Текст книги "Иосип Броз Тито"

Автор книги: Евгений Матонин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)

ТИТО ПРОТИВ СТАЛИНА

Зима 1948 года: первые заморозки

Первым раундом переговоров Джиласа со Сталиным Тито остался доволен. Он был настолько окрылен согласием Сталина признать югославские интересы в Албании, что уже 19 января совершил шаг, который во многом и оказался для него роковым.

Тито обратился к албанскому лидеру Энверу Ходже с предложением создать в районе албанского города Корча югославскую военную базу и разместить там дивизию югославской армии. Необходимость такого шага Тито видел в защите Албании от «греческих монархо-фашистов при поддержке англо-американцев». 20 января Ходжа с идеей Тито согласился.

В эти дни произошло еще одно событие, которое подтолкнуло развитие конфликта.

17 января, возвращаясь поездом из Бухареста, где был подписан договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Болгарией и Румынией, болгарский руководитель Георгий Димитров отвечал на вопросы журналистов. Спросили его и о возможном создании федерации восточноевропейских стран. Димитров ответил, что когда этот вопрос созреет, то народы «Румынии, Болгарии, Югославии, Албании, Чехословакии, Польши, Венгрии и Греции – запомните, и Греции! – его решат».

Слова Димитрова наделали много шума. Получалось, что он как бы раскрывал планы Москвы и ее союзников в отношении Греции, где еще шла гражданская война. На Западе поднялась шумиха по поводу «агрессивных планов Москвы».

Сталин был вне себя. «Трудно понять, – раздраженно писал он Димитрову, – что побудило Вас сделать такие неосторожные и непродуманные заявления» [305]305
  Цит. по: Dedijer V.Novi prilozi za biografiju Josipa Broza Tita. Beograd, 1980. T. 3. S. 309.


[Закрыть].28 января «Правда» уже открыто осудила заявление Димитрова, назвав идею федерации и таможенного союза «проблематической и надуманной» [306]306
  Правда. 28.01.1948.


[Закрыть]. Копию этой телеграммы Сталин распорядился послать Тито. 4 февраля – опять-таки Димитрову и Тито – были направлены телеграммы, разъясняющие, почему Москва считает заявления болгарского руководителя «вредными».

Тито был полностью согласен со Сталиным. 19 января Джилас в Москве получил шифровку Ранковича из Белграда. «Товарищ маршал, – писал Ранкович, – поручает тебе попросить их (советских руководителей. – Е. М.)повлиять на болгарских товарищей, чтобы те были осторожнее, делая заявления. Особенно мы имеем в виду последнее заявление Димитрова в Румынии о Греции, о федерации восточноевропейских народов и о роли болгаро-югославского пакта. На основании его заявлений о Греции американцы и греческая реакция могут попытаться свалить вину (за гражданскую войну в Греции. – Е. М.)на страны – соседей Греции. Вообще, такие заявления вредны, и могут подумать, что это является и нашей позицией» [307]307
  Цит. по: Гибианский Л.У начала советско-югославского конфликта// Рабочий класс и современный мир. 1990. № 2.


[Закрыть].

Таким образом, позиции Сталина и Тито по вопросу создания «Восточноевропейской федерации» сначала совпадали. И казалось, что на фоне критики такого заслуженного в коммунистическом мире человека, как Димитров, доверие «вождя народов» к Тито высоко как никогда.

Однако Джиласа в Москве не оставляли странные ощущения – как будто в советско-югославских отношениях происходит что-то не то. Состоялась, например, встреча с министром вооруженных сил СССР Булганиным, который пообещал рассмотреть просьбу югославов о поставке советской военной техники. Однако переговоры вдруг начали затягиваться. Ничем не закончились и переговоры с министром внешней торговли СССР Микояном. «Было ясно, – констатирует Джилас, – что колеса советской машины заторможены в югославском направлении». Он утверждал, что в это время в гостиничных номерах еще и установили прослушивающую аппаратуру [308]308
  Джилас М.Лицо тоталитаризма. М., 1992. С. 118.


[Закрыть].

Ни Джилас, ни даже Тито не знали, что к Сталину из Белграда поступила информация, которая привела «вождя народов» в еще большее раздражение, чем заявления Димитрова – о планах югославов создать военную базу в Албании.

