Текст книги "Школа в лесу"
Автор книги: Евгения Смирнова
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
Глава вторая
После отдыха снова закипела работа. Разобрали обе крепости и быстро построили уродливый низкий пароход. Занька написал по борту краской: «Челюскин».
Зоя с Миком бродила около парохода. Ей очень хотелось поиграть с ребятами. Вокруг нее суетились: кто втыкал флажки в борта, кто украшал пароход сосновыми ветками. Тройка вбил посередине шест с флагом – это была мачта. Чешуйка с Лерманом и ребятами из третьего «Б» принесли скамейки.
К Зое подошел Печенька.
– Ах ты мордашка! – сказал он нежно Мику. – Тоже захотел в челюскинцев играть! Будешь, Голубева?
– Не знаю, – нерешительно сказала Зоя.
– Идем, – позвал Печенька.
Зоя подошла к ребятам.
– Я обязательно Шмидт, – волновался Занька, боясь, что его не выберут после неудачного сражения.
– А кто Кренкель?
– Кренкелем пусть изобретатель. Ладно, Печенька?
– Я помощник Шмидта, – заявил Игорь Прокопец.
– Чешуйка, хочешь быть вторым радистом?
– А Тройка кем?
– Я доктор.
– Ну, девочки, берите кукол, там ведь и дети были.
Девочки потихоньку от сестры взяли из спальни полотенца, закутали кукол и по снежным ступенькам поднялись на «Челюскин».
Зоя с Миком тоже вошли на пароход. Капитан Воронин, которого изображал толстяк Лерман, стоял на капитанском мостике.
– Здравствуйте, – говорили ему пассажиры. – Этот пароход куда идет?
– Он идет… Он идет вообще на Северный полюс. Только берите билеты, вон касса. Без билетов буду ссаживать, – строго добавил капитан, поправляя картонные очки.
Пассажиры столпились около Эммы.
– Здравствуйте, – сказали они кассирше, – дайте нам билет.
– Вам куда?
– Нам на Северный полюс.
Эмма совала им маленькие клочки промокашки.
– Где же Шмидт? – волновалась команда. – Ведь скоро уходим!
– За-а-нин! Шмидт!
А Шмидт в это время вился возле Клавдии Петровны, клянчил ваты.
– Дайте, пожалуйста, – умолял он, – мне для бороды.
– Да для какой бороды?
– Я Шмидт, понимаете – Шмидт, он ведь бородатый.
Клавдия Петровна усмехнулась, покачала головой, но вату все-таки дала.
Когда Занька показался с белой бородой и пушистыми белыми усами, шагая широко и важно, ребята захохотали и бросились к нему. Он отстранил их и крикнул каким-то чужим, грубым голосом (потому что вата лезла в рот):
– «Челюскин» отходит через пять минут!
Все засуетились.
– Занька, прими нас, – просили ребята.
– Некуда, некуда, – заважничал Шмидт, – а то вы мне весь пароход развалите. Где Воронин?
– Я тут.
– Почему ж ты без усов? Эх ты, шляпа! – снисходительно сказал Шмидт. – На уж.
Он оторвал два клока от бороды и сунул капитану в ноздри. Тот сморщился, зачихал.
– Да зачем усы? И так хорофо, – закартавил Лерман.
– Нет, без усов нельзя, – сказал Шмидт, и капитан покорно встал на мостик, затыкая усы поглубже в ноздри.
– О-от-чаливай! – крикнул он басом.
– Есть! – отозвались матросы, натягивая веревки, привязанные к мачте.
Ребята с берега замахали платками, крикнули «ура»; матросы запыхтели, подражая мотору. «Челюскин» отправился в плаванье.
– Но где же Кренкель?
– Да вон он! – крикнула Мартышка.
Изобретатель бежал с картонной коробкой, утыканной гвоздиками (это был радиоприемник), и с игрушечным телефоном.
– Нельзя, нельзя – мы уже уехали! – кричал Шмидт. – Догоняй нас на лодке!
Кренкель разбежался, бросился в сани и сразу подплыл к пароходу, уткнувшись в бок.
