Текст книги "Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III"

Автор книги: Евгений Анисимов

Соавторы: Виктор Буганов,Виктор Наумов,А. Преображенский,Андрей Богданов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 48 страниц)

Жить в такой близости с властолюбивой мачехой было, надо полагать, не сахар. Однако царь, слишком юный даже в глазах рано взрослевших людей XVII века, с неожиданным упорством противостоял течению, не давая в обиду ни маленького Петра, ни даже его мать – изящную молодую женщину, исключительно за свойства характера получившую от врагов прозвище «медведица».

Старший брат Петра

Давайте войдем в положение юноши, чуть ли не на руках внесенного на отцовский престол. Его любимые тетки и сестры, оскорбленные второй женитьбой Алексея Михайловича и поведением мачехи (позволявшей себе даже появляться с открытым лицом перед народом, заведшей театр, танцы и прочие «безобразия»), наверняка требовали удалить Наталью Кирилловну и ее отпрыска от двора – а ведь именно они ухаживали за больным царем!

Любимая мамка, нянчившая Федора с младенчества, боярыня Анна Петровна Хитрово, суровая постница и богомолка, обвиняла перед своим воспитанником в страшных преступлениях и А.С. Матвеева, и Нарышкиных, – а ведь царь знал о ее безусловной преданности и позже доверил попечению боярыни свою молодую жену. «Дядька» Федора, Иван Хитрово, сын всесильного главы дворцового ведомства боярина Богдана Матвеевича, любовно воспитавший царевича и оставшийся одним из доверенных приближенных царя, поддерживал требование своей родственницы, как и многие другие придворные.

Хитрово и виднейшие политические деятели бояре князья Долгоруковы сразу по воцарении Федора решили поделить власть с Милославскими, высланными в конце царствования Алексея на воеводства, а ныне спешно вызванными в Москву. Они, очевидно, не сомневались в падении Матвеева и Нарышкиных: так происходило всегда, это был естественный ход событий. В свое время Матвеев сверг А.Л. Ордина-Нащокина, женил Алексея на Нарышкиной и стал канцлером, а Нащокин отправился «в места не столь отдаленные». Теперь наступило время расплаты, но она почему-то откладывалась.

А.С. Матвеев, который поначалу, как отметили голландские послы, попросту плакал, 31 января неожиданно дал иностранцам твердые гарантии, что политика России не меняется и для него лично «при дворе и теперь все останется по-прежнему»: «Все те же господа останутся у власти, кроме разве того, что ввиду малолетства его царского величества четверо знатнейших бояр будут управлять наряду с ним".

По мнению иностранцев, имелись в виду Б.М. Хитрово, Ю.А. Долгоруков, Н.И. Одоевский и А.С. Матвеев. Мы, зная о соглашении за спиной последнего, должны назвать четвертым И.М. Милославского, встречать которого при возвращении в Москву с воеводства выехал за город чуть не весь царский двор. Подразумевалось (и это хорошо выразил Матвеев), что система власти останется как при Алексее Михайловиче, когда малочисленная Боярская дума (около семидесяти человек, в том числе двадцать три – двадцать пять бояр, из которых многие пребывали в армиях и городах вне столицы) выдвигала лишь нескольких активных членов, пользовавшихся особым доверием государя, который руководил с помощью первого министра-фаворита и контролировал администрацию через личную канцелярию – Приказ Тайных дел.

К 1676 году Думе даже особо незачем было собираться Но при Федоре все пошло наперекосяк: обвальной перемены в верхах не произошло, вместо регентского совета стала постоянно заседать вся Дума, а привычный уже Приказ Тайных дел царь немедленно упразднил, подчеркнув, что отказывается использовать учреждение, стоящее вне единой административной системы.

Шел месяц за месяцем, а Матвеев и Нарышкины сидели на своих местах! Отец ненавистной для всего окружения Федора царской мачехи боярин Кирилл Полуектович Нарышкин продолжал руководить важнейшими финансовыми приказами – Большой казны и Большого прихода – до 17 октября 1676 года. В «Истории о невинном заточении» боярина А.С. Матвеева подробно рассказывается, что лишь ценой чрезвычайных усилий большого количества придворных и с привлечением обиженных канцлером иностранцев удалось убедить Федора Алексеевича сместить главу дипломатического ведомства и в июле 1676 года удалить его от двора на воеводство.

