Текст книги "Школа в лесу"

Автор книги: Евгения Смирнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Глава пятая

Утром не спали с шести часов.

Первым вскочил Чешуйка.

– Ой, робюшки, сегодня родительский!

Он подбросил вверх подушку и запрыгал на пружинах.

Как по команде, с подушек поднялись пятнадцать голов, но каких голов! Каждый устроил себе чалму из полотенца и походил на турка. Придумал эту штуку Занька. Вечером после душа он зачесал мокрые волосы кверху и туго закрутил полотенцем.

– Что это ты, Занька?

– Это у меня зачес!

Тогда все четырнадцать побежали в умывалку, намочили посильней волосы, зачесали кверху и разом превратились в турок.

– Скорей, скорей вставай! – кричали ребята.

В дверь просунулась седая голова.

– Ш-ш, это что за крик? – рассердилась Клавдия Петровна. – Раскудахтались ни свет, ни заря!

Все сейчас же нырнули под одеяла, чтоб сестра не заметила необыкновенных головных уборов.

Когда мальчики вышли на зарядку, раздался дружный смех: короткие волосы стояли дыбом.

– Эй, вы, форсуны! – дразнились девочки.

– Занин-то на кого похож?!

– Ой, не могу! Подколзин-то, как еж!

– Что это за модные прически? – удивилась физкультурница.

– А это мы для родительского дня. Правда, красиво, Людмила Петровна?

Марья Павловна от таких причесок в ужас пришла.

– Что это с вами случилось? Кто вас так взъерошил?

– Это зачес, Марь-Пална.

– Это новая модная прическа.

– Нет, нет, не могу я вас в таком виде родителям показывать.

Сконфуженные модники опять намочили волосы и причесались по-старому.

Завтракали наспех, вытягивая шеи и заглядывая в окна: не идут ли?

В зале расселись по стульям, красные и взволнованные.

– Идут!

Толпой вошли родители, растерянно вглядываясь в эту синебархатную массу, стараясь отыскать своего Мишу, Петю или Катю.

– Мама!

– Мамочка!

– Бабушка!

– Папа!

С треском разрывались пакеты с гостинцами.

– Эх, сколько мандаринов!

– А ты привез мне пастилы?

– Ой, мой любимый зефирчик!

К Сороке приехала мать, ткачиха.

– Знаешь, мама, – щебетала Сорока, – во-первых, я вожатая звена, во-вторых, у меня три «отлично». А угадай, на сколько я прибавилась. Нет, угадай, угадай! На кило и еще на пятьсот грамм. А ты думала, на сколько?

– Катенька, – сказала мама, – я тебе лоскутиков привезла. Вот этой материей меня премировали.

– Эмма, Эмма, – закричала Сорока, – какого мне мама батиста для кукол привезла! Ее премировали!

Сорокину маму окружили девочки.

– Вы сами ткете? – с уважением спрашивали они.

– Сама, сама, – улыбалась ткачиха.

Откуда-то появились ножницы, и тут же батист поделили на всех кукол. Всем вышло по платью.

Обняв отца за шею, изобретатель горячо шептал ему в самое ухо:

– Папа, я только тебе скажу. Знаешь, что я изобрел? – Он показывал руками, надувал щеки и пыхтел, как мотор. – Понимаешь, сколько мне проволоки надо, и, понимаешь, без паяльника ничего не выйдет.

– Ну хорошо, хорошо, – говорил отец, – я тебя научу, как сделать.

Он был в железнодорожной форме. Пытливые глаза ребят уже успели разглядеть его с ног до головы, и восхищенный шопот облетел весь зал.

– У Печеньки отец орденоносец. Он тоже изобретатель.

– Эй, ребята, – вдруг замахал руками Печенька, – сюда! Скорей!

Посреди зала отец Печенина поставил большой ящик.

– Ну, ребята, скажу я вам большую новость. В этом году рядом с вашей школой проведут железную дорогу. Только это будет не простая железная дорога, а детская. Паровоз будет маленький, вагоны маленькие, и управлять всем будут сами ребята. И машинисты, и начальники станций, и кондуктора – все будут сами ребята, и все в железнодорожных настоящих формах!

Ребята даже растерялись. Вот это здорово: и кочегары ребята и машинисты!

– А вот это модель железной дороги.

– Покажите нам.

– Ого, Печенька!

