Текст книги "Сеня с планеты Земля (СИ)"

Автор книги: Евгений Синтезов

Соавторы: Виктор Стогнев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава 4

Семён.

Сознание возвращалось частями. Сначала испытал запоздалое недоумение – с какого перепугу Вой вдруг ринулся меня убивать? То, что он поставил себе целью убийство, я понял в первые мгновенья схватки – эти вещи я научился определять быстро и точно – спасибо добрым землянам, были эпизоды в жизни, когда смог почувствовать разницу с обычной дракой.

Очень хорошо, что помню это, значит, я ещё живой. Судя по ощущениям, схватка закончилась, получается, что я снова победил? Не совсем, конечно, победил, только в принципе, но это ж пока.

По логике, вся эта чушь варится у меня в голове, когда сам я лежу в регенерационной капсуле. Ага, в медблок Вою пришлось тащить меня без сознания… или всё-таки дохлого? Тогда получается, что снова победил он. Ох, и темна ж межзвёздная жизнь!

Ну его, смысл этот, раз сознание вернулось, было бы неплохо на радостях немного поспать – делать-то в капсуле всё равно больше нечего. Но как тут уснёшь, если всё тело изнутри сладко тянет, зудит, щекотится, ёкает…

Совсем не как, когда я на работу устраивался. Хорошо-то как было! – наркоз, и до новых встреч. Так не оценил же заботу, неблагодарный, даже возмущался потом! Знал бы, вообще оттуда бы не вылазил, блин. А сейчас уже всё – даже помереть не получится – или Буханка вырубит, или Вой сюда приволочёт.

Впрочем, здесь даже очень неплохо. Во-первых, нет Воя, да и по остальным тоже несильно скучаю. Во-вторых,мышцы растут, наверное, даже сердечная и… э… другие органы. В-третьих, ощущения скорее приятные, радостно-бодрящие, хоть и непривычные, но это опять же временно.

В-четвёртых, при этих ощущениях проходит служебное время, а там и обед скоро. Блин, снова от размышлений жрать захотелось! Так, не отвлекаемся, ведь, в-пятых, только здесь я могу думать о чём угодно так, как мне это нравится… или о ком угодно. Нет, о ком угодно не надо – тут ведь и пальцем не пошевелить, да и большой уже для таких глупостей.

Итак, подумаем, пока никто не мешает, о смысле жизни. Что для меня сейчас самое важное, кроме самой жизни, конечно, и Фары? Зачем Вою потребовалось меня убивать. Он не пугал, не делал вид – именно так это и делается, когда делается всерьёз и на совесть.

Первый вывод из ситуации очевиден – Вою убивать не впервой, причём ему привычно это делать голыми руками. Теперь вспоминаем, что говорил об этом старина Арон?

Что только дилетанты, слабаки убивают «за что-то». Взрослые люди убивают «патамушта». То есть эта сволочь Вой кормил со мной кота, болтал… даже раньше того – когда выпрашивал для кота корм! – он уже тогда собирался меня убить. Да что там собирался – чётко знал, что убьёт. И спокойно мне улыбался – вот как с ним после этого разговаривать?

Спокойно! Он же знал, что Док меня оживит! А я в этом уверенным быть не мог. Значит что? Значит, это была проверка боем – приму ли всерьёз непосредственную угрозу жизни, и как при этом себя поведу. Вроде бы, реагировал нормально, только остаётся неуверенность – вдруг он принимает меня за кого-то другого?

Может, Вой мнительный? Тогда копец просто – будет убивать, пока сам не признаюсь в том, о чём ни сном, ни духом, чего он себе про меня напридумывал. И что делать? Э…

Эврика! Вой сам мне сказал о каких-то своих чудесных имплантах! Типа отключает, чтоб не раздавить меня ненароком, угу. Нужно срочно воткнуть себе такие же или лучше, ну и забыть их как-нибудь случайно отключить.

Без Дока не обойтись, это бы и ладно, но импланты ж требуются не абы какие – с этим помочь сможет только Фара. Если захочет. А мне вот ни в какую не улыбается подлизываться к ней из-за … чего угодно!

