355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Понасенков » Первая научная история войны 1812 года » Текст книги (страница 18)
Первая научная история войны 1812 года
  • Текст добавлен: 28 июня 2019, 17:00

Текст книги "Первая научная история войны 1812 года"


Автор книги: Евгений Понасенков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Таким образом, проблема была не столько в людях: не они были недостаточно храбрыми солдатами или бесталанными генералами (хотя и таких, как и везде, встречалось немало), но сама система препятствовала обучению и продвижению кадров, реализации их способностей. Сословная структура, бессмысленная муштра, неуважение приближенных к царю начальников к своим подчиненным – все это вместе душило ростки живого. Именно поэтому русская армия сокрушительно проиграла целый ряд войн. Система была порочной в своей основе.

Немного о быте русской армии. В эпоху 1812 года в русской армии почти не использовали палатки, возимые за собою: для укрытия от непогоды и для ночлега часто использовали шалаши.158 К примеру, когда деморализованные войска М.И. Кутузова вошли в Тарутинский лагерь, они оказались практически в первобытности. Участник похода вспоминает: «Мы себе выкопали яму по пояс глубиною, с закраинами, на которых сидели и спали, обставили жердями и хворостом и оплели соломой».159

Несколько слов стоит сказать и о бытовых условиях еще на стадии обучения. Е.И. Топчиев вспоминает:

«Полы в комнатах не мылись, а вытирались кирпичом и после того высыпались песком, что лежало на обязанности воспитанников, как равно чистить себе платье, обувь, ружье и всю свою амуницию. Чесотка, цинга, зоб, простуда были господствующие болезни, особливо последняя <…>. Как было не простудиться даже неизнеженному крепкого телосложения взрослому воспитаннику? Второй батальон помещался в деревянных казармах, нештукатуреных, складенных на мхе, рота – в отдельной казарме; печи топили один раз в сутки даже в самые жестокие морозы, обыкновенно за час до света, отчего ночью было холоднее, нежели днем. Одеяла из солдатского шинельного сукна – не на каждого воспитанника, а одно на кровать – не могли согреть ночью в холодных казармах, притом экономно отапливаемых. Шинелей не было, и не позволяли иметь собственных. Отхожие места устроены отдельно, в которые ходили чрез открытый двор. Считаю излишним объяснять, в чем ходили в отхожие места ночью полусонные воспитанники, у которых даже одеяла были не на каждого, а мундир и принадлежности к нему лежали на столе, складенные в требуемом порядке симметрией по распоряжению начальства, за чем строго наблюдал старший в камере унтер-офицер и дежурный по роте – и это в Петербурге, где зимой бывает до 30 градусов мороза! Обедали и ужинали в общей зале с кадетами, в которую нужно было пройти улицей более ста сажень и потом холодными коридорами поротно, строем, рота за ротой. Какая бы ни была погода – дождь, метель, сильный мороз, хочешь ли, не хочешь есть – иди непременно; а сядешь за стол – зимой холодно, во всякое время года голодно, крайне невкусно и нечисто изготовлено, особливо ужин. Зато госпиталь Дворянского полка был наполнен больными воспитанниками донельзя <…>, а Маркевич за свое короткое управление скопил миллион рублей – благоразумной экономией. <…>

Воспитанникам Дворянского полка давали мундир, штаны и краги на один год, и белые парусинные штиблеты – на лето; две пары сапог толстой кожи, сшитых без мерки, что называется, на живую нитку, вместо которых бόльшая часть воспитанников носили собственные, на заказ сшитые. Рубахи, подштанники с длинными пришивными бумажными чулками и простыни переменялись сперва один раз в неделю, а уже впоследствии два раза (по воскресеньям и средам).

От тесноты помещения и других причин в 1815 году завелась чесотка у всех воспитанников Дворянского полка, в большей или меньшей степени у одного противу другого».160

Я подчеркну: речь идет о привилегированных частях! Не о простых рекрутах или ополченцах.

Об этом не пишут мои коллеги, но после Аустерлицкого сражения (и вообще в ходе той кампании 1805 г.) из русской армии, из войск под началом М.И. Кутузова, дезертировали и скрылись в деревнях и городках Австрии около 3000 русских солдат, которые не желали возвращаться на родину (РГВИА. Ф. 26. Оп. 1. Д. 310, Л. 771–776; Д. 625. Л. 131 об.; АВПРИ. Ф. 1 (АД). 1806 г. Оп. 15. Разр. II. Д. 5. Л. 12 об.; М.И. Кутузов. Сборник документов. М., 1951, т. II, с. 333)!

