Текст книги "Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III"

Автор книги: Евгений Анисимов

Соавторы: Виктор Буганов,Виктор Наумов,А. Преображенский,Андрей Богданов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 48 страниц)

Софья-регентша и ее окружение

Чтобы понять значение Вечного мира 1686 года, нужно учитывать, что по всем договорам после Воссоединения России и Украины русские, цари клятвенно обещали вернуть полякам Киев. Закрепление его за Россией было такой победой, что злейшие враги Софьи при дворе не смогли воспрепятствовать официальному признанию ее власти: отныне имя царевны включалось в царский титул после имен Ивана и Петра.

Сторонники Софьи добились этого далеко не сразу. Имя Софьи начало появляться в правительственных внутренних документах осенью 1682 года и употреблялось все чаще в бумагах учреждений, которыми руководил В. В.Голицын. К лету 1683 года ее влияние настолько упрочилось, что царевну признали правительницей придворные панегиристы; письменные и устные похвалы ее мудрости и добродетелям достигли пика к лету 1686 года – подданные отдавали себе отчет, что именно ее «девственному разуму» обязаны внутренним миром и внешними успехами Российского государства.

Подписав Вечный мир и добившись его ратификации, Россия одновременно стала членом Священной лиги с Империей, Речью Посполитой и Венецией против Османской империи и Крыма. По условиям договора союзники России в случае решительной победы, не оставляя себя внакладе, отводили ей значительную часть Балканского полуострова, Константинополь и проливы. В 1687 году Голицын стал главнокомандующим (или, по словам иностранцев, генералиссимусом) российской армии, готовящейся к решительному наступлению на юге.

С этого момента, как справедливо замечает французский агент в Москве де ла Невилль, началось падение канцлера и всего правительства Софьи. И дело было отнюдь не в безуспешности Крымских походов 1687-го и 1689 годов, как веками пытались уверить историки, и даже не в росте консервативной оппозиции Софьи и Голицына, хотя она проявила себя весьма круто и в проповедях патриарха, и в Думе, и в армии.

В то время, когда выдающийся русский публицист архимандрит Новоспасского монастыря Игнатий Римский-Корсаков произносил пламенные речи перед полками, уходящими на юг, призывая «мужественных ратоборцев» спасти порабощенных турками православных братьев и на крыльях двуглавого орла вернуть крест Христов святой Константинопольской Софии, – патриарх Иоаким публично предрекал поражение русской армии, зараженной присутствием офицеров-иноверцев.

Нельзя сказать, что признанный глава российских «мудроборцов» отвергал все подряд культурные и технические новшества: Русская Православная Церковь предпетровского времени была вовсе не столь консервативна, как это обычно изображают. Если патриарх Никон еще крушил «фряжские иконы» (написанные под влиянием итальянской школы), то при его преемниках западноевропейская живопись прочно утвердилась при царском дворе, «першпективным письмом» расписывались под руководством патриаршего секретаря – известного поэта Кариона Истомина – дворцы светской знати и палаты духовных лиц.

Уже при царе Федоре двор и гражданские служащие облачились в короткое европейское платье (без него, по указу, не пускали в Кремль), а военные привыкли к нему давно – драгуны, например, ходили в коротких кафтанах, шляпах и со шпагами с 1630-х годов. Очень многие стригли на западный манер бороды и усы вразрез с церковной традицией, держали не только певчих для светских вокальных «партесных» концертов, но клавесины, органы и целые инструментальные оркестры.

Кстати, европейские линейные ноты пришли на смену старинным крюковым тоже в 1670-х годах, а первые русские театры и танцы во дворце появились в недолгие годы счастья царицы Натальи Кирилловны, когда эта воспитанница Артамона Матвеева (женатого на шотландке Гамильтон)» нарушив вековую традицию, стала даже появляться перед народом.

В 1680– е годы новые дворцы знати, их убранство, утварь, кареты, одеяния представителей «верхов» поражали инотранцев роскошью, а не какой-то спецификой. Не все, как В.В. Голицын, владели древними и новыми языками, но увлечение музыкой и литературой уже приобретало повальный характер. Те, кто не мог сочинить приличную для двора речь, заказывали стихотворные произведения (вплоть до тостов и надписей на подарках) писателю-профессионалу. А без стихотворной эпитафии не хоронили родных купцы и подьячие!

