В гостиную вошёл Катасэ. С тех пор как Кохияма с позором выставил этого молодца из комнаты Эммы, он стал кроток как ягнёнок. Всякий раз, когда они встречались, Катасэ подобострастно улыбался и воровато-заискивающе заглядывал в глаза.

Так было и сейчас.

– Кохияма-сан, а у меня есть для вас кое-что новенькое, – обратился к нему Катасэ.

– Что именно?

– Небольшое исследование по вопросу, который, кажется, вас очень интересует. – Катасэ протянул ему раскрытый журнал и ткнул пальцем в оглавление. Там значилась статья бактериолога Х.В.: «Некоторые соображения по вопросу о наследственности у устойчивых микробов». – Интересный материал, – с апломбом заявил Катасэ. – Написано так, что любой дилетант разберётся, хотя речь здесь идёт о новейшей научной проблематике. – Затем, понизив голос, он добавил: – Только, пожалуйста, этому типу на втором этаже – ни слова. Если он узнает, что я посвящаю вас в такие вещи, беды не оберёшься!

– Хорошо, – сухо ответил Кохияма, делая вид, что его не так уж интересует статья. В своё время он просил Катасэ познакомить его подробнее с проблемой наследственной передачи свойств устойчивости у микроорганизмов, но тот отказался, сославшись на свою неосведомлённость. Откуда вдруг сейчас эта готовность услужить? Нет, здесь определённо скрывается какой-то подвох! Наверняка он что-то затевает, чтобы отплатить за инцидент в комнате Эммы. И вероятно, у него есть и ещё какая-то цель. Впрочем, плевать! Кохияме надоело листать старые медицинские книги, так или иначе он был рад, что ему удалось получить в руки свежий материал, касающийся интересовавшей его проблемы.

Он пробежал глазами статью – в тексте то и дело встречались термины на немецком и английском. Кохияма привык уже к таким текстам и разбирался в них не хуже студента-медика. После бессонной ночи глаза у него покраснели. И всё-таки он решил сейчас же прочесть статью. Однако не успел он пробежать глазами несколько строчек, как в гостиную вошёл Муракоси. Лицо у него было бледное и необычно напряжённое.

– Тэрада-сан на втором этаже? – Он обратился почему-то к Кохияме и, получив утвердительный ответ, направился на второй этаж. Катасэ пошёл за ним.

– Что это они так нахохлились? – спросила Сатико, недоуменно пожав плечами.

Со второго этажа донеслись возбуждённые голоса. Там явно начался какой-то спор. Тэрада вдруг перешёл на крик. Очевидно, Муракоси его рассердил. Перепалка, как видно, достигла кульминации. Ведь можно быть учёным и не быть джентльменом. Поведение Катасэ – красноречивое тому доказательство. Тем более что дело происходило в доме, над которым нависла грозная тень смерти и где многое могло считаться не столь уж великим грехом.

Кохияма взбежал наверх. При её появлении мужчины притихли.

Тэрада, не спавший, видно, всю ночь, казался совершенно изнурённым.

– Это приказ директора! – сказал Катасэ.

– Я вижу, вы так ничего и не поняли, – отвечал Тэрада. – Ваш директор сам просил меня, как друга покойного, позаботиться обо всём. Кроме того, я официально назначен начальником исследовательского отдела фармацевтической фирмы Гоко.

– Но ведь ответственным за подведение итогов исследований покойного официально назначен я! – возразил Муракоси.

– «Официально» может означать и «формально»! Разве вам эта работа под силу?!

– Да он просто хочет присвоить себе труды покойного друга!

– Ваш директор подобных подозрений не питает. Позавчера вечером он звонил мне и просил лишь поскорее закончить работу.

Кохияме вспомнился телефонный разговор, свидетелем которого он был позавчера, когда тайком пробрался в кабинет Убукаты. «К сожалению, пока ещё нет, – сказал тогда Тэрада. – Пусть подождут!»

– Да, но дело больше не терпит, – вмешался Катасэ.

– Что значит не терпит?

– А то, что не сегодня-завтра они, возможно, сами придут за материалом. Сегодня утром мне об этом сообщили по телефону.

– Сами? – переспросил Тэрада.

– Да. Будет скандал, и вся ответственность ляжет на вас. – Катасэ обернулся к Кохияме, как бы желая заручиться его поддержкой.