Крестьянство

По неполным данным, более 90 % населения России той эпохи составляли крестьяне161 – большая часть из них были крепостными, но, как известно из документов, и так называемые «государственные» несли не меньшие тяготы и унижения. Участник событий 1812 года Николай Иванович Тургенев (1789–1871) писал: «Принадлежа по рождению к сословию рабовладельцев, я с детства познакомился с тяжелым положением миллионов людей, которые стонут в России в оковах рабства: зрелище этой вопиющей несправедливости живо поразило мое юное воображение и оставило неизгладимое впечатление в душе. Занятия в Геттингенском университете только укрепили это впечатление и в то же время показали мне ложность государственных учреждений моей страны. Путешествия по Германии, Франции, Швейцарии, Италии, Англии завершили мое образование в области политических и экономических наук».162

В этой краткой цитате – портрет России и отдельного мыслящего человека вместе. Страна отставала от цивилизованного мира – и ей нужны были не войны и присоединение новых территорий, а реформы и просвещение. Еще мы видим, где получали образование русские дворяне (кстати, исходный текст Н.И. Тургенева написан на французском языке – это перевод) и как они сами именовали себя («рабовладельцы»).

Обратимся к газетам эпохи Александра – и продолжим внимательнее исследовать «обаяние» образа правления «просвещенной» Екатерины. Московские ведомости, 1796, № 8, 26 января (по ст. стилю): «Продается дворовый человек холостой с матерью вдовою: ему от роду 24-й год, ростом 7 вершк., не дурен собою, грамоте знает, хороший лакей и способен быть гусаром или егерем; а матери 55 лет, верная ключница: оба смирного поведения. Цена им 1 000 р.» Московские ведомости, 1796, № 48, 14 июля: «Продаются 7 девок, обученных разным рукодельям: 4 по 17, а две по 16 лет <…>. Цена швеям и кружевницам по 200 руб.; портнихе 250 руб., ковернице 170 руб.» Ведомости, 1796, № 91, 11 ноября: «Продается лет 30 девка и молодая гнедая лошадь. Их видеть можно у Пантелеймона против мясных рядов в Меншуткиновом доме у губернского секретаря Иевлева».

Подобная распродажа малолетних часто способствовала развитию разных непотребных вещей – в том числе педофилии. А жестокость в наказаниях и отношение к человеку (кстати, православному) как к вещи – стало нормой.

Послушаем одного из крупных специалистов по теме крестьянства и крепостного права – Е.В. Брюллову-Шаскольскую:

«В течение же 18-го века крепостной крестьянин стал «крепок помещику», сделался в полном смысле слова рабом, вещью. Крестьянин потерял право покупать землю, устраивать промыслы, производить торговые сделки без разрешения помещика. Помещик мог взять крестьянина в личное услужение на свою кухню, продать его без земли, «на своз», отправить в другое имение, на свою или чужую фабрику в дальнюю губернию. При этом разлучали жен с мужьями, детей с родителями. Людьми торговали на рынке. Были помещики, ежегодно приготовлявшие на волжские ярмарки известное количество девушек для продажи их азиатским купцам. По своему капризу, без суда, помещик мог сослать любого крестьянина в Сибирь на поселение и даже на каторгу.

В жалобе на одного помещика мы читаем, что он «продавал людей на вывод дворами и семьями, у одного отца из четырех малолетних детей не оставил ни единого; у одной старухи, продав сына с детьми, лишил ее всякого призрения и пропитания». Он выбрал лучших крестьян из своего воронежского имения, 26 мужчин и 6 женщин, и отправил их в Смоленскую губернию; отцы откупали своих дочерей за 200–250 р.; тем не менее, многих девушек он схватил и продал. И такой помещик был не ужасной случайностью: таких, как он, было много.