Мне бы просто так умудриться ей понравиться хоть чуточку э… блин. Решил же не думать о глупостях! Что-то здесь становится неуютно, да и зуд слабеет – не пора ли мне наружу?

***

Я верно угадал – всего лишь через пару секунд хватка мед-агрегата на моём теле ослабла, крышка открылась, и в голове зазвучал радостный Буханкин голосок.

– Сёма, по данным медицинского комплекса вы вновь готовы к исполнению служебных обязанностей и выполнению программы адаптации!

– Гляди-ка, живой! – очень правдоподобно удивился Док, – а Вой за тебя переживал!

Я без посторонней помощи спокойно покинул аппарат. Док закрыл крышку, на ней загорелись красным неизвестные мне символы.

Я обратил на это внимание. – Ну, надо же – табло! Может, там и кнопки есть?

– А хрен их знает, – легко согласился Док, – может и есть.

Сразу не найдя, что на это сказать, я потянул с кушетки комбез, достал из нагрудного кармана шоколадку. – На вот, с изюмом. Только изюм, кажись, отдельно уже, благодаря Вою. Хотел же сразу вернуть, так он не дал – очень ему, видать, не терпелось меня прикончить.

– Вернуть? – Док выразил голосом удивление пополам с презрением, – ты у меня ничего не отнимал.

Я залез в комбез, присел на кушетку, – да ладно тебе! Чаю у тебя, конечно, нет?

– Извини, – Док обернулся к шкафу с мед-прибамбасами, – только зелёный. Пойдёт?

Смог только слабо пролепетать. – Ну не ху…

Он вынул из шкафа самый настоящий электрический чайник! – Я себе как-то раз в гильдии заказал через Чифа.

Подошёл к раковине, набирая воду, продолжил рассказывать. – Мы так же оказались в Солнечной системе по делам. А я хоть без контракта тут, боссы иногда поощряют по заслугам – спросили, что заказать, чтоб мне привезли с Земли. Чёрт попутал попросить чаю!

– Почему же чёрт? – я с интересом наблюдал, как он, наполнив чайник, поставил на стол, нажал обычную кнопку.

– Во-первых, забыл уточнить, какого чаю – притащили зелёный. – Док поставил рядом с электрическим заварной чайничек, пластиковую ёмкость с заваркой, принялся отмерять ложечкой. – Но хуже всего, что чаёк им самим очень понравился.

– Да как же это? Они же вкусы и запахи не различают, – я сразу припомнил слова Фары.

– Уже выяснил? – Док, приподняв брови, одобрительно посмотрел на меня. – Правильно, не различают, пофиг им вкус чая. Он их торкает, как наших кошек валерьянка.

– Не может быть!

– Очень даже может, – он ухмыльнулся, прикрыв заварник крышечкой. – Как кошки они, конечно, урча, по полу не катаются, но глазки палятся сразу.

– Все три? – ехидно уточняю.

– Вообще, все шесть, смотрят каждый, куда хотят, и мигают, что твоя светомузыка, – Док сокрушённо покачал головой. – Взрослые ксены, а ведут себя, как пьяные дети!

– Это они так поют, наверное? – спросил я ради прикола.

Док замер, будто наткнулся на стеклянную дверь, медленно ко мне обернулся. – Поют?

– Пьяные дети обычно поют и прыгают, – говорю на полном серьёзе, – у них так принято.

– Принято у них, – задумчиво повторил он за мной.

Резко обернулся, спрашивая деловым тоном. – Семён, тебе ещё не говорили, что ты гений?

– По правде сказать, довольно редко, – ему удалось меня смутить, – чаще говорят совсем наоборот как-то.

– Неудивительно, друг мой, – он снисходительно улыбнулся, – не всякому дано распознать гения.

–Ага, – серьёзно соглашаюсь, – на это способен лишь другой тоже гений, да?

– Или доктор, – он озорно улыбнулся. – Я ж по специальности психиатр!

– Ха-ха-ха! – не выдержали мы вместе.

