Текст книги "Школа в лесу"

Автор книги: Евгения Смирнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Глава пятнадцатая

Зоя лежала на веранде, закутанная одеялом, в меховом мешке, и дышала морозным воздухом. Спать не хотелось. Ребята кругом шумели, возились, валили друг друга на пол, барахтались.

Кто-то капризно крикнул:

– Надоел этот противный сон! Все спи да спи…

– Кто только выдумал это от дыханье?

Эмма жалобно хныкала:

– Да куда мое одеяло-то девалось?

– Нянечка, я застрял, не могу мешок натянуть! – пищал маленький Подколзин.

Около ребят суетились нянечка, тетя Тиша и сестра. Каждого надо было укутать шерстяным одеялом. Отовсюду звали на помощь.

– Ой, я дышать не могу!

– Укутайте, пожалуйста, мне ноги!

– Ка-ак меня запеленали, рук не вытащишь!

– У меня нос чешется вот тут. Нет, вот тут почешите!

Тетя Тиша с растерянным лицом бестолково металась из стороны в сторону и шипела, как паровоз:

– Ш-ш-ш-ш, тише, тише, был звонок на сон.

В школе час отдыха был законом, здесь же, в изоляторе, ребята стали бунтовать. То им было неудобно лежать, то снег летел в лицо и ветер поддувал в какую-нибудь щелку, то они замерзли, то вспотели.

– Скоро вставать? Скоро? – спрашивали они у тети Тиши через десять минут после укладывания.

Рядом с Зоей, с правой стороны, лежали Эмма и Катя. Они отвернулись от нее и тихонько разговаривали. Зоя прислушивалась. О чем они?

– Нечего тебе, Зоя, подслушивать, – запальчиво сказала Эмма, – все равно Сорока со мной дружит.

– Ну и пусть! Очень она мне нужна, – зло ответила Зоя и отвернулась.

С шумом влетел Занька:

– Трам-там-там! Эй, вы! Признавайтесь, кто стащил мою кровать с меткой?

Он подошел к кровати, на которой лежал Чешуйка, отвернул одеяло, внимательно оглядел ножку и, размахивая растопыренными пухлыми пальцами, ехидно сказал:

– Эге-ге-ге, слезайте-ка с моей раскладушки, сеньор Чешуя!

Но «сеньор Чешуя», подскочив как ужаленный, залепетал быстро и взволнованно:

– Ничего не твоя, я и вчера на ней спал! – И он крепко ухватился за край кровати.

Занька молча схватил кровать и вместе с Чешуйкой перевернул на пол. Тот вынырнул, схватил раскладушку за изголовье и начал тянуть в свою сторону.

– Слышишь, как скрипит? – кричал Чешуйка. – Моя так же тонко скрипела.

– Ну и пусть скрипела, а только, если хочешь знать, это моя раскладушка: у нее черное пятно на ножке. Вот, смотри, Чешуй несчастный!

Занька взял за ножку, но «несчастный» Чешуй не стал смотреть, а рванул раскладушку к себе изо всех сил. Раздался треск, и оба упали. В руках у Заньки осталась деревянная ножка с черным пятном, а Чешуйка барахтался под сломанной раскладушкой. С другого конца веранды бежала испуганная тетя Тиша.

Ребята раскутались, захихикали, подняли спор.

– Это Чешуйкина кровать.

– А ты почем знаешь?

– Она у него всегда так скрипит.

– Сам ты скрипишь! На ней Занька вчера спал.

– Что за класс этот третий «А»! Чистое наказанье, даю честное слово! – рассердилась няня, унося сломанную кровать.

Понемногу успокоились. Из-под меховых капюшонов торчали вздернутые носы и щеки, разрумяненные морозом.

Через сетку веранды виднелась темнозеленая стена леса. Пахло горьковатым дымком. С сосен от ветерка сыпался снег. Звенели льдинки. Тук-тук-тук! Где-то совсем близко стучал дятел. С шумом проехал грузовик, должно быть на кухню.