«Зрением и потребством вещей человек веселится!» – провозглашал писавший все выступления патриарха Иоакима (а потом Адриана) Карион Истомин – модный в те времена придворный литератор. И действительно, изящные и технические «художества» наполняли жизнь московского двора при правлении Софьи. Хотя царевна, в отличие от старшего брата Федора, не вникала лично в работу мастеров и изобретателей праздников, она позволила сестрам, теткам и вдовствующим царицам завести собственные дворы, обеспечившие художников всех специальностей массой заказов.

Сохранившиеся документы Российского государственного архива древних актов говорят о соревновании вырвавшихся из терема дам в роскоши и изяществе нарядов, дворцовых убранств, мастерстве их певческих и инструментальных капелл, тщательности подготовки праздничных действ. Заказывавшиеся царевнами латы, оружие и даже боевые знамена свидетельствуют, что царственные девы оказывали внимание не вышедшим из цветущего возраста мужчинам.

До прихода Софьи к власти женская половина царской семьи общалась только с боярынями и женской прислугой, пожилыми родственниками и «старшими боярами» – особо доверенными мужами не первой молодости, ставшими своего рода членами семьи. Явление при царе Федоре среди «комнатных бояр» тридцатитрехлетнего князя Василия Голицына, элегантного и образованного по высшим европейским меркам, не могло не произвести глубокого впечатления на двадцатилетнюю Софью.

Сложившийся в борьбе с Московским восстанием политический союз Софьи и Голицына, благодаря которому царевна обрела личную свободу, вполне мог стать и союзом любовным. О последнем после падения правительства регентства ходили сплетни, но единственное письмо царевны, где она называет Голицына «братцем Васенькой», «светом моим» и «батюшкой», было написано во время нежной дружбы Софьи с другим человеком – Федором Леонтьевичем Шакловитым.

Первый был интеллигентным государственным деятелем, торой – смелым политическим дельцом. Оба отличались от фаворитов XVIII века тем, что сделали карьеру отнюдь не через царевнину постель. Ровесник царевны Софьи, Шакловитый стремительно выдвинулся в Приказе Тайных дел царя Алексея (1673-1675 гг.) и стал дьяком важнейшего Разрядного приказа – своего рода министерства обороны Российского государства. В разгар Московского восстания он стал думным дьяком, а в конце 1683 года за выдающиеся успехи в «переборе" стрелецких полков был пожалован в думные дворяне.

Именно Шакловитый руководил кадровой политикой правительства регентства, имея исключительное право доклада Боярской думе о штатах и окладах центральных ведомств. Острый ум, мужество и просто д'артаньяновская выносливость Федора Леонтьевича не раз использовались Голицыным в затруднительных положениях. Так что звание ближнего окольничего, полученное летом 1689 года, было не большой платой мелкому дворянину Шакловитому в век, когда такой же дворянчик Ордин-Нащокин и стрелецкий полковник Матвеев становились боярами и канцлерами, а Дума была запружена выслужившимися из низов штатскими чиновниками и генералами.

Если страсть и присутствовала в жизни Софьи (заставляя ее во время любовной связи с Шакловитым украшать свою спальню по его вкусу), она не демонстрировалась при дворе и не проявлялась в государственной деятельности царевны. Всемогущая на взгляд со стороны правительница России вынуждена была жертвовать своими симпатиями. Так было, например, в 1685 году, когда соученик и тайный советник Сильвестр Медведев принес ей для реализации утвержденные царем Федором принципы первого российского университета.

Всесословное учебное заведение, призванное дать России специалистов в различных областях науки и кадры для госаппарата, задумывалось как полностью автономное в экономическом, политическом и идейном отношении, по прямому смыслу понятия «свободной мудрости» (его аналогов в России до сих пор не создано). «Мудроборцы» во главе с патриархом, разумеется, подняли страшный вой, призывая не допустить в Россию эту «искру западнаго зломысленнаго мудрования», – и Софья предала память брата.

Вместе с проектом университета была похоронена первая в России независимая от Церкви типография, основанная царем Федором, его проекты епархиальной реформы и системы училищ для детей нищих и сирот. Для искоренения на Руси латыни – языка науки и международных отношений – была закрыта латинская гимназия Медведева, замененная «елинно-славянскими схолами» ученых греков Иоанникия и Софрония Лихудов. Сам Голицын вольно или вынужденно покровительствовал «грекофилам», развернувшим злобную травлю Медведева и его друзей-просветителей.