Тито принял это решение, не поставив в известность Москву. Советский посол в Белграде Лаврентьев узнал о нем из собственных источников и уже 21 января направил в Центр соответствующее донесение. Лаврентьев особо подчеркивал, что «все вопросы, относящиеся к этим албано-югославским переговорам, решались и решаются без участия советских военных советников при югославской армии» [309]309
  Цит. по: Гиренко Ю.Сталин – Тито. М., 1991. С. 334.


[Закрыть]. Другими словами, «младшие братья» Советского Союза говорили и делали что хотели, не согласовывая свои поступки с Москвой.

29 января Тито сообщили, что Лаврентьев просит срочно его принять. Он заявил, что Москва обеспокоена тем, что вступление югославских войск в Албанию может быть использовано «англосаксами» для военного вмешательства под предлогом «защиты независимости Албании».

Тито подтвердил, что договоренность о введении югославской дивизии в Албанию достигнута с Энвером Ходжей. По его мнению, «нужно дать понять греческим монархистам, что Югославия будет серьезно защищать Албанию» в случае нападения на нее греков при поддержке англичан.

Он попросил Лаврентьева сообщить в Москву, что не разделяет опасений советских товарищей, но пока приостановит отправку дивизии в Албанию, а если Советский Союз сочтет, что это нецелесообразно, то Югославия последует его рекомендации. Тито в полушутливом тоне заметил, что если все же Греция захватит Южную Албанию, то «Югославия вместе с Советским Союзом будет расхлебывать эту кашу» [310]310
  Бухаркин Н., Гибианский Л.Первые шаги конфликта // Рабочий класс и современный мир. 1990. № 5.


[Закрыть]. Но его объяснений Москва как будто и не услышала.

1 февраля Лаврентьев передал Тито новое послание из Москвы за подписью Молотова. Оно было написано уже совсем другим языком.

«Товарищу Тито.

Из Вашей беседы с т. Лаврентьевым видно, что Вы считаете нормальным такое положение, когда Югославия, имея договор о взаимопомощи с СССР, считает возможным не только не консультироваться с СССР о посылке своих войск в Албанию, но и даже просто информировать СССР об этом в последующем порядке. К Вашему сведению сообщаю, что Совпра (советское правительство. – Е. М.)совершенно случайно узнало о решении югославского правительства относительно посылки Ваших войск в Албанию из частных бесед советских представителей с албанскими работниками. СССР считает такой порядок ненормальным. Но если Вы считаете такой порядок нормальным, то я должен заявить по поручению Правительства СССР, что СССР не может согласиться с тем, чтобы его ставили перед свершившимся фактом. И, конечно, понятно, что СССР, как союзник Югославии, не может нести ответственность за последствия такого рода действий, совершаемых югославским правительством без консультаций и даже без ведома Советского правительства.

Тов. Лаврентьев сообщил нам, что Вы задержали посылку югославских войск в Албанию, что мы принимаем к сведению. Однако, как видно, между нашими правительствами имеются серьезные разногласия в понимании взаимоотношений между нашими странами, связанными между собой союзническими обязательствами. Во избежание недоразумений следовало бы эти разногласия так или иначе исчерпать. Молотов» [311]311
  Цит. по: Гиренко Ю.Сталин – Тито. М., 1991. С. 334.


[Закрыть].

Резкий и обвинительный тон письма неприятно поразил Тито. Лаврентьев сообщал, что Тито прочитал послание дважды и, «необычайно взволнованный, сказал, что не ожидал, что Советское правительство придает этому делу такое значение. Он признает, что была допущена ошибка» и что впредь всегда будут проводиться консультации с Советским Союзом по внешнеполитическим вопросам. Тито заявил, что югославская дивизия не будет введена в Албанию и что в этой ошибке виновен он, Тито, как главнокомандующий. В конце беседы Тито заметил, что не согласен с Молотовым в том, что между правительствами двух стран существуют серьезные разногласия и что это был единственный случай, когда Югославия не согласовала своих действий с Советским Союзом. На это Лаврентьев возразил, что в прошлом году Югославия вопреки рекомендациям Москвы заключила договор о сотрудничестве с Болгарией, и это произошло еще до вступления в силу мирного договора с этой страной. «На это, – отмечает советский посол в своем донесении, – Тито ничего не ответил» [312]312
  Там же. С. 337–338.


