Текст книги "Первая научная история войны 1812 года"

Автор книги: Евгений Понасенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

¹⁶⁴ Карацуба И.В., Курукин И.В., Соколов Н.П. Выбирая свою историю. М., 2005, с. 275.

¹⁶⁵ Дженкинс М. Аракчеев. Реформатор-реакционер. М., 2004, с. 74–76.

¹⁶⁶ Рэй М.-П. Указ. соч., с. 414.

¹⁶⁷ Саблуков Н.А. Записки Н.А. Саблукова / Пер. С.А. Рачинского, предисл. К. Военского. // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников. СПб., 1908, с. 34–36.

¹⁶⁸ Проскурякова Н.А. Указ. соч., с. 43 (приводятся данные на 1795 г., далее процент дворян уменьшался).

¹⁶⁹ Искюль С.Н. Война и мiр в России 1812 года. СПб., 2015, с. 101–103.

¹⁷⁰ Человек без границ, № 3, 2009, с. 28.

¹⁷¹ Абалихин Б.С. Отечественная война 1812 года на Юго-Западе России. Волгоград, 1987, с. 44.

¹⁷² Война 1812 года и русская литература. Тверь, 1993, с. 130.

¹⁷³ Абалихин В.С. Указ. соч., с. 42.

¹⁷⁴ Военский К.А. Акты, документы и материалы для истории 1812 года. Т. I. СПб., 1909, с. 275.

¹⁷⁵ Васильев А.А. Роялистский эмигрантский корпус принца Конде в Российской империи (1798–1799). В кн.: Великая Французская революция и Россия. М., 1989, с. 328.

¹⁷⁶ Подробнее: Дружинина Е.И. Южная Украина в 1800–1825. М., 1970; Редер Р. Немецко-русское боевое содружество накануне освободительной войны. // В кн.: Освободительная война 1813 года против наполеоновского господства. М.: Наука, 1965; Фадеев А.В. К истории создания Русско-немецкого легиона в России в 1812–1813 гг. // В кн. Бессмертная эпопея. М.: Наука, 1988.

¹⁷⁷ Переяславський О. Украінська збройна сила в Наполеоновских війнах 1812–1814. // Табор, 1933, № 19, 20; 1934, № 21, 22, 23, 25, 26.

¹⁷⁸ Борщак I. Наполеон і Украïна: 3 невідомих документів із тогочасними іллюстраціями. Львів, 1937.

¹⁷⁹ Нерсисян М.Г. Отечественная война 1812 года и народы Кавказа. Ереван: Ереванское Изд-во Ан. Армянской ССР, 1965, с. 82.

¹⁸⁰ Там же, с. 274.

¹⁸¹ Вороновский В.М. Отечественная война 1812 г. в пределах смоленской губернии. СПб., с. 300.

¹⁸² Там же, с. 300–301; Л-вский Л.Я. Подневольный муниципал. // Исторический вестник, 1902, август, с. 406. В нашем распоряжении, кроме того, имеется следующий небезынтересный документ: «Именной реестр чиновникам, кои в 1812 году служили у французов, и несчастно пострадавшим: 1) майор Аристарх Борисович Каховский, 2) капитан Степан Григорьевич Телеснин, 3) капитан Павел Иванович, Конопатчиков, 4) штабс-капитан Петр Петрович Попов, 5) коллежский асессор Михаил Кузьмич Узелков, 6) титулярный советник Василий Матвеевич Яpоcлaвцев, который 13 июня 1813 года, поутру в 11 или 12 часов, застрелился сам, 7) титулярный советник Флор Герасимович Рожанко, 8) коллежский секретарь Григорий Никитич Петрунин, 9) поручик Василий Михайлович Трубников, 10) поручик Тимофей Семенович Мелещенков, 11) поручик Андрей Петрович Четыркин, 12) Семен Давыдович Эсмонт, 13) подпоручик Иван Михайлович Амболевский, 14) Tapacий Бородинец, 15) Косьма Иванович Смундовский, 16) Павел Иванович Молохов, 17) Cepгей Тимоееевич Щеченков, 18) прапорщик Захарий Владимирович Пашкевич, 19) Филипп Константинович Путято, 20) Николай Федорович Козлов, 21) Мартин Герасимович Прозаркевич, 22) поручик Павел Тимофеевич Краевский 23) поручик Иван Петрович Табеньков, 24) священник Леонтий Ширяев, 26) губернский секретарь Николай Григорьевичъ Великанов, 26) Павел Прокофьевич Кдючарев, 27) Елисей Герасимович Селянинов, 28) Стефан Гаврилович Строев, 29) Александр Иванович Панов, 30) 14 класса Яков Павлович Пав, 31) Федор Прокофьевич Рагудин, 32) Николай Яковлевич Дроздовксий, 33) Антон Жиркевич, 34) Симон Иванович Чапа, 35) Егор Михайлович Санко-Лешевич, 36) рёгистратор Лев Кузьмич Сныткин, 37) Иван Степанович Сутковский» (Л-вский Л.Я. Подневольный муниципал. // Исторический вестник, 1902, август, с. 418).

¹⁸³ Вороновский В.М. Указ. соч., с. 301; Смоленский дневник с 1774 по 1834, священника Мурзакевича. В кн.: Никифр Адрианович Мурзакевич – историк города Смоленска. Спб., 1877, с. 62.

¹⁸⁴ Вороновский В.М. Указ. соч., с. 303.

¹⁸⁵ Там же, с. 304–305; Л-вский Л.Я. Указ. соч., с. 407.

¹⁸⁶ Беляев В. К истории 1812 года. Письма маршала Бертье к принцу Евгению – Наполеону Богарне, вице-королю итальянскому. СПб., 1905, с. 61.

¹⁸⁷ Православной энциклопедии. М., 2008, фрагменты из статьи 18-й.

¹⁸⁸ Промыслов Н.В. Французское общественное мнение о России накануне и во время войны 1812 года. М, 2016, с. 213.

¹⁸⁹ Мельгунов С.П. Указ. соч., с. 104–108.

¹⁹⁰ Ансело Ф. Шесть месяцев в России. М., 2001, с. 43–44.

¹⁹¹ Картины русской жизни. Столица и провинция первой половины XIX века глазами иностранцев. Дневники. Исследования. СПб., 2016, с. 45–46. Показательно, что книга о «России исконной», как мы узнаем из выходных данных издания, отпечатана не в России, а в стране-члене Евросоюза – в Латвии…

¹⁹² Н.В. Гоголь в русской критике: сборник статей. М., 1953, с. 246–247. Как все-таки отрадно, что подобное осталось в прошлом: ведь попы сегодня – это образец смирения, нравственности, утонченной эстетики; в наши дни среди них уже нет тех, кто стремится к обогащению, торговле и завладению выгодной недвижимостью…

¹⁹³ Кюстин А. де. Россия в 1839 году. С.-Пб., 2008, с. 648.

¹⁹⁴ Верне О. Указ. соч., с. 9.

¹⁹⁵ Чаадаев П.Я. Философические письма. М., 2006, с. 246.

¹⁹⁶ Нарышкина Н. 1812 год, граф Ростопчин и его время. СПб., 2016, с. 197–198.

¹⁹⁷ Там же, с. 137.

¹⁹⁸ Там же, с. 164.

¹⁹⁹ Там же, с. 221.

²⁰⁰ Там же, с. 150.

²⁰¹ Там же, с. 205.

²⁰² Кургатников А.В. Указ. соч., с. 112.

²⁰³ Елизавета и Александр. Хроника по письмам императрицы Елизаветы Алексеевны… с. 312–313.

²⁰⁴ Подробнее по данному сюжету: Максимов Е.Н. Образ Христофора Кинокефала: Опыт сравнительно-мифологического исследования. // Древний Восток: К 75-летию академика М.А. Коростовцева. Сб. 1. М.: Наука, 1975; Полный православный богословский энциклопедический словарь. В двух томах. М., т. II, с. 2307.

²⁰⁵ Электронный источник: http://visionfor.livejournal.com/2016/09/25/

²⁰⁶ Петр Яковлевич Чаадаев: сборник. М., 2008, с. 83.

²⁰⁷ Ф.М. Достоевский. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1996, т. 15, с. 312–315.

Австрия: между Францией и Россией

Хитрая Англия снова устроила так, что половина Европы соединилась против Франции. Она щедро раздавала деньги. Кабинеты получали деньги, народы же думали, будто в этой борьбе дело действительно идет о том, чтобы осуществить прекрасную идею прочного мира и дать Европе такое устройство, которое обеспечило бы ей лучшее будущее. Они и не предчувствовали, что совместное действие Англии и России уже тогда заключало в себе некоторое соперничество за всемирное господство, и действительно поверили, будто свобода Европы нуждается в защите хищной Англии и России от революционной Франции.

Историк Вильгельм Блос (1849–1927) об антифранцузских коалициях.

Эта глава посвящена поворотному периоду взаимоотношений России и Франции в наполеоновскую эпоху. Анализ событий данного этапа – весьма показательное полотно, демонстрирующее развитее противоречий и тот переломный момент, когда дальнейшее обострение конфликта, приведшего государства к войне 1812 года, было практически неизбежным. Здесь же речь пойдет и о главных причинах противоборства: они действительны применительно ко всей эпохе 1801–1815 гг. Кроме того, в этом разделе рассказывается о роли императора Александра I, который, по сути, был главным идеологом и «двигателем» войны на континенте – войны России совершенно ненужной, основной особенностью которой было то, что она велась российским царем не против Франции, а против лично Наполеона (это не отменяет влияния равнодействующей прочих факторов, вроде феодального характера традиций антифранцузских коалиций и др.).

Особое внимание уделено вопросу взаимоотношений России и Австрии как основных участников коалиционной войны 1805 г., после которой конфликт стал явлением инерционным: противостояние покатилось «с горы» под действием собственной тяжести приобретаемых по пути противоречий.

Эпоха войн антифранцузских коалиций конца XVIII – начала XIX вв. стала не просто яркой страницей Всемирной истории. Многочисленные проблемы как международных отношений, так и внутреннего развития отдельных европейских стран как бы преломились в зеркале общего конфликта. В их числе можно вспомнить и такие, как приспособление государств «Второго эшелона капиталистического развития» к новой политико-экономической ситуации, флагманом которой была Франция, и акселерацию объективных процессов разложения рудиментов Средневековья (к примеру, Священной Римской империи германской нации («германский вопрос») и Османской империи («восточный вопрос»)), а также новый виток в англо-французском соперничестве. Кроме того, имел место очередной и самый масштабный в XIX веке агрессивный выход России в цивилизационную метрополию (в центральную и западную Европу), усиление тенденций становления государств на новых принципах существования (национальное государство), «польский вопрос», ставший одним из краеугольных камней геополитической ситуации на континенте и т. д.

Для правильного понимания причин конфликта необходимо помнить, что его истоки лежат не только в событиях 1789 и последующих лет (хотя их роль, безусловно, определяющая). Противоречия между соседствующими с Францией странами уходят корнями еще в эпоху Вестфальского мира 1648 г. (неслучайно эта дата регулярно звучит в документах коалиционеров). С геополитической точки зрения, это особенно касается германского региона и Австрии как наиболее древней и могущественной державы, стоявшей, кроме того, во главе Священной Римской империи германской нации (Sacrum Imperium Romanum Nationis Germanicae или Sacrum Imperium Romanum Nationis Teutonicae, нем. Heiliges Römisches Reich Deutscher Nation): в отличие от устоявшегося в литературе мнения, Франц II (1768–1835) только 11 августа 1804 г. принял титул наследного императора Австрии Франца I, а до этого, наследовав в 1792 г. императору Леопольду II, он являлся правителем Священной Римской империи. Кстати, подтвердить свой статус в Австрии его заставили именно очевидные центробежные тенденции этого средневекового института.

По условиям Тешенских соглашений 1779 г. Россия и Франция были гарантами сохранения статуса-кво мелких германских княжеств и курфюрств. Из-за династических, матримониальных связей российская политика все больше становилась зависимой от ситуации в регионе ей геополитически абсолютно чуждом. Причем положение осложнялось несколькими факторами. Католическая Австрия и протестантская Пруссия оспаривали друг у друга место лидера и гегемона во все усиливающемся процессе создания предпосылок к объединению Германии. Российская империя должна была маневрировать, чтобы не допустить преобладания какого-то одного государства.

К началу XIX в. оба государства – и Австрия, и Россия – базировались на феодальных политико-экономических устоях, что делало эти страны объективными соучастниками контрреволюционных союзов против молодой Французской республики. Их интересы также сталкивались в Польше (в разделе которой они принимали активное участие) и в «восточном вопросе», о чем речь пойдет ниже. Однако, с геополитической точки зрения, в отношении Франции у Австрии и России были различные интересы и цели. И здесь становится особенно интересен феномен трансформации положения Австрии и Пруссии в системе коалиций от зачинщиков-организаторов до ведомых в фарватере политики агрессивного восточного соседа. В этой связи одним из ключевых вопросов является проблема причин изменения роли и места России в антифранцузском движении, совершенно не отвечавшем интересам ее национальной политики.

Надо заметить, что к началу девятнадцатого века Франция и Австрия получили серьезный груз последствий первых антифранцузских коалиций со всей сложной комбинаторикой неустраненных причин, их генерирующих. Но, главное – со всеми изменениями, произошедшими в Европе почти за 10 лет постоянных войн. Реваншистские планы (проблема статуса-кво) коалиционеров стали основным локомотивом, раскручивавшим пружины перманентной войны, которая ввела страны-участницы в некий замкнутый «порочный круг», когда каждый новый мирный договор заключал в себе источник следующей войны. Собственно основной вопрос и заключается в возможности или невозможности альтернативного варианта развития событий на различных стадиях конфликта: ведь в 1801–1805 гг. ситуация не была столь безвыходной. Почему был выбран именно силовой путь, существовала ли альтернатива?

С этих позиций весьма значительным представляется изучение характера русско-австрийских отношений того периода. Не менее интересным предметом исследования является и отношение политической элиты обеих стран к конфликту и его дальнейшему развитию, а также к проектам восстановления старого режима во Франции после победы коалиции. Стоит подчеркнуть, что Австрия на протяжении более чем 20 лет оставалась не только основным участником антифранцузских коалиций, но и главным театром военных действий (кампании 1792–1801, 1805, 1809 гг.).

История русско-австрийских отношений периода 1800–1805 гг. до сих пор почти совершенно не получила должного освещения в историографии. Можно предположить, что это произошло отчасти из-за недооценки важности этого времени как поворотного пункта на пути к военному разрешению противоречий (да и сами методы вспомогательной науки синергетики, которая изучает проблемы альтернативных путей развития исторических событий, стали применяться на Западе сравнительно недавно). Другими причинами подобного невнимания могли стать языковые трудности перевода источников (для исследователей из обеих стран). Помимо этого, традиционно в центре общих работ, посвященных периоду, были сюжеты, связанные со взаимоотношениями Франции с Россией и Англией, а Австрия и Пруссия рассматривались как бы на втором плане, причем в основном в разделах, посвященных военным действиям. Что же касается немецкоязычных авторов, то они акцентировали свое внимание в большей степени на внутриполитических аспектах.¹

В настоящее время мы располагаем значительным комплексом первоисточников по теме, опубликованных как в России, так и за рубежом, а также находящихся в архивах. Абсолютное большинство их до сих пор не анализировалось исследователями.² Хочется отдельно сказать о таком важном сборнике документов, как переписка Александра I с Фредериком Сезаром Лагарпом (1754–1838),³ его учителем и наставником, влияние которого на молодого царя в самом начале его правления было значительным.⁴ Материалы этого издания, судя по публикациям, не были ранее затронуты отечественными авторами.

Обстоятельства вступления Александра I на престол хорошо известны. Молодой монарх живо осознавал, чьим интересам противоречила политика (в т. ч. внешняя) его отца Павла I, за которую последний, собственно говоря, и поплатился жизнью.⁵ Поэтому, не успев еще справить панихиду по «усопшему», Александр в срочном порядке отзывает казачий отряд, направлявшийся походом в британскую «житницу» (в Индию), а 5 (17) июля 1801 г. подписывает англо-русскую морскую конвенцию, по которой Россия уступала Британии в вопросе о нейтральной торговле, оставляя ее безраздельной владычицей морей, а значит, и международной торговли (естественно, в ущерб собственным интересам!).⁶

Мы располагаем весьма интересным документом – письмом графа П.А. Палена (один из убийц Павла I), написанным непосредственно после государственного переворота. Оно адресовано С.Р. Воронцову и весьма рельефно отображает резкую смену вектора внешней политики России: «…я имею честь сообщить в. пр-ву, что петербургский кабинет, вернувшись отныне к своим принципам (выделено мной, Е.П.)… готов сблизиться с сент-джеймским кабинетом, чтобы восстановить между Россией и Великобританией единодушие и доброе согласие… Е. и. в-во соизволил доверить приятное и важное поручение этого спасительного сближения (выделено мной, Е.П.) в. пр-ву. Соблаговолите сделать британскому кабинету первые предложения относительно этого и одновременно дайте понять ему, что, как только лондонский двор приступит к назначению представителя при нашем дворе, е. и. в-во не замедлит со своей стороны ответить взаимностью на этот акт восстановленного доверия и снабдит Вас, г-н граф, своими полномочиями. Наш августейший повелитель, желая видеть восстановленным доброе согласие между двумя странами, будет, разумеется, этому способствовать всеми средствами, которые он сочтет совместимыми с самой строгой справедливостью, и предлагает лишь одно непременное условие, которое должно послужить основой для возобновления старых связей, – признание со стороны Великобритании принципов недавно заключенной северными державами морской конвенции, условия которой, основывающиеся на самой полной справедливости, никоим образом не могут нанести ущерб интересам Великобритании или унизить ее достоинство, поскольку они направлены лишь к тому, чтобы обеспечить безопасность торговли и мореплавания нейтральных держав…

Граф Пален».⁷

Итак, мы видим насколько сильной стала зависимость политики Петербурга от лондонского кабинета. Но если интересы России и Англии смыкались в важнейших вопросах торговли и международных кредитов, то Австрия была слабее связана с Британией. Эта ситуация обретет иной смысл, когда мы будем говорить о складывании III антифранцузской коалиции и о роли в ее создании Англии и России как главной заинтересованной и главной организующей стороны.

Система принципов и стратегии взаимоотношений с европейскими странами, которая лежала в фундаменте внешней политики России на начальной стадии правления Александра I, получила позднее название политики «свободных рук». Верное понимание того, чем она, по сути, являлась, каковы были истинные причины ее принятия царем и «негласным комитетом», насколько она была жизнеспособна в плане изменения международной конъюнктуры и почему от ее идеи были вынуждены отказаться – является, с нашей точки зрения, одним из ключевых вопросов.

Необходимо помнить, что политика «свободных рук» была чем-то вроде реакции на период агрессивного размежевания государств по враждующим лагерям в первые годы антифранцузских коалиций, что мало принесло удовлетворения их участникам. Именно Павел энергично проявил себя в деле борьбы за восстановление старых устоев в Европе. Именно он носил титул гроссмейстера Мальтийского ордена и считался покровителем эмигрантов (которые, кстати, продолжили вести «сытую» жизнь в России и при Александре). Однако после конфликта с Австрией во время суворовского похода и бесцеремонных действий Англии на морях Павел пошел на мир со ставшим во главе Франции Бонапартом (что было геополитически абсолютно резонным). Подобный мир и союз мог бы умиротворить Европу на основе полюсного ее устройства. Новый российский император и его окружение видели проблему так: понимая, что произошедшее во Франции есть естественный процесс освобождения масс на пути к гражданской и экономической свободе,⁸ он говорил о монархическом строе, учитывающим изменившуюся ситуацию, о легитимности и твердости устоявшихся границ на принципах статуса-кво. Однако, как мы выясним в последующих главах, вся официальная риторика русского царя Александра была лишь игрой на публику: его истинными намерениями двигали лишь личные амбиции и комплексы. Но вначале все же изучим дипломатическую и идейную «ширму».

Замечу, что корни представлений о статусе-кво уходят именно в XVIII в. Здесь можно вспомнить еще знаменитый трактат аббата Сен-Пьера 1713 г. «Проект трактата, чтобы сделать мир постоянным». Многие деятели молодого поколения, следуя за просветительской традицией, рассматривали революцию как «тактическую ошибку монархов, не сумевших вовремя взять в свои руки знамя свободы».⁹ Сегодня мы уже знаем, что монархии старого типа – это системы не имеющие потенции к самореформированию (так было и в 1789 г., и в 1917 г.). По странному стечению обстоятельств авторы, описывая влияние различного рода докладных записок и устных советов, получаемых Александром от приближенных, касательно его внешней политики, не говорили о письмах Лагарпа, которые, по сути, являются методическими рекомендациями (подчас непоследовательными и зависящими от неуравновешенного настроения самого Лагарпа) учителя «начинающему правителю».¹⁰

Подчеркну, что именно за отход Александра от этих принципов (и переход к агрессии) его критиковали современники от писателя Н.М. Карамзина до генерала М.И. Кутузова: у России не было никакой необходимости вмешиваться в политические дела Европы. Несколько позднее тонкий мыслитель, талантливый дипломат и прославленный поэт Ф.И. Тютчев писал жене (8 марта 1854 года) буквально следующее: «Ибо – больше обманывать себя нечего – Россия, по всей вероятности, вступит в схватку с целой Европой. Каким образом это случилось? Каким образом империя, которая в течение 40 лет только и делала, что отрекалась от собственных интересов и предавала их ради пользы и охраны интересов чужих, вдруг оказывается перед лицом огромнейшего заговора?»¹¹ Таким образом, из-за того, что 40 лет Россия во внешней политике не следовала своим интересам, она оказалась к тяжелейшей ситуации.

«В целом доктрина, разработанная в начале царствования Александра I, сводилась к тому, что положение России на Европейском континенте должно устанавливаться договорами и конвенциями; которые бы не содержали обременительных условий и регламентировали отношения страны с каждым государством в отдельности».¹² Это концептуальное замечание одного из современных исследователей отображает официальный «фасад» явления. Однако существует несколько моментов, усложняющих наше представление о нем. Из текстов изначальных вариантов доктрины, озвученных современниками, мы видим утопические идеи неучастия в политических межгосударственных соглашениях, от которых вскоре (и это есть первая ее метаморфоза) пришлось отказаться: «Наше положение дает нам возможность обойтись без услуг других держав, одновременно заставляя их всячески угождать России, что позволяет нам не заключать никаких союзов, за исключением торговых договоров» – писал В.П. Кочубей.¹³ В записке Н.П. Панина звучит смежная идея: «Должно предупреждать события, могущие нанести ущерб безопасности. Это соображение об общей пользе в сочетании с частными интересами России обязывает ее удерживать соседние государства в их нынешнем состоянии».¹⁴ Вот та крамольная мысль, которая отчасти привела к пагубному внедрению в европейские дела ради призрачного поддержания международного статуса-кво. Из этого же документа мы узнаем и о месте Австрии в системе координат, которой пользовалось окружение Александра:

«Естественные союзники империи.

Я причисляю к ним Австрию, Пруссию и Великобританию.

Австрия. Первая из этих держав постоянно заинтересована в тесном союзе с Российской империей, чтобы сдерживать Пруссию и Оттоманскую Порту, своих естественных противников. Рост силы и могущества французского правительства, его активное и гибельное влияние в Германии, в кантонах Гельвеции и в Италии придают еще больший вес этим соображениям.

Россия в отношении Оттоманской империи и Пруссии имеет те же интересы. Союз с царствующим домом Австрии может ей быть весьма полезным в ее войнах как с одной, так и с другой. Он внушает уважение Константинополю и не менее спасительную ревность Пруссии и, наконец, служит противовесом обеспокоивающему могуществу Франции.

Дружественные отношения между двумя империями установились еще в царствование великого князя Ивана Васильевича, отправившего первое посольство в Австрию в 1489 г. В 1491 г. он заключил союзный оборонительный договор с римским королем. Этот договор возобновлялся последовательно в связи с обстоятельствами в 1515, в 1675, в 1697, в 1726, в 1732, в 1737, в 1746, в 1753, в 1756 гг., в 1760 г. – актом о преступлении к Версальскому договору и далее – новой конвенцией между двумя дворами в 17..г., заключенной в форме обмена собственноручными письмами между Екатериной II и Иосифом II, и, наконец, в 1792 г. – на срок в восемь лет. Последний договор потерпел, стало быть, неудачу, но по соображениям, изложенным в этой записке, необходимо возобновить связи, образовавшиеся четыре века назад благодаря соответствию взаимных интересов.

Пруссия. Как держава соперничающая с Австрией, Пруссия заинтересована в том, чтобы обеспечить себе поддержку российского двора, и этот интерес является обоюдным, так как наш союз с ней является мощным средством для того, чтобы поддержать справедливое равновесие между Австрийским и Бранденбургским домами. По своему географическому положению прусская монархия, прикрывая Север Германии от посягательств Франции, служит оплотом для наших границ, и одного лишь этого достаточно для обоснования союза между обоими дворами, но помощь Пруссии может нам быть равно полезной против австрийцев и шведов».¹⁵

На практике политика «свободных рук» воплотилась в серии последовательных мировых соглашений с такими странами как Англия, Австрия, Франция и др., а также активными предложениями посредничества в спорах между самими этими государствами. Из последней инициативы ничего не вышло.

В итоге политика «свободных рук» могла стать лишь временным явлением. Следует отметить, что во всей философии подхода Александра и его приближенных к международным вопросам присутствует сильный идеалистический и отчасти реакционный традиционализм. Он не осознавал, что уже невозможно дольше одними лишь методами дипломатии сохранять границы рудиментов средневековья (Священная Римская империя), паритет в отношении Австрии и Пруссии, экономики и общество которых развивались разными темпами, совместить «свободный выбор нации» с легитимностью ее правительства (в понимании того времени) и т. д. Но зададимся вопросом: действительно ли Александр I считал «политику свободных рук» реалистичной, до какой степени, а главное, на какой срок? И здесь мы должны будем обратиться к двум фундаментальным концептам мировой истории: понятию «диалектика», и принципу «политика – есть искусство возможного». Документы свидетельствуют, что в действительности в период вступления на престол у Александра I было иное, нежели принято считать, видение внешнеполитической программы. Сутью политики «свободных рук» в зрелый этап ее существования мы бы назвали идею «широкого маневрирования». Зададимся вопросом: для чего обычно проводятся маневры? Вполне очевидно, что это временные, иногда отвлекающие действия, определяющие содержание взаимодействия противоборствующих сторон в тот момент, когда хотя бы одна из них не может вести активного наступления (или наоборот). Хотим напомнить и о том, что не вполне корректно говорить о политике того времени, используя дефиниции, появившиеся значительно позднее, такие как «стратегия» и «доктрина». В начале XIX в. первое именовалось «высшей тактикой», а второе «принципами». Однако не вполне верным было бы и совсем от этого отказаться, ибо, как известно, явления в истории проходят множество метаморфоз, пока обретают свое законченное состояние, которое затем становится «привычным» и «общепринятым». Стоит напомнить, что идея союза с Россией против Англии как раз и была для Наполеона доктриной и стратегией, но отнюдь не маневром.¹⁶

Вернемся к вышеупомянутым документам – тем исключительно важным местам в личной корреспонденции Александра I 1801 (уже!) года, которые за прекрасной дипломатической риторикой были обойдены вниманием исследователей, но которые проливают свет на истинные намерения молодого и амбициозного царя. В инструкции посланнику в Берлине Алексею Ивановичу Криденеру (Бурхард-Алексис-Константин Крюденер, 1746–1802) от 5 (17 н. ст.) июля 1801 г. и в аналогичном письме послу в Вене Андрею Кирилловичу Разумовскому (1752–1836) от 10 (22) сентября 1801 г. мы читаем следующий, идентичный в обоих вариантах текст: «Решив продолжать переговоры с Францией, начатые в конце прошлого года, я руководствовался двумя соображениями: обеспечить для моей империи спокойствие и мир, необходимые для восстановления порядка в различных областях административного управления, и в то же время содействовать, насколько это будет в моей власти, быстрейшему установлению окончательного мира, который, по крайней мере даст Европе время для восстановления здания общественной системы, потрясенного до самого основания, если провидение еще не позволяет устранить сам источник бедствий, постигших человечество (выделено мной, Е.П.)».¹⁷ Эти строки не нуждаются в особом комментарии. Мысль царя предельно ясна. Момент для очередного этапа борьбы с постреволюционной Францией (напомню, ее молодой правитель Бонапарт еще только встал во главе страны) еще не настал. Замечу только, что использование религиозной лексики («провидение») было характерной чертой в общей стилистике лицемерных и театральных речей Александра I.

Все в том же 1801 г. царь предупреждал своего представителя в Париже Аркадия Ивановича Моркова (1747–1827) от недооценки идеологической и политической «опасности» французов и «всех бичей революции, которые они приносят с собой».¹⁸ Итак, мы видим, что, по мнению Александра, в 1801 г. для успешной борьбы с молодой Францией «момент еще не настал». Весьма ярким будет сопоставление этих высказываний 1801 г. с тем, что он писал свой матери Марии Федоровне (София Мария Доротея Августа Луиза Вюртембергская, нем. Sophia Marie Dorothea Augusta Luisa von Württemberg: 1759–1828) в сентябре 1808 г. («водоразделом» здесь служит неудачные кампании 1805–1807 гг.), объясняя скрытый смысл его замирения с Наполеоном: «… чтобы таким образом иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать в течение этого столь драгоценного времени наши средства, наши силы. Но мы должны работать над этим среди глубочайшей тишины, а не разглашая на площадях о наших вооружениях, наших приготовлениях…»¹⁹ Между двумя документами (1801 г. и 1808 г.) – 7 лет, но оба они выражают весьма похожие мысли и общий стиль поведения царя. После Тильзита Александр вновь подчинил российскую государственную машину задаче реванша (но не было бы его первоначальной агрессии – не пришлось бы устраивать и реванш).

Зная теперь все вышеперечисленное, мы также должны учитывать и то, в каком историческом контексте родилась идея «политики свободных рук». Россия, как и Европа, устала от почти десятилетия беспрерывных войн, проблемы внутренней политики страны требовали незамедлительного решения, в России на престол взошел неопытный молодой государь, которому было необходимо время, чтобы войти в курс дела, во Франции Наполеону приходилось в обстановке отражения перманентной агрессии создавать фактически новое государство, в Англии к власти пришел кабинет лидера радикального крыла вигов Чарльза Джеймса Фокса, занимавшего позиции примирения с Францией, а Австрии и Пруссии необходимо было оправиться от понесенных поражений. Кроме того, Пруссия надеялась на благосклонность Франции в сфере ее интересов в германском регионе, а король Фридрих-Вильгельм III(в отличие от его неуравновешенной жены) вообще никогда не был сторонником открытой войны.