Вообще в отношении к Медведеву любопытно раскрывается степень политических компромиссов ведущих деятелей регентства. Софья запретила преследуемому церковными властями Медведеву покидать Москву даже тогда, когда призыв публициста «разсуждати себе" породил обвинение, что тот "хочет наступити и попрати всю власть, царскую же и церковную, того ради и к людям пишет!». Устранившись от конфликта, она показала своему врагу-патриарху, что без помощи светской власти он не может схватить даже одного монаха, защищаемого народными толпами.

Финансировавший затеи «грекофилов» Голицын передал украинскому духовенству их и просветителей полемические книги, будто бы не ожидая, что ученые-украинцы активно выступят в поддержку Медведева, против патриарха. Эта уклончивая осторожность особенно любопытна у человека, открыто отстаивавшего свободу веры для иностранцев в споре со своим другом Римским-Корсаковым и врагом Иоакимом, договорившимся до того, что вместе с костелами и кирхами на территории государства следует уничтожить все мечети, и запретившего православным солдатам хоронить своих погибших на войне иноверных товарищей!

Делая ставку на иностранных специалистов, Голицын был тверд как кремень. Именно вести о свободе всякому исповедовать свою веру вели в Россию отличных гражданских и военных мастеров из Западной Европы, раздираемой религиозными сражениями. Поддерживая христианизацию внутри страны, канцлер не мог применять насильственных мер к язычникам и особенно мусульманам, начиная наступление на Крым и владения Османской империи!

Этот конфликт с «ревнителями благочестия», «старомосковской», или «великорусской», партией дорого стоил личному авторитету Голицына. Дошло до того, что целая группа дворян из влиятельных фамилий явилась на службу в полки в траурной одежде, поддерживая пророчества патриарха о поражении Крымского похода. Но само согласие канцлера возглавить военную кампанию и принять ответственность за осторожность главнокомандующего, которая обычно объявляется трусостью и предательством, свидетельствовало, что князь Василий Васильевич решительно ставит интересы государства выше личных.

Власть и политика

Поход 1687 года, когда главная русско-украинская армия повернула назад из выжженных крымчаками степей, был воспринят в России как поражение Голицына. Между тем в ходе его командующий обнаружил, что украинский гетман Иван Самойлович, одержимый идеей борьбы с поляками сознательно препятствует наступлению на Крым. Прилетевший из Москвы на перекладных Шакловитый действовал блестяще: вскоре Самойлович уже спасался от возмущенных казаков в лагере Голицына и был преспокойно арестован, а на его место выбран верный идее борьбы с Крымом Мазепа (не простивший позже Петру предательства интересов Украины).

Дворянство в армии, которая вместо лихого налета на крымские владения была занята в знойной степи тяжелыми земляными работами, проклинало своего военачальника; враги Голицына в Москве распространяли слухи об огромных потерях и чуть ли (согласно предсказанию патриарха) не поражении русских сил. Да, главное войско ничего не приобрело, кроме мозолей, но Россия в составе Священной лиги добилась крупной победы над врагом.

При одном известии о выступлении российской армии в Стамбуле началась паника. Крики «Русские идут!» заставили султана бежать в Азию, фанатики бросалась с минаретов, чтобы не сдаваться гяурам. Между тем русско-украинский корпус во главе с воеводой Леонтием Романовичем Неплюевым и непобедимым генералом Григорием Ивановичем Косаговым отвоевывал Днепр, снося на своем пути крепости Шах-Кермен, Ислам-Кермен, Изюм-Кермен и приближаясь к Очакову.

Белгородская орда, недавно разгромившая короля Яна Собеского в Молдавии, на свою беду заступила путь драгунам Косагова: вскоре ее остатки уже прятались в буераках. Турки, оставившие собранную уже в поход армию для защиты Стамбула, вынуждены были снять гарнизоны из Мореи и Греции и на кораблях Средиземноморского флота перебросить вместе с гвардией в устье Днепра. Но было поздно. Матросы двух флотов и янычары увидали лишь развалины Очакова и не вняли обращенному к ним призыву Косагова «на берег сойти» – только ругались «по-янычарски».

