Текст книги "Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III"

Автор книги: Евгений Анисимов

Соавторы: Виктор Буганов,Виктор Наумов,А. Преображенский,Андрей Богданов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 48 страниц)

Прошел еще год, и весной 1711 года началась война с Турцией – мощным южным соседом. Эта война была тяжелой для России: воевать на два фронта – со шведами и турками – было опасно. И Петр устремился на юг, чтобы увести войну с турками подальше от Украины и Польши – основного театра военных действий Северной войны. Дурные предчувствия мучили царя перед этим походом, «которого конец Бог весть», как писал он Меншикову, оставшемуся в Петербурге. Перед самым отъездом – а в поход он взял с собой Екатерину – он сделал то, к чему был давно готов, – объявил о помолвке с ней и уже с дороги писал Меншикову, в петербургском дворце которого бегали его дочери Аннушка и Лизонька, чтобы верный Александр позаботился о них, если девочки останутся сиротами. Ну а если Бог будет милостив и дарует победу или хотя бы благополучное возвращение домой, то гулять им на свадьбе Петра и Екатерины в «парадизе» – так называл царь свой Петербург – скромный еще городок на берегу Невы.

В начале июня 1711 года турки сумели окружить русскую армию в Молдавии на реке Прут. Их численное превосходство, непрерывный плотный огонь, нехватка боеприпасов, продовольствия и воды у русской армии – и все это под палящим молдавским солнцем – сделали несколько дней блокады сущим адом для триумфаторов Полтавы, рассчитывавшим на легкую победу. Наиболее драматичной стала ночь с 10 на 11 июля, когда, после долгих переговоров и переписки, Петр, отчаявшись заключить с турками сколько-нибудь приемлемый мир, прервал многочасовой военный совет и приказал генералам готовиться наутро к прорыву. Это было смертельно опасно, для ослабленной русской армии прорыв через позиции турок мог кончиться катастрофой, гибелью лучших войск, пленением самого царя и крушением для новой России всех достижений, а также надежд на будущее.

В этот момент Екатерина проявила мужество, волю и находчивость. Пока Петр отдыхал перед утренней атакой, она, не спросясь у мужа, вновь собрала военный совет, которой показал крайнюю опасность принятого решения о прорыве. Затем она разбудила Петра и уговорила его написать еще одно, последнее письмо турецкому главнокомандующему – визирю Мехмет-паше. К этому письму, как свидетельствует легенда, тайком от царя Екатерина приложила все свои драгоценности. Возможно, это и решило дело – утром визирь дал согласие на переговоры и заключил с русскими мир. Кошмар Прута для русских закончился.

Двадцать четвертого ноября 1714 года, награждая жену только что учрежденным орденом Святой Екатерины, Петр сказал, что этот орден «учинен в память бытности Ея величества в баталии с турки у Прута, где в такое опасное время не яко жена, но яко мужская персона видима всем была», Позже, в указе 1723 года о коронации Екатерины, он вновь вспомнил злосчастный Прут и мужество своей боевой подруги. К этому времени супруги совершили немало походов и только что вернулись из дальнего и опасного военного путешествия в Персию– Персидского похода, где Екатерина была, как всегда, спокойна, терпелива и рассудительна. Тяжелее всего Екатерине давались морские походы – очевидно, она не выносила морской качки, так что царь часто отправлялся в плавание один, регулярно посылая ждущей его на берегу жене записки о своих делах и самочувствии, благодарил за присланные сладости, бутылочку вина или клубнику.