Один помещик, Свербеев, у которого крестьянам жилось сравнительно хорошо, который считался культурным и добрым человеком, все же пишет в своих воспоминаниях:

«Без розог дело, конечно, не могло обходиться. Сосед убеждал меня, что крестьян надо держать в черном теле». Во всех своих жалобах крестьяне описывают страшные истязания, которым их подвергали помещики. Тут и розги, и сажание на цепь, и заковывание в колодки, и разные утонченные пытки. Один помещик в пьяном виде наносит крепостным слугам раны ножом; другой изощряется, засекая на полевых работах беременных женщин так, что они умирают или рожают мертвых детей. Одна беременная крестьянка в одной рубашке была выгнана на мороз и посажена в пруд. После этого она тут же родила, а ее ребенка разорвали и съели помещичьи собаки. Один помещик «связал своего крепостного в бараний рог, сел на него и жег его нещадно горячим веником» (выделено мной, Е.П.). У другого надевалась на голову наказанным тяжелая шапка с заклепанным обручем; в таком виде они должны были работать в летнюю жару.

Многие крестьяне, особенно дети, умирали под плетьми. Помещики, любители охоты, держали целые своры гончих и борзых собак и заставляли крестьянок выкармливать их грудью.

Из крестьянских жалоб можно вычитать и другие жуткие случаи издевательства и мучений. Вот один помещик «делает неистовства с нашими женами и малолетними дочерьми, от чего многие умерли». Другой «заставляет приводить к себе малолетних девок не более 12 лет и молодых баб по очереди для непотребства». За «отказ от блудодеяния» помещик Башмаков «бил дворовую девку Татьяну, принуждал ее пить воду безо всякой меры в наказание, а вдову держал на цепи двое суток».

Жениться крестьянин мог только с разрешения помещика. Нередко хозяин устраивал крестьянские браки по своему капризу. Известный генерал Суворов… приказывал своему приказчику собрать весной всех парней и девок одного возраста попарно и перевенчать. Соблазненных и изнасилованных ими же девушек помещики обычно тут же выдавали замуж за своих слуг, не спрашивая согласия обеих сторон.

Помещик распоряжался поставкой крестьян в армию, и он же мог сдать крестьянина за любую «провинность» вне очереди в рекруты. Здесь, кроме очередных жестокостей, происходила и спекуляция: помещик вымогал у отца семьи непомерные деньги, чтобы не загубить его сына. А военная служба отрывала человека на 25 лет, и жизнь солдата была горше крестьянской, – те же розги, зуботычины, мучительства, да засекание насмерть «сквозь строй палок». У крестьянина оставалась хоть семья, у солдата и это было отнято.

Страшная жизнь, которую мы здесь обрисовали, все же не была одинаковой для всех крестьян. Хуже всего жилось дворовым людям, которых помещики отрывали от хозяйства и брали к себе в усадьбу для личных услуг. Барская дворня у богатых помещиков была необыкновенно многочисленна…»163

Бывали совершенно чудовищные случаи, когда помещики делали своими наложницами девочек – своих дочерей от собственных крепостных крестьянок. Практика подобного была сильно распространена.164

У какого подлеца или не дружащего с разумом, но работающего «историком» на бюджете, после этих озвученных мной для широкой аудитории фактов, сможет повернуться язык назвать события 1812 года «Отечественной» войной? Насколько надо быть лживым, непрофессиональным «историком» (и просто непорядочным человеком), чтобы стараться защитить то общество, приписывая ему некую «духовность» – и присыпая его мерзости пудрой пропаганды лицемерных баек про православие?

Суровые условия труда и быта порождали постоянные крестьянские волнения и беспорядки, которые давились в крови, а методы устрашения становились все более зверскими:

«…институт крепостного права стал основываться на системе жесточайших телесных наказаний. Розги, палки и кнут, кандалы, рогатки и колодки были почти в каждом поместье и использовались без ограничений. «Почти вся Россия стонет под ударами, – писал полковник Гриббе (Гриббе Александр Карлович (1806–1876) – прим. мое, Е.П.), служивший под началом Аракчеева в конце царствования Александра. – Людей секут в армии, в школах, в городах и деревнях, на рынке, в конюшнях и в их домах». …Известны ужасающие примеры того, как детей и беременных женщин забивали до смерти и раздетых крепостных затравливали собаками. Княгиня Козловская, настоящая русская Мессалина (Валерия Мессалина (ок. 17/20–48) – третья жена римского императора Клавдия, имя которой стало нарицательным из-за ее распутного поведения – прим. мое, Е.П.), хлестала женщин по груди и детородным органам; графиня Салтыкова, жена бывшего покровителя Аракчеева, три года держала своего парикмахера в клетке, чтобы он никому не мог рассказать, что она носит парик. Закон запрещал крепостным жаловаться на своего хозяина…