Сколько было волнений, пока бегали за водой для паровозика, пока он разогревался!.. И вот паровозик запыхтел, совсем как настоящий, и помчался по рельсам, погромыхивая колесами, таща за собой два крошечных вагончика. Ребята, очарованные, смотрели не отрываясь.

– Пусть он свистнет, – просили они. – Переведите стрелку.

– Еще, еще!

Зоя равнодушно посмотрела на паровозик и отошла.

Даже письма нет от папы! Она комкала платок. Всех обнимали папы и мамы, все жуют гостинцы, а она одна. Никому не нужная.

Грустная, Зоя выскользнула из зала. Оделась и пошла бродить на лыжах. В воздухе стояла весенняя сырость.

Мокрый снег сполз с елок, и они распушились. К лыжам прилипали целые пласты. Зоя заехала в самую глубь парка, к забору.

Издали она услышала приятный свист снегирей. Притаившись в заросли елочек, она увидела, как маленькая стайка красногрудых птичек набросилась на куст можжевельника. Птицы отыскивали прошлогодние ягодки и выклевывали из них зернышки, бросая мякоть. Зоя загляделась на снегирей. Вдруг хрустнул сучок, и испуганная стайка со свистом разлетелась в разные стороны. Зоя оглянулась… Вдоль забора медленно шла женщина. Она вытягивала шею и заглядывала в парк.

Зоя спряталась в елки и задрожала с ног до головы. Мачеха!

Женщина потопталась около забора, дернула заваленную снегом калитку. Посыпался снег, калитка заскрипела. Зоя ползком вылезла из елок и, забыв про лыжи, бросилась прямиком по снежному полю.

Она выбежала на гладкую дорожку.

– Зоя, Зоя, подожди! – Кто-то догонял ее.

Боясь оглянуться, Зоя мчалась еще быстрее. Топот приближался.

– Стой! – Кто-то схватил ее за пальто.

– Ай! – вскрикнула Зоя, обернулась… и увидела смеющуюся Тонечку.

– Ой, даже задохнулась! – сказала Тонечка. – Я тебя везде ищу, пойдем скорей!

Они взялись за руки и побежали. Зоя даже не успела спросить, куда, зачем. У ворот стоял большой и блестящий автомобиль. Ребята с веселыми лицами махали им руками, а шофер нетерпеливо гудел. Зоя уселась рядом с Тонечкой, автомобиль зафыркал и покатил.

Ребят было четверо: три мальчика из второго класса и одна девочка, первоклассница. В руках они держали бумажные цветные пакеты, перевязанные шелковыми ленточками. Такой же пакет дали Зое.

Автомобиль мчался по широкому обтаявшему шоссе, разбрызгивая грязный снег. В лицо бил свежий весенний ветер. Мелькали дома, заборы. Куры с кудахтаньем удирали в подворотни.

За автомобилем гнались с бешеным лаем поселковые собаки, лошади испуганно сворачивали с дороги, а мальчишки махали руками и что-то кричали вслед.

Глава шестая

К обеду вернулись в школу.

Родители уже разъезжались. Автомобиль встретили криками. В него набилась куча ребят: всем хотелось прокатиться.

Зоя сидела гордая и довольная. К груди она прижимала пакет с шелковой лентой.

В классе каждый суетился около своего шкафчика и укладывал подарки. Рты набивали конфетами, печеньем. Пакеты разрывались, и оттуда сыпались апельсины, яблоки, шоколадки. Угощали приятелей, менялись картинками, лентами.

– Ой, какого мне голышка привезли!

– А видала моего Мишку?

– Эмме папа настоящие часы привез.

– У меня тоже есть дома часы, только я не хочу их сюда привозить.

– Катя, на́, попробуй тянучки! – кричала Мартышка.

Изобретатель и Прокопец, как настоящие приятели, сложили свои гостинцы вместе. Но чертеж изобретения, готовальню, резину и другую мелочь изобретатель не решился оставить в шкафу: вдруг ребята увидят и начнут выпытывать? Все это он завернул в газету, завязав ниткой, сунул под рубашку и ходил смешной и пузатый, пока Тонечка не уговорила его сложить все в пионерский шкаф под замок.

Зоя тоже развернула свой пакет. В нем оказались две большие шоколадные плитки, пять яблок, три апельсина, коробочка конфет, печенье и ромовая бутылочка. А на самом дне Зоя нашла крохотного пухлого голышка. Он так понравился девочкам, что они забыли свою вражду и наперебой просили Зою:

– Дай мне посмотреть, Зоя! У него и ручки и ножки вертятся…

– Ой, дайте мне!