[Закрыть].

Тито снова признал свои ошибки, но Сталина это уже не интересовало.

2 февраля Лаврентьев передал Тито новое послание из Москвы. «Мы считаем, что у нас с Вами имеются серьезные разногласия по внешнеполитическим вопросам… – говорилось в нем. – Просим прислать в Москву двух-трех ответственных представителей югославского правительства для обмена мнениями. Приглашены также представители болгарского правительства. Срок приезда не позже 8–10 февраля. Сообщите Ваше мнение. Молотов» [313]313
  Там же. С. 339.


[Закрыть].

Очевидно, что Сталин вызывал к себе «на ковер» не просто каких-то «ответственных представителей», а самого Тито. Тем более что болгарскую делегацию возглавил Димитров – несмотря на болезнь, он не осмелился не поехать в Москву. А вот Тито поступил иначе. Он остался в Белграде, сославшись как раз на плохое самочувствие. Это, по мнению Джиласа, говорило о существующем взаимном недоверии [314]314
  Джилас М.Лицо тоталитаризма. М., 1992. С. 122.


[Закрыть]. Тито помнил о судьбе своего предшественника Милана Горкича, который приехал в Москву в 1937 году и больше оттуда никогда не вернулся.

Югославию на встрече у Сталина представляли Эдвард Кардель, тогдашний глава правительства Хорватии Владимир Бакарич и присоединившийся к ним в Москве Джилас. О встрече можно составить представление по воспоминаниям ее участников с югославской стороны – Джиласа и Карделя [315]315
  Там же. С. 124–132; Dedijer V.Novi prilozi za biografiju Josipa Broza Tita. Beograd, 1980. T. 3. S. 123, 288–299, 311–317; Kardelj E.Borba za priznanje i nezavisnost nove Jugoslavilje: Sećanja. Beograd, Ljubljana, 1980. S. 111–120.


[Закрыть], а также по записям в «Дневнике» Димитрова, который много лет вел лидер болгарских коммунистов [316]316
  Марьина В. Г.Димитров и Кремлевские вожди. 1934–1948 гг. // Международный исторический журнал. 2000. № 12.


[Закрыть]. С советской стороны, по некоторым данным, запись беседы вел зам главы советского МИДа Зорин, но она до недавнего времени оставалась еще нерассекреченной.

Вот как описывает начало встречи Джилас.

Около девяти вечера 10 февраля их посадили в автомобиль и отвезли в Кремль. Там минут пятнадцать югославы ждали болгарскую делегацию. Когда она приехала, их всех сразу повели к Сталину. Встреча в кремлевском кабинете Сталина началась примерно в 9.15 вечера.

Кроме него самого с советской стороны присутствовали Молотов, Маленков, Жданов, Суслов и заместитель министра иностранных дел Зорин. Первым слово взял Молотов, который заявил, что возникли серьезные разногласия между СССР, с одной стороны, и Болгарией и Югославией – с другой. И стал пояснять какие.

Тут вмешался Сталин, до этого молча рисовавший что-то в своем блокноте. «Товарищ Димитров слишком увлекается на пресс-конференциях, – сказал он. – А все, что говорит он, что говорит Тито, за границей воспринимают, как будто это сказано с нашего ведома». Димитров оправдывался, но Сталин его все время перебивал, все больше и больше распаляясь. «Да, но вы не посоветовались с нами! – воскликнул он. – Мы о ваших отношениях узнаем из газет! Болтаете, как бабы на перекрестке, все что взбредет вам в голову, а журналисты подхватывают!» Димитров признал, что они ошиблись, но добавил, что на этих ошибках они учатся. Сталина это нисколько не смягчило: «Учитесь! Занимаетесь пятьдесят лет политикой и исправляете ошибки! Тут дело не в ошибках, а в позиции, отличающейся от нашей!»