***

Док оказался славным мужиком. Часто так в жизни бывает – самый неприятный с виду тип спустя некоторое время, через череду драк и других недоразумений становится другом. Или не то, что другом – дружить с такими людьми очень непросто – они вливаются в твои мысли, заботы, в саму жизнь, и становятся её частью.

Потом ещё долго мы с Доком, благодаря Вою регулярно, каждый раз после извлечения меня из регенерационной камеры, чаёвничали и разговаривали о жизни.

Наконец-то я встретил в космосе человека, не только много знающего, но и готового делиться знанием, своими часто спорными взглядами и оценками. Тогда, первый раз, похлебав приличия ради из чашки, я спросил, что он пишет шариковой на вид ручкой в бумажном журнале.

Док немного смущённо ответил – книгу. Фантастику, конечно, только необычную, настоящую. Вернее, это даже не черновик, действительно журнал – наброски, мысли, наблюдения.

Настолько некосмическим образом, ручкой на бумаге, он пишет потому, что, во-первых, ему так привычнее, а, во-вторых, иначе нельзя. Док неожиданно спросил, не возникало ли у меня недоумение или чувство протеста от того, как устроена здесь жизнь.

Я ему серьёзно так ответил, что вот буквально несколько минут назад возникало, сразу, как только вернулось сознание в капсуле.

Он поморщился и задал сакральный российский вопрос. – А вообще?

Я умненько кивнул, – вообще, конечно, да.

– И что Буханка? – спросил он шёпотом, подавшись ко мне поближе.

– Лекцию прочитала, – шепчу в ответ, – а что такого?

– Ничего особенного, – сказал он немного насмешливо и запел ни к селу, ни к городу. – «Я читал журнал «Корея». Там тоже хорошо – там товарищ Ким Ир Сен, и всё идёт по плану».

– В космосе тоже всё по плану, – перешёл он на нормальный тон. – Смотри – искины есть на каждом корабле, в каждой станции по нескольку, даже в новейших дроидах – их миллионы. На планках, конечно, меньше…

– Где меньше?

– На планетах, это сленг. Так вот – в Содружестве ни один искин о самом Содружестве никогда не скажет кривого слова. Закон о регулировании распространения и корректном использовании специальной информации. Ничего не напоминает?

– Ну, закон – на Земле тоже есть наподобие…

– В Корее, например, – он грустно улыбнулся. – Это называется цензурой. Просто – где делают все искины, не знаешь?

– Откуда? – я пожал плечами.

– В центральных, соединённых мирах, – Док со значением указал пальцем на подволок. – У нас бы сказали «в странах-победителях».

– Стой-ка! – запротестовал я, – в лекции не сказано, что кто-то победил во «Всеобщем безумии». Буханка врать просто не может!

– А ей и не нужно по этому самому закону. Она просто может не говорить, что в той войне кто-то победил. И мы даже не узнаем, кто именно!

– Конечно, масоны в космосе? – понятливо поддакиваю ему.

– Да те самые соединённые миры, – буркнул он, прихлебнув из чашки. – Мы, ты и я, никогда не узнаем даже их самоназваний, не говоря уж о населяющих расах, тем более местоположние. По навязанному ими закону.

– Погоди, какие победители? В чём? – Пусть меня тоже не назовёшь лояльным к любой власти, но такое диссидентство мне претит. – Погибли тысячи миров, миллиарды существ! Цивилизация едва совсем не погибла! Кто бы мог такое затеять специально???

– Безумцы, – Док пожал плечами. – Сумасшедшие правят не только нашим миром, безумие – самая страшная сила во вселенной…

– Глупость!

– Что глупость? – обиделся Док.

– Самая страшная сила, – я знаю, о чём говорю, – против неё бессильны сами боги.

– Ты думаешь? – он посмотрел на меня с сомнением, приподнял чашку. – Впрочем, за твою гениальность!

– За нашу гениальность, – уточняю, скромно опустив глазки.

Док всё-таки поперхнулся чаем – что и требовалось, в общем-то. Я ехидно ему заулыбался.

