Текст книги "Школа в лесу"

Автор книги: Евгения Смирнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава одиннадцатая

В этот вечер ребят ждала большая радость: вожатая Тонечка прислала письмо. Его читали по классам, вырывали друг у друга из рук, а Рябчик, блестя черными глазами, носился по всей школе и сообщал новость, которую подслушал в дежурке.

– Тетя Соня сказала, что Тонечка чуть не умерла, и у ней было воспаление легких, и ей ставили банки. Целых сто штук, – захлебывался он скороговоркой, и его лохматые черные брови прыгали вверх и вниз, а худое лицо порозовело.

– Ну да-а, как же! – сказал Занька. – Сто штук! Еще бы двести придумал.

Прокопцу Рябчик сообщил, что Тонечке поставили целых шестьдесят банок, но Тройка вывел его на чистую воду.

– А мне сказал – восемьдесят! Эх ты, справочное бюро!

– Ну, я не помню точно, сколько, – заюлил Рябчик, – может восемьдесят, а может, шестьдесят.

– А может, тысячу! – захохотал Занька. – Пошли, ребята, до ужина в прятки играть. Чур, я первый считаю.

– Ели бели три камзели, – начал Занька, тыкая каждого в грудь, – фокель мокель фармазэли, есы бесы лукафор, шишел вышел, вон пошел.

– Тебе, Тройка, водить.

Ребята разбежались.

– Ну, пора? – закричал Тройка, открывая глаза. – Пора не пора – иду со двора, – и он побежал в коридор.

А Занька, который стоял за дверью, уже выскочил, подбежал к роялю и застучал ладонью:

– Палочка-выручалочка, выручи меня!

– Ужинать, ужинать! – кричали по коридору.

За ужином маленькая Валя Лихачева ничего не ела, куксилась, а подконец капризно расплакалась. Встревоженная Марья Павловна увела ее в дежурку. Валю тошнило, лицо у нее разгорелось и глаза лихорадочно заблестели.

– Валечка заболела, – шептались девочки.

После ужина в класс влетела Сорока:

– Валю в изолятор!

Ребята бросились в раздевалку.

Тетя Соня уговаривала плачущую Валю, няня укутывала ее шалью. Девочки успокаивали подругу издали и велели скорей выздоравливать.

Через три дня тетя Соня пришла в школу взволнованная и о чем-то долго шепталась с Марьей Павловной.

«Третий «А» в карантин!» разнеслась зловещая новость.

Оказалось, что у Вали скарлатина и третий «А» отделят на две недели от остальных ребят, чтоб узнать, не заболел ли кто-нибудь еще.

Двери в класс и спальню девочек заклеили бумагой и там зажгли что-то едкое и вонючее. Это называлось дезинфекцией.

Изолятор, маленький двухэтажный домик, стоял в глубине парка. Здесь Зоя жила с Миком, когда ее привезли, здесь же она познакомилась с Сорокой.

Ребята приуныли, некоторые даже поплакали. В этот выходной день приедет кукольный театр, вечером будет кино, а они ничего не увидят. Через три дня назначен розыгрыш на первенство между хоккейными командами, а капитан третьего «А» Занин сидит в карантине. Было от чего поплакать!

Им не позволили взять свои любимые вещи, и они, хмурые и скучные, тоскливо слонялись по комнатам, придирались друг к другу, вспоминали забытые обиды.

Марья Павловна расхворалась и выбилась из сил. Она уезжала теперь домой сразу после уроков, а все остальное время с ними была сестра Симочка. Но разве могла она разогнать скуку изолятора?

– Поиграйте в шахматы, почитайте, порисуйте, – предлагала она в отчаяньи.

– Скучно, надоело, – нехотя отзывались ребята, вялые, как осенние мухи.

Прижимаясь лбами к стеклам, они с тоской глядели на зеленую крышу школы. Из-за пустяков разгорались ссоры, сплетни, слезы.

Когда приходила тетя Соня, все бросались к ней жадной толпой.

– Скучно, тетя Соня! – ныли ребята.

– Книги все перечитали.

– Куклы надоели.

– Шахматы надоели.

– Потерпите, потерпите, милые, – уговаривала тетя Соня.

– Да-а, Марички Палны вечером нет, Тонечки нет… Ску-у-чно! Сестра ничего не умеет.