– Качка, качка! Хватайтесь за мачту! – командовал Шмидт. – Да кричите же, вы!
– Ай! Ой! – завопили ребята.
– Ничего, ничего, – успокаивал Шмидт, – это не опасная качка.
– Ой, какие волны, прямо с дом!
– Все по своим местам! – отдал команду капитан.
Ребята качались все сильнее.
– Ну вот, теперь мы тонем, – предупредил Шмидт. И сейчас же крикнул чужим басом: – Спокойно, спокойно! Ничего страшного. Не наваливайтесь на один борт, а то потопите корабль. Вставайте гуськом друг за другом. Женщины и дети, вперед!
Зоя с Миком стала в очередь.
– Стой, стой! – закричал ей Занька. – Кто у тебя Мик?
Зоя растерянно посмотрела на Заньку.
– Никто.
– Давай его сюда. Это будет капитанская собака.
Зоя спрятала Мика под пальто.
– Мой котенок, и не дам.
– А вот дашь, потому что на кораблях у капитанов всегда собаки. Верно, ребята? Мик не один твой, а всех.
– Нет, мой, – упрямо сказала Зоя, запахивая пальто.
– Все равно дашь! – Занька шагнул к ней.
Зоя пихнула его валенком, он отскочил к борту, снежные комья рассыпались, и Занька полетел в пролом. Ребята захохотали, а Зоя, прижав Мика, убежала, пока Занька барахтался.
Весь в снегу, злой, Занька влез на корабль, поправляя сбившуюся бороду.
– Ладно, ладно, – сердито бормотал он. – Все равно ей всыплю, вот только доиграем.
– Эх ты, Шмидт, полетел вверх тормашками! – хохотал Прокопец.
– Да, а чего же она пинается?
– Нечего было Мика отнимать, – сказал Печенька, – это ее котенок.
– Ну и пусть ее, а раз мне собака нужна!
– Давайте доигрывать.
– Ну, пошли на льдину.
Зоя с котенком добежала до ворот. Оглянулась. Никто за ней не гнался. Она смахнула снег со скамейки и пустила Мика погулять.
Мик выгнул спину, поднял вверх пушистый хвостик и стал тереться мордочкой о Зоину руку. В лазейку пролезла большая лохматая собака, зарычала и бросилась на Мика.
Мик разом весь распушился и кинулся прочь. Собака за ним.
– Я т-тебя! – крикнул кто-то в воротах, и чья-то рука схватила Мика. – Пошел!
Девушка в белом пуховом берете высоко держала Мика, собака лаяла и подпрыгивала.
– Пошел, пошел! – девушка захлопнула калитку.
– Отдайте! – резко крикнула Зоя. – Это… мой Мик.
Мик озирался и фыркал.
– Ощетинился, как ежик, – засмеялась девушка и пригладила ему шерстку. – На́, спрячь под пальто. Какой он у тебя хорошенький, толстый, как кубарик.
Зоя, всхлипывая, запрятала Мика под пальто. Мимо быстро прошла Клавдия Петровна, заглянула девушке в лицо и воскликнула:
– Наконец-то! Мы тебя заждались.
– Здравствуйте, Клавдия Петровна. Как я по школе соскучилась!
– Покажись, покажись. Попрежнему румяная, похудела только немножко.
Разговаривая, они пошли к школе.
На льдине построили из снежных комов дом. Девочки навалили веток – это был костер – и будто бы готовили ужин.
Зоя услышала, как Кренкель кричал в телефон:
– Алло, говорю на волне двадцать пять метров! В ледовом лагере все хорошо!
– Трещит, трещит! – вдруг дико заорал Шмидт. – Перебегайте в эту половину! – Все сбились на одну сторону, и он провел черту. – Теперь мы на обломке, сейчас за нами прилетят самолеты.
Кренкель прокричал в телефонную трубку:
– Алло, алло! Вышлите самолеты, а то мы сидим на обломке.
Послышалось жужжание. Это летел, размахивая руками, первый самолет – Подколзина. За него уцепился длинный хвост девочек. И только что он взмахнул руками, как вдруг раздался чей-то дикий радостный визг:
– Ой! Тонечка!