Понадобились новые ужасные клеветы, чтобы в июне 1677 года царь согласился заменить недоверие к А.С. Матвееву на его ссылку, причем самым сильным для государя обвинением стало, видимо, незаконное обогащение боярина. В том же 1677 году братья царицы-мачехи Иван и Афанасий Нарышкины по обвинению в подготовке убийства Федора Алексеевича были приговорены боярами к смерти, но царь лично заменил казнь недалекой ссылкой.

В связи с этим страшным делом появился было указ от 26 октября 1677 года о строительстве для царицы Натальи Кирилловны и царевича Петра новых хором в отдаленном углу дворцового комплекса. Но одно лишь обращение маленького Петра к брату сорвало все планы сторонников Милославских: Федор Алексеевич запретил приближенным даже упоминать при нем о переселении мачехи и к 1679 году сам переехал в новые хоромы!

В этой связи довольно нелепо выглядит утверждение историков XVIII и XIX веков о том, что юный царь» «хилаго телосложения, слабаго здоровья», «совершенно болезненный человек», имел власть «лишь номинально», что «от имени осьмнадцатилетнего, слабаго и больнаго Феодора» правили другие лица. Основа этой версии была зафиксирована еще в труде английского историка Крюлля (1699 год), опиравшегося на сообщение одного из участников петровского «великого посольства».

В чеканном виде позиция, завоевавшая господство в общественном сознании на века, была сформулирована уже в летописи конца 1730-х годов. Н.П. Крекшин в первой и И.И. Голиков во второй половине столетия в один голос расхваливали любовь и заботу Федора по отношению к Петру и его семье, но реальным правителем за государя называли боярина И.М. Языкова. В XIX веке Н.Г. Устрялов счел главным действующим лицом политической драмы И.М. Милославского, который «при содействии дядек и нянек юнаго Федора» воздействовал на «больнаго, хилаго» царя. П.К. Щебальский прибавил к числу руководителей Федора Алексеевича царевен, среди которых выделялась Софья Алексеевна, и князя В.В. Голицына. По М.П. Погодину, реальными правителями были Милославские, затем И.М. Языков и братья Лихачевы при поддержке кланов Хитрово и Долгоруковых.

С. М. Соловьев, открывая главой о царствовании Федора Алексеевича повествование о Новой истории России, постарался тщательно отделить его преобразования от деяний Петра, дабы не нанести ущерб легенде о великом императоре. «От слабого и болезненного Федора, – поспешил уверить великий историк, – нельзя было ожидать сильного личного участия в тех преобразованиях, которые стояли на очереди, в которых более всего нуждалась Россия, он не мог создать новое войско и водить его к победам, строить флот, крепости, рыть каналы и все торопить личным содействием; Федор был преобразователем, во сколько он мог быть им, оставаясь в четырех стенах своей комнаты и спальни».

Н.И. Костомаров и Д.И. Иловайский, развивая наблюдения С. М. Соловьева о преобразованиях царствования Федора Алексеевича, не рискнули поднять вслед за великим предшественником вопрос о личном участии государя в реформах и тем самым побудить читателя к сопоставлению фигур Федора и Петра. Я говорю «не рискнули», имея в виду довольно обширный опыт попыток совершенно иной оценки личности старшего брата Петра.

Оставляя в стороне «Синопсис» (Киев, 1680 год) и другие сочинения времени царствования Федора Алексеевича, обратимся к парсуне, написанной на втором столпе Архангельского собора, слева от гробницы юного государя. Вот основные положения текста.

Юный государь был «одарен постоянством царским», благочестием, «долготерпением и милосердием дивным», воистину «сей бе престол мудрости, совета сокровище, царских и гражданских уставов охранение и укрепление, прением решение, царству Российскому утверждение". Он стремился к умножению благополучия народа – „и во всем его царском житии не обреташеся таковое время, в нем же бы ему всему православию памяти достойного и Церкви любезного дела не соделати!“

Федор Алексеевич был страшен неприятелям России, счастлив в победах, «народу любезен". Он принес стране мир, вывел множество людей „ис тьмы магометанства и идолопоклонства“, освободил православные села и деревни из мусульманского подданства, выкупил „многое число“ людей из плена, „пречудно“ украсил церкви.

Царь постоянно помышлял об обучении «российского народа" университетским наукам, определил для устроения университета Заиконоспасский монастырь в Китай-городе и написал для него „чудную и весьма похвалы достойную царскую утвердительную грамоту“. Он построил каменные дома для убогих и нищих на казенном коште, и «оных упокояше многия тысящи".