Джилас в этот момент посмотрел на Димитрова и увидел, что тот покрылся красными пятнами. Сталин между тем продолжал критиковать болгар, заявив, что федерация между Болгарией и Румынией – это полная чепуха. «Другое дело, – добавил он, – федерация между Югославией, Болгарией и Албанией. Тут существуют исторические и другие связи. Эту федерацию надо создавать чем раньше, тем лучше. Да, чем скорее, тем лучше, если возможно – завтра! Да, завтра, если возможно! Сразу и договоритесь об этом!» Кардель заметил, что работа над югославо-албанской федерацией уже идет. Однако Сталин возразил: «Нет, сначала федерация Югославии и Болгарии, а потом к ним присоединится уже Албания». Потом добавил, что следует создать также федерации Румынии с Венгрией и Польши с Чехословакией.

У Димитрова же этот эпизод изображен так.

Сталин заявил, что «югославы, видимо, боятся, что мы отнимем у них Албанию. Албанию вам следует взять, но умно… Только три федерации возможны и естественны: 1. Югославия и Болгария; 2. Румыния и Венгрия; 3. Польша и Чехословакия. Вот такие федерации возможны и реальны. Конфедерация между ними – это что-то надуманное… Создавайте ее, если хотите, завтра. Это естественно, и мы не имеем ничего против. Мы только против комсомольских методов объединения. Федерацию следует подготовить, чтобы она была приемлема для общественного мнения внутри страны и за границей… Вы тут ошибаетесь. Вам нельзя мешкать с объединением трех стран – Югославии, Болгарии, Албании… Лучше начать с политического объединения и тогда направлять войска в Албанию – тогда это не может служить предлогом для нападения. Было преждевременно создавать федерацию, пока не было договора о мире с Болгарией. Но теперь Болгария нормальное и полноправное государство. Сегодня, по-моему, вам нельзя откладывать этот вопрос – лучше его ускорить…».

Джилас вспоминал, что после этих слов все замолчали. Вероятно, осознавали важность услышанного – ведь «вождь народов» развернул перед ними картину настоящего переустройства Европы. Потом болгары опять попытались оправдываться тем, что проект договора с Румынией они предварительно посылали в Москву, но Сталин в очередной раз набросился на Димитрова: «Ерунда! Вы зарвались, как комсомолец. Вы хотели удивить мир, как будто вы все еще секретарь Коминтерна. Вы и югославы ничего не сообщаете о своих делах. Мы все узнаем на улице – вы ставите нас перед свершившимися фактами!»

В «Дневнике» Димитрова сталинская критика в его адрес описывается очень похоже: «Вы старый политический деятель. О какой ошибке можно говорить? У вас есть другая постановка, хотя, может быть, вы и сами не осознаете это. Нельзя давать интервью так часто. Хотите сказать нечто новое и удивить весь мир! Вы говорите, как будто вы еще Генеральный секретарь Коминтерна и даете интервью коммунистической газете. Вы даете пищу реакционным элементам в Америке для убеждения общественного мнения в том, что Америка не делает ничего особенного, когда создает западный блок, потому что на Балканах имеется не только блок, но и таможенная уния…

Будут говорить: „Вы создаете не только блок, но и объединяете целый ряд государств – против кого?“ Зачем вам нужен подобный блок? Наконец, если хотите объединиться, зачем поднимать такой шум вокруг этого? Вы или неопытные люди, или увлекаетесь, как комсомольцы, которые, как бабочки, летят прямо на пламя. Для чего вам все это нужно? Зачем облегчаете положение наших врагов в Англии, Америке, Франции?»

Джилас отмечал, что до этого момента Сталин в основном метал громы и молнии в адрес болгар. Но вот, наконец, слово получил Кардель. Покраснев и втянув голову в плечи, он сказал, что в целом не видит никаких расхождений в политике между Югославией и СССР. Однако Сталин грубо прервал и его: «Ерунда! Расхождения есть, и глубокие! Что вы скажете насчет Албании? Вы вообще не проконсультировались с нами в отношении ввода своих войск в Албанию!»

У Димитрова эти слова Сталина выглядят следующим образом: «Если Тито вводит туда дивизию или только полк, это не ускользнет от внимания Америки и Англии. Они начнут кричать, что Албания оккупирована. Разве Албания официально обращалась к Югославии за помощью? И тогда эти мерзавцы из Англии и Америки явятся в роли защитников албанской независимости… Югославия будет представлена как страна, которая оккупирует другую независимую страну. И тогда, безусловно, возможна военная интервенция. Американские корабли, базы стоят. Это будет самая удобная и благородная позиция для Америки. Когда начинаешь войну, надо строить фронт, как выгодно тебе, а тут просто подставили свою спину, чтобы она была бита американцами».