На другой день Симочку заменила Клавдия Петровна. Она знала много интересного, потому что жила в Монголии, и умела хорошо рассказывать, но и Монголия скоро надоела.

– Сиди тут, как в клетке! – ворчали ребята.

– Да ну вас! – рассердилась наконец Клавдия Петровна, видя, что и Монголия уже никого не интересует. – Ничем на вас не угодишь! – И она, обиженная, ушла в свою дежурку.

В столовую теперь все постоянно опаздывали. За столом спорили, ссорились и капризничали. Звенья распались. На отдыхе, несмотря на все усилия строгой Клавдии Петровны, шушукались, сбрасывали одеяла, даже громко смеялись.

– Клавдия Петровна, когда Тонечка приедет?

– Скоро, скоро.

– Да когда скоро-то?

– Ну, этого я не знаю.

– Вечно вы не знаете! – раздражались ребята.

– Я не пророк! – сердилась Клавдия Петровна.

Мальчики как-то сразу отделились от девочек, не принимали их в свои игры, презрительно называли «писклявками». Они убегали от них наверх, в спальню, устраивали чехарду, «куча мала» или бокс, который кончался дракой.

Девочки тоже стали неузнаваемы. Они придирались, обижались на пустяки, ходили надутые и кислые. Скука давила всех тяжелым камнем.

Сорока и та утратила свою прежнюю веселость и бойкость. Она совсем не подходила к Зое и вот уже пять дней дулась на Эмму.

Зоя скучала без Мика и на приставанья ребят отвечала пинками.

– У-у, еж! – дразнили ее ребята.

Особенно часто приставал к ней Занька. То щипнет, то за волосы дернет. «Ты, Голубиха!»

Увидев его, Зоя настораживалась и подозрительно следила за всеми его движениями.

В изоляторе она стала еще угрюмее и смотрела всегда исподлобья.

Как-то вечером, когда Зоя последней поднималась по лестнице из душа (она попрежнему упрямо ходила одна), ей навстречу попался Занька. Поровнявшись, он взмахнул полотенцем. Зоя испуганно зажмурилась и вцепилась ногтями Заньке в лицо.

– Ай! – взвыл Занька, метнулся в сторону и, оступившись, полетел кубарем с лестницы.

Зоя, дрожа от страха, влетела в тихую спальню и закрылась с головой одеялом.

Она услышала шум и возню в душевой и жалобные всхлипыванья Заньки:

– Да-а, я иду себе и да-аже ни-ичего-о-о не думаю, а она ка-ак вцепится! Я хо-отел полотенце на дру-другое плечо переложить, а она… ка-ак кошка царапучая, бе-еше-ная. Все равно я ей надаю завтра. Вот у-у видите, надаю!

Утром няня Феня позвала Зою к тете Соне в дежурку, потом туда же прибежал Занька, украшенный царапинами.

Из дежурки оба вышли насупленные, красные и разошлись в разные стороны.

С этого дня Занька перестал обижать Зою.

– Ты, бешеная кошка! – кричал он издали, но близко не подходил.

Глава двенадцатая

Сегодня тетя Соня сообщила радостную новость: осталось потерпеть одну недельку.

– А какой праздник вас ждет! – сказала она, хитро улыбаясь.

– Когда? Когда? Какой? – приставали ребята.

– Первого января, а какой – сами увидите.

– Тетя Соня, а когда же родительский день? Уж сколько времени не было.

– В октябре и ноябре нельзя было сделать, потому что в Москве был грипп, а сейчас у вас карантин. Ну, в январе будет, – успокоила она оживившихся ребят.

И они уселись строчить письма родителям.

Вечером, пробегая мимо дежурки, Занька и Чешуйка услышали тети-Сонин голос. Дверь была чуть приоткрыта. Оба прильнули к щелке.

– Дай я погляжу, дай я, мне не видно, – зашептал маленький Чешуйка, стараясь оттолкнуть рослого широкого Заньку.

– Да тише ты толкайся! Все равно, кроме спины, ничего не видно.

– Ну, хоть спину.

– На́, на́, смотри!