Все оцепенели. А потом забыли про льдину, про все и помчались. У Заньки кто-то нечаянно зацепил и оторвал бороду. Изобретатель потерял картонный радиоприемник.
– Тонечка, Тонечка! – несся ликующий, радостный крик.
Зоя с Миком бежала в хвосте. Навстречу катилась лавина ребят. Они кричали радостно и звонко, а в середине мелькал белый берет и румяное лицо вожатой Тони.
Ребята висли у нее на руках, на плечах. Дотрагивались до лица, цеплялись за пуговицы.
– Тонечка! – кричали девочки, захлебываясь от радости. – Милая Тонечка! Ах, Тонечка!
Это была та самая девушка, которая только что спасла Мика от собаки. Зоя пробилась поближе.
Мальчики посильней отталкивали девочек, и все кричали наперебой:
– Нам галстуки не меняют!
– Мы вчера товарища Сталина слышали по радио!
– А третий «А» с ума спятил!
– Дерутся!
– И еще, Тонечка, по крышам лазают, а Ольгу Юрьевну тетей Тишей прозвали!
– Там у них, Тонечка, «еж» завелся!
– Какой еж?
– Да Голубиха!
– Да, Тонечка, ты знаешь, как она дерется! Мы с ней не водимся. Она сейчас Заньку ка-ак пихнет!
– А про тебя она сказала: «Ну ее, вашу вожатую». Вот она какая хулиганка.
– А к нам летчики приезжали.
В этом крике Тонечка ничего не могла разобрать. Она только улыбалась и кивала головой.
Глава третья
За ужином все классы вертелись и оглядывались на Тонечку. Она ходила по столовой, расспрашивала воспитателей о школе, и те тоже встречали ее радостной улыбкой.
После ужина все помчались в пионерскую комнату.
– Тонечка, дай барабаны! – просил Занька.
– Мне горн, горн, – умолял Чешуйка.
– Стойте, стойте, – сказала Тонечка, – надо сначала поговорить. Беги, Миша, и ты, Катя, соберите председателей отрядов и актив на совет.
Сияющий Чешуйка схватил горн и заиграл призыв. К нему отовсюду сбегались ребята.
– Чешуйка, Чешуйка горнит!
– Все председатели отрядов, вожатые звеньев и санитары на совет в пионерку! – прокричал Чешуйка.
– Председатели, на совет! Вожатые, на совет! Санитары, на совет! – перекатывалось эхом по школе.
Ребята забегали, как муравьи.
Маленький Подколзин, председатель третьего пионерского отряда, от волнения шмыгал носом. На лбу у него выступили мелкие капельки пота.
– Куда ж он девался? – шептал Подколзин, перерывая книги. – Ведь все время на полочке в шкафу лежал. Как председателю отряда притти на совет без дневника? Позор! Куда ж он провалился?
Влетела Сорока.
– Да Подколзин! Иди скорей! Чего ты копаешься? Все давно в пионерке, сейчас начинается!
– Сорока, – умоляющим голосом сказал Подколзин. – Помоги мне дневник поискать.
– Пропал? – ахнула Сорока. – Как же теперь? – Она засуетилась, затрясла косичкой.
Перерыли шкафчик, ползали под партами, искали за шкафом. Дневник пропал. Вдруг Подколзин стукнул себя по лбу.
– Да ведь он у меня в спальне под подушкой! – И, как стрела, помчался наверх.
В пионерской комнате заседал совет. Председатели, вожатые и санитары с озабоченными лицами готовили в уме доклад о своей работе.
А у запертых дверей толпились ребята. Тройка прильнул к замочной скважине.
– Тише, вы! – шикали на пробегавших по коридору малышей. – Тише! Тройка, кто говорит?
– Не пойму. Должно быть, Подколза.
– А Тонечка что?
– Ничего пока не слышу. Теперь все зашумели. Кого-то ругают, робюшки!
Председатели сжимали карандаши в потных руках и в волнении теребили дневники.