Богатые дворянские семьи владели тысячами крепостных, что давало им возможность жить в большей роскоши, чем аристократы Западной Европы, и воплощать свои самые причудливые фантазии. Многие из них имели по триста – четыреста лакеев… Граф Сакровский, будучи меломаном, заставлял всех своих слуг обращаться к нему речитативом. Князь Нарышкин, обожая маскарады, устроил в своем поместье пышное зрелище конца одной из турецких войн…»165

Неужели в этом аду, где людей секли, как в цивилизованных странах не били животных, возможна «Отечественная война»? Враги находились не вне, а уже давно внутри страны: сословия были настроены друг к другу недружественно – и вся система держалась на жестокости и тоталитарной идеологии. Вместе с тем я должен подчеркнуть, что крепостных крестьян и вообще всех тех, кого в мировой истории угнетали схожим образом, идеализировать не следует. Они воспитывались в покорности, но и в зависти, в желании перехватить кнут – и сами отличались грубым нравом. Жестокости крестьян в отношении помещиков, их детей, управителей, которые имели место во время разных бунтов, изобилуют кошмарными подробностями (о подобных происшествиях в 1812 г. я расскажу в следующих главах). В таких жертвах часто зрели палачи. С обеих, так сказать, классовых сторон были исключения, но они лишь подтверждают антагонистическое правило. Напомню яркий пример. А.А. Аракчеев являлся символом кнута и порки для всей России. Но в сентябре 1825 года в его имении Грузино дворовые (слуги) зверски убили его наложницу Настасью Минкину, которая была матерью его ребенка и управительницей.166

А теперь я приведу описание самого А.А. Аракчеева из малоизвестных мемуаров генерала-майора Николая Александровича Саблукова (1776–1848) – эти записки нам интересны еще и дополнительными подробностями жизни приближенных к императору Александру офицеров (приводится с сохранением прежней орфографии – эпохи первого перевода с французского языка):

«Как я уже сказал выше, много полковников, майоров и других офицеров были включены в состав гвардейских полков и так как все они были лично известны императору и имели связи с придворным штатом, то многие из них имели доступ к императору, и заднее крыльцо дворца было для них открыто. Благодаря этому, мы, естественно, были сильно вооружены против этих господ, тем более что вскоре мы узнали, что они занимались доносами и передавали все до малейшаго вырвавшагося слова.

Из всех этих лиц, имен которых не стоит и упоминать, особеннаго внимания, однако, заслуживает одна личность, игравшая впоследствии весьма важную роль. Это был полковник гатчинской артиллерии Аракчеев, имя котораго, как страшилища Павловской и особенно Александровской эпохи, несомненно, попадет в историю. По наружности Аракчеев походил на большую обезьяну в мундире. Он был высокаго роста, худощав и мускулист, с виду сутуловат, с длинной тонкой шеей, на которой можно было бы изучать анатомию жил и мускулов и тому подобное. В довершение того, он как-то особенно смарщивал подбородок, двигая им как бы в судорогах. Уши у него были большия, мясистыя; толстая безобразная голова, всегда несколько склоненная на бок. Цвет лица был у него земляной, щеки впалыя, нос широкий и угловатый, ноздри вздутыя, большой рот и нависший лоб. Чтобы закончить его портрет, скажу, что глаза были у него впалые, серые и вся физиономия его представляла страшную смесь ума и злости. Будучи сыном мелкопоместнаго дворянина, он поступил кадетом в артиллерийское училище, где он до того отличался способностями и прилежанием, что вскоре был произведен в офицеры и назначен преподавателем геометрии. Но в этой должности он проявил себя таким тираном и так жестоко обращался с кадетами, что его перевели в артиллерийский полк, часть котораго, вместе с Аракчеевым, попала в Гатчину.

<…> Характер его был настолько вспыльчив и деспотичен, что молодая особа, на которой он женился, находя невозможным жить с таким человеком, оставила его дом и вернулась к своей матери. Замечательно, что люди жестокие и мстительные обыкновенно трусы и боятся смерти. Аракчеев не был исключением из этого числа: он окружил себя стражею, редко спал две ночи кряду в одной и той же кровати, обед его готовился в особой кухне доверенною кухаркою (она же была его любовницею), и когда он обедал дома, его доктор должен был пробовать всякое кушанье и то же делалось за завтраком и ужином».167

Таким образом, жестокость была символом эпохи 1812 года в России – и как бы замкнутым порочным кругом.