Занька уступил часть щели Чешуйке. Напротив двери сидела тетя Соня и говорила кому-то в синем платье:

– Должна вас предупредить, что несколько дней вам будет трудно. Дети оторваны от привычной обстановки, скучают, ссорятся. Придется занять их интересными рассказами. Дисциплина очень расшаталась, но сам по себе класс хороший, дети очень развитые, ласковые. В школе все наладится. Я вам покажу, на кого нужно обратить особенное внимание…

Спина в синем платье зашевелилась.

Ребята затаили дыхание, стараясь расслышать каждое слово.

– Это меня не пугает, – ответил мягкий голос, – дисциплину можно наладить, но я в первый раз поступаю в лесную школу, незнакома с порядками, многое мне не…

Чешуйка навалился на Заньку, тот потерял равновесие и упал на дверь. Хлоп – дверь защелкнулась, и оба остались ни с чем.

– Ну, теперь доволен? – со злостью спросил Занька. – Навалился, как на стену! Вот Чешуй несчастный! Так и не слыхали, что говорила.

– Да вовсе и не я, – оправдывался Чешуйка. – Подумаешь, какой не несчастный!

И он тоже рассердился.

В дежурке послышались шаги, и оба затопали по коридору.

В класс влетели вихрем.

– Новый педагог пришел!

Ребята оставили биллиард, подняли головы от шахмат и шашек. Девочки тоже перестали спорить.

– Какой же?

– Наверное, строгая!

– Да-а… уж теперь ни подраться, ни повозиться!

– Лицо-то у нее какое?

– Да мы только спину видели.

– Ну, по спине не узнаешь.

– Лучше бы Маричка Пална была! – огорченно сказала Мартышка.

На нее набросилась Сорока:

– Да, тебе не жаль Марички Палны. Она и так измучилась весь день с нами. Вдруг заболеет, тогда что?

И все согласились. Пусть лучше вечером новая, чем заболеет Марья Павловна.

По коридору застучали каблуки, дверь отворилась, и в класс вошла тетя Соня с новым педагогом.

– Здравствуйте! – хором закричали ребята.

– Здравствуйте, здравствуйте! Вот вам новый педагог, Ольга Юрьевна. Подколзин, дай список ребят, пусть Ольга Юрьевна с вами познакомится.

Дверь за тетей Соней захлопнулась.

Пока Ольга Юрьевна читала фамилии и вызывала ребят, они с интересом рассматривали новую воспитательницу. Лицо у нее худое, серое. Глазки маленькие и подслеповатые. Читает список, а сама острым носом смешно водит по бумаге. Жиденькие волосы заколоты на затылке крохотным узелком.

«Добрая, – со вздохом решила Сорока, – опять слушаться не будут».

«Добрая! – с удовольствием подумал Занька. – Во-всю можно возиться».

Познакомившись с ребятами, Ольга Юрьевна сказала:

– Так вот, ребятки: я в лесной школе человек новый, порядков не знаю, поэтому надеюсь на вас. Вы мне всё покажете и, конечно, будете во всем помогать.

Занька повернулся к Чешуйке и прищелкнул языком. Чешуйка подтолкнул локтем Лермана, а тот обернулся и подмигнул сидевшим на задних партах: слушай, мол, внимательно. Все эти тайные сигналы означали: «Ура! Добрая, возиться можно сколько влезет!»

И многие глаза засветились удовольствием. А Ольга Юрьевна, ничего не подозревая, тихим и словно растерянным голосом расспрашивала о порядках.

– У нас три звена, – рассказывали девочки. – В первом звене вожатая Сорокина, ее совсем теперь ребята не слушают.

– А во втором Эмма. Она ничего не делает. Игорь Прокопец в третьем звене, тоже ничего не делает.

– Наш класс теперь самый плохой, потому что мальчики все время подводят! – выкрикнула Эмма.

– Ну да! Это все девчонки подводят! – басом крикнул Занька и, подскочив к Эмме, дернул за длинные косы.

– Вот видите! – отчаянно запищала Эмма.

– Зачем ты, Занин? – вяло сказала Ольга Юрьевна.

– А чего ж она пищит: «Мальчики, мальчики!» Ябеды несчастные, с утра до ночи ябедничают!

– Санитар у нас Миша Рябов, – продолжала Сорока. – Только он никогда не стоит с полотенцем, а полотенце на полу валяется.