Кардель, по словам Джиласа, сказал, что югославы всегда советуются с Москвой, но Сталин опять прервал его: «Неправда! Вы вообще не советуетесь! Это у вас не ошибка, а принцип – да, принцип!»

Потом Сталин перешел к Греции. «Верите ли вы в успех восстания в Греции?» – спросил он у Карделя. Кардель начал говорить, что если не усилится иностранная интервенция и если не будут допущены крупные политические ошибки, то… Но Сталин снова прервал его: «Если, если! Нет у них никаких шансов на успех. Вы думаете, что Великобритания и Соединенные Штаты – самая мощная держава в мире – допустят разрыв своих транспортных артерий в Средиземном море! Ерунда! А у нас флота нет. Восстание в Греции надо свернуть как можно скорее».

У Димитрова так описывается этот же момент встречи: «Сталин: В Греции они хотят иметь базу и не пожалеют средств, чтобы сохранить там такое правительство, которое их слушается. Это большой международный вопрос. Если свернуть партизанское движение, не будет повода напасть на вас. Не так легко начать сегодня войну, если у них не будет такого повода, что вы организуете в Греции гражданскую войну. Если вы убеждены, что партизаны имеют шансы на победу, это – другой вопрос. Но я сомневаюсь в этом» [317]317
  Марьина В. Г.Димитров и Кремлевские вожди. 1934–1948 гг. // Международный исторический журнал. 2000. № 12.


[Закрыть].

Димитров заговорил об экономических отношениях с Советским Союзом, но Сталин его снова прервал: «Об этом мы будем говорить с совместным болгаро-югославским правительством». Правда, в конце разговора он вроде бы попытался смягчить напряжение: «Мы, ученики Ленина, тоже часто расходились во мнениях с самим Лениным, даже ссорились по некоторым вопросам, но потом – всё, подискутировали, определили точки зрения – и шли дальше». На этом встреча закончилась.

На следующий день Молотов пригласил Карделя в Кремль для подписания соглашения о консультациях между СССР и Югославией по внешнеполитическим вопросам. Он положил на стол два экземпляра документа в синих папках и сухо сказал: «Подпишите». Кардель был настолько подавлен всем происшедшим, что подписал соглашение неправильно – поставил свою подпись на том месте, где должна была стоять подпись Молотова. Потом ему пришлось повторить эту процедуру.

Кардель сообщил Молотову, что Тито готов приехать в Москву в марте или апреле – для того чтобы устранить разногласия по вопросу об Албании [318]318
  Новая и новейшая история. 1996. № 2. С.101.


[Закрыть]. Молотов, посоветовавшись со Сталиным, сказал, что Сталин к идее приезда Тито отнесся положительно [319]319
  Восточная Европа в документах российских архивов. 1944–1953. М.; Новосибирск, 1997. Т. 1.С.756


[Закрыть]. Димитров записал в своем «Дневнике»: «Обедали в Мещерино с югославскими товарищами. Договорились, что ЦК-югославский и ЦК-болгарский изучат сразу вопрос об ускоренном объединении Болгарии и Югославии в единую федерацию» [320]320
  Марьина В. Г.Димитров и Кремлевские вожди. 1934–1948 гг. // Международный исторический журнал. 2000. № 12.


[Закрыть]. Через три-четыре дня после кремлевского разговора югославская делегация вылетела в Белград. По словам Джиласа, «на заре нас отвезли на Внуковский аэродром и без всяких почестей пихнули в самолет» [321]321
  Джилас М.Лицо тоталитаризма. М., 1992. С. 133.


[Закрыть].

Что на самом деле двигало Сталиным, когда он в феврале 1948 года разворачивал перед ошеломленными болгарами и югославами картину переустройства Европы? Возможно, он не случайно настаивал на скорейшем создании именно югославо-болгарской федерации. Эти страны возглавляли два самых влиятельных и известных лидера – Тито и Димитров. Объединение Югославии и Болгарии могло бы существенно усилить контроль Москвы над ними. Но это, разумеется, лишь одна из версий.