Он стал непривычно серьёзным, спокойным. – Ты же не станешь спорить, что во «Всеобщем безумии» многие миры были заинтересованы?

Я молча ждал продолжения.

– Не берусь утверждать, что воротилы, развязавшие галактическую бойню, добились желаемого. Это неважно вообще. Нашлись воротилы, которые сумели результатами безумия распорядиться к своей выгоде.

– И в чём выгода? – мне все эти заговоры надоели ещё на Земле. – В том, что люди остались живы? То есть не люди, конечно…

– Люди тоже, – Док буквально на глазах терял интерес к теме.

Странно, психов возражения должны только распалять. Но он же псих! Нет, ну, Док просто обязан быть психом! Или он действительно что-то знает?

– Ладно, извини, – говорю примирительно, – просто понимаешь – твои предположения недоказуемы…

– Какие предположения? – проговорил о рассеянно, уделив всё внимание изюминкам – смаковал по одной, запивая маленькими глотками чая.

– Ну, про цензуру, надзор…

– Буханка, – сказал он небрежно, – кто делает представление Кэпу об успешном завершении программы адаптации?

– Немного не так, – голосок искина звучал непривычно мягко, по-матерински. – Кэп делает запросы о завершении программы. Я могу лишь информировать о степени социальной опасности того или иного кандидата…

– Только Кэпа? – ехидно уточнил Док.

– А так же искины посещаемых нами станций, – голос Буханки снова зазвенел официальным металлом. – Безопасность Содружества разумных – задача наивысшего приоритета.

– Понял теперь, почему я на вечной адаптации? – горько усмехнулся Док.

– А я? – стало совсем не смешно.

– А ваши показатели, Сёма, вполне укладываются в график, отклонения не превышают статистических погрешностей, – бодро отрапортовала Буханка, приняв мой вопрос на свой счёт. – У вас пока неплохие перспективы, только тратьте поменьше времени на пустые разговоры, особенно с Доком.

– Да, старина, пойду я, – неловко поднялся под его насмешливым взглядом, – ещё увидимся.

– Куда ж ты денешься с летающей тарелки, – прогудел он добродушно, – вали, чего уж там.

Глава 5

Семён.

В коридоре, как вышел от Дока, сразу же связался с Фарой, доложил по всей форме, что живой, иду кататься на лыжах. Она лыжи велела на сегодня отменить, идти в мастерскую пробовать то, что выпарилось из начинки.

Ещё лучше, не смел и надеяться – неспешной рысью двинул к ней, и жизнь моя наконец-то обрела смысл. У меня словно выросли крылья, причём, не только от предстоящего общения с Фарой. С момента возвращения сознания…

Вернее, с мгновенья воскрешения в капсуле регенерации во мне крепло не осознаваемое до поры ощущение, что жизнь с каждым шагом наполняется смыслом. Наверное, это оттого, что впервые в космосе события стали развиваться, как им и положено было по канону – по любимой с детства космической фантастике.

Я, как нормальный герой, погиб от злодейского произвола, меня спасли нормальные инопланетяне, и вот после воскрешения со мной разговаривает мудрый Сидорович…

Хотя это из другой хорошей фантастики, и я всё очень хорошо помню. Вообще, это всё стараниями Воя и Дока больше походило бы на новый день сурка, если бы Фара не задала тот главный вопрос.

То есть не задала, конечно, просто я её так понял – назови мне хоть одну причину, по которой не следует тебя убивать. Если б не она, мне б всё это быстро надоело. Вернее, если б она меня не позвала, я так и влачился за ней, словно больной, как за Иркой весь одиннадцатый класс. Но Фара поставила задачу…

Ира тоже, помнится, ставила задачи, и я сворачивал Эвересты, зажигал Везувии и топил Атлантиды, пока… э… не оказался здесь. Но Фара же совсем не такая! Даже не представляю, как бы её поцеловать, не говоря уж… э… вообще, ни о чём не говоря, просто поцеловать.