– Ну и не ври! – огрызнулся Рябов. – Когда это оно на полу валялось? Докажи, когда?

– Да всегда, – задорно закричали девочки, – всегда, всегда!

– Ой, какие вы недружные! – с удивлением покачала головой Ольга Юрьевна.

– Да, с писклявками-то дружить нельзя – ябедничают!

– Да мы и сами с вами не хотим! – хором ответили девочки.

Зазвенел звонок.

– Куда это? – тревожно спросила Ольга Юрьевна.

– На ужин.

Сорока крикнула:

– Первое звено, идите руки мыть!

Но звено не двинулось с места. Девочки перешептывались в уголке, мальчики продолжали играть в шахматы и на биллиарде.

– Первое звено! – надрывалась Сорока. – Долго вам говорить? Да Мартышка, иди же! Ивин!

Вожатые второго и третьего звеньев куда-то таинственно исчезли. Санитар Рябов пошел за полотенцем, но полотенце тоже куда-то исчезло.

Звонок зазвенел еще нетерпеливей. Ольга Юрьевна встревожилась.

– Ребята, – сказала она, – вы слышали звонок?

– Слышали, – отозвались ребята, не отрываясь от книг, шахмат и биллиарда.

– Ребята, мы опоздаем.

– Сейчас, только я королеву съем, – ответил из-за шахмат Занька.

– Подождите, подождите, только один удар! – просил Тройка, целясь кием в блестящий шарик.

Кто доигрывал, кто дочитывал, а время шло.

– Вот всегда так, – сердито сказала Сорока. – Вечно из-за них опаздываем!

И только когда Ольга Юрьевна потушила свет в классе, ребята неохотно оставили игры.

Полотенце, конечно, не нашлось, и сконфуженный санитар держал в руках только мыльницу.

– Где же полотенце-то? – спрашивали ребята.

 
Полотенце убежало,
От Рябчика ускакало! —
 

тут же сочинил Подколзин.

Размахивая мокрыми руками, все как попало, толпой ввалились в столовую, с шумом и разговорами. Наперегонки бросились к своим местам, жадно хватали третье и ставили к своему прибору.

– Тихо, тихо! – сердито пошла навстречу Клавдия Петровна.

– Да-а, что Ивин пальцами пенку с молока снимает!

– А ты зачем все пирожные потрогала? Я теперь не буду есть, давайте мне другое!

– Ну куда мне столько каши, нянечка? – капризно стонала Эмма. – Почему Троицыну мало положили? И мне столько же.

– И мне отложите.

А хитрый Игорь Прокопец показал жадному Лерману пирожное:

– Ага, а мне-то самое большое досталось, а тебе маленькое.

– Вот еще! – завопил Лерман. – Не буду я самое маленькое есть!

– У тебя и крем весь вытек, – поддразнивал Прокопец.

– Ну, чего ты кричишь? – подошла к Лерману Клавдия Петровна.

– Дали самое маленькое да еще без крема! – обиженно надулся толстый Лерман.

Сестра принесла ему другое, и он успокоился.

Сегодня взбудораженные ребята шумели больше обычного.

– Тихо, тихо, – растерянно умоляла Ольга Юрьевна, щуря близорукие глаза и путая ребят по фамилиям.

А те фыркали, когда Заньку она называла Ивиным, а Тройку – Лерманом.

Столов было три, по числу звеньев. Ольга Юрьевна вертелась волчком. У Заньки нехватило прибора. Кто-то пролил кисель. Наконец кое-как успокоились.

Глава тринадцатая

В класс заглядывало неяркое зимнее солнышко. Искрился снег за окном. Искорки загорались на пушистых снежных елочках.

Глухо и дико в этом лесном уголке. Иногда у самого окна закачается на ветке вертлявая трясогузка. Любопытные синички прыгают на подоконниках, заглядывая в окна. А вчера из дупла вон той старой сосны выскочила серая белка. Ее пушистый хвостик мелькнул в ветвях. Зоя первый раз так близко видела белочку на воле.

Урок в изоляторе тянется долго-долго. Зоя зевает, рассеянно смотрит по сторонам. Вон Игорь Прокопец что-то рассматривает под партой. Она вытянула шею. Коробка! Занька незаметно рисует, а взглянет Марья Павловна – уткнется в раскрытый задачник. Сорока строчит кому-то записку.