По возвращении из Прутского похода, в феврале 1712 года произошло долгожданное событие – венчание и свадьба Петра и Екатерины. Это была нетрадиционная царская свадьба с ее пышными и долгими церемониями, а скромная свадьба контрадмирала Петра Михайлова – под таким именем проходил Петр службу на флоте. В посаженые отцы он, как почтительный служака, пригласил своего непосредственного морского начальника, вице-адмирала Корнелия Крюйса, а также других адмиралов и высших офицеров. Среди немногочисленных гостей, приглашенных на венчание в придворную церковь дворца Меншикова, были моряки, кораблестроители и их жены. Ближними девицами, которые несли за Екатериной шлейф, выступали две прелестные, изящные и важные особы. Одной было пять, а другой – три года: это были дочери Анна Петровна и Елизавета Петровна. Обойдя с матерью вокруг аналоя, они становились законными детьми супругов. «Но так как вся церемония слишком бы утомила этих малолетних принцесс, – с искренним огорчением отмечает английский посланник Чарльз Уитворт, – они показались только на короткое время, а затем были заменены двумя племянницами царя».

Памятный февральский день 1712 года царь провел так, как всегда мечтал: собрал приятных ему гостей, венчался в уютной церкви, а потом, опередив всех, помчался в свой дворец, где был накрыт свадебный стол, и вместе со слугами вешал над столом новую люстру на шесть свечей, которую долгие месяцы точил на токарном станке. «Общество было блистательным, – закончил свое донесение о свадьбе русского адмирала Уитворт, – вино превосходное, венгерское, и, что особенно приятно, гостей не принуждали пить его в чрезвычайном количестве… Вечер закончился балом и фейерверком…»

Итак, уже никто не имел права обращаться к Екатерине иначе как к «Ее царскому величеству», и как бы знатен ни был подданный царицы, он считался ее рабом. Екатерина не была красивой женщиной – об этом говорят многочисленные портреты, да и отзывы современников. В ней не было ни ангельской красоты ее дочери Елизаветы, ни утонченного изящества Екатерины II. Широкая в костях, полная, загорелая, как простолюдинка, она казалась наблюдателям довольно вульгарной. С презрительным недоумением смотрела в 1718 году маркграфиня Вильгельмина Байрейтская на приехавшую в Берлин Екатерину: «Царица маленькая, коренастая, очень смуглая, непредставительная и неизящная женщина. Достаточно взглянуть на нее, чтобы догадаться о ее низком происхождении. Ее безвкусное платье имеет вид купленного у старьевщика, оно старомодно и покрыто серебром и грязью. На ней дюжина орденов и столько же образков и медальонов с мощами, благодаря этому когда она идет, то кажется, что приближается мул». Но не будем излишне доверчивы к мнению этой язвительной женщины, к тому же она видела царицу десяти лет от роду. Сохранились также и другие свидетельства современников о Екатерине. Они запомнили, как изящно, ловко и весело танцевала прекрасно одетая Екатерина на балах, и лучшей пары, чем она с царем, трудно было и представить.

Наблюдатели поражались ее неутомимости, терпению и силе. Один из очевидцев рассказывал, как был посрамлен австрийский посланник, проигравший Екатерине на какой-то свадьбе состязание по подъему одной рукой тяжелого жезла свадебного маршала. Другой наблюдатель, Бассевич, услышал слова царя о том, что тот никак не надивится той легкости, с которой Екатерина превращается в царицу, не забывая при этом о своем происхождении. Вывод из всех этих наблюдений делает Бассевич такой: своими успехами в жизни Екатерина обязана «не воспитанию, а душевным своим качествам. Поняв, что для нее достаточно исполнять важное свое предназначение, она отвергла всякое другое образование, кроме основанного на опыте и размышлении».