Федор Алексеевич простил народу недоимки и облегчил налоги. Он отменил местничество; «преизрядно обновил» царский дворец, Кремль и Китай-город; ввел новое платье. Государь еще многое совершил и планировал совершить «полезного и народу потребного», но скончался как христианин «сего народа с жалостным рыданием и со многоизлиянием слезным».

Надпись, сделанная при царевне Софье, с избытком подтверждается подлинными документами – прежде всего многочисленными именными (личными) указами Федора Алексеевича, рукописями проектов и т. п. Разумеется, любящая сестра хотела похвалить единокровного брата – но те же оценки воспроизвели в 1680-х годах летописцы политического противника Федора и Софьи патриарха Иоакима, в том числе его приближенный иеромонах (позднее казначей) Чудова монастыря Боголеп Адамов. Уже после падения Софьи, при патриархе Адриане, чрезвычайно высоко оценил деятельность Федора патриарший казначей Тихон Макарьевский, а другой патриарший летописец уподобил давно почившего государя Соломону.

Следует ли говорить, что все эти сочинения только сейчас начинают (с большими трудностями) публиковаться?! Больше повезло «Созерцанию краткому» Сильвестра Медведева, в котором подробно рассмотрены реформы последнего года царствования Федора и подчеркнуто личное участие государя даже в работе его мастеров и художников. Записанное около 1688 года «Созерцание» вышло сто лет спустя; впрочем, автор его еще в 1691 году был казнен на Лобном месте за проповедь, что народ имеет право «рассуждать».

Просветитель Сильвестр Медведев лично сотрудничал с весьма уважавшим его царем Федором и может быть обвинен в пристрастности. Но высокую оценку личности Федора как преобразователя зафиксировал в 1687 году магистр юриспруденции Георг Адам Шлейссингер, а в конце XVIII века ее подтвердили финско-шведский историк X. Г. Портан, французские ученые М. Левак и Н. ле Клерк.

Русские же ученые, такие как Татищев и Г.Ф. Миллер, пытавшиеся взглянуть на деяния Федора по возможности объективно, заранее писали «в стол» (сочинение первого издано в 1966 году, второго – не опубликовано до сих пор). Только митрополит Платон в 1805 году осмелился несколькими словами намекнуть, что «просвещение и поправление" Федора было предпочтительнее петровского. Платон был осторожен и защищен саном, зато французы получили гневную отповедь „Русского вестника“ за то, что, „единодушно выхваляя царя Федора Алексеевича“, наполняют свои сочинения „клеветой на отечественные наши летописи“, „ухищренным витийством“ и „нелепыми бреднями“.

«Голова» государства

Вопрос о личном участии Федора Алексеевича в делах Российского царства остался без монографического исследования, не считая дилетантской книжечки В.Н. Берха и едва начатой работы Е.Е. Замысловского. Между тем совершенно очевидно, что при Федоре не было одного лица или стабильной группы лиц (фаворитов, регентов или правителей), которым можно было бы приписать его стабильный политический курс по целому ряду направлений.

Прежде всего, в отличие от значительной части царствования Алексея Михайловича (1645 – 1676 годы), правлений Царевны Софьи (1682-1689 годы) и царицы Натальи Кирилловны (1689 – 1694 годы), при Федоре Алексеевиче не было первого министра, Посольским приказом, обычно таковому поручавшимся, ведали дьяки, а должность канцлера занимал невеликий администратор Д.М. Башмаков. Отказавшись передавать государственные печати первому министру, и до, и после него как бы представлявшему царя в правительстве, Федор Алексеевич с начала царствования склонен был подчеркивать значение самих печатей.

В управления центральными государственными учреждениями – приказами – прослеживаются изменения, которые можно оценить как элементы фаворитизма. Царский родственник И.М. Милославский в безумной погоне за властью шаг за шагом объединил в своих руках к началу 1679 года десять приказов, но в том же году семь из них потерял, а к концу 1680 года сохранил лишь один приказ, хотя был вхож во дворец, заседал в Думе и время от времени получал от царя лестные поручения (например, объявлял указы).

