Текст книги "Школа в лесу"

Автор книги: Евгения Смирнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Глава четвертая

Утром няня Феня обходила спальни. Она вошла к мальчикам третьего «А» и отдернула шторы.

– Вставайте, вставайте, солнышко-то как светит!

На белых стенах заплясали веселые зайчики. Занин зажмурился от ярких лучей, поднял рыжую голову и закричал:

– Эй, вы! Вставайте!

Маленький Подколзин, розовый от сна, с растрепанными светлыми волосами, перегнулся к уху соседа:

– Тройка, Тройка! Вставай!

Тот вскочил, как ошпаренный, а уж Занин нацелился в него, и не успел длинный Троицын глаза протереть, как хлоп – прямо в лицо подушка.

– А, ты так! – Троицын тоже ухватился за подушку.

– Эй, лейтенант! – тоненько крикнул Подколзин. – Защищайся!

Закипел подушечный бой.

По спальне летал пух. Свисток физкультурницы звал на зарядку. По коридору зашлепали тапочки. Ребята из других спален бежали в зал, а мальчики из третьего «А» все еще хохотали и возились.

Девочки давно ждали на лестнице. Сложив руки рупором, они звали по очереди и хором тонкими голосами:

– Ма-альчики, ухо-о-дим!

Заспанные, взъерошенные, они ежились от свежего воздуха и в нетерпении топали ногами. Мальчики хохотали и возились до тех пор, пока в дверь не заглянула румяная от холода Марья Павловна.

– Здравствуйте, Марь-Пална, – смущенно сказали ребята, держа в руках подушки.

Марья Павловна посмотрела на летающий пух и покачала головой.

– Мы сейчас! – засуетились ребята и побежали гуськом, поддергивая трусики и теряя на ходу тапочки.

В зале солнышко било в высокие окна, отражалось в натертом паркете и стеклах аквариумов, разбегаясь сияющими пятнами.

Тетя Олечка встретила их бодрым маршем. Она улыбалась, встряхивала кудряшками и жмурилась, потому что солнышко, посылая в лицо зайчиков, мешало играть.

– Здравствуйте, тетя Олечка! – несся радостный крик, и она каждому улыбалась и кивала головой.

Физкультурница в зеленом лыжном костюме, с короткими, как у мальчика, волосами, сердито смотрела на опоздавший класс.

– Здравствуйте, Людмила Петровна, – уже не так шумно и радостно здоровались ребята, смущенные ее строгим видом.

Они суетливо стали строиться в линейку, толкая друг друга плечами.

– Да Занька же, подвинься! Ну, чего толкаешься?

– Это мое место, я стоял рядом с Занькой.

– Нет, я! Правда, Чешуйка?

– Новенькая! Голубева! Куда ты вылезла из ряда?

– Да тише вы!

Затих последний аккорд.

– Рапорт физорга, – сказала физкультурница.

С правого фланга отделился Занин, физкультурный организатор третьего «А».

– Группа, смирно! – важно скомандовал он и, вытянувшись, отрапортовал четко и ясно: – На зарядке присутствует двадцать восемь человек, одна новенькая – Зоя Голубева. Больных, опоздавших нет.

– А почему весь класс опоздал?

– Это мы подушками сражались, – фыркнул Занька, оглядываясь на ребят. – Обрадовались, что солнышко!

Линейка зафыркала.

– Очень плохо. Группа, смирно! Направо шагом марш!

Зоя, почесываясь, зевала и рассеянно делала движения. То она опаздывала поднять руки, то повертывалась не в ту сторону. «Как там Мик? Хорошо ли ему? Обязательно надо сбегать до урока…»

Тетя Олечка заиграла марш, и ребята, обойдя зал, вышли в коридор. Тут они пустились наперегонки, теряя тапочки и перескакивая на лестнице сразу через две ступеньки.

Зоя тоже бежала вместе со всеми. В спальне она взяла полотенце и собиралась переодеть халатик, чтобы итти с девочками в душ. Вдруг взлохмаченная Ида Мартынова с разбегу налетела на Эмму.

– Ой! – захныкала Эмма, потирая спину. – Как не стыдно, Мартышка!

– Да ведь я не нарочно, – удивилась Ида Мартынова.