Несомненно, Екатерина обладала природной гибкостью ума, тем чутьем, которое позволяло ей вести себя естественно, просто и достойно. До наших дней дошло более сотни писем Екатерины и Петра, и, хотя прошло уже больше двух с половиной веков, их трудно читать как просто исторические документы. От этих писем веет интимной теплотой, они несут в себе следы глубокого и взаимного чувства, которое связывало мужчину и женщину два десятилетия. Намеки и шутки, часто – почти непристойные, трогательные хлопоты о здоровье, безопасности друг друга и более всего – постоянная тоска и скука без близкого человека – вечная тема писем для всех любящих на свете. «Гораздо без Вас скучаю», «Для Бога приежжайте скоряй, а ежели за чем невозможно скоро быть, отпишите, понеже не без печали мне в том, что ни слышу, ни вижу»… Такими признаниями пересыпаны письма царя. Да и Екатерина скучает без Петра. «Очень хорош, – пишет она об „Огороде" – Летнем саде, – Только без вас гулять неприятно, и почитаю к моему несчастию, что в сии времена лишилась давно с вами здесь веселитца“. – „А что пишешь, – отвечает Он, – что скучно гулять адной, хотя и хорош сад, верю тому, ибо теж вести и за мною. Только моли Бога, чтоб уже сие лето было последнее в разлучении а впредь бы быть вместе“. И Она вновь подхватывает эту тему в своем письме: „Токмо молим Бога: да даст нам, как по вашему намерению, чтоб сие лето уже в последние быть в такой разлучении и паки просим его Божескую милость, дабы совершил общее желание наше“.

В 1717 году Петр, путешествуя за границей и мечтая сделать жене истинно королевский подарок, решил заказать в Брюсселе знаменитые кружева. Он написал ей об этом и просил прислать образец рисунка для брюссельских кружевниц. И Екатерина ответила, что ей ничего особенно не нужно, «только б [в] тех кружевах были зделаны имена – Ваше и мое, вместе связанные".

Мы не можем сказать, что жизнь Екатерины-царицы была безмятежна. Петр был человек тяжелого, недоброго характера, Екатерине все время приходилось думать о том, как сохранить его привязанность. Царь, в традициях того времени и в соответствии со своим темпераментом, не пропускал ни одной юбки и, как в прежние времена, возил с собой метресс. Екатерина нашла единственный удобный для себя способ поведения: она не преследовала мужа бесполезной ревностью, а… сама поставляла ему метресс. Восемнадцатого июня 1717 года Петр писал жене из Спа: «Иного объявить отсель нечего, только что мы сюды приехали вчерась благополучно, а понеже вовремя пития вод домашней забавы дохторы употреблять запрещают, того ради я метрессу свою отпустил к вам, ибо не мог бы удержатца, ежели б при мне была". Третьего июля Екатерина отвечала, что отсылка метрессы, очевидно, не по требованию докторов, а потому, что та заболела нехорошей болезнью, «и не желала бы я (от чего Боже сохрани!), чтоб и галан (любовник. – Е.А.)той метресишки таков здоров приехал, какова она приехала».

Но несравненно больше интриг с метрессами Екатерину беспокоило другое – будущее их детей. Шли годы, умирали одни дети, рождались новые (всего Екатерина родила одиннадцать детей). Официальным наследником престола все эти годы оставался царевич Алексей. Он родился в 1690 году, в восемь лет был разлучен с матерью, сильно переживал эту разлуку. Петр не любил старшего сына, он не вошел в новую семью царя, жил где-то особняком, без ласки и внимания. Екатерина также не привечала пасынка. В сотне писем Петра и Екатерины Алексей упоминается два-три раза, и ни в одном из писем ему нет даже привета. Письма же самого Петра к юноше холодны, кратки и бесстрастны – ни слова одобрения, поддержки или ласки. Отец был вечно недоволен царевичем.

Алексей не был расслабленным и трусливым истериком, как порой изображают его в литературе. Сын своего великого отца, он унаследовал от него волю, упрямство и отвечал царю глухим неприятием и сопротивлением, которое никогда не вырывалось наружу, пряталось за демонстративным послушанием и формальным почитанием. Но это были враги.

В октябре 1715 года узел трагедии затянулся еще туже. К этому времени Алексей, по воле Петра, был уже давно женат на вольфенбюттельской принцессе Софии-Шарлотте, и 12 октября у нее родился сын, названный в честь деда Петром. Через шестнадцать дней царица Екатерина родила долгожданного мальчика, которого тоже назвали Петром. Он был здоровым и живым малышом. «Шишечка», «Потрошенок» – так зовут сына Петр и Екатерина в своих письмах. С Петром Петровичем были связаны все династические надежды родителей. Екатерина называет сына «Санкт-Петербургским хозяином", она верит, что будут еще дети.