В войне наступил перелом. Австрийцы взяли Будин, поляки наступали в Молдавии и Валахии, венецианцы почти без боя овладели Мореей… Но дела обстояли хуже, чем хотелось бы Голицыну. Приторные благодарственные грамоты из Вены и Венеции показывали, что, удовлетворив свои основные притязания, союзники готовы забыть о Священной лиге и обратить взоры к конфликтам на Западе, особенно к опасному усилению Франции. Поляки не скрывали реваншистских настроений и в разгар боев уверяли Европу, будто Россия не выступила и вообще сговаривается с татарами напасть на Польшу.

Чтобы сохранить Лигу, открыто действовали русские посольства в Париже, Лондоне, Мадриде, Берлине, Флоренции, Амстердаме, Копенгагене и Стокгольме; используя данные разведки, русские послы и посланники срывали сепаратные переговоры с турками в Вене и Венеции; сильная агентура действовала в Польше.

В самого начала похода Голицын широко использовал дипломатические каналы и особенно газеты для выгодного освещения событий, допустив корреспондентов не только в Москву, но и – вопреки обыкновению – в собственную ставку. Сразу после возвращения войск через нидерландского резидента Иоганна фон Келлера в Амстердаме было распространено на латинском, немецком и французском языках публицистическое «Сказание» о роли России в Священной лиге и официальных планах дальнейшей войны, разосланное затем по главным столицам Европы.

Роль России перед союзниками была выполнена – крымский хан, озабоченный исключительно защитой своих владений, не мог более помогать туркам на западных фронтах. Решительное наступление на крымские и османские владения могло оттянуть на Россию основные силы неприятеля и позволить союзникам удачно выскользнуть из войны. Но именно решительной битвы с «агарянами» хотели русские и украинские войска, хотел двор, хотели многие слои населения, хотел в глубине души и сам Голицын.

Недаром в его ставке первый русский ученый-историк Андрей Иванович Лызлов работал над монографическим исследованием многовековой борьбы оседлых народов Европы со «скифами» – кочевниками и пришельцами из Азии, анализируя причины поражений христианских стран, военно-экономический потенциал неприятеля и пути к победе. Недаром Посольский приказ вел переговоры с представителями православного населения Балкан, желающих перейти после изгнания турок в российское подданство.

Новоизбранный гетман Мазепа немедленно объявил Украине и Европе, что Крым будет покорен и заселен казаками и верными татарами. «Войною на Крым!» – говорили в Москве, писали в русских летописцах и западных газетах. В 1688 году, когда Неплюев с Косаговым продолжали начатое во время первого похода строительство передовых баз далеко в Диком поле, Шакловитый выехал в ставку Мазепы для секретного совещания, на котором стоит остановиться подробнее.

Фаворит Софьи жаждал крупных внешнеполитических успехов, ибо после Вечного мира усиления власти правительницы более не происходило. Попытка прощупать общественное мнение насчет возможности венчать царевну на царство провалилась – не только канцлер Голицын, но и зависимые от Шакловитого люди считали такое нарушение традиций недопустимым и опасным.

Хотя панегиристы уподобляли Софью Алексеевну Божественной Премудрости и возносили над царями Иваном и Петром, царевну лишь до поры до времени терпели. Женив Ивана Алексеевича на первой красавице двора Прасковье Федоровне Салтыковой, Софья надеялась без специальных усилий получить наследника престола для своего клана Милославских. К ее сожалению, рождались девочки; между тем Петр взрослел, и его двор вскоре мог потребовать свою долю власти. Отвергнуть эти притязания было бы трудно, поскольку Голицын и другие друзья Софьи в Думе не имели подавляющего авторитета и тем более большинства, вынуждены были мириться с выходками Долгоруковых, патриарха Иоакима и прочих.

Связав свою судьбу с судьбой царевны, Шакловитый был готов на все для закрепления ее власти. Он предоставил Сильвестру Медведеву подлинную документацию Разрядного и Стрелецкого приказов для историко-публицистической книги о событиях 1681-1683 годов, в которой Медведев доказывал невозможность народ «силой в покорении иметь» и демонстрировал блага мудрого руководства на примере царевны Софьи.

Жест Шакловитого был небескорыстен: в «Созерцание» попал акт о «всенародном и единогласном» избрании Софьи правительницей России в мае 1682 года! «Петровцы» не могли опровергнуть подделку, поскольку сами сочинили во время Московского восстания подобный акт об «избрании» Петра. Таким образом получалось, что царевна имеет формальные права на власть наравне с царями.