По-видимому, в расчёте на эту поддержку он и принёс ему тайком медицинский журнал. Он надеялся, что в случае скандала у Тэрады не окажется союзников и он останется в одиночестве. Он знал, что Кохияма настаивал на том, чтобы Тэрада открыто объявил о содержании работ Убукаты, и, получив отказ, стал относиться к нему с неприязнью. Это давало Катасэ основание надеяться, что Кохияма примет их сторону, когда они свалят всю ответственность на Тэраду.

– Ну и пусть приходят! – закричал Тэрада. – Придут и уйдут ни с чем.

– Вот как! – передёрнул плечами Муракоси. – Мы ведь все будем поставлены в дурацкое положение! Это крайняя безответственность.

– Безответственность? А что знает об ответственности такая бездарность, как вы!

– Бездарность? Возьмите назад свои слова, Тэрада-сан! Вы отдаёте себе отчёт в том, что говорите?

– Отдаю. И готов сто раз повторить: вы бездарь и, пока вы занимаетесь риккетсиями, они могут спать спокойно.

– Да вы не в своём уме, Тэрада-сан!

Муракоси, которого обозвали бездарью, был, видимо, крайне обозлён. Побледнев как полотно, он сжат кулаки и подступил к Тэраде.

– Успокойтесь, пожалуйста! – Кохияма встал между ними.

– Ничего, Кохияма-кун, – сказал Тэрада, отстраняя его рукой. Он выпрямился и занял оборонительную позицию.

– Прошу извинить, но мне совершенно нет дела до того, будете ли вы драться или убивать друг друга, – сказал Кохияма. – Но внизу лежит с высокой температурой Эмма. А вы ничем не хотите ей помочь, даже сбить температуру не можете. Так какое же вы имеете право кричать здесь и беспокоить больную? Где ваша совесть?!

Последние слова Кохиямы, по-видимому, подействовали, спорщики замолчали, в коридоре водворилась тишина.

2

Днём, задолго до обычного времени, приехал доктор Канатам. Вернувшись в Токио и узнав, что накануне вечером ему звонил Кохияма, он почувствовал что-то недоброе и поспешил в «изолятор».

На этот раз все собрались в квартире Убукаты. Не было только супругов Хамура.

Дело в том, что с болезнью Эммы была связана и их дальнейшая судьба, а кроме того, все хотели лично удостовериться в диагнозе, и если это всё-таки чума, они должны были собственными глазами увидеть, что представляет собой эта редкая в наши дни болезнь.

Они были похожи сейчас на студентов, которые жадно впиваются глазами в больного, привезённого для демонстрации из университетской клиники.

Вместе с Канагаи и Сатико в комнату Эммы вошёл Тэрада. Они были там довольно долго.

– Ну что? – Кохияма бросился к ним, как только они появились в гостиной. Он очень тревожился за Эмму и не мог больше оставаться в неведении.

– Ни у кого больше жалоб нет? – густым басом, почёсывая затылок и обводя взглядом собравшихся, спросил Канагаи.

– Нет.

Все молчали, стараясь догадаться, почему Канагаи начал с этого вопроса.

А Канагаи немного терялся перед этим собранием биологов. А тут ещё примешивалась неприязнь, которая издавна существует между врачами-практиками и учёными-теоретиками.

– Я осмотрел больную, – сказал Канагаи, – и думаю, что пока подозрений на чуму нет.

– Правда? – с облегчением воскликнул Кохияма.

– Пока у меня ещё нет полной картины, но у неё все признаки вирусного гриппа. Сейчас вирус В гуляет по всему городу.

– Но мы ведь совершенно изолированы от внешнего мира. Как же она могла заразиться?

– Если чумная палочка может проникнуть отсюда наружу, то вирусу, который передаётся легче, проникнуть сюда ничего не стоит, – с усмешкой сказал Катасэ.

– Но ведь вы, Тэрада-сан, говорили, что острое воспаление лёгких, особенно во время гриппа, очень похоже на начальную стадию чумной пневмонии? – игнорируя замечание Катасэ и поворачиваясь к нему спиной, сказал Кохияма.

Тэрада, который, казалось, был поглощён своими мыслями, пристально посмотрел на него, но ничего не ответил.

– Разумеется, Тэрада-сан прав, – сказал Канагаи. – Мы в клинике не сталкивались с чумной пневмонией и в результате потеряли доктора Убукату, приняв поначалу его болезнь за обычное воспаление лёгких.

– Но Эмма, надеюсь, не внушает такого рода беспокойства? – снова встревожился Кохияма.

– Пока нет, пока нет, – ответил Канагаи. – Но всё-таки нужно быть настороже.