Занька вертелся на новой раскладушке и искоса поглядывал на лежащего рядом Чешуйку. Бедняга долго обиженно шмыгал носом. Ему было жаль сломанной раскладушки с черным пятном на ножке, которая умела так приятно и тонко поскрипывать. Новая совсем не скрипела, как он ее ни раскачивал.

На его шершавом длинноносом лице остались две полосы от слез. Спать ему не хотелось, лежать без дела скучно. Как нарочно, нигде не торчит ни единого перышка. Он осмотрел всю подушку, покосился на тетю Тишу, которая водила покрасневшим носом по книге, и осторожно мизинцем проковырял дырочку в ветхой наволочке. Оттуда он вытащил длинное перо, золотисто-зеленое с синим отливом, должно быть из петушиного хвоста, и стал поддувать.

Перо тяжело кружилось и падало на одеяло, а Чешуйка, красный, надув щеки, старался поддуть его к потолку.

Один за другим ребята раскрыли глаза и зашептали:

– Да ты не так дуешь, Чешуйка! Дуй, дуй вправо! Выше его гони!

Занька забыл про ссору, раскутался, перегнулся к Ивину и помогал поддувать.

– Сильней, сильней дуй, Чешуйка, – шептал он, весь багровый от усилий.

Тетя Тиша услышала шопот, увидела летающее перышко, захлопнула книгу и пошла к веселой компании.

– Тише, тише, тише! – испуганно зашипела она.

Поймала перышко, скомкала в комочек и выбросила за сетку.

Зое стало жаль перышка. Она легла на спину. Видно ей голубое ясное небо без единого облачка и светлые верхушки сосен, запорошенные снегом.

Слышны далекие веселые крики.

Надоело смотреть в небо. Она выдернула ниточку из шерстяного одеяла, скрутила шарик и стала подбрасывать кверху.

Глава шестнадцатая

Обнявшись втроем, Сорока, Эмма и Мартышка громко хохотали и толкали друг друга в сугробы. Они снова стали неразлучны. Вечером на прогулке к Зое подбежала Мартышка, молча сунула ей записку и убежала к девочкам. Зоя подошла к фонарю, развернула записку и прочла:

«Зоя! Катя Сорокина с тобой дружить не будет, потому что ты очень много командываешь, говоришь: очень нужна мне Сорока, и еще ты очень много воображаешь. Прошу не командовать. Атдай Катину ленту, а если не адашь, то мы не будем никогда с тобой водитца. Ну, Зойка, дружба прекращается навсегда.

Эмма, Катя и Мартышка».

Зоя вспыхнула, разорвала каракули на мелкие клочки и втоптала их глубоко в снег. «Это все Эмка! – с ненавистью подумала Зоя, и горячие слезы подступили к глазам. – Не хочет, чтоб Катя со мной дружила».

Обиженная, она бесцельно бродила вокруг изолятора. В окно второго этажа было видно, как девочки побежали наверх, в спальню. «Наверное, от тети Тиши прячутся», подумала Зоя. И правда, вслед за ними по лестнице поднялась тетя Тиша.

Многие ребята из третьего «А» теперь упорно не хотели гулять. Тетя Тиша вытаскивала их из-под кроватей, из-под лестниц; они убегали, прятались, и снова она охотилась за ними.

А на улице крепкий декабрьский морозец пощипывал нос. Снег скрипел под ногами.

На черном небе загорались крупные дрожащие звезды. Переливаясь голубым огнем, сияла Венера.

Тетя Тиша, замученная и расстроенная, вышла на прогулку. Все, кто не катался на катке, окружили тетю Тишу.

– Ольга Юрьевна, расскажите нам про звезды.

– Вон эта какая звезда?

– Да я близорука, ребята, не вижу.

– А вы очки наденьте, Ольга Юрьевна.

Тетя Тиша не любит очки. Она долго роется в карманах, медленно протирает стекла и долго осматривает небо.

– Вот эта – Венера, а эта, красноватая – Марс.

– Ну вот, Подколза, а ты спорил, что это Меркурий.

– Лучше всех Венера.

– А почему эта звезда мигает, а вот эта нет?