Два пионерских отряда уже рассказали о своей работе. Пока все шло хорошо. Звеньевые работали, подтягивали нарушителей. Драк не было ни разу, педагогам не грубили. Выпустили стенгазету. Правда, были и «подводилы». Они опаздывали в столовую и мешали иногда на вечернем задании.
– Послушаем теперь третий пионерский отряд, – сказала Тонечка. – Ну-ка, председатель, расскажи, как работали вожатые звеньев и ты сам.
Подколзин смущенно потоптался на месте и сказал:
– Я велел вожатым собрать звенья, а они не собрали.
– Почему же они не собрали? – спросила Тонечка, и веселые искорки уже пропали из ее серых глаз.
– Я раз позвал Сорокину и говорю: «Сорокина, собери свое звено на верхней площадке, обсудите поведение ребят, а то они у тебя распустились». Ну, а она…
– Да как же я соберу? – с жаром перебила Сорока. – Я говорю Мише Рябову: «Иди на сбор звена», а он говорит: «Видишь, я в шахматы играю». Ивин от меня убежал, но я его все-таки поймала за рубаху, привела наверх. Мишу Рябова девочки помогли поймать. Только довели, а они опять убежали. Потом и девочки ушли.
– А ты почему не помог Кате как председатель? – спросила Тонечка.
– Да что ж я, на веревке, что ли, их потащу, раз они не идут! – хорохорился Подколзин.
– А что ты в это время делал?
– Он по крышам лазил с Занькой! – крикнул кто-то из ребят.
– Тонечка, – сказала Сорока, – так распустились наши ребята, так распустились – прямо ужас! В столовую итти – никак, ну никак не дозовешься. Одного поймаешь, поставишь на место, другой убежит. Все стали какие-то сумасшедшие!
– У них «еж» все время дерется, – загалдели ребята.
– Уж эта Голубиха! Только и знает кулаками размахивать, кому по голове, кому по спине. Все время подводит. В столовую опаздывает, в душ одна ходит, такая царица…
– В чьем звене Зоя Голубева? – спросила Тонечка.
– В первом, у Игоря Прокопца.
– Слушает она тебя, Игорь?
– Такая ежиха никого не слушает. Ей станешь говорить, а она тебя ка-ак огреет, даже искры из глаз!
– А меня она пнула, – сказала Мартышка. – И Заньку тоже сегодня, за котенка.
– Наш класс из-за нее самый плохой. Конечно, из-за нее.
– Мы с ней никто не водимся.
– Подождите, подождите, – остановила Тонечка. – Расскажи, Эмма, как твое звено.
Эмма откинула длинные косы и вспыхнула.
– Тонечка, меня никто, ну никто не слушает, даже девочки. Вечером скажешь: «Первое звено, пойдемте мыться», а они говорят: «Можешь не командовать, подумаешь, какая царица!» Не буду я больше вожатой звена.
– Так. Ну, Игорь Прокопец, как ты работал?
Прокопец стал малиновым и опустил голову.
– Ты собирал звено? – спросила Тонечка.
– Собирал, – прошептал он чуть слышно.
– Собирал! Нечего сказать, – заговорили все. – Да за него наша Мартышка, Ида Мартынова, работала!
– Он всегда опаздывает.
– Его самого надо за рукав тащить в столовую.
– Уж сознавайся, Прокопешка.
– Значит, Прокопец не работал, – сказала Тонечка. – Ну, а как санитар Миша?
Миша поднял смущенное лицо и задергал широкими черными бровями.
– Я шкафчики проверял, потом руки, – смущенно начал он.
– Покажи-ка мне свои руки, – обратилась к нему Тонечка.
Он нерешительно протянул грязные руки с черными ногтями. Все дружно захохотали.
– Вижу, вижу, как ты проверял, – насмешливо улыбнулась Тонечка. – Все знаю, Миша. Знаю, что полотенце в углу за шкафом валяется. Что мыло давно пропало и твои ребята к другим санитарам бегают. И песенку, которую про тебя распевают, тоже знаю:
Санитар у нас неряха —
У него торчит рубаха.