– Значит, опасность пока остаётся?

– Конечно, остаётся, – нарушил наконец молчание Тэрада. – В клинике займутся вирусом, а мы здесь – проверкой на чумной микроб.

– Чтобы при гриппе вдруг активизировался чумной микроб – такое я слышу впервые, – съязвил по адресу Тэрады Муракоси.

– Пока в лёгких у неё всё чисто, так что, думаю, всё обойдётся. Но необходимо продолжать тщательное наблюдение. – Сказав это, Канагаи быстро положил в свой чемоданчик стетоскоп и металлический бокс со шприцами. Защёлкнув чемоданчик, Канагаи вышел в прихожую. И, только надев обувь, он вдруг спросил:

– А как Хамура-сан?

О Хамуре почему-то все забыли. Канагаи задал свой вопрос, ничего не подозревая, всем своим видом как бы говоря, что к этому здоровяку, наверное, вряд ли стоит и заходить.

– Простите, мы о нём забыли, – сказал Тэрада, – но я попрошу вас зайти к нему и внимательно его осмотреть.

– Неужели с ним что-нибудь случилось? – удивлённо спросил Канагаи, но Тэрада уже направился к лестнице, ведущей на второй этаж.

Он с трудом переставлял ноги и пошатывался. Глядя ему в спину, Кохияма подумал: «Вот кто, кажется, действительно болен, и посерьёзнее, чем все остальные».

– У Хамуры нервное расстройство, что-то вроде психоза… – вместо Тэрады ответил Катасэ.

– Да вы шутите! – Канагаи изумлённо посмотрел на него.

– Как ни странно, но это так, – ответил Катасэ и пошёл проводить доктора. Но тут с криком ворвалась госпожа Хамура с ребёнком на руках.

– Сэнсэй[10]10
  Почтительное обращение.


[Закрыть]! Канагаи-сэнсэй! Мы вас так давно ждём!

Лицо её было бледно, волосы растрёпаны.

– Что там у вас случилось? – обеспокоенно спросил Канагаи.

– Он сбежал. Услышал, что вы пришли, и сбежал.

Госпожа Хамура указывала куда-то в открытую дверь.

Катасэ, Муракоси и Кохияма, знавшие о вчерашнем «рытье могилы», не говоря ни слова, выскочили из дому. Они сразу бросились к фундаменту невыстроенного дома. Но тут же остановились. И не только потому, что Сатико причала им из окна: «Не туда, не туда!» Они уже и сами увидели Хамуру.

3

Вид у управляющего делами был более чем странный. Он был почти голый, полосатые трусы спустились и, казалось, вот-вот упадут. Тем не менее он был в ботинках.

В таком необычном виде он с бешеной скоростью носился по двору под пасмурным небом, затянутым серой пеленой. Он бегал по площадке перед домом, и, судя по всему, у него и в мыслях не было бежать к забору, за которым начинался парк Инокасира.

Окружённый высокой бетонной стеной двор был вдоль стены обсажен кипарисами. Если бы кто-нибудь и забрался на забор, он и тогда не смог бы увидеть этой странной сцены.

Передний двор был не так уж мал: окружность одного лишь газона достигала более пятидесяти метров. Вокруг этого газона и бегал Хамура. Время от времени он замедлял бег, переходил на шаг и, воздев руки к небу, точно пророк, выкрикивал:

– Через три дня Токио погибнет! Умрёт девять миллионов шестьсот девяносто семь тысяч человек! Погибнет всё население!

Видимо, то же самое он говорил жене. По-видимому, Хамура был уверен, что именно эта цифра соответствует точным статистическим данным о населении столицы.

Хамура в своих полосатых трусах являл собой зрелище и странное и смешное, но вместе с тем эта сцена вызывала такое ощущение, точно перед вами разыгрывалась какая-то жуткая мистерия.

– Это ужасно! – проговорил Канагаи, стоявший рядом с Кохиямой.

– Выдаёт себя за пророка, предсказывающего гибель Иерусалима, а на самом деле хочет убежать от чумы, – сказал Муракоси.

– Не от чумы, а от жены, – с улыбкой поправил его Катасэ, зная, что госпожа Хамура осталась в доме.

– Во всяком случае, он не притворяется, – сочувственно вздохнул Канагаи. – Налицо явные признаки невменяемости. Он не выдержал изоляции и страха перед болезнью.

Видеть цветущего мужчину в состоянии помешательства было тяжело. Даже для них, знакомых с подобными душевными заболеваниями, это было угнетающее зрелище.