– Ольга Юрьевна! А как звезды сделались?

– А почему вот эти, вон, вон, мигают?

Ребята хотели знать все. Какое расстояние от земли до луны, можно ли жить на звездах? И почему около луны бывает круг?

Тетя Тиша рассказывала монотонным голосом, а ребята жадной толпой облепили ее со всех сторон, смотрели ей в рот и на небо и, запинаясь на ходу, старались не пропустить ни одного слова, потому что слушать про небо очень интересно.

Ребята заслушались. Сорока рассеянно взяла под руку Лермана, а он даже не заметил. Так и гуляли по темной аллее.

А когда вышли на освещенное место, Подколзин, который пятился задом, вдруг взглянул на Лермана, схватился за живот и залился визгливым смехом.

– Ой, не могу! – закричал он. – Ой, не могу, робюшки!

– Да чего ты, Подколза?

– Что это он? – спрашивали ребята.

Смеялся он так заразительно, что, глядя на него, захохотали все и даже тетя Тиша.

А Подколзин, весь красный, держался за живот, трясся, задыхался.

– Лермашка-то… – простонал он сквозь слезы и махнул рукой на Лермана, – Лермашка-то… ой, не могу!.. Под ручку гуляет!

И тут все увидели, что Сорока держит под ручку Лермана. Ребята кричали, падали, катались в снегу от смеха. Лерман, красный и злой, выдернул руку и крикнул:

– Ты! Сумафеччая дура! – Больше он ничего не мог сказать от злости.

– Да ну тебя! – рассердилась Сорока. – Я думала, что это Эмма.

Нахохотались до усталости.

В круг ворвался вихрем санитар Рябов, завертелся и заплясал, выкрикивая радостным голосом:

– Что я знаю, что я знаю!

– Что, что, Рябчик?

– Сегодня перед ужином баня, а завтра – ой! – а завтра нас в школу, потому что у Печеньки просто грипп!

– Урра! – громко крикнули ребята и заплясали «дикий танец радости». – Молодец Печенька! Ай да Печенька!

Долго в этот вечер в спальнях не затихал взволнованный шопот. Одна Зоя не принимала участия в общей радости и только с нежностью подумала о Мике: «Наверное, вырос, маленький мой».

Утром, наскоро позавтракав, третий «А» вместе с Марьей Павловной веселой, шумной толпой двинулся в школу, покидая ненавистную ссылку. В пустой раздевалке их никто не встретил.

– Марь-Пална! Ведь уроков нет, каникулы, где же все? – в недоумении спрашивали они.

– Не знаю, не знаю, – отвечала Марья Павловна.

Но только они разделись и ступили в широкий коридор, как распахнулись двери зала, оглушительно грянул шумовой оркестр, все классы, выстроенные рядами, крикнули, громовое «ура» и кинулись к своим приятелям. Гремели ложки, стучали барабаны, звенели трензеля, пел рояль, и под этот шум обнимались, плясали и кружили друг друга встретившиеся товарищи.

Тетя Соня и Марья Павловна поглядели друг на друга, отвернулись и стали сморкаться. Ребята из третьего «А» обнимали всех, кто стоял на дороге: педагогов, столовщиц, нянечек. Задушили объятиями тетю Олечку. Но тут зазвенел звонок.

– Кино, кино!

Няни уже задергивали окна черным сукном.

Когда началось кино, Зоя выскользнула в темноте и помчалась в дежурку. Закусив губу, она стояла перед дверью, не решаясь открыть. Нахмурившись, она толкнула дверь. Щит стоял на месте. Огромный здоровый зуб сиял ослепительной белизной, а рядом торчал испорченный гнилушка. Тут же был нарисован большой разинутый рот с белыми крепкими зубами, потому что его хозяин всегда чистит зубы.

– Ты почему не в кино? – спросила Феня.

Зоя, радостно подпрыгивая, умчалась в зал.

Вечером она побежала к Мику. Он потолстел и еще больше распушился. Настоящий кубарик. Всю прогулку она таскала его за пазухой, а он тоненько мурлыкал, как совсем настоящий кот.