Не без совета с Медведевым Шакловитый задумал прославить царевну новым в России средством – политическим плакатом. К лету 1689 года несколько плакатов было отпечатано в сотнях экземпляров, распространялось в Москве и за рубежом. Помимо коронационных портретов царевны в полном царском облачении, среди плакатов было изображение святого Феодора Стратилата – патронального святого главы Стрелецкого приказа, да еще с его гербом!

Письменная, устная и изобразительная агитация в пользу коронации царевны сочеталась у Шакловитого с помышлениями радикально избавиться от Петра и его родичей. Но составить заговор ему не удалось – облеченные доверием Шакловитого стрельцы пришли за советом к Медведеву, проповедь которого приобретала в Москве все больший авторитет. Согласившись, что от победы «петровцев» и союзных с ними «мудроборцев» хорошего ждать нечего, ученый литератор отверг террор как политическое средство и объяснил, что, воспользовавшись заговорщиками как орудием, власть имущие обязательно уничтожат их, чтобы замести следы.

Закрепить власть Софьи короной Шакловитый мог надеяться только на волне успехов ее политики. Здесь он шел на любые махинации, даже приказал через голову Посольского приказа русскому посольству в Китае уступить для скорейшего заключения мира Амур! Позорный Нерчинский договор был заключен в 1689 году и уже не принес пользы сторонникам Софьи. Говоря годом раньше с Мазепой, Шакловитый хотел извлечь выгоду из общественного подъема на борьбу с басурманами.

Гетман и фаворит учитывали, что, несмотря на превосходство русской регулярной армии, ее поход на Балканы невозможен. Господствуя на море, турки держали в руках и крупные реки (Буг, Днестр, Дунай), пересекающие сухопутные коммуникации. Впрочем, одни расстояния делали невозможным снабжение войск без собственного флота.

Строительство верфей для военно-морского флота на Воронеже началось в прошлую турецкую войну (1672-1681 годов), под руководством воеводы Б.Г. Бухвостова. За конструкцию морских кораблей отвечал Я.Л. Полуектов. В 1674 году эскадра из двадцати пяти кораблей под командой Г.И. Косагова прорвалась в Азовское и Черное моря и «промышляла над турецкими и крымскими берегами».

Однако даже непобедимый кавалерийский генерал Косагов признал, что для завоевания господства на море мелкосидящие суда, построенные в реках, недостаточны – в дальнейшем около ста мореходных кораблей и сотни речных судов использовались лишь в реках и прибрежных азовских водах (аналогичный опыт двадцать лет спустя был выдан Петром за создание ВМФ).

Мазепа и Шакловитый согласились, что для создания мощного флота подходит одна база – Крым. Кроме того, было ясно, что оставлять у себя в тылу враждебное ханство невозможно. Мазепа с казацкой удалью предложил ворваться в Крым зимой по льду Сиваша, везя припасы и солому для коней на санях, но согласился, что взятие крепостей и отражение последующего турецкого десанта невозможно без русской регулярной пехоты.

Тут размашистые стратеги уперлись в проблему, неразрешимую для европейской военной науки, требовавшей от регулярной пехоты сложных боевых построений для обязательного прикрытия мушкетеров пикинерами. Поэтому при хороших коммуникациях наука запрещала войскам удаляться от магазинов далее чем на три перехода: ведь при соприкосновении с противником пехота становилась малоподвижной, а в походном строю не могла сражаться. Разгром Яна Собеского в Молдавии в 1685 году еще раз показал, что против науки не попрешь.

Цена победы

Между выдвинутыми в Дикое поле отлично вооруженными крепостями Голицына и Перекопом лежала непреодолимая по европейским канонам полоса степей, за которую крымчаки – лучшая по выездке и маневренности, хотя и слабо вооруженная кавалерия – будут биться насмерть. Шакловитый, наверное, пошел бы на огромные потери, бросив вперед кавалерию Косагова, забыв о судьбе пятнадцатитысячного полка тяжелой конницы, начисто вырубленного крымчаками под Конотопом при Алексее Михайловиче.

Но армия была вручена Голицыну, в 1689 году потрясшему Европу невиданной тактикой и приведшему регулярные полки под стены Перекопа почти без потерь. Этот «мечтатель», как называли канцлера и генералиссимуса историки, сумел не только опередить военную мысль, но и провести свои замыслы в жизнь, опираясь на созданную в России техническую базу.