После разговора у Сталина Джилас сказал, что придется, наверное, создавать федерацию с Болгарией, однако Кардель ему возразил: «Такая федерация помогла бы Сталину забросить к нам троянского коня, после чего он убрал бы Тито, а затем и наш ЦК». Впрочем, отправив в Белград телеграмму, они закончили ее такими словами: «Не следует упускать из виду, что товарищ Сталин испытывает любовь ко всему ЦК КПЮ, особенно к товарищу Тито».

12 февраля 1948 года, когда югославы еще находились в Москве, французская газета «Фигаро» напечатала сообщение своего корреспондента из Бухареста: «Румынские рабочие снимают со стены портрет Тито».

В это время к Тито зашел его будущий биограф Владимир Дедиер. «Ты знаешь, что происходит в Румынии? – спросил его Тито. – Они приказали снять все мои портреты. Ты, наверное, уже читал об этом в сообщениях иностранных агентств?» Как вспоминал Дедиер, его удивила серьезность, с какой Тито сказал это. Сам он читал об этих событиях, но считал, что это очередная журналистская «утка».

Тито затянулся сигаретой. «Какое прекрасное было время во время войны, в дни Пятого наступления, когда мы были окружены немцами со всех сторон, – сказал он. – Тогда мы знали что предоставлены сами себе, и пробивались, как могли и как умели… А сейчас… Когда есть все условия нам помочь, русские нам вставляют палки в колеса…» [322]322
  Dedijer V.Novi prilozi za biografiju Josipa Broza Tita. Beograd, 1980. T. 3. S. 259–260.


[Закрыть]

«Посмотрим, что будет дальше, – добавил он, помолчав. – В Москве сейчас Кардель, Джилас и Бакарич». – «Разве они не обсуждают там вопросы военной помощи и инвестиции в нашу военную промышленность?» – спросил Дедиер. «Не только это. Речь идет о гораздо более серьезных вещах», – заметил Тито [323]323
  Ibid. S. 592.


[Закрыть].

Странные происшествия тем временем продолжались. 28 февраля на приеме в Тиране по случаю 30-й годовщины Советской армии поверенный в делах СССР в Албании Гагаринов произнес тост: «За товарища Тито, если он работает на укрепление сил и единства демократического блока». Югославский посол тут же заявил, что за здоровье товарища Тито можно выпить и без всяких оговорок. В Белграде Кардель выразил по этому поводу недоумение советскому послу Лаврентьеву.

Две недели после возвращения югославской делегации из Москвы Тито пытался понять, что происходит. Только 1 марта 1948 года в резиденции Тито в Белграде состоялось расширенное заседание политбюро ЦК КПЮ. «Наши отношения с Советским Союзом в последнее время зашли в тупик», – констатировал он, открывая его.

Тито сказал, что русские выступают за немедленное создание югославо-болгарской федерации, однако он лично сейчас против этого. «Русские оказывают на нас экономическое давление», – заявил Тито, призвав «выдержать это давление», потому что «здесь речь идет о независимости нашей страны».

Потом слово взял Кардель. Он отметил, что Сталин говорил с ними «грубо, как с комсомольцами», и что русские с помощью создания федерации хотят усилить свое влияние на Югославию. После небольшой дискуссии Тито спросил: «Считает ли кто-то из товарищей, что существуют разногласия во внешней политике?» Видимо, руки не поднял никто, и маршал констатировал: «Нет».

Затем выступили Кардель, Джилас, Вукманович-Темпо, Борис Кидрич, Ранкович, Коча Попович. Итоги обсуждения подвел Тито, сказав, что время для создания федерации сейчас не самое лучшее, потому что югославы создали свою федерацию в ходе войны и нужно еще много работать над ее укреплением. К тому же, заметил он, «Болгария – нищая страна, они должны выплатить грекам 45 миллионов репараций». Болгары форсируют создание федерации, но экономические условия для этого, по словам Тито, еще не созрели, и «мы бы себя обременили». Более того, заметил Тито, «в идеологическом плане они (болгары. – Е. М.)отличаются от нас, – сказал он. – Это был бы троянский конь в нашей партии».