– Знаю я, как не нарочно, – плаксиво заныла Эмма. – Ты всегда не нарочно.

– Подумаешь, какая! – вспылила Мартышка. – Дотронуться нельзя, из-за пустяка уж плачешь. Мать бьет, так не плачешь! – ядовито добавила она.

У Эммы сразу высохли слезы. Она подступила к Иде.

– Когда меня мама била? Когда? Скажи!

– Ну и скажу.

– Да ведь ты не знаешь, Мартышка, – примирительно заметила Сорока.

– Нет, знаю, – воинственным тоном крикнула Ида и гордо посмотрела на красную Эмму. – Мы с ней на одном дворе живем. Помнишь, Эмма, летом в салки играли. Помнишь? Тебя мама звала, а ты не шла. Она тебя как шлепнет по спине! Что, забыла?

– Неправда, неправда! – настаивала пунцовая от обиды Эмма.

– Как уж не стыдно, – презрительно сказала Ида, – мать бьет.

– Ну что ты, Мартышка, придираешься? – вступилась Сорока.

– Молчи! – огрызнулась Ида.

Все девочки вмешались в ссору.

– Ой, Эмму мать бьет!

– А тебя не бьет? Нечего уж на Эмму нападать.

– А тебе нечего заступаться!

– Битая, битая! – высунув язык, дразнила Ида.

– Сама битая, – крикнула сквозь слезы Эмма. – Тебя Ленька хлестнул прутом!

– Ну что ж, все-таки не мать!

Зоя, снимавшая рубашку, чтобы переодеть халат, вспыхнула и опять торопливо оделась. А девочки спорили всё задорнее: стыдно или не стыдно, если мать бьет? И все, даже Сорока, решили, что это очень стыдно.

– Хорошую бить не будут, – язвительно сказала Мартышка, сердито поглядывая на Эмму.

Сестра Клавдия Петровна заглянула в дверь.

– Почему вы не в душе? – заворчала она на девочек. – Скоро завтрак, а они еще не мылись!

Девочки побежали вниз.

Зоя взволнованно держала халатик и переминалась с ноги на ногу. Как быть? Если девочки увидят синяки, они засмеют ее. Нет, она ни за что не пойдет в душ.

– А ты почему не моешься?

– Я… я… потом, – замялась Зоя.

– Почему потом? Иди со всеми.

– Не могу я со всеми.

– Почему не можешь?

– Так.

– Что это за так? Скажи, почему.

– Я тете Соне скажу.

– Софья Львовна уехала в Ленинград на две недели на конференцию.

Зоя раскрыла рот.

– Уехала?.. – Рассказать же Клавдии Петровне Зоя не могла, такая та была строгая и важная. Очки, как колеса, глаза сердитые и голос скрипучий. Пока Зоя раздумывала, сестра быстро подняла у нее на спине рубашку.

– А-а, вот что, – протянула она.

И, сжав тонкие губы, вышла из спальни.

У Зои выступили слезы. «Противная Клавдия Петровна! Все равно не пойду в душ!»

Девочки вернулись свежие, с мокрыми волосами. Они обступили Зою.

– Почему ты, Зоя, не ходила?

– И не пойду, – резко сказала Зоя.

– Тогда нашей спальне «плохо» из-за тебя поставят, – сказала Ида Мартынова.

– Пойдем, Зоя, – попросила Сорока, – я с тобой схожу.

Зоя крепко держала рубашку.

– Не пойду!

– Вот еще! – заговорили девочки. – Наша спальня всегда «отлично» получает, а из-за Голубевой – «плохо».

– Иди, и всё!

Зоя беспокойно озиралась. Шалунья Мартышка подкралась сбоку и схватила ее за рубашку.

– Давай я тебе помогу снять!

Зоя, не помня себя от страха, пнула ее ногой. Мартышка заплакала и схватилась за коленку. Ее обступили девочки.

– У-у, дикая! Не водитесь с ней, девочки, она дерется!

Зоя забилась в угол. Сердце у нее стучало. Понемногу Ида Мартынова успокоилась, окруженная подругами. Даже Эмма забыла недавнюю обиду и подала ей резинки.

– Ты драчунья, и мы с тобой не водимся, – объявили Зое обиженные девочки.

И Сорока тоже была с ними.