– Хватит тебе, Ида, ты и так долго смотрела, дай мне теперь!

– Его и купать можно.

У голышка оказалось еще розовое ватное одеяло из настоящего шелка, две распашонки, вязаная шапочка и совсем крохотные чулочки.

Подошла нянечка Феня.

– Ай да ну! – удивилась она, распяливая распашонку на свои красные толстые пальцы. – Что за мастерица! Ведь это Тонечка шила, два вечера просидела. И катанье-то она придумала для ребят, у которых родители далеко. Заботливая она.

– Вот она какая, наша Тонечка, – все умеет! – заважничали девочки.

После обеда Зоя лежала на веранде, прятала нос в мех и думала.

Как это Тонечка сумела так хорошо сшить? И потом, как она подбежала, взяла ее за руку, как будто давно-давно ее знает. «Бежим!» И они побежали.

Зоя тихонечко засмеялась от удовольствия, полюбовалась пухлым голышком и незаметно уснула.

На следующий день домашнее задание проводила Тонечка.

– Ну, третий отряд, – сказала она, перед тем как итти на чай, – слушайте внимательно: после чая сейчас же в класс, и чтоб до звонка приготовиться. Вожатые звеньев и ты, Подколзин, проверьте, чтоб все были готовы.

– Есть! – по-военному ответили вожатые.

После чая звенья помчались в класс, разыскали тетради, учебники, ручки, перья.

– Первое звено, готово? – спросила Сорока.

– У меня пера нет!

– На́ тебе.

– У меня грамматика пропала.

– Ну, вот еще, Ивин! Ищи скорей, сейчас Тонечка придет.

Эмма проверила свое звено. Прокопец помог изобретателю отыскать ручку. Председатель Подколзин стоял у дверей и караулил Тонечку. К звонку все сидели на местах.

Тонечка осталась довольна. Она велела Прокопцу прочитать вслух заданное и спросила, все ли поняли.

– А почему тут в скобках? – вдруг, как всегда громко, спросил Занька.

Тонечка посмотрела на него так строго, что он весь съежился и переспросил уж еле слышно. Тонечка объяснила ему шопотом. Зоя, высунув язык, не дыша, выводила буквы. Она часто взглядывала на вожатую.

– Хорошо пишешь, Зоя, – сказала Тонечка. – О, да оказывается, только сегодня хорошо, а там всё кляксы, – улыбнулась она, перелистывая тетрадь. – А как дальше будет? Как сегодня?

– Да… – прошептала Зоя.

– Тонечка, – тихо позвал Тройка, – как писать: «просить» или «прасить».

– Тише, тише, иду!

Час пролетел незаметно.

– Ну, теперь я вижу, что дисциплина может быть у вас отличной, – похвалила Тонечка. – Дежурный, собери тетради.

Утром Марья Павловна с удовольствием просматривала вечернее задание. Урок был написан ровненько и аккуратно.

Глава седьмая

В пионерской комнате собрался актив. Ребята что-то вырезали, клеили, красили. А на другое утро все толпились перед плакатом, на котором крупными буквами было написано:

«Ребята!

Вся наша страна включилась в социалистическое соревнование. На всех фабриках и заводах, по всему Советскому Союзу рабочие соревнуются друг с другом.

Мы, пионеры, тоже должны соревноваться по отрядам на лучшую дисциплину и учебу.

Подтягивайте отстающих и добивайтесь отличной успеваемости и отличного поведения во всех пионерских отрядах.

Лучший отряд получит красное знамя.

Совет отрядов.

Вожатая Тоня».

Подколзин с деловым видом собрал вожатых звеньев на лестнице, которая вела наверх.

– Вот, ребята, – озабоченно сказал он, – нам надо обсудить, как мы будем соревноваться.

Вожатые сидели на ступеньках, держали в руках карандаши и блокноты и смотрели в рот председателю.

Председатель говорил стоя, все время заглядывал в блокнот и заметно важничал.

– Ну вот, ребята, вы ведь еще не знаете, по каким пунктам мы будем соревноваться. Значит, слушайте:

Первое – учиться на «отлично».

Второе – быть вежливым со старшими и товарищами.

Третье – всё доедать в столовой.

Четвертое – не говорить некультурных слов.

Пятое – хорошо спать после обеда.

Шестое – следить за чистотой в классе и в спальнях.

– Значит, и «на фиг» нельзя говорить? – спросила Сорока.

– Нельзя! Нельзя обзываться балдой, дурой.