Клан Хитрово, еще при Алексее Михайловиче державший в своих руках чуть не все дворцовое ведомство (шесть приказов), после смерти его главы Богдана Матвеевича 27марта 1680 года утратил монополию, хотя остался влиятельным благодаря царскому «дядьке" Ивану Богдановичу, никогда, впрочем, не претендовавшему на лавры политика. К концу царствования только Долгоруковы контролировали семь приказов, что было связано с военно-административной реформой (с конца 1680 года).

Крупнейшие государственные деятели Одоевские ведали всего двумя приказами, а Голицыны – одним (да и то недолго). Центр тяжести конкретных государственных решений переместился в Думу, о чем Федор Алексеевич заявил уже на третий день царствования со свойственной его именным указам энергией и лаконичностью:

«Боярам, окольничим и думным людем съезжаться в Верх в первом часу (то есть с рассветом) и сидеть за делы».

Сам он вскоре присоединился к боярам, причем для ускорения работы часть дел рассматривал лично. Так, на пятнадцатый день царствования Федор Алексеевич повелел ныне и впредь решать дела всех подвергнутых предварительному заключению в Разбойном приказе без промедления «и колодников свобождать без всякого задержанья», а дела, которые судьи не могут решить быстро, докладывать ему самому. Борьбой против извечного русского бича – бесконечного предварительного следствия и тюремного мучительства – царь занимался с присущей ему последовательностью.

Учитывая также указы о совершенствовании гражданского суда, не позволяющие подданным волокитить друг друга, надо признать, что Федор Алексеевич хорошо усвоил схоластический постулат, что надежда граждан на скорый и правый суд есть необходимое условие социального мира. Этому учил его в детстве Симеон Полоцкий, это настойчиво подчеркивал другой ученик Полоцкого – Сильвестр Медведев, писавший царю:

Ничто в мире лучше, яко глава

Крепкаго тела, егда умна, здрава.

«Головой" государства был царь и его „синклит“ (совет), укреплением которого Федор Алексеевич и занялся. При Михаиле Романове Боярская дума насчитывала в начале и конце царствования двадцать восемь – двадцать девять человек (иногда их было до тридцати семи); при Алексее – шестьдесят пять – семьдесят четыре человека. За свое краткое царствование Федор довел число думцев с шестидесяти шести до девяноста девяти; при этом число думных дьяков стабилизировалось, думных дворян – даже сократилось, а число окольничих хотя и выросло с тринадцати до двадцати шести, но осталось в пределах их численности при отце.

Особенностью царствования Федора было почти полное отсутствие «праздничных» пожалований чинов (в связи с коронацией, женитьбой, рождением сына и т. п.), когда они раздавались в основном родственникам и фаворитам. Боярство жаловалось соответственно знатности рода, военным заслугам, роли в дворцовом управлении и лишь в последнюю очередь – благодаря личной близости к государю.

Отсутствие ярко выраженного преобладания в Думе какой-либо группировки способствовало значительному смягчению придворной борьбы и увеличению продуктивности работы. Законодательство, особенно близкое родовому дворянству поместно-вотчинное, совершенствовалось сравнительно с Уложением 1649 года весьма энергично. Царь и Дума неоднократно утверждали даже не отдельные законы, а серии из десятков новых статей к Уложению.

Эти обширные дополнения и еще более семидесяти отдельных указов последовательно укрепляли и расширяли земле– и душевладение служилых феодалов, заботливо оберегали родовую собственность, сближали поместья с вотчинами и увеличивали вторые за счет первых. Дворянство ограждалось от притока лиц из податных сословий, а крестьяне сближались с дворовыми и холопами.

Лично Федора Алексеевича этот отлаженный процесс не очень занимал. Если дополнительные статьи к Уложению по вопросам судопроизводства он утвердил сам, на основе справки из Судного приказа, но без Думы, то поместно-вотчинные узаконения в некоторых случаях вводились в действие без царя, одним боярским приговором. Формула «государь указал и бояре приговорили» менялась в таких случаях на «по указу великого государя бояре приговорили», то есть фиксировала трансляцию полномочий сюзерена на высшее государственное учреждение.

Еще дальше этот процесс зашел в области административной практики, к которой государь прилежал с первых дней царствования. Четвертого августа 1676 года Федор Алексеевич утвердил скользящий график обсуждения в Думе дел по докладам из всех приказов. Но его собственные отлучки из столицы, особенно частые в теплое время года, не позволяли Думе непрерывно (кроме выходных) заседать в полном составе. В этом случае в Москве «для дел» оставлялась думская комиссия.