Все оделись и, лаская наперебой заплаканную Мартышку, пошли вниз.

Ушли! Зоя судорожно вздохнула, надела халатик и пошла искать тетю Соню. Она где-нибудь тут. Клавдия Петровна, наверное, сказала неправду.

Зоя заглянула в умывалку. Здесь мылись мальчики из ее класса.

– Ай! Ой! – кричали мальчишки на разные голоса.

Подколзин старательно чистил зубы. Занька же помочил щетку и, оглянувшись, положил на полочку. Никто этого не заметил, кроме Зои. Санитар Миша, обязанный следить за умыванием, возился с краном. Но тут к Заньке подскочил толстый Лерман. Он завертелся и закричал, поддерживая трусики:

– Ага, ага, сжулил? Я сам видел – не чистил зубы!

Зоя, заинтересовавшись, смотрела в дверь. Лерман брызгал слюной и захлебывался от радости, что уличил Заньку. Тот, весь красный от досады, сунул ему в нос зубную щетку.

– На-а-а вот! – заорал Занька. – Это что? Видишь – мокрая!

– Не чистил, не чистил! – настаивал Лерман.

Занька к самому его носу придвинул лицо, вытаращил страшно глаза и разинул рот:

– Смотри.

Редкие зубы были грязные и желтые.

– Ну и не чистил, – не совсем убежденно сказал Лерман, смущенный его настойчивым тоном.

Занька открыл кран и, зажав пальцем, брызнул ледяной водой.

Няня Феня вошла в умывалку и ахнула:

– Батюшки, сколько воды налили! Мойтесь хорошенько. Федя, намыливай лучше шею. Боря, оттирай чернила! Нет, нет, не выпущу с такими руками! А ты почему не обтирался?

– Да я обтирался, – захныкал Игорь Прокопец, – я уж высох.

В конце коридора мелькнул белый халат. Зоя побежала навстречу, но это была не тетя Соня, а Марья Павловна. Лицо у нее было доброе, в мелких морщинках, карие глаза ласково блестели, блестела и золотистая прядка волнистых волос на лбу.

– Ты почему, Зоечка, не одеваешься?

– А где тетя Соня? – с надеждой спросила Зоя.

– Уехала.

– Уехала! – печально повторила Зоя и пошла одеваться.

В перемену Марью Павловну позвала встревоженная Феня. Они отошли в сторонку.

– Мать приходила, – таинственно зашептала Феня, – этой новенькой-то. Расспрашивала у сторожа Кузьмы, верно ли она у нас. Ну только это такая мать, просто горе! Соседка мне все рассказала. Отец-то девочки уехал с осени на Дальний Восток, тигров для кино снимать. Ну вот. Отец хороший, любит девочку, заботливый, а мать-то – это мачеха, значит, – недавно с ними живет. Чудная она какая-то. То поет и смеется, а то вдруг заплачет. Соседка говорит, она раньше на сцене пела. Очень, говорят, хорошо пела артисткой. Ну, а потом голос у ней пропал, вот она на девочке злость и срывает. «Мне, – говорит, – надо к морю ехать голос лечить, а отец твой меня нянчиться с тобой оставил». Ну, известно, девочка-то ни при чем, да и отца тоже послали от кино работать.

– Что ж, она хочет взять девочку? – спросила Марья Павловна.

– Ничего не сказала. Порасспросила и ушла. Вы уж не отдавайте ее, Марья Павловна, до Софьи Львовны.

Глава пятая

В живом уголке всем распоряжался Печенин – Печенька – изобретатель. Он заведовал кормом и отпускал его ребятам, ухаживавшим за животными. Он наблюдал за тем, чтобы клетки всегда были вычищены, а в кормушках налита чистая вода, чтобы все обитатели живого уголка были сыты, довольны и веселы.

Ребята беспрекословно слушались изобретателя и даже уважали его. Был он черный, как жук, бледный, худенький. Волосы у него росли густой щеточкой. А черные глаза озабоченно бегали. Он вечно что-нибудь придумывал. Рубашка с резинкой постоянно оттопыривалась у него на животе, и под ней хранились какие-то винтики, гайки, стеклышки, обрывки веревочек, кусочки кожи, и тому подобные сокровища.