В письме из Амстердама 3 июля 1717 года она сделала шутливую приписку: «А что изволите… поздравлять именинами Старика и Шишечкиными (то есть с именинами самого царя и его сына-тезки. – Е.А.),и я чаю, что ежели б сей старик был здесь, то б и другая шишечка на будущий год поспела». Даже из этого письма видно, что праздник именин не распространяется на третьего Петра – внука. Счастливые родители как бы забывают, что в Петербурге живет царевич Алексей – будущий хозяин России и его маленький сын – ровесник Шишечки.

Нет, Петр не забывал об этом – не в его характере было уходить от проблем, особенно когда шла речь о судьбе России. И мы видим по письмам царя к Алексею, что после рождения Шишечки претензии к старшему сыну становятся все серьезнее, обвинения все суровей. Петр требует от Алексея невозможного – «отменить свой нрав", стать другим, верным, усердным помощником в многотрудных делах царя. Иначе угрожает царь отсечь, как „уд гангренный“.

Эта угроза выдавала истинные и зловещие намерения Петра передать престол и «петербургское наследство» Шишечке, Алексей не должен быть ему соперником. Петр требует отречения царевича от прав на престол, ухода в монастырь. И на это согласен Алексей. Но нет покоя царю, он не доверяет сыну, и тот в страхе бежит за границу. Через несколько месяцев ложными обещаниями царь выманивает сына в Россию, где его ждут пытки, причем сам отец рвет у сына ногти в камере пыток, потом состоялся суд, который вынес сыну царя смертный приговор. Один из исполнителей этого приговора, Александр Румянцев, позже писал, что мочью 26 июня 1718 года Петр вызвал их и, обливаясь слезами, приказал тайно умертвить Алексея. Румянцев вспоминал, что когда он вошел в царские апартаменты, то увидел такую сцену: вокруг сидящего Петра стояли архиепископ Феодосии, Петр Толстой, его заместитель – Андрей Ушаков и… Екатерина.

Нам неизвестно, что она думала и говорила в этот страшный час, сделавший Петра, подобно Ивану Грозному, сыноубийцей. Конечно, Екатерина была рядом, чтобы облегчить тяжкий удел царя, приносившего ужасную жертву на алтарь Отечества – своего сына. Но не забудем, что в этот поздний час, неподалеку от комнаты, где собрались убийцы, мирно спал Шишечка, и кровь Алексея была нужна ей, Екатерине, – матери «Санкт-Петербургского хозяина". Кроме того, царица была беременна, и родители, вероятно, думали, что в августе 1718 года родится еще один сын (но тогда родилась дочь – Наталья). Убийство было совершено – царевича задушили в каземате Петропавловской крепости, Петр и Екатерина вздохнули свободно, проблема престолонаследия решилась: Петр Петрович был объявлен наследником престола. Он, умиляя родителей, подрастал. Но в апреле 1719 года супруги были потрясены страшным несчастьем – их радость, их надежда, милый Шишечка, проболев несколько дней, умер. Он не прожил и трех с половиной лет. Фундамент благополучия семьи дал глубокую трещину. Горе Екатерины было безмерно. Когда она сама восемь лет спустя умерла, то в ее вещах были найдены игрушки Шишечки. Канцелярский реестр трогателен: „Крестик золотой, пряжечки серебряные, свистулька с колокольчиками, рыбка стеклянная, готоваленка яшмовая, фузейка, шпажка (эфес золотой), хлыстик черепаховый, тросточка…“

На траурной молитве в Троицкой церкви Петербурга 26 апреля 1719 года произошло зловещее событие: один из присутствующих на похоронах – Степан Лопухин, родственник опальной царицы Евдокии, что-то сказал соседям и кощунственно рассмеялся. Потом в политической полиции свидетели показали, что Лопухин сказал: «Еще его, Степана, свеча не угасла, будет ему, Лопухину, впредь время!» На пытке Лопухин признался, что, говоря о своей горящей свече, имел в виду великого князя Петра Алексеевича.