Изобретение тактики, поразившей крымчаков в Диком поле в конце XVII века, позже приписывали Румянцеву, Суворову и Наполеону. Подвергаясь непрерывным атакам кавалерии, войска Голицына наступали колоннами и «шли, як вода, не останавливаясь, только отстреливались». Мушкеты пехоты и карабины драгун были дополнены винтовками (они так тогда и назывались) и большим количеством ручных гранатометов, не говоря уже о простых гранатах.

Полевая артиллерия унифицированных калибров двигалась прямо в боевых порядках батальонов и рот. Плотный огонь ста двенадцати тысяч мушкетов и карабинов и трехсот пятидесяти орудий буквально сметал с поля всадников, атаковавших с невероятной храбростью. Пятнадцатого, шестнадцатого и семнадцатого мая сам хан водил в бой крымчаков, остатки Белгородской орды, черкесов и турецкий корпус; волны кавалерии летели на русские ряды по восемь часов кряду, но разбивались о свинцовую преграду.

Дважды враг пробивал ряды Ахтырского и Сумского казачьих полков, и Мазепа с личной охраной с трудом восстанавливал положение. Но русские полки оставались неуязвимы, ни разу не допустив врага на саблю. Оборона и мужество крымчаков были сломлены. Сжигая селения, они бежали на Перекоп, куда 20 мая подошла армия Голицына. Времени для завоевания Крыма было достаточно. Хан просил милости и обещал покориться «под державу великих государей».

Будь Голицын только военачальником, он пожал бы лавры великого полководца. Достаточно было отдать приказ, чтобы слабые укрепления Перекопа были сметены и российские полки заняли Крым. Маловероятно, чтобы турецкие гарнизоны устаревших крымских крепостей оказали сильное сопротивление регулярной армии с лучшей в Европе артиллерией. Взятие Крыма делало безвыходным положение турецких войск в Азове. А подавление очагов сопротивления в труднодоступных местах было отлично освоено русской армией в экспедициях на Урал и Кавказ.

Голицын– политик понимал, что Крым уже выбит из войны и Российское государство получило мощные средства давления на ханство, блокировав его современными крепостями и угрожая неотразимым вторжением. Огромные земли Дикого поля стали безопасными для земледельцев, а экстенсивная экономика ханства была подорвана. Лишенное возможности крупных грабительских набегов, ханство теряло средства оплаты закупок зерна в Турции.

Справедливости ради следует отметить, что стратегические выводы канцлера были справедливы. Согласно записям в Боярской книге, массовые раздачи земель российскому дворянству в честь Вечного мира 1686 года и за Крымские походы превзошли все, что было роздано за русско-турецкую воину при Алексее и Федоре, и даже щедрые пожалования за свержение Софьи и Азовские походы при Петре I.

Сроки выдачи беглых крестьян и холопов для восьмидесяти семи городов и земель Белгородской засечной черты, потерявшей оборонительное значение, были, к восторгу дворянства, увеличены в пять раз! А в пораженном голодом Крыму начался мор, ужаснувший современников; для спасения своего издыхающего вассала Турция в начале XVIII века добивалась разрушения степных голицынских крепостей более, чем возвращения Азова. Продолжая свою политику и замкнув блокаду крепостями на Днепре, канцлер имел верный шанс сделать хана «подданным царским», как и ожидали современники.

Уклонившись от лестного предложения получить Константинополь, Голицын и Софья в случае победы Священной лиги желали взять Крым, Азов и Очаков (то есть Дон и Днепр). Скромность российской дипломатии объяснялась тем, что союзники чуть не в открытую вели сепаратные переговоры с турками и татарами. Империя, урвав свое после взятия Белграда в 1688 году, спешила сразиться с Францией, вновь полезшей в Германию. Венеция, отступив из Афин, увидела предел своих военных возможностей. Польша, по обыкновению, прельщала крымчаков совместным ударом по России.

Только страх крупно проиграть, оказавшись в сепаратных переговорах последним, помогал искусным русским дипломатам дезавуировать переговоры одних союзников с помощью других. Переступив порог Крыма, Россия автоматически становилась самым опасным, смертельным врагом Османской империи, позволяла союзникам удачно выскочить из войны с одной из мощнейших держав мира. И тогда, стоило начаться затяжным боям или случиться, не дай Бог, неудаче – нападение Польши, Швеции и восстание покоренных Россией племен можно было предсказать уверенно.