Но ведь и обезьяна с дерева падает. Кто из присутствующих поручился бы, что и с ним не может случиться нечто подобное! Страх постепенно развеял ироническое спокойствие Катасэ и Муракоси. Все стояли молча, тревожно следя за Хамурой.

– Что ж, мы так и будем глазеть на него? – раздражённо проговорил наконец Кохияма. – Ведь это не учебная аудитория, да и мы не студенты!

В ту же минуту подбежала госпожа Хамура.

– Где ваша совесть, господа учёные? – визгливо закричала она. – Ведь он может простудиться! Вы убьёте его! Ваш институт – самый настоящий рассадник заразы! Сколько раз я уговаривала его уйти с этой проклятой работы, сколько раз говорила ему…

Она громко заплакала и, протягивая вперёд руки, побежала к мужу.

На этот раз дело было не в дурном характере – видимо, она инстинктивно почувствовала непоправимость случившейся с мужем беды и не знала, как выразить своё отчаяние.

Внезапно Хамура прекратил свой бег, перешёл на шаг, и тут он увидел жену. От него шёл пар, в лице не было ни кровинки. Не успела жена сделать к нему шаг, как он круто повернул назад. Она бросилась за ним, но он пулей помчался к забору. Катасэ, Муракоси и Канагаи тоже побежали за ним, но догнать Хамуру было не так-то просто.

Проскочив за живую изгородь, Хамура подпрыгнул и, ухватившись за верхний край ограды, повис на руках. По-видимому, он хотел перелезть через стену. Подоспевший Катасэ кое-как ухватил его за ноги, но Хамура другой ногой стал пинать Катасэ, и тот его отпустил. Тогда за ноги Хамуру схватил Кохияма, но стащить его с забора не удалось. Однако долго Хамура сопротивляться не мог. Внезапно руки его разжались, и он вместе с Кохиямой упал на землю. Все окружили их. Хамура поднялся и, точно затравленный зверь, прижался спиной к забору. Он ободрал грудь о забор, кожа была вся в ссадинах. Жена подошла к нему, взяла его за руки, он даже не пытался оттолкнуть её от себя и лишь смотрел на неё отсутствующим взглядом.

– Госпожа Хамура, отойдите, пожалуйста, – мягко сказал Канагаи. – Всякое волнение для вашего мужа сейчас очень вредно.

– А, доктор! – воскликнул Хамура, переводя на него взгляд. – Что же это вы, милый доктор!.. Люди болеют, а вы и носа не кажете!

– Извините, но так уж вышло, – спокойно отвечал Канагаи. – Я был на встрече однокашников по университету и хватил лишнего.

Госпожа Хамура, всхлипывая, отошла от мужа. Сатико взяла её за руку и увела в дом.

– А что с вами случилось, Хамура-сан? – спросил Канагаи.

– Ничего не случилось, – отвечал Хамура. – Вот эти господа почему-то решили, что я сошёл с ума.

– Неужели? Как нехорошо! Нехорошо! – поддакнул Канагаи.

– Ошибочные диагнозы! Всё дело в ошибочных диагнозах! С доктором Убукатой было то же самое! И у барышни, вероятно, совсем не чума.

Хамура попал, что называется, в точку. Такая проницательность удивляла. Впрочем, это свойство вообще характерно для людей, целиком ушедших в свой внутренний мир.

– Что ж, возможно, так оно и есть, Хамура-сан, – согласился Канагаи. – Но вам следует позаботиться прежде всего о себе. Давайте-ка оденемся, а то вы можете простудиться и умереть.

– Я хорошо знаю, что сейчас всюду грипп. Но меня, доктор, это не пугает. Ведь у меня же чума!

– Это ещё неизвестно…

– Сомневаетесь? Но ведь поэтому я и занимаюсь усиленной гимнастикой: бегаю, прыгаю…

– Это что же, новый лечебный метод?

– А вы не знали? Стыдитесь! Об этом уже много написано. У одного англичанина образовались опухоли в паху и под мышками. Не выдержав страшной боли, он вырвался из дому, прибежал к Темзе и прыгнул в воду. Все думали, что он погиб, а он, переплыв речку туда и обратно, бегом пустился домой и сразу забрался в постель. И представьте, избавился от болезни. Опухоли лопнули, дрянь вся вышла, от пребывания в воде жар спал, и он быстро пошёл на поправку.

– Похоже, что у него была бубонная чума, но ваш рассказ не внушает мне доверия.