По традиции, назначение в ее состав считалось почетным и царь не мог отказать в нем представителям родовой знати, ссылавшимся «на старину». Записи в дворцовых разрядах с сентября по декабрь 1676 года и с марта 1678 года по октябрь 1680 года показывают, что из восемнадцати остававшихся «в царево место» бояр одиннадцать назначались от одного до трех раз, пятеро – от шести до семи раз.

Конечно, стабильность управления обеспечивали профессионалы, ведавшие делопроизводством: печатник Д.М. Башмаков и думный разрядный дьяк В.Г. Семенов. Постепенно Федор Алексеевич ввел постоянную должность председателя боярской комиссии (Я.Н. Одоевский) и его заместителя (А.А. Голицын), что и было отмечено в разрядных записях. Первый оставался в Москве шестнадцать, второй – двенадцать раз.

Логичным завершением этого процесса стало превращение комиссии Боярской думы в Расправную палату, которая по месту заседаний называлась также Золотой. Восемнадцатого октября 1680 года царь именным указом повелел: «Боярам, и окольничим, и думным людям сидеть в Палате, и слушать изо всех приказов спорных дел, и челобитныя принимать, а его великого государя указ по тем делам и по челобитным чинить по его великаго государя указу и по Уложению». Двенадцатого августа 1681 года Федор Алексеевич указал чиновникам, «которые сидят у росправных дел в Золотой палате… как учнут дела чьи, или свойственников их слушать– и тем в то время из палаты выходить».

«Серьезную перестройку с целью упрощения и дальнейшей централизации» отметил при Федоре лучший знаток истории приказов. Общее их количество сократилось с сорока трех до тридцати восьми, зато штат подьячих вырос колоссально. При Алексее (в 1664 году) в сорока трех приказах работал семьсот семьдесят один человек, при Федоре уже в 1677 году было на то же число учреждений тысяча четыреста семьдесят семь подьячих, а в конце его царствования в тридцати восьми приказах их было тысяча семьсот два! Крупнейшие ведомства насчитывали более четырехсот сотрудников, средние – семьдесят – девяносто, мелкие – тридцать – пятьдесят. Количество судей сократилось с сорока трех до тридцати одного, дьяков осталось столько же (приказных – сто двадцать восемь – сто двадцать девять).

Именными указами Федор Алексеевич установил единое время работы сотрудников центральных ведомств, от бояр-судей до подьячих: пять часов с рассвета и пять часов перед закатом (согласно русскому счету часов). Уже в 1677 году он повысил статус управлявшегося дьяками Разрядного приказа: отныне всюду, кроме учреждений, возглавляемых боярами и окольничими, они посылали не памяти, а указы.

Традиционная коллегиальность управления приказами была ограничена: с 1680 года имена «товарищей» главного судьи было в бумагах писать не велено. Тогда же имена думных дьяков было указано писать с полным отчеством, как и бояр. Наконец, в 1680 году Федор Алексеевич провел полную ревизию центральных ведомств, а в следующем году предложил им представить генеральную справку о совершенствовании законов.

Уже при упразднении Монастырского приказа в 1677 году царь позаботился, чтобы финансовые его дела попали в специализированную на них Новую четверть. В 1680 году разбросанные по разным приказам финансовые дела были объединены в Большой казне, а поместно-вотчинные сконцентрированы в Поместном приказе.

Седьмого ноября 1680 года Федор Алексеевич объединил управление военными приказами – Разрядным, Рейтарским и Иноземным (он ведал солдатами) в руках известного военачальника боярина князя Ю. А. Долгорукова, а двенадцатого числа издал развернутый именной указ о военно-административной реформе. Отныне все приказы, кроме названных и Стрелецкого (также управлявшегося Долгоруковым), теряли военные функции; лишь в ведении Сибирского и Казанского приказов оставлялись местные войска, но и они входили в округа, образованные по военно-окружной реформе.

Война и мир

Реформа армии была связана с войной, под знаком которой шло взросление Федора Алексеевича и которая долго связывала его по рукам и ногам в деле преобразований. Она была объявлена Алексеем Михайловичем Турции и Крымскому ханству в конце 1672 года согласно обязательствам, данным Речи Посполитой в союзном договоре весны того же года. Царь исходил из идеи оборонительного союза славянских и вообще христианских государств против османско-крымской агрессии в Европе – и крупно просчитался.