Зое с первого дня понравился этот серьезный, деловитый мальчуган. Он сразу не позволил ребятам таскать Мика, а первоклассника, который неумело поднял котенка за шиворот, просто вытолкал из живого уголка.

– Нечего его мучить! Тебе хочется спать? И ему тоже. Видишь, у него глаза закрываются.

Мик спал в уютном ватном гнездышке. Рядом с клеткой, где помещались толстомордые морские свинки, стояла его корзиночка, и над ней изобретатель прибил дощечку: «Кот, кличка Мик. Водится везде…» А потом подумал и приписал: «…где есть мыши».

Руки у Печеньки всегда грязные – это потому, что он частенько роется в мусорном ящике, – но зато сколько у него изобретений! Это он устроил лесенку в клетке, где жили белые мыши, и сам выдрессировал их так, что они по его свисту взбирались по ступенькам и спускались вниз. Это он придумал особые кормушки для кроликов и даже построил моторную лодочку, которая сама двигалась по воде. Но больше всего на свете изобретатель любил белых крыс и все свободное время пропадал в живом уголке.

Зоя тоже полюбила живой уголок. Здесь ей никто не мешал, не приставал с расспросами. Она поила Мика молочком, гладила его пушистую шерстку и ревниво охраняла его от ребят. Это был ее котенок. Но и кроме Мика здесь было много интересного: сонные узорчатые ужи, черепахи, белочка, которая охотно ела яблоки и лущила еловые шишки, сидя на пороге своего домика.

В школе же, особенно теперь, после ссоры с девочками, Зоя чувствовала себя очень одинокой. Она печально бродила по коридорам, совсем затерянная в этой шумной, неугомонной толпе.

Вот открыта дверь в столярную мастерскую. Там стоят верстаки, сыплются вороха смолистых ароматных стружек и из-под рубанков выходят желтые, как масло, гладкие бруски. Против двери Занька, высунув язык, строгает доску, и длинные пахучие локоны устилают пол. В углу сутулится Тройка – Троицын, выдалбливая лодку. Длинноносый маленький Степа Ивин и толстый большой Лерман вместе грузовик мастерят.

Тут же были девочки. Они выпиливали лобзиком рамочки из фанеры и выжигали на них узоры.

Зоя нерешительно переступила порог.

– Смотрите-ка, явилась! – неожиданно звонко выкрикнул Занька. – Чего тебе здесь надо?

Все посмотрели на Зою.

Зоя показала Заньке язык и только хотела придумать еще что-нибудь пообиднее, как вдруг мимо нее вихрем ворвалась в мастерскую взволнованная Сорока. Руки у нее были перепачканы клейстером, косичка от волнения загнулась крючком, а веснущатая рожица так и блестела.

– Девочки, девочки! – тоненько кричала Сорока. – Ой, что я знаю!

Ее окружили.

– Тонечка письмо прислала, скоро выздоровеет.

– Тонечка!

– Ой, Тонечка!

– Тонечка приедет!

Ребята обрадовались, запрыгали, заплясали. Все наперерыв вспоминали, какой замечательный спектакль поставила Тонечка… А какую стенгазету выпустила! А экскурсию… А военные игры…

Про Зою все сразу позабыли. Она потопталась на месте и вышла в коридор. «Что это за Тонечка? И почему ее так все ждут?» подумала Зоя, но объяснить ей никто не мог. Да она и сама не стала бы спрашивать. Ни за что!

Зоя лениво побрела дальше. Заглянула в комнату струнного кружка. Тетя Олечка, откидывая кудряшки с потного лба, стучала смычком, когда врали домры или мандолины, настраивала и подвинчивала балалайки. И здесь тоже нечего было делать. Под лестницей, где они с Сорокой тогда поили Мика молоком, она забилась в темноту и беззвучно заплакала. «Если бы здесь был папа!»

– Иди, иди сюда, под лестницу, – послышался вдруг голос Мартышки. – Я тебе что-то про Голубеву скажу. Да иди же, Эмма.

Мартышка, согнувшись, пролезла под лестницу, увидела чью-то спину и разочарованно сказала:

– Пойдем отсюда, я знаю другое место!

И они убежали.