– Опять сомневаетесь? Вы, видно, только и можете, что держать больных взаперти. Но у каждого человека свои особенности, и методы лечения тоже должны быть индивидуальными.

– Вот тут я согласен с вами. Давайте вместе подумаем, как мы будем лечиться. Но прежде всего вернёмся в дом, здесь слишком холодно.

– Ну, раз вы со мной согласны, то я подчиняюсь. Пошли!

Все окружили Хамуру и толпой проводили до квартиры, а часа через два за ним прислали санитарную машину из университетской клиники, и его увезли. Так как до истечения срока карантина его нельзя было поместить в психоневрологическое отделение, решено было пока содержал, его в отдельной палате в инфекционном отделении.

Доктор Канагаи поехал вместе с ним. Госпожа Хамура больше не плакала. Бледная, с отрешённым взглядом, она лишь посмотрела вслед санитарной машине, которая исчезала за воротами…

Вернувшись в гостиную, Кохияма достал блокнот и сделан такую запись: «На четвёртый день карантина господина Хамуру забрали в больницу по поводу психического расстройства. А так как на третий день здесь появилась Сатико Ноборикава, число обитателей изолятора, в общем, не уменьшилось».

Число людей в изоляторе не уменьшилось, но после отъезда Хамуры все ощущали какую-то пустоту.

ФАКТОР R У УСТОЙЧИВЫХ БАКТЕРИЙ

1

На пятый день с утра температура у Эммы стала быстро падать и к вечеру снизилась почти до нормальной. Результата анализа на гриппозный вирус В не были получены, но лекарство, прописанное Канагаи, по-видимому, оказало своё действие.

Безумного Хамуру, который так удручающе действовал на всех, увезли. Эмма явно выздоравливала, и в «загородной вилле» воцарилось наконец спокойствие. Но это было обманчивое спокойствие, словно затишье перед бурей.

Тэрада со второго этажа больше не спускался вниз. Катасэ и Муракоси заперлись в другой квартире и, кажется, весь день работали над каким-то документом. Судя по всему, они составляли свой собственный доклад о результатах исследований Убукаты по тем материалам, которые им удалось заполучить.

Госпожа Хамура была у себя, супруги Нисидзака тоже сидели в своей квартире. Правда, на утреннюю прогулку сегодня вышли и они; может быть, потому что со времени установления карантина это был первый спокойный день, сегодня и старенькая жена профессора вышла немного погреться на осеннем солнышке.

Она молча прогуливалась по двору рядом с мужем. Её миниатюрная фигурка в кимоно, со старомодной причёской казалась сошедшей со старинной гравюры. Она, по-видимому, страдала ревматизмом и шла очень медленно, с трудом переставляя ноги. Но лицо сопровождавшего её старого профессора сияло от удовольствия, и он выглядел сейчас особенно молодцеватым.

Сатико, которая всё время ухаживала за Эммой, наконец сморил сон, и теперь она крепко спала в маленькой гардеробной, расположенной рядом с прихожей. Сменивший её Кохияма сидел в комнате Эммы и листал медицинский журнал.

Эмма пошевелилась и открыла глаза.

– Кохияма-сан, подойдите ко мне, – сказала она. Он подошёл к её кровати.

– Обнимите меня!

«Знала ли она уже мужские объятия? – мысленно спросил себя Кохияма. – Наверное, знала». Тем не менее, слова её прозвучали просто и целомудренно, словно в устах ребёнка.

Он обнял тёплые, мягкие плечи. Он почувствовал её упругие груди, и у него перехватило дыхание.

Белое, с чуть поблёкшей гладкой кожей, лицо Эммы было совсем рядом Глаза её с чёрными зрачками и голубоватыми белками теперь казались почти синими. Она уже не выглядела грустной и одинокой, как в первые дни. За время болезни она как-то повзрослела и теперь казалась зрелой женщиной.

– Пойдёмте погуляем, – сказала Эмма.

– Не выдумывайте, лежите, – ответил Кохияма.

– Но я уже здорова. Пойдёмте!

– Температура может снова подскочить. Кроме того, отсюда в парк попасть нельзя.

– Нет, можно. В задней стене забора есть тайный лаз. Когда я была ребёнком, я часто им пользовалась. Иногда я видела в парке женщин, которые вот так же обнимались с мужчинами. Став старше, я всё равно продолжала тут бегать.

– Не надо меня мучить, – сказал Кохияма.

– О, я, наверное, вам уже надоела!

Глаза Эммы вопросительно смотрели на него.