Напрасно инициатор войны А.С. Матвеев рассылал посольства по всей Европе: Империя в союзе с Испанией, Голландией и Пруссией как раз вступила в сражение с Францией, Англией и Швецией (1672 – 1679). Польша, на помощь которой устремились россияне, после разгрома под Каменец-Подольском заключила с турками позорнейший сепаратный мир и, хотя ее чрезвычайными усилиями удалось заставить разорвать Бучачский договор (по которому султану уступался даже Киев!), была союзником ненадежным и опасным.

С 1673 года кровавые бои шли на огромном фронте от Днестра до Азова. Турецкий султан лично командовал наступлением против русско-украинских войск на Правобережье, где его форпостом был Чигирин с гетманом-изменником П. Д. Дорошенко. Крымский хан всей ордой ломился через укрепленную границу России. В свою очередь, русские полки пробили выход в Азовское море, в которое впервые вышел под командой прославленного Г.И. Косагова построенный на Воронежских верфях (задолго до Петра) военно-морской флот, и совершали вместе с казаками налеты на Крым.

К воцарению Федора Алексеевича Правобережье было пустыней, на которую с ужасом глядели гетманы-соперники П. Дорошенко и И. Самойлович («от Днестра до Днепра духа человеческого нет…"). В России имелись в наличии повышенные налоги и постоянные экстренные поборы (при огромной недоимке), ограниченные мобилизационные ресурсы и распыленные на огромном фронте регулярные войска, из которых далеко не все были надежны.

В октябре 1676 года провал курса Матвеева обнажился с ужасающей ясностью. Польский король Ян Собеский заключил с неприятелем сепаратный Журавинский мир, предательски «уступив» туркам Украину и пообещав Турции и Крыму военную помощь против России. Но Федор Алексеевич («хилый, больной» и т. п.) уже успел принять меры. Четвертого мая 1676 года князь Василий Васильевич Голицын, которого государев отец восемнадцать лет продержал в стольниках, был первым в новом царствовании пожалован боярством и с чрезвычайными полномочиями выехал на Украину.

Семнадцатого октября, когда Ян Собеский готовился подписать позорный договор, перед Федором Алексеевичем и боярами были брошены клейноды Правобережной Украины вместе с турецким бунчуком и магометанскими знаменами, взятыми в Чигирине. Когда летом 1677 года армия Ибрагим-паши подошла к Чигирину, крепость была по последнему слову техники укреплена инженер-полковниками Николаем фон Заленом и Яковом фон Фростеном и оборонялась регулярными частями (помимо казачьих полков).

Генерал– майор Трауэрнихт блестяще справился с обороной города, а военачальники ударной армии под командованием боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского в полной мере продемонстрировали превосходство оружия и выучки русских солдат, рейтар, копейщиков и артиллерийских полков. Попытавшись воспрепятствовать переправе русских через Днепр, Ибрагим-паша и крымский хан потеряли убитыми двадцать человек, в том числе своих сыновей, множество офицеров и мурз. Русские потери составили две тысячи четыреста шестьдесят человек убитыми и пять тысяч ранеными.

Отступление Ибрагим-паши от Чигирина превратилось в паническое бегство с бросанием артиллерии, обоза и припасов. В сентябре 1677 года Федор Алексеевич, напряженно следивший за военными событиями, мог, казалось, заняться излюбленным делом: наградить участников похода поместьями, вотчинами и новыми землями, позаботиться о раненых, обеспечить льготы участникам военных действий.

Государь лично следил за усиленным укреплением Киева и Чигирина, который отстраивал не знавший поражений воевода Иван Иванович Ржевский, и удовлетворился, лишь получив подробный план и описание новых укреплений. В то же время он вступил в борьбу за вывод России из войны, борьбу, драматичность которой осталась неоцененной современниками и потомками, ибо Федор Алексеевич, его советники и противники умели хранить тайны.

Прежде всего, еще не получив подробного доклада о Чигиринской кампании 1677 года, царь свернул азовский театр военных действий. Русские войска и флот ушли вверх по Дону, заключив с турецкими властями перемирие и разменяв пленных. Знаток польских дел В.М. Тяпкин был отправлен на Украину для консультаций относительно разрушения Чигирина, ставшего центром конфликта с Турцией, Крымом и Речью Посполитой.