Глава семнадцатая

Наступил последний день каникул, самый интересный – с карнавалом и встречей Нового года.

– Сегодня ужинать будем в десять часов, – сообщал всем Миша Рябчик, «лесношкольское справочное бюро». – Тетя Соня позволила лечь в одиннадцать.

Ребята уже давно тайком друг от друга готовились к этому долгожданному дню.

Девочки шушукались по углам и беспрестанно сновали из класса в мастерскую, из мастерской наверх, в спальню, и оттуда обратно в класс. Все утопали в пышных ворохах марли, лент, цветной бумаги, мазались клейстером, блестели насыпью.

– Да что же это такое! – ворчали нянечки, подметая по нескольку раз на день. – И когда ж этому конец будет?

Нагоняя упущенное, особенно торопился третий «А», стараясь не ударить лицом в грязь и не отстать от товарищей.

Одна только Зоя ничего не делала и бесцельно слонялась по коридорам.

– Зоечка, а что же ты не делаешь себе костюма? – мимоходом спросила ее Марья Павловна.

– Вот еще! Очень мне нужно! – буркнула Зоя и пошла в свой любимый угол под лестницу.

Но там уже кто-то был. В полутьме Зоя разглядела маленькую сгорбленную фигурку. Уткнув голову в колени, девочка жалобно плакала. Зоя села рядом.

– Ты чего? – спросила она.

Судорожно всхлипывая, девочка подняла опухшее от слез личико:

– Нюра… ска-а-зала, что я… на-а-говорила на нее, и… по-о-рвала… мой костюм… и все девочки тоже сказали, а я да-аже не на-а-говаривала.

Ее маленькое красное личико сморщилось, и она опять заплакала. Зоя посмотрела на ее тонкие слабые руки, и ей стало жаль маленькую «первоклашку». Она откинула со лба ее светлые спутанные волосы и сказала:

– А ты не ходи к ним. Пойдем в наш класс, я тебе сделаю костюм.

Девочка вытерла слезы кулачком.

– Только ты все время со мной будь! Ладно? – попросила она.

– Ладно, – согласилась Зоя.

В классе она выбрала из оставшихся костюмов два клоунских. Склеила высокие колпаки и сказала маленькой Ляле:

– Я сделаю черные маски, и нас никто не узнает. Только, смотри, никому не говори.

Ляля радостно захлопала в ладоши.

В шесть часов, когда уже совсем стемнело, на крыше ослепительно блеснул прожектор. Разноцветными искрами вспыхнул нарядный каток, весь украшенный цветными фонариками и красными флажками. Ребята надевали свитера, рейтузы, вязаные шапочки, а поверх натянули маскарадные костюмы.

– Оркестр, оркестр! – крикнул кто-то.

– Привинчивайте коньки, – сказала физкультурница.

Духовой оркестр грянул марш. Турки, черкесы с нарисованными черными усиками, грузинки, цыганки, балерины, бабочки – всё смешалось в одну пеструю нарядную толпу. Навозный жук держал под руку придворную даму в парике и кринолине. Стрекоза обнимала белую кошечку в маске.

Всё скользило, сверкало, кружилось в невиданном пестром танце.

Когда карнавал закончился, ребята, размахивая веерами, палочками, увитыми лентами, мячиками на резинках, кинулись в зал, но дверь оказалась запертой. Вышла тетя Соня, тщательно заслоняя своей массивной фигурой щелку.

– Постройтесь парами, – сказала она с хитрым лицом, и от сдерживаемого смеха у нее на носу дрожала бородавка.

Ребята знали, что в зале елка, и все-таки затаили дыхание.

– Пойдете один за другим.

Снова заиграл оркестр, распахнулась дверь, и… ребята ахнули.

Увешанная игрушками, в золоте, серебре, в разноцветных лампочках, запорошенная сверкающим снегом, громадная красавица-ель упиралась звездой в самый потолок.

Физкультурница задумала провести ребят торжественным маршем, но они кинулись к елке дикой и жадной толпой и заплясали каждый по-своему, «лесношкольский танец радости».