«Было бы ошибочно соблюдать коммунистическую дисциплину, если это вредит какой-либо новой концепции, – продолжал он. – …Мы не пешки на шахматной доске. Пока не прояснится, пока не выкристаллизуется вся ситуация, федерация неосуществима» [324]324
  Dedijer V.Novi prilozi za biografiju Josipa Broza Tita. Beograd, 1980. T. 3. S. 304–306.


[Закрыть].

Как рассказывал Джилас автору, Тито внес предложение о своей отставке. Все бурно запротестовали. Отставка не состоялась. Отмолчался только Сретен Жуйович (партийный псевдоним – «Черный»), Если все было именно так, то дальше станет понятно, почему он молчал.

Заседание 1 марта имело историческое значение. Если болгары во главе с Георгием Димитровым полностью подчинились Сталину и на 40 ближайших лет Болгария превратилась в самого тихого и послушного сателлита Москвы, то Югославия пошла другим путем. Но, несмотря на то что югославы совещались в обстановке строгой секретности, все подробности заседания вскоре стали известны Сталину.

В истории конфликта Тито со Сталиным не последнюю роль сыграли два человека, от которых на первый взгляд не зависело принятие никаких стратегических решений.

Во-первых, это тот самый Сретен Жуйович, «Черный», который, по рассказу Джиласа, отмалчивался, когда все бурно убеждали Тито не уходить в отставку. Старый революционер, член руководства КПЮ еще при Милане Горкиче и единственный человек из «старого» состава ЦК, которого Тито в 1938 году включил в сформированное им новое политбюро. Во время войны – один из организаторов восстания в Сербии, член Верховного штаба НОАЮ. После войны – министр финансов и генеральный секретарь Народного фронта. Имел звание генерал-полковника югославской армии, югославские и советские награды.

После войны Жуйович начал поддерживать тесные связи с советскими представителями в Югославии и информировать их о том, что происходит в югославском руководстве. Сначала это казалось вполне естественным. Но, когда отношения между Москвой и Белградом стали осложняться, такое поведение выглядело уже совсем по-другому.

На следующий день после заседания у Тито Жуйович пришел к советскому послу в Белграде Анатолию Лаврентьеву. Это – второй человек, который сыграл немалую роль в развязывании конфликта. Он и раньше указывал Москве на «недружественные» поступки Тито, а с марта 1948 года для него наступил поистине «звездный час».

Со слов Жуйовича Лаврентьев составил срочную телеграмму в Москву. В отличие от лаконичного и сухого югославского отчета о заседании у Тито, она написана гораздо более красочно и вместе с тем гораздо более пристрастно.

Например, если Тито говорил, что совершил ошибку, не информировав заранее Москву о намерении послать дивизию в Албанию, то в телеграмме Лаврентьева указывалось, что он сейчас уже «не уверен, нужно ли было вообще уведомлять Советский Союз по этому вопросу». Слова Тито об экономических трениях с Москвой звучали так: «Оказывается, Советский Союз хочет экономически захватить Югославию. Он (Тито. – Е. М.)и раньше думал, что Советский Союз хочет захватить руководящую роль в Югославии, хотя об этом ни с кем не говорил» [325]325
  Цит. по: Гиренко Ю.Сталин – Тито. М., 1991. С. 348.


[Закрыть]. Как отмечал Лаврентьев, у Жуйовича осталось ощущение, будто Тито боится, как бы кто-нибудь не отобрал у него власть и в какой-либо степени не ущемил его авторитет [326]326
  Там же. С. 350.


[Закрыть]. Текст этой депеши представляет собой не просто «информацию к размышлению», а фактически подводит тех, кто ее будет читать в Москве, к выводу: у власти в Белграде стоят люди, которым ни в коем случае нельзя доверять. И если раньше предупреждения Лаврентьева о «недружелюбном» поведении Тито не вызывали ответной реакции в Москве, то теперь все резко изменилось.

7 марта Молотов поручил Лаврентьеву сообщить Жуйовичу, что «ЦК нашей партии благодарит т. Жуйовича, считая, что он делает хорошее дело как для Советского Союза, так и для народа Югославии, разоблачая мнимых друзей Советского Союза из югославского ЦК».