Что могла противопоставить жестокой судьбе Екатерина? У нее были две прелестные дочери – Анна и Елизавета, в1718 году у них появилась еще сестра – Наталья, но сына не было. Правда, в 1723 году Екатерина родила последнего ребенка – сына Петра. Но он почти тотчас по рождении умер. Возраст Екатерины по тем временам был предельно критический для рождения ребенка – почти сорок лет, и надежды получить наследника у супругов уже не было никакой.

Но царь боролся – он ни за что не хотел передавать престол внуку – сыну проклятого им Алексея. Пятого февраля 1722 года Петр подписал «Устав о наследии престола». Смысл его был для всех ясен: царь, нарушая традицию передачи престола от деда к отцу и внуку, закрепил за собой право назначить наследником престола любогоиз своих подданных. Это было самое яркое выражение самовластия – с этого момента царь распоряжался не только днем сегодняшним, но и днем завтрашним России. А 15 ноября 1723 года был обнародован манифест о предстоящей коронации Екатерины императорской короной. Сам Петр был провозглашен императором и Отцом Отечества раньше – 22 ноября 1721 года, в день празднования завершившего Северную войну Ништадтского мира. Наконец, в начале мая 1724 года Екатерина стала императрицей.

Произошло это в Успенском соборе московского Кремля, в присутствии всех высших чинов государства и при огромном стечении народа. Золото, бархат, персидские ковры, золотая парчовая дорожка, которая вела от царского места к святым вратам, – вся эта византийская роскошь сверкала в свете сотен свечей в тот день 7 мая 1724 года.

А потом был праздник – приемы, обеды, фейерверк, салют. В тот же день многие москвичи думали так же, как и голштинский придворный Берхгольц, записавший в своем дневнике: «Нельзя не подивиться Промыслу Божью, вознесшему императрицу из низкого состояния, в котором она родилась и прежде пребывала, на вершину человеческих почестей».

Берхгольц, как и почти все гости праздника, не знал главного – накануне коронации Петр разорвал старое завещание и написал новое, в котором назвал Екатерину своей наследницей. Это событие произошло в глубокой тайне, и лишь проницательный французский посол Кампредон, видя торжественную коронацию, понял истинное значение происходящего под сводами собора: «Особенно примечательно то, что над царицей совершен был, против обыкновения, обряд помазания так, что этим она признана правительницей и государыней после смерти царя, своего супруга". Хорошо известно, что Петр не готовил из Екатерины преемника, политика, в многочисленных письмах царя к жене нет и намека на то, чтобы он когда-нибудь обсуждал с женой политические дела. И вдруг такой резкий поворот – он делает свою скромную жену наследницей императорского престола!

«Катеринушка, друг мой сердешнинькой, здравствуй!» – так начинались десятки писем Петра к Екатерине. С годами эти письма становятся все теплее и сердечнее. В последние пять лет жизни Петра влияние Екатерины на мужа все усиливается. Она дает царю то, чего не может дать весь мир его внешней жизни, такой враждебной и сложной. Петр, человек суровый, подозрительный, преображается в присутствии Екатерины и детей. Гости ассамблей видели, как разгоряченный после очередного быстрого танца царь нежно целует свою жену. Они же вспоминали и поразительные сцены, когда Екатерина «изгоняла беса» из Петра.