Оркестр оборвал марш и заиграл плясовую. Радостный детский поток подхватил тетю Соню, Марью Павловну, тетю Олечку, Ольгу Юрьевну, всех взрослых, и вокруг елки понесся буйный хоровод.

Потом под вальс нескладно и неумело закружились на паркете странные пары: волк с балериной, заяц с черкесом, муравей со снежинкой. Тут же кружились два клоуна, большой и маленький, в черных масках, закрывавших все лицо. В прорезах сверкали веселые глазенки.

– Кто это? – недоумевали ребята, пытаясь заглянуть под маски, и это очень забавляло клоунов.

Тетя Соня подняла руку, шум затих, музыка замолкла, и все услышали громкий стук в дверь, которая вела на террасу. Ребята насторожились.

– Кто там? – спросила тетя Соня.

– Это я, – ответил старческий голос.

– Кто ты?

– Да я, дед Мороз.

И на пороге появился живой дед Мороз, с красным носом и длинной, до колен, седой бородой, в тулупе, засыпанном снегом, в нахлобученной шапке. Малыши испуганно взглянули на педагогов и прижались поближе друг к дружке. Они и верили и не верили в деда Мороза.

– Входи, входи, дедушка, мы тебя ждали, – сказала тетя Соня.

В напряженной тишине он ввез в зал большие сани с ящиком, наполненным цветными мешочками. Ребята бросились к деду, закидали вопросами.

– Где ты живешь, дедушка? – спросил Занька, теребя его за тулуп.

– В лесу под елкой, – прохрипел дед Мороз, насаживая непрочный нос.

– А не в сторожке ли у ворот? – хитро прищурился Занька, подозревая, что это переодетый сторож Кузьма.

– Что ты, что ты, мальчик! – уверял Мороз. – Я живу в дремучем лесу.

Он плясал вместе с ребятами вокруг елки, пел грубым басом «В лесу родилась елочка», и с его тулупа сыпался настоящий снег.

Теперь и малыши обступили дедушку. Он роздал всем, даже взрослым, цветные мешочки с гостинцами и увез пустые сани.

– Прощай, дедушка!

– Приезжай еще!

– Ужинать, ужинать!

В столовой ребят ждал сюрприз. На столах около каждого прибора стоял бокал, наполненный морсом.

Было только десять часов, но стрелки перевели на двенадцать. Все притихли! Часы гулко пробили двенадцать раз. Тетя Соня подняла бокал с морсом и растроганно сказала:

– Ну, дети, поздравляю вас с новым, 1939 годом, желаю вам в этом году не болеть, хорошо учиться, радовать родителей и педагогов своими успехами.

– Ура-а, урра! – закричали ребята и подняли бокалы.

Тетя Соня обходила столы и со всеми чокалась, а ребята пили вкусный морс. Все время играла музыка, и можно было кричать «ура».

– За здоровье тети Сони – ура!

– За здоровье Марь-Палны – ура! – надрывались ребята.

– За тетю Олечку – урра!

– За здоровье Ольги Юрьевны – ура! – великодушно кричали они, забывая в этот миг даже свою нелюбовь к тете Тише.

Тост за Тонечку вызвал бурные, долго не смолкающие крики.

Зоя легла усталая и довольная. Потушили свет. На дворе разбушевалась метель. «Хорошо в мягкой постельке под теплым одеялом, – сонно думала Зоя, – и Мику тепло в живом уголке… А вот папа… где он? В каких-то лесах. Там холодно… тигры. Может, он умер… потому и не пишет».

Зоя тихонечко заплакала, потом все громче и громче.

– Ой, девочки, кто это? – подняла голову Сорока. – Это ты, Эмма?

– Нет, это Мартышка или Зоя.

– Мартышка, Ида! Это ты плачешь?

– А-а, чего? – проснулась Мартышка.

Сорока соскочила на пол и зашлепала босыми ногами.

– Ой, это Зоя! Ты чего, Зоя?

Зоя спряталась с головой под одеяло и громко рыдала. Вся спальня проснулась, зажгли зеленый свет.