– Он только новости собирать умеет! – зашумели ребята.
– У него полотенце само из рук улетает.
– А мыло, как лягушка, ускакало!
Неожиданно Миша заморгал пушистыми черными ресницами, сморщил бледное лицо и горько заплакал.
– Я хочу быть санитаром! – всхлипывал Миша. – Ведь не я один, никто не работал.
– Успокойся, Миша, плакать нечего. Вот посмотрим, как ты будешь работать. А теперь послушайте, что я вам скажу.
Ребята затихли. Тонечка нахмурилась.
– Распустился третий отряд. Никто по-настоящему не работал. А по-вашему так получается: из-за Зои. Из-за нее весь класс срывает вечернее задание, из-за нее Занин вместе с председателем класса и другими ребятами по крышам лазают, из-за нее тетради в кляксах и вожатые не могут устроить сбор звена. Словом, Зоя испортила весь отряд. Один октябренок!..
Тонечка говорила еще много и долго.
Запаренный актив вышел из пионерки. Лица их сияли.
– Ну что, ну что? – встретили их жадными расспросами.
– Что у нас будет! – расхвастались звеньевые. – Тонечка новые игры покажет.
– В зале волейбольную сетку натянут!
– По шахматам соревнование!
– А еще костер!
Пионерская комната наполнилась ребятами. Занька бил в барабан, Чешуйка дул в горн. Все приставали к Тонечке:
– Тонечка, дай красной материи.
– Тонечка, мы лозунги будем новые делать, а то эти запылились.
– А я буду плакат делать.
– Тонечка, а я…
– Тонечка… Тонечка…
Глава четвертая
На следующий день по школе разнеслась новость. Принес ее, как всегда, Миша-санитар.
– Ну, ребята, тетя Тиша уходит!
Девочки заохали: да как же без Ольги Юрьевны? Ой, как плохо!
Всем стало жаль тетю Тишу. Хотя она делать ничего не умеет, но зато и сердится редко, только морщится да шикает.
– Да как же мы теперь?
Ребята растерялись. Опять без педагога.
– Тонечка! Кто же с нами будет?
– Пока я буду.
Занька от радости через голову перекувырнулся. Миша понесся по коридору и всем кричал:
– Ура, ура! Тонечка у нас будет!
Весь третий отряд задрал нос кверху.
– У нас-то Тонечка, а у вас-то нет!
– Теперь что у нас будет!
– Нет, вы слушайте, слушайте, – волновался Занька, размахивая растопыренными пухлыми пальцами. – Во-первых, – он загнул один палец, – рисует Тонечка, как настоящий художник. Во-вторых, поет в сто раз лучше артистов. Пляшет тоже даже лучше артистов. А рассказывает-то как! А на коньках-то катается! Все умеет!
Ребята из других отрядов сильно завидовали, потому что в самом деле Тонечка все умела.
Вечером вожатые звеньев оделись и ушли с Тонечкой, таинственно улыбаясь.
Они вернулись сияющие и довольные. Эмма вся скрылась в ворохе цветной бумаги: папиросной, гофрированной и гладкой. Игорь Прокопец, согнувшись, тащил большущую корзину. А из рук Кати валились тяжелые куски пластелина.
Их встретили таким громовым «ура», что задрожали стены.
Чего тут только не было: клей, краски, цветные карандаши, альбомы, блестящая насыпь! Набили полон шкаф.
– Тонечка, я буду цветы делать.
– Тонечка, покажи, как танк слепить.
– А я что придумал! Сделаю зоопарк из пластелина.
Лязгали ножницы, шуршала бумага.
– Что это третьего «А» не видно? – Тетя Соня заглянула в дверь. – Да вы все тут! – Она расплылась довольной улыбкой.
– Тетя Сонь, тетя Сонь, посмотрите, что мы сделали! – закричали ребята.
– Нет, лучше у меня посмотрите. Вы еще не видели, сколько у нас всего! – Подколзин потащил тетю Соню к шкафу. – И всем этим я заведую!
Тетя Соня ахала, восторгалась, всплескивала пухлыми короткими ручками.