Что, что она хотела сказать? Может быть, Клавдия Петровна про синяки рассказала? Зоя покраснела и сжала кулаки. Теперь все будут смеяться над ней: «Битая! Битая!» Ведь мама только шлепнула тихонько Эмму, и то ее Ида задразнила до слез.

С бьющимся сердцем Зоя вышла из-под лестницы. Сорока и Тоня Софронова, которую все звали Софрончиком, валялись на диване. Они перешептывались и звонко смеялись, но, увидя Зою, затихли. Когда она отвернулась, ей показалось, что обе насмешливо посмотрели на ее спину.

«Знают! – в отчаянии решила Зоя. – Вредная Клавдия Петровна все рассказала».

Зою давно искала няня Феня.

– Пойдем в дежурку, температуру мерить.

Феня привела Зою в светлую комнату. Все здесь сверкало белизной: стены, стол, занавеси, шкафы с лекарствами, весы для взвешивания. В дежурке распоряжалась «противная» Клавдия Петровна. Зоя, насупившись, хмуро взяла термометр. В комнату то и дело входили ребята с просьбами и жалобами.

– Клавдия Петровна, у меня голова болит.

– У меня нос не дышит.

– Дайте, пожалуйста, кусочек ватки.

– А мне мазелину для рук.

Пришли «кашлюны» за анисовыми каплями, которые всем очень нравились. Притворщики старательно кашляли и даже хватались за грудь, но Клавдия Петровна бесцеремонно выпроводила их за дверь.

– Идите, идите, – сказала она. – Сегодня ночью няня Феня последит, как вы кашляете.

Потом пришли ребята на кварц. На глаза им Клавдия Петровна надела черные очки и посадила перед аппаратом. Запахло приятной свежестью, как после грозы.

Скрипнула дверь, и в дежурку вошел длинный мальчик с кислым лицом. Он держался за живот и хныкал:

– У меня живот болит, Клавдия Петровна, и потом вот тут, тут и тут.

Он тыкал в грудь, бока и подмышки.

– Я не пойду вечером гулять.

Девочки, сидевшие в ожидании кварца, громко фыркнули.

– Притворяетесь? – ядовито спросила бойкая толстушка из четвертого класса.

– Просто он гулять не хочет.

Ему дали градусник. Он гримасничал и корчился, будто от нестерпимой боли, поглаживая то бок, то живот. Зоя с ненавистью посмотрела на этого кривляку.

– Температура нормальная, – сказала Клавдия Петровна. – Ну, где у тебя болит?

– И тут, и вот тут, и даже тут, – захныкал мальчишка. – Можно, я не пойду гулять?

– Ложись в постель и грелку на живот.

– Зачем в постель? – испугался больной. – У меня не сильно болит.

– Обязательно нужно лечь, – строго сказала сестра.

– Кла-авдя Петровна! Мне уж лучше стало, правда лучше. Можно, я не лягу, а на биллиарде поиграю?

– Ложись без разговоров!

– У меня ничего не болит, – выпалил он в отчаянии, – просто я гулять не хочу.

– Как же так? Значит, обманывал? Хорошо, иди, а потом поговорим.

Сконфуженный обманщик скрылся за дверью.

Клавдия Петровна взяла градусник у Зои.

– Наверное, плохо держала, – сказала она, сжав тонкие губы и поглядывая поверх очков.

Зоя сердито взглянула на нее и вышла из дежурки. «Все ей плохо!»

Глава шестая

Дни шли, а тетя Соня не приезжала.

Девочки шептались, хихикали и замолкали при виде Зои.

Только Сорока, должно быть, жалела Зою. Сегодня перед утренним завтраком она нерешительно подошла было к ней, но не успела заговорить, потому что подскочила ревнивая Эмма.

– Пошли играть в «чи́ндар-мы́ндар»!

Собралась толпа. Трое встали в круг и вытянули руки. Вместо считалки они выкрикивали хором:

 
Чи́ндар-мы́ндар,
Лапупы́ндар!
Лапупы́ндар пок!
 

И все вместе повертывали руки то вверх, то вниз ладонями. При слове «пок» все останавливались и тот, у кого рука была повернута иначе, выходил, а на его место становился другой. Последние два водили. Они ловили ребят и «салили».