Известно, что Петр был подвержен приступам глубокой хандры, которая нередко по малейшему поводу могла перейти в приступ бешеного, всесокрушающего гнева (известна история, как царь погнался с обнаженным кортиком и чуть было не убил пажа, который утром, снимая с царя ночной колпак, больно дернул его за волосы). Приступы гнева сопровождались судорогами лица, конвульсиями рук и ног. Бассевич вспоминает, что, как только окружающие замечали первые признаки припадка (царь начинал трясти головой, кривить лицо), они бежали за Екатериной. Она тотчас приходила и уже издали начинала говорить мужу тихие ласковые слова, «звук ее голоса тотчас успокаивал его, потом она сажала его и брала, лаская, голову, которую слегка почесывала. Это производило на него магическое действие, и он засыпал за несколько минут. Чтобы не нарушить его сон, она держала его голову на своей груди, сидела неподвижно в продолжение двух или трех часов. После этого он просыпался совершенно свежим и бодрым».

Екатерине были известны пристрастия, причуды, человеческие слабости Петра, она, не имея образования, светского воспитания, была тонка, внимательна, умела угодить царю, понравиться, сделать ему приятное. Зная, как Петр расстраивался из-за получившего тяжелое повреждение корабля «Гангут», она писала уехавшему в поход царю, что «Гангут» после успешного ремонта «прибыл к брату своему „Лесно[м]у“, и теперь они „стоят вместе, в одном месте, которых я своими глазами видела, и воистину радостно на них смотреть!“. И Петр это очень ценил. В письме от 5 июня 1716 года из водного курорта Пирмонта он сообщал, что получил от Екатерины бутылку вина, „но чаю, что дух пророческой в тебе есть, что одну бутылку прислала, ибо более одной рюмки его не велят в день пить“. Несомненно, Екатерина обладала даром знания Петра.

По письму Екатерины Петру 5 июля 1719 года мы можем судить, как умело царица подстраивается под образ мышления Петра. Рассказывая ему об одном трагическом происшествии в пригородном дворцовом парке Петергофа, она пишет: «Который францус делал новые цветники, шел он, бедненький, ночью чрез канал, и столкнулся с ним напротив Ивашка Хмельницкий (русский вариант бога вина Бахуса – Е. А.)и, каким-то побытком с того моста столкнув, послал на тот свет делать цветников». Здесь Екатерина воспроизводит присущий Петру жестокий юмор, его стиль отношения к людям.

Письма Петра к Екатерине теплы, но вместе с тем в них звучат нотки легкой грусти, скрытые подчас неуклюжей шуткой. А шутки все об одном: мы с тобой – неравная пара, ты молода, красива, а я уже стар, болен, что будет дальше? С ее стороны переписка более напоминает любовную игру: посмотри, ты еще силен, а значит, молод, у нас все еще впереди! Получив от жены посылку с нужными ему очками, Петр шлет в ответ украшения и сопровождает их словами: «На обе стороны достойныя презенты: ты ко мне прислала для вспоможения старости моей, а я посылаю для украшения молодости вашей». В другом письме, пылая жаждой встречи и близости, царь опять шутит: «Хочетца с тобою видетца, а тебе чаю горазда больше, для тово, что я в 27 лет был, а ты в 42 года не была». Екатерина не пропускает шутки мужа без внимания – она знает, что за этим стоит. И мы читаем в ее письмах милые обращения к «сердечному дружочку старику», мы видим, как она притворно возмущается и негодует: «Напрасно затеяно, что старик!» Она нарочито ревнует Петра то к шведской королеве, возле берегов которой плавает на корабле адмирал Петр Михайлов, то к парижским кокеткам, на что он отвечает с шутливой обидой: «Сего моменту письмо ваше, исполненное шуток, получил, а пишете, будто я скоряя даму сыщу, и то моей старости неприлично».