– Да нет, я совсем не о том, – сказал Кохияма.

– Так пойдёмте?

– Сейчас – нет. Но мы с вами обязательно побываем там.

«Лаз в заборе ещё пригодится, когда нужно будет связаться с редакцией», – подумал Кохияма.

– Вы о чём-то задумались? – спросила Эмма. – В такие минуты нельзя думать ни о чём постороннем, это нечестно!

– Да я ни о чём и не думаю.

– Вы, наверное, хотите убежать один? А это нечестно вдвойне!

– Я этого не хочу.

– Но вы как-то неуверенно это говорите…

– Почему? Я ведь ясно сказал, что не хочу.

– Тогда хорошо, – сказала Эмма. – Во всяком случае, этот лаз принадлежит только мне…

Судя по её отрывочным рассказам, Убуката был человеком своенравным и строгим. На протяжении двадцати с лишним послевоенных лет он оставался неженат и вёл одинокую жизнь. Эмму воспитывала старуха служанка. Когда она умерла, девочка была во втором классе колледжа. С тех пор они жили с отцом вдвоём.

Убуката, как это свойственно большинству учёных, очень мало интересовался домашними делами, но придирчиво вмешивался во всё, что касалось Эммы, начиная с того, как она держит ложку, и кончая тем, что она думает и чувствует. Это была грубая, мелочная, ревнивая опека, превратившаяся в манию. Подобно матери, которая боится, что дочь, ослушавшись её, может пойти по дурной дорожке, он решил целиком подчинить Эмму своей воле. Он дал бы сто очков вперёд любому из тех, кто денно и нощно печётся о целомудрии своих дочерей. Так они жили, отец с дочерью, любя и ненавидя друг друга.

Странно, но Кохияма совсем забыл о том, что Эмма метиска. Может, так и должно быть? «Национальные черты, – думал он, – вряд ли определяются расовым происхождением, дело, скорее, в общности языка и психического склада. Взять, например, американцев японского происхождения во втором и особенно третьем поколении, они часто кажутся нам иностранцами в большей степени, чем настоящие американцы. Похожие на японцев типом лица, разрезом глаз, цветом кожи, но не умеющие говорить по-японски, они воспринимаются как люди другой национальности».

Специальные корреспонденты газеты, в которой работал Кохияма, после длительного пребывания за границей часто говорили: «Как хорошо снова оказаться дома, где кругом слышится родная речь!» Их, оказывается, трогал не столько сам факт, что они снова находятся среди японцев, сколько то, что все вокруг говорят на родном языке.

Может быть, язык – это и есть самый существенный признак нации? Возможно, именно поэтому иностранца, который свободно говорит по-японски, как-то даже не воспринимаешь как человека иной, чем ты сам, национальности.

В детстве, когда Эмма посещала школу, она находилась в окружении не людей, а, скорее, зверёнышей, которые из-за цвета глаз, из-за цвета волос могли затеять ссору, избить, покалечить. И когда Кохияма сейчас думал об этом, он обвинял учителей, которые не боролись с этим.

– Я не имею в виду положение, в которое мы попали, но есть ли вообще где-нибудь на белом свете настоящая свобода? – неожиданно спросила Эмма.

– Настоящую свободу и не следует искать где-то, – уклончиво ответил Кохияма.

– Это верно, пожалуй, – согласилась Эмма. – Для меня этот лаз в заборе когда-то был символом свободы. Я даже сумела стать манекенщицей. А что получилось? Меня снова заперли.

– Вы слишком впечатлительны, это же не совсем так.

– Почему?

– Когда вы поправитесь и будет снят карантин, для вас наступит полная свобода. Тогда вам незачем будет и этот лаз.

– Это совсем другое. Это произойдёт только потому, что мой отец умер.

– Ну и что же? Вы столько терпели, столько ждали, что заслужили эту свободу.

– Можно ли быть таким безжалостным? Вы ужасный человек!

Так говорила когда-то и прежняя возлюбленная, упрекая Кохияму в том, что он не желает на ней жениться.

Называя Кохияму сейчас безжалостным и ужасным, Эмма, конечно, преувеличивала. Она хорошо знала, что такое по-настоящему безжалостные люди на примере своего отца. Пожалуй, она, скорее, хотела вызвать Кохияму на какой-то решительный шаг. Он крепче сжал её в объятиях и прильнул губами к её горячим, пересохшим губам. Она высвободила из-под одеяла руки и, нежно гладя его небритые щёки, ответила на поцелуй.