Лаврентьев продолжал передавать информацию. Его главным источником по-прежнему оставался Жуйович. Он, например, советовал Москве через посла, как эффективнее всего «разоблачить» Тито. Лучше всего, по его мнению, было бы поставить вопрос о присоединении Югославии к СССР, и Тито не смог бы отклонить это предложение, «не разоблачив себя». Но такую идею не позволяет осуществить международная обстановка, поэтому, считал Жуйович, может быть, лучше пригласить его и югославскую делегацию в Москву для открытого разговора. Если они будут отрекаться, тогда Жуйович согласен выступить с разоблачениями Тито.

Сам Жуйович признался, что у него бродят даже такие мысли: «Уж не договорились ли между собой Тито и англо-американцы…» Чуть позже он сообщал, что «Тито и другие вынашивают мысль своего теоретического обоснования построения социализма новым путем и что Югославия является примером такого развития. Поэтому проявляется стремление оторваться от Советского Союза, а также проявляется настроение охаивания положения в СССР» [327]327
  Цит. по: Гиренко Ю.Сталин – Тито. М., 1991. С. 353–356.


[Закрыть].

Югославы понятия не имели, что все их секретные обсуждения известны Москве. Это видно по встрече Тито и Лаврентьева, которая состоялась 11 марта. Тито сыпал недоуменными вопросами. Почему СССР отказывается заключить с Югославией торговое соглашение? Что означал странный тост посланника Гагаринова? Почему у советских товарищей не нашла положительного ответа просьба Югославии о строительстве ее военно-морского флота в СССР? Может быть, в СССР чем-то недовольны Югославией? Но ведь даже, заметил Тито, в одной семье бывают неполадки между братьями.

Интересные детали вспоминает тогдашний корреспондент ТАСС в Белграде Л. Латышев: «Сообщения из Белграда тогда печатались в советских газетах практически ежедневно. Интерес к происходящему в Югославии и вокруг нее был огромным. Но в начале 1948 года наши корреспонденции все реже стали появляться в газетах, а потом и вовсе исчезли… В редакции лишь говорили: „Давай присылай информацию“. Я присылал, но положение не менялось» [328]328
  Латышев Л.Жаркое лето 1948 года // Открывая новые страницы… Международные вопросы: события и люди / Сост. Н. В. Попов. М., 1989. С. 129, 130.


[Закрыть].

18 марта раздался первый удар грома. Москва объявила, что отзывает из Югославии всех своих военных и гражданских специалистов – потому что они окружены «недружелюбием». Тито был очень взволнован и попытался доказать, что произошло какое-то недоразумение. Он просил советское правительство «откровенно» сообщить, «в чем здесь дело», и указать на то, что, по его мнению, не соответствует хорошим отношениям между двумя странами [329]329
  Вопросы истории. 1992. № 4, 5. С. 125, 126.


[Закрыть].

Когда Тито писал свое письмо, то не мог знать, что днем раньше, 19 марта, секретарю ЦК Суслову была подана записка «Об антимарксистских установках руководителей Югославии в вопросах внутренней и внешней политики». В ней Тито и его соратники обвинялись в игнорировании марксистско-ленинской теории, проявлении недружелюбного отношения к СССР и ВКП(б), оппортунизме по отношению к кулачеству, переоценке своих достижений строительства социализма, а также в том, что они допускают элементы авантюризма во внешней политике, претендуя на руководящую роль на Балканах и в придунайских странах и отрицают роль СССР как решающей силы лагеря народной демократии и социализма [330]330
  Восточная Европа в документах российских архивов. 1944–1943. М.; Новосибирск, 1997. Т. 1. С. 788, 800.


[Закрыть]. Таким образом, в бой против Тито готовилась вступить «тяжелая идеологическая артиллерия».

Последняя группа гражданских специалистов отправилась в Москву 27 марта. В тот же день Молотов сообщил советскому послу, что в Белград вылетает его помощник Лавров с письмом, «которое вам надлежит немедленно передать по назначению» [331]331
  Цит. по: Гиренко Ю.Сталин – Тито. М., 1991. С. 359.


[Закрыть]. Речь шла о письме Сталина и Молотова Тито и ЦК КПЮ, с которого началась вторая – и гораздо более драматическая – стадия советско-югославского конфликта.