То и дело забегали ребята из других отрядов. Давно не было такого оживления в третьем классе «А».
Одна Зоя тоскливо слонялась без дела. К Тонечке она не подходила. «Облепили, как мухи», сердито думала она про ребят, искоса поглядывая на Тонечку. Пионервожатая ей очень понравилась. Понравилось ее румяное широкое лицо, рыжие волосы и даже золотистые мелкие веснушки. Но ласковая, приветливая Тонечка не обращала внимания на Зою, а Зоя была слишком самолюбива, чтобы подойти первой. Она презирала девчонок, которые ойкали, ахали, вертелись и вообще «подлизывались».
После ужина ребята уселись в классе и ждали Тонечку. Она обещала что-нибудь рассказать.
Дверь отворилась, и вместо Тонечки ураганом влетел Миша-санитар.
– Робюшки, робюшки, двенадцатого родительский! Сам слышал, как тетя Соня говорила.
– Не может быть!
– Вот здорово!
Ребята вскочили, запрыгали, раскраснелись, заволновались.
Шутка ли? Родителей не видали три месяца.
– Тонечка, Тонечка! Правда, родительский будет?
– Правда, правда, пишите письма домой.
В классе водворилась полнейшая тишина, слышно было только, как пыхтел над письмом толстый Лерман да поскрипывало перышко у Сороки.
«Дорогая мама, – писала Сорока, – приезжай 12-го, я тебя очень жду. И привези, если можешь, пастилы 200 грамм и конфет недорогих. А еще приколку и гребенку. Я здорова. У нас теперь Тонечка: мы очень рады. А тетю Тишу, Ольгу Юрьевну, немножко жалко. И еще привези мне нового голышка. Мамочка, я прибавилась на 1500 грамм. Целую, твоя Катя».
В конце письма Сорока нарисовала большой цветок, раскрасила и посыпала блестящей насыпью.
Занька изобразил в письме пушку и рядом громадного красноармейца с красной звездой и подписал: «Это я».
«Дорогой папа, – писал он, – я здоров. Я много гуляю, бегаю. У меня есть замечания по поведению, но я теперь обещаю вести себя хорошо. Папа, ты мне привези, во-первых, фотоаппарат, во-вторых, перочинный ножик, в-третьих, карманный фонарь и к нему две батарейки, а то мой сломался. Папа, у нас теперь Тонечка. Еще, папа, привези мне орехов. Передай привет тете Мане. Целую тебя. Я еще пока не пионер».
Рядом с изобретателем сидел румяный Игорь Прокопец, грыз кончик карандаша и задумчиво смотрел в потолок.
– Печенька, – зашептал он изобретателю, – я про твоих крыс сочиню. Ладно?
– Ладно, – согласился Печенька.
Стихотворение вышло такое:
Крысы бегают по клеткам,
Ползают по веткам,
И едят они досыта
Из железного корыта.
Вот пришли ребята с кормом,
Раздают его по блюдцам,
Приучают всех крысят,
И крысята все едят.
А теперь они большие,
И хвосты у них большие.
Конец.
Сочинил Игорь Прокопец.
Под стихотворением Игорь нарисовал множество больших и мелких крыс с громадными волнистыми хвостами.
Изобретатель просил папу привезти тонкой проволоки, жести, резины, готовальню. Все это, должно быть, нужно было для нового изобретения, которое он скрывал пока даже от Прокопца.
Зоя сидела, нахмуренная и обиженная, перед чистым листом бумаги, который ей положила для письма Тонечка.
«Дорогой папочка», вывела она кривыми каракулями и задумалась… Что писать? Все равно, он и на родительский не приедет и на письма не отвечает.
Крупная слеза, давно висевшая на Зоиной реснице, тяжело капнула на бумагу и медленно расплывалась чуть припухшим сероватым пятном.