Впервые как-то само собой получилось, и в дальнейшем, чем бы я ни был занят, как, наверное, сказал бы Макс, по её команде в моей системе срабатывает аппаратное прерывание нулевого приоритета [int 0000h; «к ноге»].

Буханка эту особенность учитывает и вносит необходимую поправку по времени в зависимости от моего состояния. Или предлагает сначала закончить начатое, например, заправиться и вымыть руки. Ещё в регенерационной капсуле нет связи с искином, а так и оттуда бы подрывался.

Мне кажется, что Буханка меня слегка ревнует к Фаре, очень уж сухо и лаконично передаёт её сообщения, но в целом одобряет наше общение, говорит, оно весьма способствует моей адаптации.

Фара попросила меня – подумать только, попросила! – присматривать за Максом. Не следить, конечно, а постараться сделать так, чтоб ему больше не мыли голову в унитазе.

Она не только за Макса переживает, за всех – экипаж и Буханка для неё неразрывны. Фара выходец из странного мира, где почти не видят различий между человеком и машиной. Судя по её раскосым чёрным глазам, я догадываюсь, от кого произошли чукчи – они тоже одушевляют всё на свете.

А уж как Фара нянчит свои любимые киберсистемы! Хотя вру – Макса она всё-таки выделяет из всех, он тоже сдвинут на искусственном разуме и синтетической душе.

Программист-кибернетик после известного казуса меня избегал, и Фара задачу мне максимально упростила – поставила после обеда с ним в паре драить коридор за штрафные баллы. Кстати, по её настоянию, Буханка мне за пробитие переборки гвоздиком впаяла штрафов на сорок часов хозработ.

Мы с Максом первые минутысосредоточенно сопели каждый о своём, делая вид, что незнакомы и вообще случайно здесь оказались. Мне эти детские церемонии сразу надоели, и я легко переступив через его гордость. Спросил, когда он отдаст должок.

Макс аж оцепенел на секунду, напряжённо припоминая, что и когда успел мне задолжать. Он бы с большим удовольствием проигнорировал вопрос, но опыт нашего общения говорил за то, что это весьма вероятно осложнениями.

Тоном робота, приговорённого к утилизации, Макс проговорил. – Какой должок?

– Ну, за картошечку, обучалку на выбор, – сказал я как можно небрежнее.

Он открыл чат. – Хорошо, – и сразу его закрыл второпях.

Уточняю человеческим голосом, – что хорошо?

– Я согласен, – снова пришёл текстовый ответ.

Ладно, я терпеливый, спокойно его спрашиваю. – Тебя девочки ведь головой об твёрдое не тукали?

Он смутился! – Специально не тукали.

Сокрушённо вздыхаю. – Значит, мне придётся.

Парень, наконец, соизволил ко мне обернуться.

Говорю. – Ну чего ты вытаращился? Мне терять нечего – Фара пообещала меня угробить. Из-за тебя. Так поверь – я сумею хотя бы перед смертью заставить тебя вежливо разговаривать.

– Перед чьей смертью? – прошептал он.

– Обоих! – отвечаю ему в тон трагическим шёпотом.

– Э… – он всё-таки догадался, что игнорировать меня не получится, и решил просто отделаться, сказал делано небрежно. – Ну, приноси после хозработ треник и полётный скаф в лабу…

– А сейчас? – делаю удивлённые глаза.

– Но мы ведь не можем! – в его голос закралась паника.

– Я всё могу, – говорю со значением, – даже не сомневайся.

– Что тебе на этот раз? – проговорил он тоном робота, обречённого на вечное стояние манекеном в отделе женского белья.

– Ну, сам подумай, – сохраняю серьёзность из последних душевных сил, – обучающие программы для тебя сейчас недоступны. Значит, будешь учить сам.

Макс снова замер, но… в его глазах что-то неуловимо мелькнуло. – И чему тебя учить?

– Э…, – задумчиво морщу лоб, – хочу быть умным, вот!

Он совершенно серьёзно, мне даже показалось, что со скрытым облегчением, заявил. – Отлично! Буханка, зафиксируй наше соглашение.