– Ну, тогда мы будем на последнем месте, – решительно сказала Сорока, – потому что Лерман обзывается «сумафеччей дурой», а Чешуйка все время говорит «на фиг».

– Да ведь так все говорят, – вступилась Эмма, – это даже и не ругательное слово. Нельзя ли попросить Тонечку это слово оставить?

– Ну, конечно, нельзя, – ответил Подколзин, – потому что это слово некультурное, понимаете – не-куль-тур-ное.

Вожатые замолчали. Раз некультурное, значит и спорить нечего.

– В нашем звене очень плохо ест Софрончик – всегда оставляет. Как же быть, Подколза?

– А вы ее ждите, тогда она все съест.

Актив совещался очень долго. Потом этот вопрос обсуждали на отряде, а вечером третий пионерский отряд вызвал на соревнование четвертый. Теперь каждый вечер после ужина в пионерской комнате минут на десять собиралась комиссия из председателей и санитаров всех отрядов. Они проверяли, как отряды провели этот день. Если отряд не имел замечаний, он получал пять очков – пять маленьких картонных кружков.

Комиссия обходила классы и поднималась в спальни. После проверки ребятам объявляли, сколько очков они получили за день. Комиссия была строгая. Если в классе валялись бумажки или в спальне костюм был свернут небрежно, то отряду тут же сбавляли очко за неаккуратность.

А как трудно было сразу ко всему привыкнуть! Часто виноватая фигура подходила к вожатому своего звена и уныло говорила:

– Я нечаянно «на фиг» сказал.

А рядом стояли свидетели из другого класса и с удовольствием подтверждали.

Вожатый набрасывался на беднягу, а потом взволнованно летел к своему председателю и докладывал. Председатель вынимал новенький блокнот, мрачно записывал и говорил со вздохом:

– Три только сегодня, а до вечера, может, одно останется.

– Как три? – замирая от волнения, спрашивал вожатый. – Ведь только одно из-за Чешуйки сняли.

– А кто в столовой масло не доел? – ехидно спрашивал председатель. – Забыл? Опять из твоего звена.

И подавленный вожатый шел к своему преступному звену.

Однажды, когда третий отряд ликовал, потому что этот единственный день они дотянули до вечера без замечаний, к Игорю Прокопцу подошел, правда, под конвоем двух ребят из четвертого отряда, окончательно позеленевший Миша-санитар.

– Ну, говори, говори, – подзадоривали ребята.

– Ну, чего ж ты молчишь?

Прокопец почувствовал недоброе и насторожился.

– Ты чего, Рябчик?

– Я чортом обругался.

– Эх, ты… ты! – закричал горестно Прокопец. – Уж не мог удержаться. Треснуть бы тебя хорошенько!

– Кого это? – высокомерно спросил Миша Рябов, надувшись, как индюк, и двигая в волнении бровями. Он выпятил впалую грудь и придвинулся к Прокопцу: – Ну, тресни!

– Ну и тресну, а чего же? – вскипел еще больше Прокопец.

А ребята из четвертого отряда подзадоривали:

– Где ему!

– Ну, тресни, – сверкал черными глазами Миша.

– Ну и тресну, – нахмурился красный плотный Прокопец.

Они похаживали друг около друга, как два петуха.

Миша наступал. Вот он слегка толкнул плечом маленького коренастого Прокопца, тот ответил толчком посильнее.

– Тресни, тресни, – угрожал Миша.

И тогда разъяренный Прокопец размахнулся и «треснул» его. Миша бросился, сжав кулаки… Но тут подскочили лукавые мальчишки из четвертого отряда и развели врагов.

Прибежал испуганный Подколзин.

Прокопец долго плакал, потому что второе очко сняли из-за него – за драку. Миша тяжело дышал и смотрел в пол. Скандал! Подрались вожатый и санитар. Актив, который боролся за пятое очко! Весь третий отряд взволновался.

– Ты, Прокоп! – сердито сказал Подколзин. – Ты же вожатый звена!

– А чего ж он, справочное бюро несчастное, выругался, да еще дразнится: «Тресни, тресни!»

– Это нечестно! – закричала Сорока. – Ребята из четвертого отряда сами их поддразнивали, чтоб подраться.

– Конечно, нечестно, – строго сказал председатель четвертого отряда. – По-вашему, если соревнуемся, так ножку надо подставлять? – обратился он к своим ребятам.

– Да мы их удерживали, – попытались оправдаться хитрые мальчишки.

– Удерживали! Молчите уж.