Накануне родительского дня в школе волновались все. Нянечки терли окна и двери, которые и без того блестели, как зеркала. В коридорах расстелили новые ковры. В четвертом классе, около зала, устраивали буфет для родителей. Отовсюду неслись самые разнообразные звуки: в пионерской комнате тетя Олечка репетировала выступление струнного оркестра; в зале девочки под рояль повторяли танцы; в мастерской, рассевшись на верстаках, надрывался шумовой оркестр, а в умывалке, за неимением другого места, хоркружок разучивал новые песни. Каждому хотелось блеснуть и показать папе и маме свое уменье.
Марья Павловна осталась после обеда. Она подбирала тетради по предметам, чтоб показать родителям.
Около нее вились ребята.
– Марья Павловна, что вы про меня будете говорить? – приставал Занька.
– Что скажу? Скажу, что у тебя по всем предметам «плохо», что ты по крышам лазаешь.
– Ну да, да, – смущенно засмеялся Занька, – а сами улыбаетесь, Марья Павловна. У меня только два «плохо».
– А про меня что, Марья Павловна?
– А про меня?
– А про меня?
– Про всех скажу, что ученики вы плохие, пусть вас родители домой увозят, – шутила Марья Павловна.
– Мы подтянемся, Марья Павловна, с нами Тонечка теперь будет…
После вечернего чая домашнего задания не было. В класс, приплясывая, примчалась Сорока.
– Скорее, скорее идите в душевую новые костюмы примерять, синие, вельветовые!
– Катя, – волновалась Эмма, – платье очень длинно, правда?
– И мое тоже. Бежим в спальню, там у меня нитки есть, подошьем покороче.
Спальня превратилась в мастерскую. Всем захотелось платьице до колен. За иголкой занимали очередь. Иголок было только две, а просить у нянечек или у Клавдии Петровны нельзя.
У Эммы один бок оказался длиннее. Пришлось снова переделывать. Зазвонил звонок на прогулку.
– Ну вот, – захныкали девочки, – и дошить не успели!
– У меня нитка запуталась…
– Не пойду я на прогулку!
Кто кончил, помогал другим. Лихорадочно перекусывали нитки, завязывали узелки. Наконец-то все было готово.
Наверх уже поднималась сестра.
– Скорей, скорей на прогулку! – заторопила она ребят. – Ай-я-яй, это что ж такое? – ужаснулась Клавдия Петровна. – Что ж это вы наделали? Да кто вам позволил платья портить?
– Мы не резали, Клавдия Петровна. Куда нам такие длинные?
– Как балахоны.
Клавдия Петровна неодобрительно качала головой, а девочки сияли.
Внизу, в раздевалке, поднялся шум.
– Почему у третьего «А» короткие платья? Нам тоже такие!
– Да мы сами подшили. Хотите, вам две иголки дадим?
После прогулки девочки из других классов тоже занялись переделкой, и к ужину все щеголяли в коротеньких платьях. Только Зоя тоскливо бродила в длинном, мешковатом платье, бесцельно царапала ногтем побеленные стены и вздрагивала от звонкого смеха.
Завтра приедут ко всем папы и мамы. Только Зое некого ждать. Все суетятся, бегают. Тонечкина рыжая головка мелькает то в зале, то в пионерке, то в дежурке. На стены приколачивают свежие кумачевые лозунги. Из оранжереи принесли цветы. Тонечка сама повесила портрет товарища Сталина, ей помогали ребята. В зале рядами расставили стулья.
Вечером, после звонка на сон, в спальнях долго не могли утихомириться:
– Я увижу мамочку.
– Я и папу и маму, а может, и бабушка приедет.
– А ко мне только мама приедет: папа в командировке.
– А мой папа капитаном в Черном море.
– Моя мама мне привезет бомбу шоколадную и голышка.
– А я заказала конфет с орехами и тянучек.
– Я тоже люблю тянучку и еще халву, и еще я просила привезти лент, кружев и тряпочек цветных.
– И я писала, чтоб лент привезли: розовую, желтую и зеленую.
– Да тише вы, сороки! – сердились ночные няни. – Одиннадцать часов, а они, нате вот, разболтались!..
– Да ведь завтра родительский, нянечка!
– Ой, я прямо не могу!
Зоя слушала это веселое щебетанье, смотрела в темное окно и глотала соленые слезы.