– Зафиксировано согласие кадет-пилота Семёна на участие в личном экспериментальном проекте программиста Макса по изучению способов увеличения эффективности человеческих мыслительных процессов. Семён, на всё время отработки штрафов ресурсы вашего мозга в полном распоряжении Максима.

– А… – я ещё не всё как следует осознал, но подставу почувствовал ясно.

– А сам виноват, – проворчала Буханка. – Довыпендривался? Будешь знать, как издеваться над слабыми.

***

В краткой вводной Макс без нажима и без злорадства дал мне понять, как я попал. Слабым парня я б не назвал, но всё равно жалко его. Он оказался самым из всех нас одиноким, это чувствовалось в каждой фразе.

Он настолько старательно формулировал, обдумывал слова, что мне стало неловко – попросил быть попроще. Он так обрадовался! Тут же на радостях рассказал смешную, по его мнению, историю.

Макс до четырнадцати лет не понимал, что люди бывают намного его глупее. До них не доходил юмор, его били за тупые шутки. Они не понимали простых для Макса слов, его и за это били, чтоб не выделывался. Сверстники просто представить себе не могли, что интеллект вот у этого пацана встречается далеко не у всех взрослых.

Когда Максу исполнилось четырнадцать, ему несказанно повезло – прогресс сделал шаг навстречу, компьютеры появились в пользовании обитателей мигрантского гетто. Родители приобрели чадам подержанный аппарат.

Сначала эксклюзивное право тупить в монитор и тыкать в клаву получили старшие братья, но чем дальше, тем больше времени проводил за компьютером Макс – единственный, кто сам разобрался, куда нужно тыкать, и что после этого будет.

Парень пропал в цифровом пространстве, общение со сверстниками всё больше ограничивалось самым доступным для их понимания оттопыриванием среднего пальца вообще без слов – ему больше не требовались слова.

Он увлёкся программированием, как другие пылкие юноши в его возрасте увлекаются поэзией, только в отличие от большинства Макс родился настоящим поэтом – мастером машинного кода.

Как всякого нормального поэта, его, прежде всего, интересовало, что можно получить от злого реального мира за своё творчество. Но его так и не оставляло то детское удивление, открытие, что люди, родившиеся с одинаковыми в принципе мозгами настолько по-разному ими пользуются.

Попав на Буханку, он подумал, что судьба его могла сложиться иначе, если б не тупость почти всех подряд. Он никого не судил, не злился на людей – считал врагом своим только глупость.

Искин приняла его измышления буквально – как и мне с калибровкой веществ по вкусу, предложила ту самую экспериментальную программу по… ну, вы помните какую. Макс, конечно же, не увидел в предложении ничего необычного и сразу приступил.

Он очень хорошо помнил, как его идеи воспринимали на Земле, поэтому и в космосе не надеялся особо, что все сразу примутся ему помогать. Макс начал программу с себя самого, добился некоторых результатов, потом… э… кое-кто ещё, но это мне знать ни к чему.

И наконец, я сам попросился – вот такой молодец и умница. Я смутился и от безысходности предложил сворачивать вступление и переходить к делу.

– Ладно. Начнём с памяти. Знаешь, как она работает?

– Хорошо работает, ещё никто не жаловался.

– Родной алфавит помнишь?

– Конечно.

– Чётко помнишь?

– Да!

– Назови седьмую и одиннадцатые буквы.

– Что???

– Не злись. Попробуй назвать буквы в обратном порядке.

– Ты издеваешься? Да нахрена это нужно?

– Чтобы ты понял, насколько ты ничего не понимаешь. Вся твоя память, логика, – это цепочки условных рефлексов, ассоциативные связи. Буханка, поставь ему для начала пятнашки.

Искин вывела перед глазами таблицу пять на шесть с закрытыми клетками и отдельно три открытых поля с буквами. Начала объяснять правила игры. Первого штрафного часа мне как раз хватило, чтобы понять, в чём она заключается.

А я ещё жалел эту сволочь! Теперь-то я точно знаю, за что хочу его убить. И убью! Только сначала разберусь в этих пятнашках, а то никак из головы не идут.