Зоя вырвала листок из тетради, погрызла кончик карандаша и взглянула в окно. Кузьма прочищал дорожку к разметенному катку. Двое рабочих принесли пожарную кишку. Подъехала лошадь, привезла бочку с водой. Кишку прикрепили, и блестящая струя полилась на каток.

– Зоя, повтори задачу.

Зоя испуганно встала, опустив голову. Все посмотрели на нее.

Но вдруг Занька взглянул в окно, вскочил с парты и заорал на весь класс:

– Ура, ура, каток заливают! Вечером кататься можно будет!

– Где? Где?

Ребята повскакали с мест и бросились к окнам.

– Чур, я первый в очереди за коньками.

– Я второй.

– Чур, третий.

– Нет, я третий.

– Нет, я!

Лерман и Чешуйка готовы были затеять ссору, но Марья Павловна с огорченным лицом сказала веско и строго:

– Занин, Ивин, Лерман и все, кто вскочили с места, кататься вечером не будут.

Занька притих, но бурчал себе под нос:

– Вот еще! «Не будут кататься!» Еще как буду!

Но все это говорилось для виду. Он был уверен, что Марья Павловна сдержит слово и ему сегодня не кататься.

Прерванный урок продолжался. Но так трудно было думать о задаче! Изобретатель незаметно под партой рассматривал свои запасы. Тут было цветное красное стеклышко, медная проволока, две пустые пробирки, гвозди и много других ценных предметов.

За его спиной Игорь Прокопец тянулся изо всех сил, стараясь получше рассмотреть Печенькины сокровища.

А Печенька-изобретатель, наморщив лоб, вертел в руках шоколадную конфету, оставшуюся от вчерашнего чая. Он раскрошил конфету на мелкие кусочки, сунул в пробирку и нетерпеливо ждал звонка на большую перемену.

После звонка Печенька первый выскочил из класса, пряча пробирку. В умывалке налил ее водой и побежал одеваться.

Клавдия Петровна ворчливо застегивала ребятам пальто и проверяла, все ли надели варежки.

– Ну чего ты, Чешуйка, копаешься? – кричал Лерман.

Изобретатель выскочил и огляделся. Ребята толпились у катка, вблизи никого не было. Он нашел укромное местечко и уже готов был сунуть пробирку в снег, как вдруг из-за угла вынырнул любопытный Игорь Прокопец.

Изобретатель сунул в рукав закупоренную пробирку и стал рассеянно смотреть по сторонам.

– Ты чего, Печенька, ищешь? – спросил румяный Прокопец.

– Ничего.

– Пойдем путешествовать.

– Не хочется.

– По-о-йдем, Печенька!

– Нет, не пойду.

– Ну, пойдем на каток.

– Ты иди, а я потом приду.

– Нет, пойдем вместе.

Прокопец подошел к изобретателю и сунул свой любопытный нос к нему в рукав.

– Э-ге-ге-ге! А что это у вас там торчит? – затараторил он, хитро прищурив узкие косые глазки.

Изобретатель бросился бежать. Прокопец за ним. Они три раза обежали изолятор, оба устали, задохнулись. Прокопец отстал.

Изобретатель, осторожно оглядываясь, зашел за дровяной сарай, вытащил пробирку и, взболтав, сунул в снег. Потом сорвал и воткнул для памяти ветку.

Легкий скрип послышался сзади, и из-за угла высунулась хитрая румяная рожица Прокопца.

– Видал, видал! Ты думал, я ушел, а я тут! – радостно кричал Прокопец.

– Тише! – сердито зашептал изобретатель. – Тише, Прокоп, это мое новое изобретение.

Прокопец жадно слушал.

– Ну, ну, – заторопил он.

– Нет, сперва дай честное пионерское, что никому не скажешь.

– Честное пионерское под салютом, никому не скажу.

Изобретатель рассказал про конфету.

Мимо проехала на лыжах Зоя.

– Как ты думаешь, Голубиха не видала? – тревожно спросил Прокопец.

– Нет, ее не было, когда я прятал.

– А вдруг была?

– Нет, не было.

И они убежали.