Как и в 1678 году под Чигирином, государственные интересы требовали остановить наступление после внушительной победы, когда солдаты и офицеры, дворяне свиты и воеводы рвались в бой. Но теперь у Голицына не было полководца, который принял бы на себя обвинения и поношения за исполнение секретного указа. Главнокомандующий в интересах страны поднял ношу, сваленную некогда на Ромодановского, разорванного на части восставшими стрельцами.

Разумеется, поступок Голицына не выглядел откровенным самоубийством. Войска подчинились, многие командиры дали расписки, что в Крыму корма нет и наступление невозможно, хан клялся в верности и заплатил дань, Боярская дума торжественно отметила успешное завершение похода. Превращенная указом царя Федора в регулярно заседающее высшее государственное учреждение Дума состояла в основном из крупных политиков и полководцев, заслуженных чиновников и генералов, способных понять и оценить мотивы канцлера.

Непоправимый удар был нанесен по планам Софьи и Шакловитого, рассчитывавших использовать триумф над Крымом для коронации правительницы. Но премудрая царевна, подавив отчаяние, обеспечила щедрое награждение военачальников и написала Голицыну упоминавшееся уже ласковое письмо, благодаря Бога за его избавление от опасностей и уверяя в неизменности своей симпатии.

Наталья Кирилловна Нарышкина и ее родственники, женившие царя Петра на Евдокии Федоровне Лопухиной еще в январе и готовившиеся к решительной схватке за власть, также не выразили Голицыну неприязни. Характерно, что такой тонкий знаток придворной конъюнктуры, как Карион Истомин, совершенно прекративший писать панегирики царевне Софье, хвалил Василия Голицына вместе с Натальей Кирилловной, царем Петром и его приближенным Борисом Голицыным, причем панегирика удостоилась и жена канцлера. Перешедший на сторону «петровцев» Истомин уверял князя Василия от имени царей Ивана и Петра, что заслуги канцлера и главнокомандующего обеспечивают ему высокое признание при любой власти. Возможно, «петровцы» опасались влияния Голицына на офицерство и чиновничество, не зная, что он давно отказался участвовать в борьбе за власть Софьи. Князь распустил армию по домам, несмотря на угрожающе холодный прием, оказанный ему юным Петром.

Странная на первый взгляд реакция Петра на торжества в честь удачного завершения похода объяснялась тем, что родственники, настраивая его против своих врагов, отнюдь не посвящали юного царя в реальные планы захвата власти. «Петровцам» требовалось не просто потеснить Софью и ее сторонников и отвоевать свою часть управления государством, но полностью избавиться от противников.

Это было сложно, поскольку даже лишенная формальных признаков власти Софья продолжала бы выступать именем единоутробного брата Ивана, оказывая поддержку своим сторонникам в администрации. Выход, впрочем, был апробирован веками – провокация. Судя по тому, что юного Петра не раз пугали мнимыми покушениями, эта идея вынашивалась давно и была осуществлена, когда правительство регентства исчерпало свои задачи.

Переворот

Августовской ночью 1689 года в нескольких стрелецких слободах поднялась тревога. Зачинщики призывали идти на Кремль, разноголосо вещая о какой-то опасности для царской семьи, и раздавали «по рублю денег в бумажке» выглядывавшим из окон воякам в оплату за скорое прибытие к царскому дворцу. Люди эти, как позже признали сами «петровцы», были их агентами и раздавали деньги Нарышкиных.

«Сполох" кончился ничем – потолкавшись в Кремле, немногочисленные стрельцы разошлись по домам.

Между тем в Преображенском Петру среди ночи сообщили, что московские стрельцы восстали в пользу Софьи и идут его убивать. Пережитый ужас проснулся вновь. Бросив беременную жену и мать, Петр в одной рубахе ускакал в Троице-Сергиев монастырь. Семье это не повредило: Наталья Кирилловна Нарышкина спокойно собралась и отправилась со двором вслед за сыном. Дальнейшее известно.

По сценарию 1682 года под Троицей было собрано изрядное ополчение, к которому присоединились солдаты и изъявляли желание присоединиться стрельцы. Царь Иван был поставлен перед выбором между сестрой, якобы готовившей покушение на жизнь брата, и «правым делом» Петра. Софью к Петру не допустили, чтобы избежать малейшей возможности прояснения дела и, кто знает, – примирения.