На этот раз водили Эмма и Лерман. Рыжий Занька помчался, как ветер, но Эмма догнала и «посалила» его. Из-за угла высунулась острая веснущатая мордочка Ивина – Чешуйки. Эмма загляделась, Чешуйка выручил Заньку, и они показали Эмме нос.

Зазвонил звонок на завтрак, ребята побежали в столовую. Зоя, надутая, стояла у стены и отковыривала известку. Ее опять не позвали играть в «чи́ндар-мы́ндар». Она сердито глядела вслед уходившим ребятам.

Сорока оглянулась и вернулась к Зое.

– Пойдем, Зоя.

– Не пойду.

– Не подводи класс.

– Буду подводить, раз никто со мной не водится.

Сорока убежала. Зоя побрела вдоль стены, царапая ногтем побелку.

Из столовой вкусно пахло котлетами. Зоя постояла, потом угрюмо прошла на свое место и, не глядя на ребят, села завтракать.

На дворе совсем рассвело. За ночь намело сугробы, к ели стояли закутанные в белые пушистые шубы. Даже к оранжевым стволам сосен с той стороны, откуда дул ветер, прилип снег. Небо покрылось красными волнистыми полосами.

После завтрака ребята высыпали на утреннюю прогулку в цветных лыжных костюмах. Красные, синие, зеленые фигурки с визгом и хохотом рассыпались по снегу. Дятел, долбивший корявый ствол, испуганно вспорхнул и перелетел подальше. Вспугнутые вороны поднялись, тяжело хлопая крыльями, и с карканьем расселись на соснах. Вынырнуло солнышко, брызнуло снопом лучей, позолотило школьные окна. Снег заискрился.

– Ура, ура! – заорал Занька и нырнул в сугроб.

– Федя! – в ужасе закричала Марья Павловна, увидя торчавшие ноги.

А он уже вскочил, весь в снегу, отряхнулся и с разбегу прыгнул на спину щупленькому Чешуйке. Снова оба окунулись в снег.

Что за утро! Радостное, солнечное, морозное! Школу тесно обступил дремучий запушенный лес. Только с одной стороны сквозь прорубленную просеку виднелись маленькие домики. В хлевах мычали поселковые коровы, скрипели отворявшиеся ворота, пахло смолистым дымом. Ребята из поселка вприпрыжку бежали в свою школу. Они подбегали к забору, махали руками, перекликались с лесношкольцами.

– Эй, Занька! Когда на коньках будете кататься?

Занька вскочил на забор.

– Не знаю. Приходи сегодня вечером к забору, я тебе что-то покажу!

Жаль, что приятелям из поселка нельзя притти в школу. Тетя Соня боится всякой заразы, ей всюду чудятся микробы, поэтому дружба с поселковыми ребятами поддерживается тайком, когда отвернутся педагоги.

– Ну какие тут микробы могут быть? – насмешливо спрашивает приятель за забором, протягивая Заньке свежевыстроганный брусок.

Занька осмотрел подарок, кивнул головой, но все-таки поплевал на него и вытер о пальто. Так спокойнее.

– Отойдите, отойдите от забора, – волновались педагоги.

– Прощай, Занька, я побегу. Ты мне вырежь из «Пионерки» про стратостат.

Приятели расстались.

Зоя стояла около кухни в стороне от ребят и сердито поддавала валенком пушистый снег. Живой уголок был заперт на ключ, а изобретатель куда-то исчез. Бедный Мик! Его давно уже пора поить молочком.

Зоя сердито жмурилась. Все ее раздражало: и сверкающий снег, на который больно смотреть, и ребячий веселый визг. «Противный изобретатель! Из-за него Мик голодный!»

– Го-олубева, Го-олубева! – донесся крик издалека.

Черненькая фигурка вынырнула из-за деревьев.

Зоя неохотно повернулась и узнала голос Печеньки. Она со всех ног бросилась на зов. У изобретателя по грязным щекам текли слезы, а выпяченные губы вздрагивали.

– Мик, Мик! – всхлипнул он жалобно и потащил испуганную Зою в уголок. – Мик задушился! Я оди-ин ни-и-как не могу!

Они ураганом влетели в дверь. Котенок просунул голову в клетку морской свинки и застрял. Его маленькая пушистая головка безжизненно свесилась, тельце вздрагивало.