До обеда оба перемигивались и пересмеивались. А за обедом, когда подали компот, изобретатель вынул длинный леденец шоколадного цвета, отломил половину Прокопцу, и оба с самым спокойным видом начали сосать замороженную конфету.

– Ой, какой холодный! Даже зубы ломит, верно, Прокоп?

Ребята удивились. Откуда мог взяться такой леденец? К чаю давали варенье, от родительского дня гостинцев ни у кого не осталось.

Занька не выдержал и заерзал на месте.

– Печенька, где ты достал?

– Мое изобретение, – с важностью ответил Печенин.

Он чмокал, хрустел, облизывался, а глядя на него, облизывались ребята.

Зоя сидела за столом хмурая. Она даже не взглянула на леденец. Все было плохо: папа не ехал и не писал больше, Мик один в живом уголке, и, наверное, его мучают ребята. А там еще эта ваза. Она отодвинула нетронутый компот.

– Ты почему не кушаешь? – подошла к ней тетя Соня.

Зоя мотнула головой и вылезла из-за стола. Тетя Соня с тревогой посмотрела ей вслед.

Глава четырнадцатая

До конца карантина оставалось только два дня. Ребята радовались. Марья Павловна рассказала, что на каникулы приедет театр марионеток, потом оркестр из фабричного клуба, а физкультурница Людмила Петровна устраивает карнавал на льду. Уже монтер Леша подвешивает на катке разноцветные лампочки.

И в этот-то радостный день Печенька вдруг заявил, что у него болит горло. Все посмотрели на изобретателя с испугом и, как один, заревели. Пропали каникулы, и театр марионеток, и карнавал на льду. Печенька плакал больше всех, потому что чувствовал себя виноватым.

– Да может быть, и не скарлатина, – утешала ребят сама расстроенная Марья Павловна.

– Да-а… А почему у него, как у Вали, горло болит? – говорили сквозь слезы ребята.

– Может быть, простуда, – утешала и Клавдия Петровна.

Но на это была слабая надежда: Печенька горел, как в огне.

Его увели, и потянулись тревожные дни.

До 1 января оставалось шесть дней.

– Тетя Соня, когда узнаете, скарлатина или нет? – приставали ребята.

– Самое большее дней через пять.

– Ах, – вздыхали ребята, – как долго!

Особенно долго тянулся вечер. После чая шли в класс готовить уроки. Раньше выполняли домашнее задание тихо и прилежно. Марья Павловна отдыхала в этот час, проверяя тут же утренние тетради. Так было раньше. Теперь же в это время Ольга Юрьевна перебегала от одного к другому, но не успевала она раскрыть рот, как ее уже звали сразу три голоса. Не кончив объяснения, она бежала на зов и умоляла замолчать.

– Да мы ничего не понимаем, – ворчали ребята.

Девочки спорили визгливыми голосами, капризно стонали.

– Не понимаю я задачи, и всё!

– Ну, а теперь-то какой вопрос?

– Ольга Юрьевна, не велите Лерману вслух учить.

– Молчи, сумафеччая! – кричал Лерман, свирепо вращая глазами, и учил еще громче.

– Тише, тише, тише! – растерянно просила Ольга Юрьевна.

Она объясняла задачу, щурила близорукие глаза и с беспокойством смотрела в тот угол, где сидели Занька и Чешуйка. Шалуны переглядывались, таинственно хихикали, перемигивались. Им совсем не хотелось заниматься. Девочки ерзали на партах, поглядывая в их сторону. До задачи ли тут!

А когда Тройка свирепо посмотрел на Мартышку и надул щеки, она с диким криком сорвалась с места.

– Ай, ой! Троицын водой брызгается!

– Ну где вода? Какая вода? – рассердилась Ольга Юрьевна. – Открой, Троицын, рот. Ну, где у тебя вода?

Она побагровела от досады. Опять что-нибудь Занин придумал.

– Занин, – сердито сказала она, – пересядь на переднюю парту.

– Не буду я рядом с девчонкой сидеть!

– Стыдись! Девочка такой же товарищ, как мальчик. Во всех отрядах девочки дружат с мальчиками, только в вашем все иначе.

Ребята фыркнули:

– Какие товарищи!

– Девчонки писклявые!

– Форсуньи!

Девочки обиженно надулись.

– Не пересяду я, – упрямо сказал Занька.