Эта шутливая игра в старика и молодую жену к 1724 году становится жизнью: ранее такая незаметная между супругами разница в двенадцать лет становится ощутимой, большой. Петр сильно сдает. Долгие годы беспорядочной, хмельной, неустроенной жизни, вечных переездов, походов, сражений и постоянной, как писал царь, «альтерации», душевного беспокойства, делали свое разрушающее дело – Петр стареет. Его терзают болезни – особенно урологические. Он жестоко страдает, все чаще ищет дорогу на водные курорты, где прилежно пьет минеральные воды, свято веря в их исцеляющую силу. Печальная старость стояла на пороге, но, как известно, человеческая душа всегда молода, и чувства царя к Екатерине не только не меркнут, но и разгораются. Летом 1718 года, как пылкий молодой любовник, с тревогой он пишет Екатерине; «Пятое сие письмо пишу к тебе, а от тебя только три получил, к чему не без сумнения о тебе, для чего не пишешь. Для Бога, пиши чаще».

И вот одно из последних писем – от 26 июня 1724 года Екатерина находилась еще в Москве после коронации, Петр уже приехал в Петербург, стояло теплое лето, цвели клумбы в Летнем саду, но нет покоя царю в его «парадизе»: «Только в палаты как войдешь, так бежать хочетца – все пусто без тебя…» Такие острые, отчаянные чувства всегда делают человека беззащитным против корысти. Пользуясь любовью Петра, Екатерина сумела уговорить царя порвать составленное после смерти Шишечки завещание, в котором стояло имя старшей дочери Анны, и поставить новое имя – ее, Екатерины. Одновременно царица спешит выдать старшую дочь, по иронии судьбы ставшую ее соперницей на пути к трону, за приехавшего жениха – Карла Фридриха, герцога Голштинии. Петр долго раздумывает, все тщательно взвешивает – ведь такой брак может серьезно сказаться на всей политической ситуации на Балтийском море. Он колеблется, не говорит ни да, ни нет. Но в одном он уже уверен – Екатерина вносится в завещание, и ее торжественно коронуют в Москве. Петр летом 1724 года возвращается в Петербург и с нетерпением ждет жену, а она не спешит – дело сделано!

Осенью 1724 года Петр внезапно узнает об измене жены, становится ему известно и имя любовника. Он молод и красив, и все годы он был рядом с царем. В 1708 году Петр приблизил к себе миловидного юношу Виллима Монса, младшего брата Анхен. Зачем это сделал Петр, мы не знаем, но я думаю, что, так и не забыв свою первую любовь, царь хотел видеть рядом с собой того, чье лицо напоминало бы ему дорогие черты Анхен. С 1716 года Виллим становится камер-юнкером Екатерины и делает, благодаря своему обаянию и деловитости, быструю карьеру: его назначают управлять имениями царицы, он становится камергером двора. Этот молодой человек, который, по словам датского посланника Вестфалена, «принадлежал к самым красивым и изящным людям, когда-либо виденным мною», и стал любовником Екатерины.

Когда осенью 1724 года Петру принесли донос на злоупотребления и взятки Монса по службе, он еще ничего не. подозревал. Но взятые при аресте камергера бумаги раскрыли ему глаза: среди пошлых стишков, любовных записочек от разных дам были десятки подобострастных, униженных писем первейших сановников империи: Меншикова, Ягужинского, Головкина. Все они называли Монса «благодетелем», «патроном», «любезным другом и братом» и дарили ему бесчисленные дорогие подарки, делали подношения деньгами, вещами, даже деревнями! Нетрудно понять, в чем секрет столь могущественного влияния камергера императрицы-наследницы российского престола.

Девятого ноября арестованный Монс был приведен к следователю. Им был сам Петр – это дело он уже не мог доверить никому. Говорят, что, глянув царю в глаза, Виллим Монс упал в обморок. Этот статный красавец, участник Полтавского сражения, генерал-адъютант царя, не был человеком робкого десятка. Вероятно, он прочел в глазах Петра свой смертный приговор.

Не прошло и нескольких дней после допроса, как Монс был казнен на Троицкой площади по приговору суда, обвинившего бывшего камергера во взятках и прочих должностных преступлениях. Такие дела тянулись обычно месяцами и годами. Все знали, в чем сокрыта истина. Столица, помня кровавое дело Алексея, в 1718 году втянувшее в свою орбиту десятки людей, оцепенела от страха.