– Эмма, беги за кем-нибудь.

Пришла усталая, недовольная тетя Тиша.

– Ну, что тут у вас? И в двенадцать часов домой не уйдешь!

– Голубева плачет.

Тетя Тиша потянула одеяло, но Зоя закуталась еще плотней.

Тетя Тиша стала разговаривать через одеяло.

– Кто тебя обидел, Голубева? Заболела? А? Ну, я ничего не слышу, говори громче. Как тебе не стыдно? Ведь ты большая. Смотри, всех перебудила. Ну, успокойся, перестань. Что?

– Па-апы нет, – глухо всхлипнула Зоя.

Тетя Тиша неумело погладила ее и сказала:

– Найдется папа. А не пишет, может быть, потому, что болен.

– Ш-ш! – грозно зашипела вбежавшая тетя Соня и заморгала тете Тише.

– Что это лежит? – как будто не зная, спросила тетя Соня, ощупывая Зою. – Где ж тут голова? Мне надо ухо найти, что-то сказать. Должно быть, вот это голова!

Она сгребла Зою с одеялом и перевернула вниз головой.

– Да это ноги! – изумилась тетя Соня. – А я хотела им секрет сказать.

Девочки засмеялись. Зоя фыркнула сквозь слезы.

– Так! Теперь раз, два, три!

Тетя Соня перевернула Зою вверх головой и сдернула одеяло:

– Это чья же заплаканная обезьянка? Ты о чем?

Зоя заморгала и скривила рот:

– Па-па не пи-и-шет.

– Ну-ка, смотри на меня. Твой папа иголка?

– Не-ет, – всхлипнула Зоя.

– Так как же он потеряется? Он сильный?

– Да-а-а.

– Храбрый?

– Да-а.

– А ты боишься! Пойдем-ка мы еще раз папино письмо почитаем.

Она легко взяла Зою в одеяле на руки.

– Поехали!

Сконфуженная тетя Тиша погасила свет и вышла за ними.

– Хитрая тетя Соня, как она Зою успокоила! – сказала Сорока.

– А уж тетя Тиша ничего не умеет, – проворчала Мартышка.

– Девочки, а может, папа правда у ней умер? – задумчиво сказала Сорока. – Давайте дружить с Зоей.

– Вот еще! Она пинается, – возмутилась Мартышка.

– Ну и нехорошо тебе, Ида.

– Ты, Мартышка, тоже задираешься.

– Докуда же вы будете говорить? – рассердилась няня Феня. – До петухов? Которая скажет слово, запишу.

Спальня затихла.

Часть вторая

Глава первая

А письма от папы все нет и нет. В классе вечерами скука. Тетя Тиша шипит на всех:

– Ш-ш-ш, не возитесь, тише, не шумите!

Делать нечего. Ребята разбегаются по другим классам, по мастерским.

Зоя уныло побродила по коридорам, вздохнула и опять пошла в класс. Здесь девочки раскрыли школьный шкаф, но он был пуст.

– Ольга Юрьевна, нам пластелину надо.

– И цветной бумаги.

– Карандашей, альбомов – ничего у нас нет. До-о-станьте, Ольга Юрьевна!

– Во всех классах есть, а у нас нет! – сердито сказала Мартышка.

– Завтра, завтра, – рассеянно откликнулась Ольга Юрьевна, проверяя тетради.

– Каждый день всё «завтра», – пробурчала под нос Мартышка и с сердцем захлопнула шкаф.

Софрончик с лоскутом подбежала к тете Тише.

– Ольга Юрьевна, скройте мне платьице голышу.

Тетя Тиша долго-долго протирала очки. Укрепила их на носу и торжественно взяла ножницы. Ее обступили девочки. Она сложила материю, потом свернула по-другому, потом опять по-старому и вырезала дырку.

– Это для головы, – объяснила тетя Тиша.

– Да у него маленькая голова, – огорченно сказала Софрончик. – Смотрите.

Голышок легко проскочил в дырочку.

– Ничего, – успокаивала тетя Тиша. – Сейчас мы иначе скроим.