По истечении срока Андрусовского перемирия 1667 года, поляки требовали «вернуть» им Киев и ряд других городов, занятие же русскими Чигирина (уступленного по Журавинскому миру Турции) рассматривали как покушение на свои исконные владения. Уступки Чигирина непременно требовала через крымских послов в Москве и Оттоманская Порта. Даже решительное поражение турок (весьма гипотетичное ввиду их огромных мобилизационных ресурсов) вело лишь к борьбе за Чигирин с Речью Посполитой.

Среди этих неразрешимых проблем брезжил один просвет: склонность части турецкого руководства, под интенсивным давлением Франции, перенести войну в богатые земли Империи, отложив трудную и не слишком выгодную войну с Россией. Лично изучив русско-турецкие отношения с 1613 года, Федор Алексеевич отправил мирное посольство в Стамбул и к апрелю 1678 года убедился, что, только сровняв Чигирин с землей, стороны получат шанс на выход из войны.

О том, насколько трудно далось такое решение, свидетельствует отчет В.М. Тяпкина. Г.Г. Ромодановский, командовавший русской армией на юге уже десятилетия, на предложения царя ответил по-военному четко: «Разорить и не держать Чигирин отнюдь не возможно, и зело безславно, и от неприятеля страшно и убыточно». Гетман И. Самойлович был резок: «Прежде, нежели разрушить Чигиринские укрепления или дозволять неприятелю завладеть ими, пусть объявят всей Украине, что она великому государю… ни на что не потребна!»

Приехавший вслед за Тяпкиным стольник и полковник А.Ф. Карандеев предлагал воеводе и гетману построить вместо Чигирина другую крепость на Днепре, но получил отказ. В свою очередь Ромодановский и Самойлович составили два подробных доклада с доказательством полной невозможности оставить Чигирин по военно-стратегическим и политическим соображениям.

Ромодановский был вызван в Москву и щедро награжден, но не убежден государем, которого к тому же свалила тяжелая болезнь. Только к весне Федор Алексеевич пересилил недуг и 10 мая ослепил польских послов роскошью и величием, которое, «к удивлению присутствующих, превосходило его возраст. Царь поставил вопрос ребром: командующим чуть было не назначили В.В. Голицына, все эти годы стоявшего с чрезвычайными полномочиями за спиной Ромодановского. Это означало бы сдачу Чигирина, но победили сторонники Ромодановского, взявшего защиту крепости на свою ответственность.

Двенадцатого апреля 1678 года Федор Алексеевич, патриарх Иоаким и Боярская дума утвердили наказ Ромодановскому. Тот должен был вступить в переговоры с командующим уже выступившей огромной турецко-крымской армией великим визирем Кара-Мустафой, но не уступать Чигирин. Визирь подошел к крепости лишь 8 июля, а главные русско-украинские силы стояли на Днепре уже 26 июня, однако по царскому указу, дожидались незначительных подкреплений до 28 июля!

Тем временем Федор Алексеевич, не добившись поддержки в Думе, принял все бремя решения на себя. Одиннадцатого июля 1678 года он отдал секретный приказ Ромодановскому и его сыну и помощнику Михаилу в случае отказа Кара-Мустафы от переговоров на более мягких условиях разрушить Чигирин:

«Буде никакими мерами до покоя доступить, кроме Чигирина, визирь не похочет, и вам бы хотя то учинить, чтоб тот Чигирин, для учинення во обеих сторонах вечного мира, свесть, и впредь на том месте… городов не строить».

«Чигиринское сведение" должно быть проведено осмотрительно и остерегательно, чтобы избежать ропота „малороссийских жителей“. „А сее бы нашу грамоту, – писал Федор Алексеевич, – держали у себя тайно, и никто б о сем нашем великаго государя указе, кроме вас, не ведал“.

Задача была труднейшей, в армии даже просочился слух, что командующий получил в десятых числах июля царское предписание вывести Чигиринский гарнизон и взорвать крепость, если нельзя будет удержать ее. В действительности Ромодановский должен был добиться, чтобы турки самивзяли Чигирин, не вызвав у казаков никаких подозрений относительно роли Москвы.

Но Чигирин стоял, несмотря на жесточайший натиск отборных сил Кара-Мустафы. Ромодановский решил приблизиться к городу и открыть гарнизону возможность ретироваться. Первого – третьего августа солдатские дивизии генерал-поручика А.А. Шепелева и генерал-майора М.О. Кровкова при поддержке корпуса думного генерала В. А. Змеева и стрелецких полков взяли штурмом укрепленные Чигиринские высоты и явили свои знамена защитникам крепости.