– Проталкивай голову, а я прутья раздвину, – сказал взволнованный изобретатель.

Дрожащая Зоя вытащила головку котенка, потрясла, и глазки открылись.

– Жив, жив!

Оба заметались. Печенька без шапки пустился на кухню за теплым молоком. Он вернулся, расплескав полстакана.

– Ну куда ты полез? Куда, дурья голова? – радостно говорил он Мику. – Понимаешь, Голубева, как я испугался! Лежит и не дышит.

На его запачканном лице размазались слезы, темные круглые, как смородинки, глаза радостно сверкали, а в жестких волосах застряли соломинки. Зоя судорожно вздыхала, прижимая Мика. Если бы Печенька не пришел во-время!

Мик заснул. Они уложили его в гнездышко и закутали ватой.

– Ой! – закричал вдруг Печенька. – Смотри-ка, смотри, крысята!

Под белой крысой шевелились розовые комочки.

– Ведь они замерзнут, – сказал озабоченный Печенька. – Бежим за соломой!

– А куда? – спросила Зоя.

– В свинарник. Там мно-ого!

Они побежали.

Крысят закутали соломой, крыса легла рядом. Она ничуть не боялась изобретателя. Сегодня никто из ребят не заглянул в живой уголок. Пришлось дать молока морским свинкам, нарезать моркови и капусты для кроликов. И только после того, как Зоя накормила птиц, оба вспомнили об уроках.

Торопливо попрощавшись с Миком, они помчались в класс.

Урок начался. Зоя надула губы и рванула дверь. За ней вошел сконфуженный изобретатель с грязными руками и с соломой в волосах.

– Здравствуйте, – ехидно сказала Марья Павловна. – Хорошо ли гуляли?

Ребята зафыркали.

– Они, наверное, на помойке дохлых крыс разыскивали! – крикнул Занька.

Печенька испуганно затоптался.

– Понимаете, в живом уголке крыса окрысилась, – начал он скороговоркой, сильно волнуясь. – Ну и, понимаете, холодно, крысята голые. Мы за соломой в свинарник бегали, а то бы они все померзли.

– Сколько штук, Печенька? – заволновались ребята. – Какие они? Красные? С хвостами?

– Ну хорошо, хорошо, – сказала Марья Павловна, чуть заметно улыбнувшись, – в перемену сбегаете. Берите задачники.

Занька вертелся, как на иголках. Маленькие крысята не давали ему покоя. Скорей бы перемена!

Примеры он решил, переписал кое-как и закрыл тетрадь, чтобы не увидела Марья Павловна. Только эта хитрая Марья Павловна все равно догадалась.

– Ты что, Федя Занин, вертишься?

– Я уж все сделал.

– Покажи тетрадь.

– Да я сделал.

– Покажи, как сделал.

Он неохотно раскрыл тетрадь. Глаза у Марьи Павловны стали круглыми и лицо покрылось розовыми пятнами.

– Что это такое? – спросила она тихим, взволнованным голосом, указывая на кляксы. – Что это за мазня?

– Примеры, – сконфуженно буркнул Занька.

Ребята подняли головы, а Подколзин вытянул шею, как гусак. Зоя со злорадством смотрела на Занина: «Ага, попался, форсун!»

Прозвенел звонок. Марья Павловна перелистала тетрадь. Занька сидел красный, как помидор.

– Вот как ты учишься, – строго сказала учительница. – То отлично, то плохо. А все от лени, от невнимания. Что поставить за такую работу? Плохо!

– Очень, очень плохо! – захихикал Подколзин.

У Заньки передернулся рот. Он быстро обернулся в его сторону.

– Ладно, ладно, Спичка, дождешься! – зашипел он и показал из-под парты кулак. – Тоже товарищ!

Он закипал от досады, как чайник на примусе. Парта под ним заскрипела. Карие глаза сверкали, а от промокашки остались жалкие клочья.

Ребята побежали к крысятам. Занька сидел, сердито насупившись. Миша Санитар просунул в дверь худое, зеленое лицо с густыми черными бровями и таинственно зашептал:

– Занька, Зань, иди скорей.

Занька досадливо мотнул головой.

– Да иди скорей, чудило, а то поздно будет.

Занька не выдержал и побежал к крысам.