Но Петр не решился развязать террор. Жестким наказаниям подверглись лишь ближайшие сподвижники измены жены – те, кто носил записочки, охранял покой любовников. Некоторые современники этих событий сообщают, что Петр устраивал Екатерине шумные сцены ревности, бил венецианские зеркала. Другие, напротив, видели царя в эти страшные дни веселым и спокойным, по крайней мере – внешне. Известно, что Петр, часто несдержанный и импульсивный, умел в час испытаний держать себя в руках.

На Екатерину не была наложена опала. Как и раньше, она появляется на людях с мужем, но иностранные дипломаты замечают, что императрица уже не так весела, как прежде.

Кампредон писал во Францию, что царь стал подозрителен, он «сильно взволнован тем, что среди его домашних и слуг есть изменники. Поговаривают о полной немилости князя Меншикова и генерал-майора Мамонова, которому царь доверял почти безусловно. Говорят также о царском секретаре Макарове, да и царица тоже побаивается. Ее отношения к Монсу были известны всем, и хотя государыня всеми силами старается скрыть огорчение, но оно все же ясно видно на лице и в обхождении ее. Все общество напряженно ждет, что с ней будет».

Дело с изменой Екатерины было серьезнее других. И суть его – не только в супружеской неверности. Петра наверняка волновало другое – он, думая о будущем, возможно ощущал свое беспредельное одиночество, глубокое равнодушие окружающих к тому делу,которому он посвятил жизнь и которое теперь может пойти прахом: кто после его смерти будет править страной?

Петр уничтожил завещание в пользу Екатерины, подписанное накануне торжества в Успенском соборе. На следующий день после допроса Монса он послал вице-канцлера А. И. Остермана к голштинскому герцогу Карлу Фридриху – Петр давал согласие на заключение брачного контракта. 24 ноября контракт был подписан. Царь отдавал за Карла Фридриха шестнадцатилетнюю Анну, и, согласно брачному контракту, будущие супруги отрекались за себя и за своих потомков от всяких притязаний на русский престол. Одновременно был подписан и тайный договор, согласно которому Петр получал право забрать в Россию своего внука, который родится от брака дочери и герцога (это могло произойти даже вопреки воле родителей), чтобы сделать его наследником русского престола. В этом-то и состоял новый династический план Петра. Брачным контрактом с голштинцами он решал важную задачу: теперь после его смерти к власти должен был прийти не великий князь Петр Алексеевич – возможный мститель за гибель своего отца, и не жена-изменница, а сын любимой дочери Анны. Пятидесятидвухлетний царь явно рассчитывал прожить еще несколько лет и увидеть внука. Это было вполне реально – ведь 10 февраля 1728 года Анна и в самом деле родила мальчика Карла Петера Ульриха, впоследствии ставшего русским императором Петром III.

Смерть Петра потрясла Россию. Закончилось не только долгое тридцатипятилетнее царствование, уходила в прошлое целая эпоха русской истории, время реформ, головокружительных изменений во всех сферах жизни страны. Берхгольц записал в своем дневнике, что все гвардейцы рыдали в ту ночь, как дети. «В то утро не встречалось почти ни одного человека, который бы не плакал или не имел глаз, опухших от слез». Екатерина распорядилась, чтобы каждый житель Петербурга мог проститься с великим покойником, на сорок дней тело Петра выставить в траурном зале Зимнего дворца. Людей было так много, что несколько раз пришлось менять протертое тысячами ног черное сукно дорожки. По многу часов подряд возле гроба сидела Екатерина, и слезы не просыхали на ее глазах. Ее горе видел весь Петербург, и в этом была не только необходимая власти публичная печаль безутешной вдовы – Екатерина действительно страдала. Четвертого марта пришла новая беда – от кори умерла младшая дочь царевна Наталья. Ей было шесть лет. Маленький гробик царевны был также выставлен неподалеку от гроба отца.