Снова залязгали ножницы.

– А теперь оно узко, не наденется: он ведь пухлый.

– Не беда, ты разрежь спереди и вшей кусочек, – и она отдала огорченной девочке изрезанный клочок.

Прибежали Эмма и Сорока и закричали разом:

– Ольга Юрьевна, Сорокина мне говорить не дает. Я начну, а она говорит: «Замолчи!» Я начну, а она опять: «Замолчи!» Не буду я молчать!

– Да-а что, Ольга Юрьевна, Эмма царицей обзывается!

– Ольга Юрьевна, – завопила Мартышка, – не велите Голубевой драться! Я сейчас нечаянно ее задела, а она пинает. У, форсунья! Царица!

– Довольно, тише, тише, – страдальчески морщилась тетя Тиша. – У меня голова болит.

В класс ворвался Рябов.

– Тройка, пошли наверх в чехарду!

– Куда, куда? – встрепенулась тетя Тиша и побежала за мальчиками. А за ней все девочки.

Еще издали слышался визг в умывалке. Красные, потные ребята прыгали друг через друга.

– Боже мой! – всплеснула руками тетя Тиша и покраснела, как помидор. – Прекратите сейчас же эту возню! – Она сердито замигала маленькими глазками и схватила за рубашку Чешуйку. – Идите в класс!

– Вот еще! – вышел из себя Занька. – Бегать нельзя, возиться нельзя, что ж можно-то?

– Можно читать, рисовать, играть в шахматы, – строго сказала тетя Тиша, – а возиться я не раз-ре-шаю, понятно? – И она согнала ребят сверху.

Они столпились внизу сердитые, тяжело дыша.

– Вот тетя Тиша несчастная! – выпалил Занька, переведя дух.

– Ой, Занька, если бы она видела, как мы боролись, она бы от разрыва сердца умерла, – захихикал Чешуйка.

– Вот тоже! Только и знает что шипит, как паровоз, целыми днями да за рубахи хватает!

– Куда бы от нее спрятаться?

– Придумал! В душевую! – крикнул Занька.

И они, крадучись, опять побежали наверх.

Педагоги из других классов только головами качали, глядя на распустившийся третий «А».

Тетя Соня не раз говорила с ребятами. Они сидели понурые, давали обещания, и все забывалось на другой же день. Потому что тетя Тиша все позволяла – и опаздывать в столовую и бросать как попало вещи в спальне – и только страдальчески морщилась, если шумели за столом и за домашним заданием.

– Ах, скорей бы приходила Тонечка! – на все лады ныли ребята.

С утра повеяло весенним теплом. Зоя проснулась от яркого света. За окном блестела хрустальная толстая сосулька. На подоконник вспорхнула синичка, повертела головкой, клюнула сосульку и улетела.

Хороший денек! Зоя вскочила, натянула трусики и аккуратно оправила кроватку.

Проснулась Сорока, взглянула на солнышко, на Зою и улыбнулась как ни в чем не бывало. Но тут же вспомнила записку, которую написали Зое втроем – она, Эмма и Мартышка – еще в изоляторе: «Ну, Зойка, дружба прекращается навсегда».

Сорока засопела смущенно, задергала жидкую растрепанную косенку и повернулась к Эмме.

– Вставай, Эмма. Да ну же!

А солнечные лучи играли и переливались, манили на улицу.

После уроков ребята побежали сбивать сосульки с крыш. Они падали с хрустальным звоном, брызгая осколками.

Зоя вынесла на улицу Мика. Он водил носом, нюхая весенние запахи, жмурился и довольно мурлыкал. Зоя села на солнышке и устроила Мика за пазухой. Теплый февральский ветер чисто вымел небо. Пахло талым снегом. Стволы сосен и заборы потемнели от сырости.

Прямо над Зоей на суку уселась ворона. Она чистила клювом мокрые перышки и, отряхиваясь, брызгала вниз. Ребята катали снежные комы и скоро сложили из них две крепости с красными флажками.

– Война, война!

– Кто на кого?