Больше всех огорчилась Сорока. Вечером, раздеваясь, чтоб итти в душ, она сердито набросилась на Мартышку:

– Как не стыдно, Мартышка, лень получше вещи свернуть! Вдруг спальне «плохо» поставят?

– Нечего придираться, – огрызнулась Мартышка. – Вон Голубева еще хуже свертывает. Ей ничего?

– Правда, девочки, – сказала маленькая Софрончик. – Вдруг нам из-за Голубевой очко снимут?

– Нехорошо, конечно, – согласилась Сорока. – Зоя, сверни получше.

Зоя, молча, по-новому сложила вещи.

Подскочила Мартышка.

– Называется хорошо! – презрительно крикнула она и дернула кофточку за рукав – вещи рассыпались.

Зоя вспыхнула.

– Не буду я больше свертывать! Пускай валяются! – и, рванув полотенце, пошла в душ.

– Какая царица! – крикнула вслед Мартышка. – Вот сейчас комиссия придет, и нам опять очко снимут.

Девочки рассердились.

– Очень надо из-за нее замечания получать!

– Пускай тогда в другую спальню уходит!

– Девочки, – сказала Мартышка, – пойдемте и скажем про нее Тонечке. Пусть ее от нас возьмут, такую упрямую.

– Да ведь ты сама, Ида, вещи ей растрепала, – вмешалась Сорока.

– А ты всегда за нее заступаешься, Катя. Пойдемте, девочки.

Они побежали, шлепая тапочками.

– Тонечка! – закричали они хором, вбегая в пионерскую комнату. – Что Голубева нас подводит! Знаешь, какая она?

Тонечка выслушала их и задумалась.

– Вот и возьмут от нас твою Голубеву, – злорадно шепнула Ида вбежавшей вслед за ними Сороке.

– Вот что, девочки, – сказала Тонечка, – все вы неправы. Зря обижаете Зою.

– Конечно, Ида, – горячо заговорила Сорока. – Ты сама сейчас к Зое придралась, и все время ты не хочешь, чтоб она с нами дружила.

– А что она меня тогда пнула? – упрямо сказала Мартышка.

– У Зои нет матери, – сказала Тонечка, – а теперь еще и отец…

Она вдруг неожиданно замолчала.

– Умер? – ахнула Сорока.

– Ничего я пока не знаю, – нахмурилась Тонечка. И, помолчав, добавила: – Не нравится мне ваше обращение с Зоей. Разве так нужно относиться к подруге?.. Нехорошо!

Девочки, пристыженные, на цыпочках вошли в спальню и улеглись. Мартышка укрылась с головой одеялом. Полежав немного, она вылезла и перегнулась к Зое.

Зоя дышала ровно и спокойно.

Спит.

– Сорока, Сорока, – зашептала Ида, – ты спишь?

– Нет! А ты?

– Я ведь не знала про нее… что с отцом, может, случилось, и потом…

– Тише, ты! – зашипела Сорока.

– Да она спит. Знаешь что? Давай будем ее вещи сами свертывать.

– Это кто шепчется? – строго сказала Клавдия Петровна, просовывая в дверь седую голову.

Мартышка крепко зажмурилась. Клавдия Петровна обошла кровати и потушила зеленый свет.

Глава восьмая

Ни разу еще третий отряд не получил пяти очков. То кто-нибудь капризничал в столовой, то вдруг само собой неожиданно вырывалось «словцо», и все шло насмарку.

Тонечка молча наблюдала за третьим отрядом и ни разу никого не упрекнула. При ней все шло хорошо, но без нее вожатые и председатель словно забывали о своих обязанностях, забывали о соцсоревновании, и вечером комиссия давала сконфуженному Подколзину то два, то одно очко вместо пяти.

Тонечка вызвала Подколзина в пионерскую комнату. Он шел с тяжелым сердцем: сейчас Тонечка посмотрит на него с упреком и скажет: «Плохой ты пионер и председатель». Он тоскливо поморщился и открыл дверь. У него заранее щипало глаза, потому что он не мог вынести Тонечкиного огорченного вида.

Но Тонечка встретила его весело и оживленно. Она положила руки на его узенькие плечики и сказала:

– Коля, у меня вся надежда на тебя! Воспитателя у вас нет, я все время не могу быть с вами – видишь, сколько у меня работы. Постарайся так организовать отряд, чтоб и в столовой, и в спальне, и на прогулке ребята вели себя хорошо.