И историкам, и простым читателям весьма важно понять следующее методологическое и вообще логическое, смысловое положение: существуют макропоказатели и микроскопические исключения. В стране крепостного рабства могут быть какие-то случайные всполохи патриотической риторики или бытового убийства иноземного мародера в спину, но это никак не может поменять основного содержания момента. Зная все вышеописанное, мы уже никак не можем использовать термин «Отечественная война» и говорить о каких-то значительных «патриотических» настроениях основной массы населения. Многие россияне с детства помнят карты войны 1812 г. в школьных учебниках и атласах, где красной болезненной сыпью произвольно помечены районы мнимого крестьянского сопротивления французам. Так вот: все эти схемы есть лишь пропагандистская агитка, выдумка – подобная «краснуха» нанесена без всяких ссылок на документы. Зато крестьянские бунты против помещиков и правительства охватили десятки губерний – и об этом свидетельствуют сотни подлинных документов (которые проанализированы мной в соответствующих главах данной монографии, карта прилагается). Россия была страной полностью социально расколотой: на более 90 % бесправных крестьян приходилось всего около 2 % дворян:168 многие из которых, кстати, были бедны – и все ходили под страхом попасть в немилость к царю.

Важно знать, что крестьянские волнения имели перманентный характер: я бы назвал этот процесс тлеющей гражданской войной. Об этом почти не говорят, но в предвоенные годы крестьянское движение усилилось. Послушаем факты, выявленные доктором исторических наук С.Н. Искюлем:

«Отношения между низшими сословиями, поместными владельцами и властями всегда были напряженными и редко могли быть тотчас же «приведены к успокоению»; так было в Курской, Пензенской, Симбирской, Тульской и Тамбовской губерниях, где волнения продолжались по несколько лет и, начавшись с отказа помещикам в повиновении и подачи прошений правительственным органам, кончались столкновениями с воинскими командами и жестокими расправами. Такой характер носило упорное сопротивление нескольких сот воронежских крестьян Слюсаревых и Поповых в 1809–1811 г. в слободе Воскресеновке Воронежской губернии.

В 1811 г. произошли волнения в селе Ломовом Раненбургского уезда Рязанской губернии, где однодворцы, не допустив межевщиков до исполнения своих обязанностей, «учинили ослушание и неповиновение». Сообщая о том, что число бунтовщиков доходило до нескольких сот, вице-губернатор усматривал в них «сильное ожесточение» и «удаление от всякого доброго чувствия», в связи с чем просил о присылке воинской команды.

<…> В Серпуховском уезде Московской губернии в вотчине поручика артиллерии помещика Жукова еще за несколько лет до 1811 г. «также оказались среди крестьян некоторые движения упорства и неповиновения», которые со временем возросли до такой степени, что, как писал Александру I московский главнокомандующий граф И.В. Гудович, «к укрощению их надлежало отрядить воинскую команду». Более того, «буйство их, не полагая уже себе преград и заглушая самый страх наказания, коему виновные неослабно были подвергаемы, объяло столь сильно умы сих слепотствующих крестьян, что они пред образом Святого Николая Чудотворца единодушно отреклись от повиновения…»

<…> В 1812 г. эти отношения и вовсе отличались напряженностью, при этом то и дело осложнялись «ожесточением» крепостной крестьянской массы против душевладельцев.

<…> Не обошлось и без посылки «пристойного числа» воинской команды для того, чтобы захватить «главнейших возмутителей», но советник губернского правления с воинской командой принуждены были воротиться назад ни с чем. Как показал начальствовавший, крестьяне, «выбежав к нему навстречу в поле с кольями и дубинами в руках, кричали ему, чтобы отошел от них прочь, а другие, чтобы бить его». Ожесточение, в котором пребывали крестьяне, было нешуточным».169

Но помимо зверств и проблем конкретной эпохи, постепенно формировался рабский менталитет: вещь еще более страшная и исторически долговременная. Ф.Ф. Вигель рассказывает о посещении в 1818 г. «столицы» «Русской Франции» – Мобежа: «Где тут между этим народом быть толку, – говорили они, – когда и мужик у них мусью (месье – прим. мое, Е.П.), и царский брат мусью». Вигель Ф.Ф. Записки: в 2 кн. М., 2003, Кн. 2, с. 907. В этом и есть коренное отличие российской матрицы ментальности той эпохи (а «эпоха» в данном случае сильно затянулась…) от западной цивилизации – чудовищное неуважение к себе и себе подобному в среде простонародья (а если человек себя не уважает – он по-настоящему и никого не будет уважать). Понятное дело, что с подобным отношением очень сложно ратовать, к примеру, за честные выборы – ибо «мужик» не считает свою волю равной воли того, кто подвязался изображать из себя «барина» (хотя зачастую недавно сам вышел «из грязи – в князи»). Как верно заметил Станислав Ежи Лец: «Чем мельче граждане – тем обширнее кажется империя».170