– Третий «А» на третий «Б».

– Идет! Пошли начальников выбирать.

Мальчики из третьего «А» столпились недалеко от Зои.

– Ну, кто командир?

– Пускай Подколзин.

– Ну, тогда, Подколза, я твой помощник. Ты полковник, а я капитан, ладно? – сказал Занька.

Все согласились.

– Чур, я лейтенант, – заявил румяный Прокопец.

– А я барабанщик! – закричал Чешуйка и забарабанил обеими руками по спине случайно подвернувшегося Лермана.

– Ура, ребята! – закричал из крепости изобретатель Печенька. – Я танкист!

Ребята ахнули. Пока они сговаривались, Печенька около крепости построил маленький снежный танк.

– Готовьтесь! – закричали из третьего «Б».

Полетели первые снежки. Зажмурившись, ребята хватали липкий снег, комкали его и бросали в неприятеля.

Третий «Б» оказался хитрее. Они бежали с пригоршнями уже готовых снежков и забросали отряд Подколзина.

Где уж тут лепить снежки – только успевай прикрывать лицо!

– Назад, назад! – скомандовал Подколзин.

Ребята повернули к крепости. Третий «Б» заулюлюкал, засвистел.

– Вперед! – вдруг заорал Занька. – Ура-ра-а! Вперед, робюшки!

Он побежал, хватая на ходу снег и не прикрываясь от снежков. Ребята повернули и бросились за ним. Рядом с Занькой бежал Тройка, подпрыгивал маленький Прокопец, задыхался толстый Лерман.

– Назад! – тонким голосом отчаянно крикнул полковник.

Ребята потоптались на месте. Насть повернула обратно к крепости.

– Ур-ра, ура-а-а! Вперед! – орал Занька.

Миша-санитар, Мартышка, Сорока и Эмма, возбужденные его криком, бросились за ним на третий «Б».

Но всех храбрецов окружили, забросали снежками и заставили сдаться. Полковник с оставшимися бросился на выручку, но было поздно.

Заньку с его отрядом окружили и увели в крепость. Увидя это, полковник сел на снег и горько заплакал.

– Проиграли, проиграли, – ликовал третий «Б».

Прозвенел звонок на обед. В раздевалке копошились потные и возбужденные ребята.

– А здорово вам досталось! – хвастался кто-то из третьего «Б».

– Вашему Подколзе так влепили, что он заревел!

– Эх, ты! – укоризненно сказал Игорь Прокопец. – Он вовсе не потому заревел. Просто ему обидно, что Занька провалил игру.

– Это что за игра, – сердито сказал изобретатель. – Один кричит «назад», другой – «вперед».

– Зря Занька нарвался: полковник старше, значит капитан должен слушаться.

– Просто он выставляться любит, вот и все…

Занька чувствовал себя виноватым, но храбрился. Перед обедом он не выдержал и дошел в библиотеку к обиженному Подколзину.

– Ты чего это читаешь, Подколза! – невинно спросил он.

– Ничего, – сердито ответил оскорбленный полковник, не отрываясь от книги.

– Какую я игру знаю! – помолчав, сказал Занька.

– Ну и знай! – все так же сердито буркнул Подколзин, продолжая читать.

Помолчали. Подколзин покосился. Занька сосредоточенно шарил по карманам.

– Ой, – сморщив нос, прошептал он, – куда ж я свою находку задевал? – И он начал шарить по карманам. – А, вот она! – и Занька высунул из кармана кончик какой-то блестящей вещицы. – Пойду с кем-нибудь меняться.

– Чего это? – не выдержав, хмуро спросил Подколзин, захлопывая книгу.

– Тихо, тихо! – сказала библиотекарша, и ее пенсне сверкнуло в их сторону.

Занька кивнул на дверь, и оба на цыпочках вышли в коридор.

Они сидели на корточках, рассматривая обломок дверной никелированной ручки.

– Хочешь на красное стекло менять? – предложил Подколзин.

– Тогда еще резинку впридачу, – торговался Занька.

Мена закончилась к общему удовольствию. И на обед пошли друзьями.