Текст книги "Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца(изд.1982)"

Автор книги: Евгений Велтистов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

4

Я вызвал Рыжа.

«Рыж, Рыж, – говорил я, – маленький всемогущий Рыж. Почему тебя не было рядом? Как я мог забыть о тебе?»

«Рыж, Рыж», – твердил я, пока он бежал ко мне, и я ясно видел, как он бежит. По мокрому асфальту – синоптики только что промыли город, – по мокрым газонам – Рыжу все нипочем. Скачет через ленты пустых дорог, ныряет в кустарник изгородей. Крепкий, длинноногий, большеголовый. А когда надо, пролезет в любую щель.

– Рыж! – сказал я сразу, как только он вырос на пороге. – Я так и не видел Каричку.

– Она спит. – Рыж всегда все знал. – А ты?

– Ну конечно. Ночью меня не пустили. А сейчас еще рано.

– Хочешь, проберемся в дежурку? – В его темных упорных глазах такие же, как и у Карички, золотые ободки; они то больше, то меньше – смотря что он придумывает.

– Нет, Рыж. Я хочу не на экране, а так. Понимаешь? Кажется, до сих пор я не говорил так о его сестре. Он кивнул. Задумался.

– Пойдем, – сказал он.

Рыж привел меня в большой двор. На газоне лежала легкая металлическая площадка – круглая, как тарелка, и с поручнями. Я видел такую впервые – наверно, ею пользовались для мелкого ремонта зданий, а Рыж даже знал, как она управляется. Откинул сиденье, выдвинул щиток, стал крутить какие-то ручки. Трин-тра-ва! – вдруг беззаботно весело прозвенела наша тарелка. Трин-тра-ва! – и поднялась над газоном. Трин-тра-ва! – медленно и торжественно вынесла нас на улицу.

– Чего она раззвонилась? – спросил я.

– Так устроена.

– Мы разбудим весь город.

– Давай поднимемся выше, – предложил Рыж и поднял площадку над крышами.

Солнце косо смотрело на город, начиная свою обычную игру с тенями: бросало длинные прохладные пятна, чтоб постепенно поедать их, чтоб ворваться в открытые окна, засверкать в воде, в стекле, металле, высветить каждый уголок. Под нами бегали по упругой траве спортсмены, на крышах бросались с вышек в голубые чаши ныряльщики, высоко взлетали мячи и брызги. Рыж вертел золотой макушкой, и я догадался, как ему хочется спуститься и погонять мяч.

– Я тебя поднял с постели?

– Что ты! – обиженно сказал он. – Это они так поздно встают. – Рыж боднул головой, указывая вниз, не выпуская ручек управления. – Ты не волнуйся. Я, когда бежал к тебе, размялся. И забил пять голов. Правда, в пустые ворота.

Он осторожно подвел площадку к окну на пятом этаже. Перила коснулись подоконника, я увидел спящую Каричку и испугался, что она проснется. Ее лицо дышало таким глубоким спокойствием, что было бы величайшей дерзостью спугнуть сон, а эта глупая тарелка все трезвонила за нашей спиной. Я махнул Рыжу и даже оттолкнулся от стены, но успел положить на подоконник прозрачный черный шарик. Если смотреть сквозь него на свет, увидишь Галактику, и она будет вращаться, как ей положено: маленькое фейерверочное колесо, сотканное из миллионов искр.

Мы пристроились в холодке под деревом, выключили машину, чтоб не трезвонила. Улеглись на траве и разговаривали.

– Мама вчера испугалась. Заплакала и ушла, – рассказывал Рыж. – Мартышка никого не узнавала.

– Рыж, не называй ее так.

– Ладно. Хотя ей нравится.

– А ты?

– А я ходил под окнами и свистел. Ходил, ходил – даже надоело. Потом смотрю – Каричка выглядывает. «Ты чего здесь торчишь?» Это она мне. А я говорю: «А ты чего всех расстраиваешь?» Она делает большие глаза и говорит: «Я даже не знаю, почему я здесь. А где мама?» – «Ну где мама – дома. Поговори с ней по телефону». Ну, она поговорила, я слышал, а потом мы еще долго болтали.

– О чем?

– О том, о сем, – уклончиво сказал он.

– А мама? Успокоилась?

– Не, опять плакала. – Рыж подумал и нахмурился. – Странные эти взрослые. Например, я куда-нибудь иду. Она говорит: «Куда?» Я говорю: «Никуда». – «Зачем?» – «А ни за чем». Она сердится, хотя я говорю правду. Ведь я еще не придумал, куда я иду и зачем.

Я рассмеялся.

– Ты фантазер.

– Тебе хорошо, – сказал Рыж. – Что хочешь, то делаешь. Никакой опеки.

– Это верно, – согласился я. – Если не считать учителей в школе, я сам по себе уже семь лет.

– Скажи, а почему родителям надо все объяснять, как маленьким?

– Я думаю, они иногда забывают, что не все можно выразить словами.

– Я это часто замечал. Даже иногда легче написать и решить уравнение, чем найти слова.

Рыж задумался. Длинные его ресницы нацелились в небо, как боевые копья. Рыж думал.

– Скажи, – он перевернулся на живот, стал разглядывать травинки, – это правда, что раньше люди не обращали особого внимания на атомы и космос?

– Правда.

– А почему?

– Потому что не знали их как следует.

– Какая простая мысль! – презрительно сказал Рыж.

– Рыж, ты поросенок, – не сдержался я, и он удивленно повернул голову. – Когда ты родился, физики уже пересчитали элементарные частицы, и были уже гравилеты, и ракеты, и сверхсильные телескопы, и астрономы уже спокойно гуляли по далеким звездам, а мой отец первый раз полетел на Марс. А раньше ничего этого не было.

– Да, – признался он, – я забыл. Ты знаешь, Март, я иногда вижу космические лучи. В темноте, когда зажмурюсь, вдруг трах! – и пролетает какая-то точка. И тогда я начинаю думать: кто она, откуда прилетела и сколько вообще всяких лучей проходит через меня, а я их не замечаю… И еще… еще мне кажется, когда вот так прищуришь глаза, увидишь что-то такое, что никто не видел. Никто и никогда. Понимаешь?

– Ты будешь ученым, Рыж.

– Нет, – сказал он, – я хочу, как ты, на гравилете. Ну, поехали?

Беззаботно позванивая, мы поднялись к распахнутому окну на пятом этаже. А там уже стояла Каричка в голубой пижаме.

– Это кто мне подкладывает галактики, кто звонит под окном? – строго спросила она, хотя глаза ее лукаво улыбались:– Я больна, мне нужен покой, мне нужна тишина.

– Это мы, – ответил я очень важно, – Всемогущий Доктор Техники Рыж и я – Вечный Студент, Бродяга Воздуха.

Каричка рассмеялась и вдруг стала печальной, вздохнула.

– Мне не нужен покой. Возьмите меня отсюда.

– Давай! – хором воскликнули мы, и даже тарелка поддакнула: трин-тра-ва. – Лезь в окно! – продолжали мы с воодушевлением и смолкли.

За спиной Карички неожиданно вытянулся строгий белый халат.

– Прошу вас зайти в двенадцать часов, – сухо сказал халат. – И если можно, не в окно, а в дверь.

– Ребята, вас кто-то зовет. – Каричка показала вниз. – Я вас жду, приходите!

Она посмотрела на нас через шарик, в котором вращалась Галактика, махнула рукой, исчезла.

Мы молча опустились на тротуар.

Хозяин площадки шагнул через перила, осмотрел щиток управления.

– Нагулялись? А мне работать надо.

– Оставили б записку, мы бы все сделали, – пробурчал Рыж.

– Я и сам справлюсь. Будьте здоровы.

– С ней все в порядке, – сказал Рыж.

– Я в этом не сомневаюсь, – усмехнулся дядька. – После пяти будет стоять на том же месте.

Он на нас не сердился. Улетел, позванивая.

– С этими девчонками одни неприятности, – сказал Рыж. – Пойдем к Симу, а?

– Зачем?

– У меня есть идея.

Идеи Рыжа всегда неожиданны. Он как-то предложил: «Давай посмотрим твою коллекцию «соседей по космосу»!» Я удивился: как Рыж помнил про нее? В детстве я увлекался фантастикой и выписывал из всех книг, как выглядят разумные жители иных миров. Я собрал в ящике тысячи листков и сейчас понимаю, что это была очень забавная история человечества – осмысление людьми себя, своего собственного «я». Главные фантасты Земли – ученые – свели человека лицом к лицу со Вселенной. Человеку пришлось сломить гордость, признав, что ни он, ни его планета, ни Солнце не являются центром мира, и тогда они оказались достойными сторонами – маленький величественный человек и бесконечная величественная Вселенная. И еще до того, как были сосчитаны планеты, звезды и галактики, вырвались вперед мечтатели и заселили их фантастическими существами.

Помню, с каким восторгом, глотая книгу за книгой, ждал я неожиданных встреч. Мой ящик с описаниями «соседей по космосу» превратился в необыкновенную планету с самыми необыкновенными жителями. Эта моя планета так и осталась мечтой. Межзвездные полеты были еще не под силу людям, а сигналы, посылаемые к звездам мазерами и летающими зондами, оставались без ответа. Да, новые ракеты с приборами улетели на Юпитер и Сатурн, и наш институт ежедневно получает километры цифр от этих автоматов, ставших спутниками планет, и еще трещат в ушах аплодисменты, но если вспомнить – где же мечты о путешествиях со световой скоростью к голубым, белым, красным, оранжевым звездам, в гости к нашим разумным соседям? – строгий расчет мгновенно отрезвляет: пока нет энергии для таких скоростей.

Молчат звезды, молчат их планеты. Молчат, как те каменные черепахи, единственные живые существа, которых нашел на Марсе мой отец. И я, как только стал студентом и узнал серьезность всех физических законов, сразу же забросил свой ящик. Но однажды, перебирая старые бумаги, вновь открыл мою планету. Было жаль выбрасывать пестрый мир детства. Попросив разрешения у Андрея, я переместил описания с помощью Сима в маленький электронный блок, величиной с книгу, не больше. Он был значительно меньше ящика и давно лежал в моем рабочем столе, как старая школьная тетрадь, которую однажды находят и листают с улыбкой.

А Рыж помнил о коллекции.

Мы с ним пришли в Институт Солнца, в нашу лабораторию. Дверь была открыта. Я щелкнул включателем, и Сим мгновенно пробудился: уставив на нас оранжевый глаз, поздоровался, доложил, что Андрей на совещании.

– Как настроение, Сим? Как работа? – спросил Рыж. – Не перегружаешься?

– Могу не выключаться. Уже двести шестьдесят пять дней работаю без замены блоков.

Они говорили как приятели – металлический шкаф, упиравшийся плечами в стены, и маленький серьезный Рыж. Рыж ладонью смахнул пыль со стекла, пробежал пальцами по клавишам, погладил железную кожу великана. Рыжа хлебом не корми – дай повозиться с машиной. Оставь я его здесь одного, и он забудет о времени, а мать поднимет тревогу: пропал сын.

– Я хотел бы проконсультировать новые стихи, – прогудел Сим.

– Не сейчас, – быстро сказал я. – У нас другая просьба.

Рыж молча кивнул. Он, конечно, был не против, но если позволить Симу читать новые стихи, пролетит несколько часов. Только Андрей мог оборвать и высмеять Сима, мы с Рыжем не решились бы. Даже не знаю, зачем Каричка обучила Сима сочинять стихи? Я бы сказал – посредственные стихи. Но это единственный его недостаток, который можно назвать странностью или другим забавным словом.

Мы с Рыжем вложили в машину электронный блок и смотрели, как мелькают на экране портреты марсиан, селенитов и других мифических жителей Солнечной системы. Летучие мыши с клювами, помесь обезьяны и кенгуру, медузы в броне шагающих аппаратов, крошечные подвижные комарики, гигантские муравьи-телепаты, хитрые осьминоги, кочующие булыжники, мыслящая плесень – многорукие, многоглазые, многоцветные и просто без примечательных деталей, – они были собраны старинными писателями из знакомых земных деталей и наделены разными коварствами. Особенно непривлекательными в описаниях были инопланетные ученые, философы, воины и вообще мужчины (на их фоне женщин можно было по праву назвать прекрасными незнакомками). Мы прогнали эти мрачные, пугающие детей кадры без всякого сожаления.

Жителей Вселенной, внешне похожих на людей, только разноцветных и из иной плоти и крови, Рыж велел пропустить. Не очень интересовали его кристаллы, шары и мешочки с коллоидными растворами, которые видели рентгеновы лучи, слышали стук молекул, ощущали магнитные поля. Потом пошли творения фантастов прошлого века, рожденные атомной физикой, кибернетикой, космогонией, и здесь Рыж стал внимательнее. Он притих, уставившись упрямыми глазами на экран.

А там смеялся живой океан, неслась от Солнца огненная тень живой плазмы. Дрожали, как смутное отражение в глубоком колодце, существа – призраки. И черное облако, в котором прятался гигантский разум, окутало всю Землю, вызвав жару, наводнения, морозы и другие бедствия.

– Нет, не то! – с досадой сказал Рыж, проглядев еще десятка три кадров.

– Что ты ищешь?

– Это облако, кем бы оно ни было… – Рыж так точно воспроизвел интонацию профессора Бригова, что я рассмеялся.

– Ах, Рыж, неужели ты подсматривал?

– Меня пропустили. Здесь, в институте. Ведь это так: оно, наше облако, – кто?

– Я не знаю, кто или что: разумное оно или нет?

– А чего ж ты закричал: «Я видел, я видел!»? – возмутился Рыж.

– Я действительно видел, но не знаю. Очень странная физика.

– «Физика, физика»! Почему ее нет в твоих картинках? – Рыж начинал злиться.

Я знал, что он хочет найти какое-то подобие облака в описаниях фантастов. И не находил.

– Вообще фантасты многое предвидят, – сказал я. – Ну, а другие говорят: всякая мудрость – это мудрость после происшедшего события.

– Значит, здесь ничего похожего нет? – повторил Рыж.

– Нет. Ты же знаешь о странных значках, которые появились однажды на экранах телевизоров. Все думали, что это первые сигналы из космоса. Это были просто помехи.

– Идем, – решительно сказал Рыж.

Я подождал, пока он простится с Симом, выключил машину.

Они простились дружелюбно, только что не пожали друг другу руку.

5

Рыж младше меня на шесть лет, но иногда мне кажется, что мы с ним во всем равны. А бывает, я перед ним – будто малыш, а он мудр, как маленький старичок профессор. Он любит старину, особенно старую технику, и нередко предлагает мне:

– Давай путешествовать. Ну давай узнаем все про автомобиль!

Мы сидим в его комнате. Вечер. Темный квадрат окна. Тихо. В углу стоит выключенный «Репетитор» – друг школьника, как называет свою домашнюю электронную парту Рыж. На столе и на полу разбросаны книги, альбомы, блоки разных машин. Рыж, видно, что-то чинил или конструировал. Мягко светятся стены, незаметно для глаз меняя причудливый узор.

Я люблю сидеть у Рыжа просто так. Но сейчас мы будем узнавать про автомобиль, и я, подняв трубку, вызываю Центр Информации, диктую просьбу. Сейчас в эту комнату ворвутся звук и движение.

– Смотри, какая неуклюжая! – В голосе Рыжа восхищение. Он останавливает изображение на телеэкране. – Вот мы ее посмотрим. Повернем боком, вот так.

Он дышит в экран, взмахивая удивленно ресницами, вскрикивая порой, а мне видится, как он бережно держит на раскрытой ладони то серебристую трубку ракеты, то неуклюжий, как динозавр, экскаватор, то мерцающий таинственно кристалл счетной машины. В нем столько нежности, доброты, что я говорю себе: таким должен быть человек среди техники, человек нашей техносферы, который шагу не может сделать, чтоб не наткнуться на твердый бок машины. И она для него не безразличный предмет, а живая мысль, облаченная в современные доспехи, может быть, даже произведение искусства.

– Рыж, да ты доктор техники!

Он сердится, говорит: «Да ну!» А через минуту, увидев людей прошлого века:

– Это Они делали для нас!.. Верно, Март? Лицо его печально: он их жалеет.

Он будет психологом машин, говорю я уже не вслух, а себе. В этих словах нет ничего таинственного, вернее – в них столько же таинственности, сколько в слове «инженер» или «программист». Достаточно взглянуть на Рыжа.

– Я вот читаю в разных книжках: «гений», – говорит он. – Скажи, Март, кто это – гений?

– Человек. Обыкновенный человек. По-моему, так. Он больше других любит свое дело. Посвящает ему все время. И успевает больше других.

– Я знаю: Мусоргский, Толстой, Винер, Лапе, – вспоминает Рыж. – Но так было раньше. А теперь каждый математик и музыкант, все учатся в трех институтах.

– Давай по порядку, – предлагаю я. – Ты слышал, как в прошлом веке наука чуть не задохнулась из-за обилия информации?

– Нет, – мотает головой Рыж.

И хотя я вижу по его глазам, что он хитрит, рассказываю. Как давным-давно ни один ученый не мог знать всего, что ежеминутно, ежечасно появляется в его области знаний. И тогда люди придумали счетно-электронные машины. Машины появились в школах, на заводах, в институтах. Их было очень много, и они считали в миллионы раз лучше ученых, но гораздо быстрее росла лавина новых вопросов, задач, проблем. Это было тяжелое для ученых время.

– А где был выход? – спрашивает Рыж. – Ты скажи про принцип. Как изменились машины? Как они справились с потоком информации?

– Принцип такой: раньше машине очень подробно объясняли, как надо решать задачу. Теперь говорят, что надо делать. Понимаешь ты разницу между «как» и «что»? Как – объясняют неучу, что надо делать – говорят специалисту.

Мы подключаемся к Центру, разглядываем и обсуждаем разные конструкции электронных машин. Они рождались в то самое время, когда не только ученые – все люди горячо обсуждали своих помощников. Одни возлагали на них слишком много надежд, рисуя будущее голубыми красками, другие же не верили в «чудеса», тем более в железных коробках. Но ученые и инженеры делали автоматы, подобные человеческому мозгу. Строили точно и смело. А потом кабели оплели всю Землю, и родился гигантский электронный мозг – Единый Вычислительный Центр.

– Рыж, – говорю я после просмотра схем, – да ты разбираешься в них лучше меня. Зачем спрашиваешь?

– Чтоб уточнить свою позицию, – ответил он совсем по-взрослому. – Это полезно. Чтоб знать, что я не мыслю по-старому. – И неожиданно спросил: – Как ты думаешь, я могу стать гением? Сразу в трех науках?

– Можешь.

– Я ведь не Винер и не Чайковский.

– У тебя просто другая фамилия. Но ты имеешь перед ними преимущества.

– Какие?

– Свободное время – раз. Новая система обучения – два. Накопленные знания – три. Историки говорят, что раньше только гении знали столько, сколько сейчас обычный человек.

– Значит, у нас все гении?

– Все – обыкновенные гении, – в тон ему сказал я.

– Ну, серьезно… – И Рыж проглотил улыбку, сразу стал серьезным.

– Хорошо, серьезно. Я не интересовался подробно, как учились в прошлом веке, но знаю, что тогда люди использовали лишь половину мощности своей памяти. Потом была новая машинная революция. Это очень сложно – десятки отраслей биологии, медицины, кибернетики… Проще будет сказать, что все науки всерьез взялись воспитывать человека…

Тут я толкнул плечом Рыжа, и мы колесом покатились по полу. Он уселся на мне верхом, спросил:

– Просишь пощады?

– Пощады?..

– Ах так! – закричал он, и мы покатились опять. Теперь он был внизу. – Тихо! – приказал он шепотом.

Музыка. Тихая, но нарастающая, притягательная. Мы вскочили, распахнули дверь – звуки стали сильнее. Бросились через просторный зал, цокая по белым плиткам. Остановились, не решаясь распахнуть дверь в комнату Карички.

Там, за этой дверью, все было другое: там звучала музыка. Нам казалось, что за этой дверью – невесомость лунного света, осторожность животных, таинство глубин, – все жило своей чуткой жизнью, пока не ворвался ветер: он смешал земли, и воды, и звезды, растер все в молекулы, оставил хаос, улегся… И вдруг – там, за дверью – взошло солнце и из земли поднялся чистый зеленый листок…

Не знаю, так ли было это. Музыка смолкла; мы тихо ушли, не сказав Каричке, что подслушивали ее игру. До сих пор я так и не рассказал ей о том вечере.

– Иногда я смотрю, она ходит по саду, – рассказывает Рыж. – Ходит, ходит, ну – ничего не делает. Но я хитрый, наблюдаю. Ходит она, ходит, потом, знаешь, запрется и сочиняет. Это точно – сочиняет. А меня хоть на веревке води – я ничего не придумаю.

Мы поднялись на крышу. Ночь была ясная. Самая чистая, самая точная звездная карта висела у нас над головой. Рыж знал ее хорошо. Он называл звезды, большие, и маленькие, и даже те, которые я не видел. Может, он фантазировал? Я заглянул в его лицо. Нет, не обманывал: щурил глаза, вглядывался, искал и… находил.

Он смотрел на черно-белую, самую точную карту неба и видел цветные звезды – голубые, как лед, белые, как электрическая лампочка, оранжевые, как апельсины, красные, как глаз маяка. Так рано утром луч солнца пробегает по серой земле и возвращает миру все краски.

– Рыж, а какая Земля с Марса?

Он мгновенно перенесся на Марс, расставил пошире ноги на ржавом песке, задрал голову.

– Зеленая звездочка. По блеску – как Юпитер с Земли.

– А что тебе, Рыж, больше всего нравится там? – Я боднул ночное небо.

– Там? – Он задумался. – Солнце, когда затмение…

– Крылатое Солнце!

Я увидел его: черный круг Луны и размашистые золотые крылья.

– Так говорили жрецы, – сказал Рыж.

– В самом деле, откуда строители египетских пирамид могли знать про электрон? Ты прав, Рыж. Скажем, так: солнечная электронная корона. Ты не возражаешь против короны?

– Нет.

– А против чего ты возражаешь?

– Что двадцать первый век уже кончился, как говорят некоторые.

– А ты как думаешь?

– Еще посмотрим!

Рыж, мой Рыж, доктор техники. Ты прав, мы уже не вернемся в темный мирок свечи, как не вернемся в прошлое. Даже если вокруг сомкнется пространство, никогда не станем первобытными людьми. Не забудем электричество и плазму, древних греков и создателя единой теории поля. Даже грязный атомный гриб не забудем. Не разучимся говорить на едином языке людей Земли, не разучимся управлять облаками. Мы всегда будем знать стихи, формулы, музыку. И весь этот мир, вся история Земли – в тебе, Рыж, живут в любой твоей клетке, зовут жить дальше. Я вижу это по твоим сияющим глазам, Рыж.

А как узнать, что будет со мной?

Раньше гадали по звездам. Но ведь это предрассудок: звезды молчат.