– Тогда уйди из класса! – теряя терпенье, прикрикнула Ольга Юрьевна.

Тому только этого и надо было. Он бросил в шкаф книжки, щелкнул от удовольствия языком и вылетел в коридор, хлопнув дверью. Толстый Лерман вдруг заикал с каким-то рычаньем.

– Перестань сейчас же! – строго сказала Ольга Юрьевна.

– Я не сам, раз мне икается! – И он заикал еще громче. – Можно мне выйти воды попить?

Ольга Юрьевна сердито посмотрела на него и безнадежно махнула рукой.

Он сложил свои пухлые губы бантиком, помахал классу ручкой и хлопнул дверью.

Тогда разом загалдели все:

– Вот еще тоже! Занька не занимается, Лермашка гуляет, а мы-то что? Рыжие, что ли?

Первым спрятал книги длинный Тройка. Поглядев нерешительно по сторонам, начали складываться и остальные. Взволнованная Ольга Юрьевна вышла из класса.

Мартышка взлохматила волосы и вдруг крикнула неожиданно и звонко:

– Слушайте, слушайте! У нас тетя Тиша есть!

– Кто? Кто?

– Какая тетя Тиша?

– Да наша Ольга Юрьевна все время говорит: «Тише, ребята, тише». – И она очень удачно передразнила учительницу. – Я нарочно сегодня сосчитала. Она тридцать раз сказала «тише». Настоящая тетя Тиша!

– И правда тетя Тиша.

– Тетя Тиша! – закричали и запели ребята.

Тетя Тиша все не шла.

Подколзин скатал бумажный шарик и из рогатки стрельнул в Тройку.

Тот вытащил свою рогатку и начал отстреливаться. За Тройку заступились еще ребята. У Подколзина тоже набрался свой отряд. Девочки сбились в кучу за доской. Одна Зоя сидела за партой и с интересом наблюдала перестрелку.

– Война, война! – надрывался Подколзин.

В дверь влетел Занька.

– Какая же это война? – закричал он весело. – Надо баррикады сделать. Опрокидывай парты!

Он перевернул первую парту.

– Ты за кого, Занька: за Подколзу или за Тройку?

– Иди к нам, Занька!

– Я за Подколзу.

– Бой начинается!

Ребята спрятались за баррикады.

– Не попал, эх ты, ворона!

– Убит, убит! – с восторгом захихикал Подколзин. – Падай, падай, Тройка, все равно убит!

– Ох, как я тебе сейчас засажу, сеньор Заяц! – крикнул краснощекий Прокопец Заньке.

Ребята не заметили, как Ольга Юрьевна заглянула в дверь и сейчас же, окончательно потрясенная, быстро скрылась.

Изобретатель и на этот раз сделал открытие.

– Эх, вы! – сказал он. – Разве так пули комкают? Надо их длинные свертывать.

И он, разорвав тетрадь, быстро приготовил твердые бумажные пули, которые падали с легким стуком на пол.

Пули рвали со всех сторон:

– Мне, мне, Печенька!

Он не успевал свертывать.

В дверь ввалился неповоротливый Лерман, наткнулся на баррикады и пропел:

– Робюшки! Тетя Соня идет – всем попадет.

– Хва, хва, ребята! – остановился Занька. – Да хва же тебе, Тройка! Скорей, Подколза, бери веник, заметай за шкаф. Ставьте парты, как были! Где они? Близко?

– Да только из дежурки вышли. Я слышал, Ольга Юрьевна уж нажаловалась: «Такой, – говорит, – испорченный класс…»

В одну минуту парты расставили. Ребята, красные, тяжело дыша, уселись за парты и, фыркая, склонились над книгами и тетрадями.

– Сейчас вы увидите, что это за дети, – услыхали они взволнованный голос тети Тиши. – Справиться с ними нет никакой возможности.

Она торжествующе распахнула дверь, выпрямилась… и остолбенела. Ярко светили лампочки под зелеными абажурами. Двадцать головок, черных, светлых, рыжих, стриженых и с косичками, склонились над книгами. Ребята с трудом удерживали смех.

Тетя Соня заглянула в класс, посмотрела в недоумении на красное остроносое лицо тети Тиши, а потом тихонько затворила дверь и ушла.

Третий «А» занимался по-настоящему.