Украина, Литва и степь…

Об этом мы еще поговорим в главе о летней кампании 1812 года, но уже сейчас я замечу, что большинство русских офицеров не воспринимали недавно присоединенные к империи регионы в качестве исконно русских – и некоторые даже продолжали их именовать «польскими». В украинском регионе мы также обнаруживаем много «неудобных» официальной «великодержавной» историографии фактов. Ополчение собиралось тут и ранее (в 1806 г.), но: «Массы не понимали целей войны и смотрели на милицию как на новую тяжелую повинность. Крестьяне всячески уклонялись от службы, дезертировали из полков. Имели место открытые выступления ополченцев. Так, в 1808 г. вспыхнуло восстание в 3-й бригаде киевской милиции. Его причиной послужило распоряжение о переводе ратников в рекруты. Восстание было жестоко подавленно регулярными войсками».171

Анн-Луиз Жермен, баронесса де Сталь-Гольштейн (известная как мадам де Сталь: 1766–1817), путешествуя через те области в 1812 году, обратила внимание на то, что местное население настроено против России.172 Антифеодальное движение было также очень заметным.173

Сейчас я впервые опубликую интереснейший документ эпохи, который отчасти характеризует отношение жителей Украины к Российской империи (из газеты «Литовский курьер», 1812 г., № 58):

«Предложение женщины-воина

Сообщение из Варшавы от 26-го июля 1812 года.

Два дня тому назад молодая и красивая украинка, одетая в уланский мундир, который очень шел к ней, явилась к князю Чарторыйскому и сообщила, что ее фамилия Начваская – хорошо известна на Украине. Затем она сказал, что прибыла из окрестностей Житомира, что муж ее давно уже служит в польской армии и что она любит родину не менее, чем он, и также ненавидит русских, а потому желала бы разделить с ним и опасности и счастье. Как только она узнала о начале военных действий – она тотчас же сообщила о своих намерениях подругам, и вот около 200 женщин стремятся к высокой чести служить родине вместе с нею, но на первое время она не пожелала взять с собою всех, а только тех, чье желание было столь же сильно, как и ее собственное.

В виду этого, она соединилась с 15-ю женщинами, за которых ручается как за самое себя. Маршал рукоплескал, одобряя ее отвагу, но, предполагая, что она явилась к нему просить помощи на обмундировку и вооружение отряда, ответил, что постарается оказать ей посильную помощь.

На это прекрасная украинка ответила, что ее имение и состояние, также как и состояние ее подруг, совершенно достаточно на все расходы; что им необходимы только – оружие и кони и что лишь для этого она и решила явиться в Варшаву. Затем она прибавила, что через несколько дней она собирается отправиться вместе с своим отрядом в армию».174

Стоит подчеркнуть: о русской «Василисе Кожиной» достоверных документов не существует (хотя этот миф всячески разрекламирован имперской пропагандой), а в описанном выше случае у нас есть репрезентативная картина!

Курьезный факт пламенного «патриотизма»: когда в 1799 г. французский эмигрантский корпус Людовика-Жозефа де Бурбона, 8-го принца Конде (1736–1818) двигался для перехода границы России через Украину, вместе с ним, под видом «французских слуг» пытались выбраться (хотели покинуть родину) и многие россияне.175

Традиционно мало освещался вопрос о проблемах колонистов в южных губерниях России.176 Между тем к 1812 году их уже насчитывалось около 300 тыс. человек. Переселенцы стали заманиваться в Россию еще Екатериной II, которая провозглашала, что Южная Россия по берегам Черного и Азовского морей – это «новая Америка», только гораздо ближе к Европе. В конце XVIII – начале XIX вв. переселялись в основном религиозные диссиденты и стесненные в средствах люди: православные греки, сербы, болгары, молдаване – или протестанты (чехи, немцы, швейцарцы). Отношение этой части населения к войне 1812 г. было весьма противоречивым или равнодушным.