Подколзин выпрямился, тряхнул льняной головой и серьезно ответил:

– Ладно, Тонечка, я сегодня же поговорю с ребятами.

– А теперь слушай, как это сделать.

В класс Подколзин вошел с торжественным видом.

– Эй, робюшки, слушайте! Да ты же, ты, Чешуйка! Тонечка сказала, что ей некогда и мы одни будем после обеда, когда Марь-Пална уедет. И в столовую одни и вечером без педагога. А еще в зале повесят пик Сталина, и какой класс первый доберется, тому знамя. Вот! – выпалил он одним духом.

– Ой, ребята, вот бы нам!

– Да, с тобой получишь!

– Тихо, вы! – нетерпеливо крикнул Подколзин. – Давайте по порядку высказываться. Ну вот, Прокопец, ты вожатый третьего звена, высказывайся.

– Да я не умею высказываться, – смущенно сказал красный Прокопец.

И все опять загалдели.

– Без Тонечки будет очень трудно.

– Обязательно Занька подведет!

– Сама ты, чор… кукла, подведешь.

– Ага, ага, вот уже ругаешься, а ругаться нельзя.

– Да я только «чор» сказал, я ведь не договорил.

– С девчонками каши не сваришь!

– Нет, это мальчишки все испортят.

– Да замолчите вы!

– Ти-и-ше!

Растерянный председатель старался перекричать этот гул. Но ребята не утихали. Каждый хотел сказать свое, особенно важное. Подколзин застучал по столу линейкой. А изобретатель вскочил прямо на стол и выкрикнул изо всех сил:

– Да тише вы, бараны!

И все сразу замолчали.

– Ну чего вы орете? Ведь все равно никто ничего не понимает! Какое же это собрание? Во-первых, надо говорить по очереди. Кто хочет – поднимайте руку. Ой! Чего ж вы все сразу руки подняли?

– Нет, – сказал председатель, – и так ничего не выйдет, лучше говорите по звеньям. Пускай сначала первое звено. Ну, говори, Сорока.

– По-моему, надо так, – заторопилась она.

– Подожди, подожди, – остановил изобретатель. – Понимаете, ведь надо протокол вести.

– А как его вести?

– А вот как. Дай лист бумаги, Прокоп. Надо расчертить пополам, понимаете? Здесь «слушали», а здесь «постановили». Мой папа всегда так пишет. Ну, теперь можно. Сорока, говори.

– Ну вот, – затрещала Сорока. – Надо, чтоб все ребята дали обещание хорошо строиться в столовую. А то одного поймаешь, поставишь, а другой убежит. Вот Чешуйка – он всегда убегает.

– Ну и не ври! Когда это я убегал?

– Да всегда убегаешь. Нечего уж отнекиваться, Ивин. Вот дай честное пионерское, что ты будешь строиться по звонку.

– Ну да! Еще тебе честное пионерское давать! – возмутился Чешуйка.

– Это он боится продать честное пионерское.

– Не буду я по такому пустяку давать. Тонечка и то скажет, что не надо.

Но тут на Чешуйку напал весь отряд. Какой же это пустяк? Хороший пустяк – звено подводить!

– Да ладно уж, ладно, – сдался смущенный Чешуйка, – даю честное пионерское.

– Что честное пионерское? – подозрительно спросила Сорока.

– Ну, что не буду подводить.

– Кого не будешь подводить?

– Ну, звено.

– Нет, скажи так: «Даю честное пионерское, что не буду подводить звено», – настаивала недоверчивая Сорока.

– Ну ладно, вот привязалась! Даю честное пионерское, что не буду подводить звено.

После Сороки говорила Эмма. Она предложила на отдыхе кровати поставить по звеньям, а чтоб ребята не болтали, положить так: мальчик, девочка, мальчик, девочка.

Это предложение вызвало настоящую бурю.

– Не буду я с девчонкой рядом! – первый закричал Занька.

Девочки тоже надули губы и сердито посматривали на Эмму.

– И мы не будем! И мы не будем рядом с мальчишками!

Но тут крикнул своим звенящим голосом председатель Подколзин.

– Да что ж тут такого? Подумаешь, какая беда! Зато болтать никто не сможет, а то вечно за это очко снимают. Вон Занька с Чешуйкой всегда разговаривают, а уж с Сорокой-то он ни за что не будет.

Ребята развеселились.

– И я с Эммой не буду разговаривать.

– А я-то с тобой буду?

Голосованием решили поставить кровати, как предложила Эмма.

После Эммы говорил Занька, потом Миша-санитар, потом Лерман.

Только Зоя не принимала никакого участия в общем волнении. Она равнодушно смотрела в окно и думала о своем.

Сегодня в перемену няня Феня принесла письма Сороке, Заньке, Мартышке…

Они обрадовались, а ей опять не было письма.

– Да как же он тебе напишет-то, – сказала Феня, – когда он…

– Феня, – сердито крикнула тетя Соня, – иди скорей сюда!

Феня не договорила и пошла в дежурку. Встревоженная Зоя постояла, подумала и пошла за ней.

Подходя к дежурке, она услышала громкий сердитый голос тети Сони. Зоя остановилась.

– Что у тебя за язык? Знаешь – и молчи. Пожалуйста, прошу тебя, никогда не болтай ничего при детях…

Зоя столкнулась в дверях со сконфуженной, красной Феней.

– А-а, голубок прилетел, – приветливо сказала тетя Соня, увидев Зою. – Иди скорее, ты мне нужна. Садись. Так. Разинь ротик. Шире, шире. А-а-а. Хорошо. Горлышко здоровое. Сними рубашонку. Клавдия Петровна, дайте трубочку.

– Теть-Сонь, когда папа напишет?

– Папа?.. Дыши, дыши хорошенько! В правом легком чисто.

– А, теть-Сонь?

– Папа-то? Скоро, Зоечка, скоро. Глубже дыши. Ну, одевайся, все хорошо. Как Мик твой поживает?

Зоя оживилась.

– Он толстый стал, мурлыкает. Теть-Сонь, а что Феня знает? Вы сказали: «Знаешь – и молчи».

– Ничего она не знает, – смутилась тетя Соня, – так зря болтает. Ну, а чем ты кормишь Мика?

– Молоком, булкой, супом. Он очень молоко любит и мясо. Только сегодня повар не дал мне мяса.

– Пойди в столовую и скажи, чтоб тебе дали кусочек мяса для Мика, что я велела. Ну, беги, играй.

Зоя вышла встревоженная. Почему тетя Соня ничего не говорит? И что Феня знает? Может, про папу?

Об этом она думала целый день.

И сейчас Зоя сидела в классе печальная, смотрела в окно и старалась разгадать, что знают тетя Соня и Феня.

Вокруг шумели, спорили ребята. Они обступили изобретателя, который переписывал протокол, советовали, поправляли. Когда Подколзин попросил Зою дать обещание хорошо вести себя, она сердито отвернулась к окну и ничего не сказала.

После собрания переписанный протокол с торжеством понесли в пионерку.

В протоколе было написано:

ПРОТОКОЛ № 1

3-го пионерского отряда

Слушали:

Про плохое поведение ребят. Сорокина говорит, чтоб все хорошо строились, а то приходится ловить ребят за рубаху и ставить на место, а они убегают.

Еще про Ивина, чтоб он дал честное пионерское не подводить звено. Он сначала не давал, а потом дал.

Эмма Акосьян говорит, что ее звено обещало подтянуться.

Прокопец сказал, что он не знает, подтянется его звено или нет.

Лерман сказал, что он не будет говорить „сумафеччая дура“ и еще что нельзя сильно баловаться, а то не получим красное знамя.

Еще Миша-санитар обещал не драться.

А Голубева не обещала и ничего не говорила.

Постановили:

Чтоб ребята подтянулись.

Не говорить: дура, балда, форсунья и другие некультурные слова.

Все хотят получить красное знамя.

Третий отряд.

Третий отряд твердо решил взобраться первым на пик Сталина.

На другое же утро мальчики вскочили, надели трусы и майки и так взбили подушки и натянули простыни на кроватях, что нельзя было отыскать ни одной складочки.

И все-таки придирчивый Миша-санитар отыскивал какие-то невидимые морщинки.

– Ты как постелил? – придрался он к Чешуйке.

– А вот погляди, как, – похвастался Чешуйка.

– Перестели снова. У тебя морщит. – И неумолимый санитар тыкал в кровать пальцем, зловеще сдвигая густые брови: – Что? Хочешь соревнование сорвать?

Возмущенный до глубины души, Чешуйка сдернул простыню и натянул ее так, что она затрещала.

– Смотри теперь, справочное бюро несчастное!

– Ну, теперь ничего, – снисходительно сказал санитар.

Кроме того, он потребовал, чтоб полотенце ровненько свертывали и вешали на спинку, как раз посредине, сам же подбирал пушинки и бумажки с полу.

Раньше после умыванья одевались лениво, медленно. Наденут по ботинку и сидят, сидят, рассказывают друг другу разные истории. Спорят, штанами и рубашками размахивают.

А самое необыкновенное всегда рассказывал Миша-санитар. Натянет один чулок, про другой забудет и начинает:

– Ну, слушайте, робюшки. Вот один человек скрывался от милиции. Может быть, это был вор или еще кто, этого я хорошенько не знаю, только он прятался на чердаке. А дом был в пять этажей. И вот милиция лезет за ним на чердак. Что тут делать? Он на крышу – они за ним, он на трубу – они за ним.

– Да он бы, дурак, в трубу залез! – кричит Занька.

– В трубу, наверное, почему-нибудь нельзя было.

– Ну конечно, нельзя! Она ведь сеткой затянута, – догадывается Чешуйка.

– Ну вот, робюшки! Что тут делать? Стоит он на краю, деваться ему некуда. Он как прыгнет вниз!

– С пятого этажа? – ахают ребята.

– Ну да, с пятого, и прямо на мостовую.

– Ну, и что ж потом?

– Ну вот, лежит. Народ прибежал. Приехала «Скорая помощь». Все испугались, конечно. А он встал и пошел.

– Ну, уж это ты, Рябчик, заливаешь! – не верит Занька.

– Мне мама про это говорила.

– Не говорила, – кипятится Занька. – Спорим – не говорила!

– Ну, хочешь, спросим ее?

– Да что ж я в Москву, что ль, поеду спрашивать?

Сегодня ребята оделись дружно и побежали к столовой.

– Ой, я и забыл! – вдруг на ходу спохватился Подколзин. – Слушайте, робюшки, скоро будет военная тревога.

– Когда, Подколза? Когда?

– Неизвестно. Как только услышите горн и барабан, бегите в раздевалку, надевайте пальто, шапку, калоши, как на улицу, и бегом в зал.

– А зачем тревога?

– Вот чудаки! – крикнул Занька. – Да вдруг пожар, а мы не сумеем одеться и выбежать.

– А может, война, – сказал Чешуйка, – так надо проверить, умеем ли мы, как красноармейцы, одеваться.

– Чешуйка на войну собирается! – засмеялись ребята.

– Какой красноармеец нашелся!

– Вот еще что, ребята: Тонечка сказала, чтоб у всех на пальто пуговицы были и ботинки зашнурованы. Еще будут проверять уши и руки.

– Ой, робюшки, звонок!

Вожатые построили звенья, поправили каждому воротничок и проверили, как зашнурованы ботинки.

Все классы удивились: третий отряд входил в столовую в стройном порядке, тихо и торжественно. Без споров все уселись на свои места. Санитар проверил, хорошо ли повязаны салфетки. И все это в совершенном молчании.

Когда Лерман с жадностью схватил руками сосиску, вожатая Эмма и все звено посмотрели так строго, что он поперхнулся, чуть не подавился куском и в смущении вытер жирные пальцы о штаны.

Занька не любил масла. Он сунул его под тарелку, но зоркая Эмма углядела. Тогда Занька незаметно приклеил масло к ножке стола. А уж Эмма подняла руку и просит нянечку Марусю принести новую порцию. Занька попытался было отнекиваться, но на него так зашикали и зашипели, что делать нечего – пришлось намазать и съесть.

Когда нянечка Маруся пришла убирать со стола, то от изумления поскользнулась и чуть не упала: тарелки стояли ровной стопочкой, чашки выстроились полукругом, а вилки и ножи лежали блестящими ровными рядами; на столах не валялось ни одного куска, а звенья держали сложенные салфеточки и тихо выходили.

Педагоги удивленно посматривали друг на друга.

Одна Тонечка довольно улыбалась и делала вид, что ничего не замечает.

Вечером девочки пошли в душ.

Зоя вернулась в спальню последней.

Ее вещи были аккуратно уложены, чулки висели на перекладинке стула, подушка взбита и одеяло откинуто. Зоя удивилась. Кто это? Наверное, Сорока. Девочки таинственно переглянулись.

– Зоя, – сказала Сорока, – дай на минутку голышка. Ой, какой малюсенький! Я хочу ему шапочку связать.

– И мне покажи, – попросила Мартышка.

– Да иди сюда, Ида, – позвала Сорока.

Мартышка и Сорока уселись на Зоину кровать. Сюда же прибежали Эмма, Софрончик и другие девочки.