А теперь перенесемся в наши дни. Как только научные и образовательные круги бывших присоединенных к Российской империи земель (затем находившихся в составе советской империи) получили свободу и независимость – термин «Отечественная», естественно, исчез и из научных работ, и из учебных программ: так, например, сегодня в Украине, Белоруссии и Литве используется термин «франко-русская война 1812 года». Данный процесс шел в последние 26 лет постепенно. Из недавних событий – к примеру, заместитель министра образования Белоруссии В.А. Будкевич представил правительственный официальный документ от 9 августа 2012 № 04−03−1496-С-101−0 об отказе от употребления термина «Отечественная война 1812 г.» в официальной образовательной политике страны.

Отмечу, что еще в начале 1930-х украинские историки, публиковавшиеся на неподконтрольной Советам территории, пришли к выводу о наличии широкого антироссийского движения в украинских землях в 1812 году. Этой теме, в частности, посвящена большая работа известного исследователя О. Переяславского «Украинская вооруженная сила в Наполеоновских войнах 1812–1814».177 Подытоживая, автор не без сожаления делает вывод: «малороссийское чиновничество» не воспользовалось подобными народными настроениями.

Серьезным достижением историографии украинского вопроса в эпоху Наполеона является абсолютно неизвестная в СССР и в России книга И. Борщака «Наполеон и Украина».178 Целью автора было проанализировать то, как менялись планы властей Франции в отношении Украины (которую, что показательно, они рассматривали как своеобразную территорию) с 1792 по 1814 год. Оба упомянутых выше исследования были фактически недоступны советскому читателю, так как находились в спецхране под надзором соответствующих органов. Возможно ли воспринимать «советскую историческую науку» всерьез при подобном отношении к работам коллег? Я полагаю, что весьма проблематично.

Продолжим. О Литве и об отношении местного населения к России мы весьма подробно поговорим в следующих главах, а пока я полагаю, что небезынтересным будет напомнить полный титул последнего короля Польши (перед ее оккупацией и разделом): итак, Станислав II Август Понятовский (1732–1798) величался: Божьей милостью и волей народа король польский, великий князь литовский, русский, прусский, мазовецкий, жемайтский, киевский, волынский, подольский, подляшский, инфлянтский, смоленский, северский, черниговский и прочее, и прочее (по-польски: Z Bożej łaski i woli narodu król Polski, wielki książę litewski, ruski, pruski, mazowiecki, żmudzki, kijowski, wołyński, podolski, podlaski, inflancki, smoleński, siewierski, czernihowski etc. etc.).

Далее: так сказать, галопом по Россиям… Что происходило в недавно присоединенных к России азиатских степях? Точное количество кочующих в тех местах племен калмыков (не знавших русского языка, не говоря уже о том, что где-то происходит некая война 1812 года) властям было неизвестно. По некоторым документам: «Число калмыцкого народа… простирается по данным от них списках до 14 000 кибиток мужского пола…»179 Кавказские горцы имели сильную антирусскую ориентацию. В 1812 году турецкий султан призвал мусульман края начать джихад против «московских гяуров».180Почва для будущей Кавказской войны была готова.

Таким образом, Российская империя образца 1812 года была аморфным многонациональным образованием, где каждая своеобычная часть не считала себя частью целого. Многие регионы проявляли открытую враждебность. Здесь стоит сказать специально о том, что во Франции процесс создания единой нации шел уже несколько столетий: и в этом было принципиальное отличие от ситуации в Российской империи. Словосочетание «французская нация» начинает встречаться в документах по меньшей мере с XVI века! Революция ускорила все процессы и оформила в современных тезисах. Власть теперь исходила не от короля (или, соответственно, некоего мифологического существа, который посылает этого короля путем театрального ритуала с участием попов), а от нации-народа. Поэтому и Наполеон величался официально императором не Франции, а «императором французов» (сначала его провозгласил таковым Сенат, а затем это было подтверждено на народном голосовании!). И в этом есть коренное различие Франции и России в 1812 году: в России не существовало единой нации (поэтому сложно себе вообразить возможность некой «отечественной» войны и патриотизма в цивилизованном понимании), в России действовала крайне архаичная система смены монархов («абсолютная монархия, ограниченная убийством»). Я бы даже задался вопросом: много ли принципиально изменилось за 200 лет?..


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю