Текст книги "Первая научная история войны 1812 года"

Автор книги: Евгений Понасенков

Российская империя в эпоху войны 1812 года

Музыка на французский лад, марши французские, ученые французские.

Из доклада посла в Петербурге Армана Огюстена Луи де Коленкура

…22-го <октября> прикащик мой поехал в Ярославль и повез Макарку отдать в ополчение за пьянство.

Из дневника за 1812 год князя Д.М. Волконского

Ему будет поставлен памятник. Но если предположить, что человек этот предстал бы перед одним из наших военных советов или английским трибуналом, кто мог бы поручиться за его голову?

Жозеф де Местр в письме королю Сардинии о М.И. Кутузове, 1813 г.

На патриотизм стали напирать. Видимо, проворовались.

М.Е. Салтыков-Щедрин

Дуб – дерево. Роза – цветок. Олень – животное. Воробей – птица. Россия – наше отечество. Смерть неизбежна.

П. Смирновский, Учебник русской грамматики (эпиграф к роману В.В. Набокова «Дар»)

В этой важной главе мы более пристально приглядимся к стране, в которой предстоит разыграться действу под названием «война 1812 года» или «Русская кампания Наполеона». Что представляла собою Россия в ту пору? Кто стоял во главе государства? Как относились друг к другу разные слои населения? Во что они верили или не верили? Как можно охарактеризовать место России в Европе и мире? Обладала ли актуальная культура и искусство России той эпохи национальной самобытностью – или они являлись привнесенными извне элементами. В конце концов, корректно ли говорить о существовании единого народа, нации? Естественно, подобная широчайшая проблематика будет мною описана в стиле мозаики: в рамках данной монографии совершенно невозможно (да и не нужно) раскрыть все стороны общественной, социальной и экономической жизни России. Каждой отдельной небольшой теме уже посвящено множество специальных исследований: и моя задача в обзорном стиле рассказать об их выводах – или выявить то, на что мои предшественники не обращали внимания, либо понимали неверно.

Необходимо заметить, что в эпоху 1812 года Россия была государством, скажем так, странным. Император был представителем инородной династии Гольштейн-Готторпов, причем он оказался на троне в результате убийства собственного отца. «Исконная» религия была заимствована через погибшую несколько веков назад Византию из Древней Иудеи. Слово «царь» происходило от европейского корня, но авторитарная власть царя в корне противоречила европейским нормам того времени. Гимна у государства не было, а затем (в 1816 г.) стали использовать чужую мелодию – «God Save the King/Queen»:¹ то есть заимствовали гимн соперничающей на морях и в Восточном вопросе Англии (своих слов и музыки не нашлось…). Главными символами были – Царь-пушка, которая никогда не стреляла, и Царь-колокол, который никогда не звонил. Восхитительный поэт и литературный критик Пьер Жюль Теофиль Готье (1811–1872) так описывает свое впечатление от Царь-колокола: «…его можно принять за бронзовую хижину, тем более что широкий пролом в его стенке образует словно некую дверь, через которую свободно, не приклонив головы, пройдет человек».² Единого свода законов империи еще не существовало.

На троне России оказывались случайные люди из мелких немецких земель. Кто-то был более способным, кто-то менее. Екатерина II, к примеру, обладала темпераментом и властностью. Однако мало кто знает, что расточительная и оттого нуждающаяся в больших суммах дама, среди прочего, торговала военными секретами собственного государства! Так, посол Англии сэр Чарльз Уильямс (1708–1759) стал ее близким другом – и часто субсидировал Екатерине большие суммы денег (лишь в 1750 г. – 50 000 рублей, о чем имеются две расписки; затем в 1756 г. – еще 44 000 руб.).³ За это англичане получали информацию о русской армии и планах наступления (!) во время Семилетней войны. Эти данные поступали в Лондон и в Берлин – королю Фридриху II.⁴ После смены посла Екатерина продолжила предавать новую свою родину уже за деньги его преемнику Кейту.⁵ Даже идеи устранения собственного мужа-императора Екатерина обсуждала с английским представителем.⁶

Подчеркну, что зачастую внешняя политика Готторпов совершенно не отвечала интересам населения России. Представители этой династии плохо знали и саму территорию собственной страны. Зато огромного размаха достигла пропаганда великодержавной идеологии и заверений в единстве всех сословий вокруг трона подобных торгующих военными тайнами, а затем и «пушечным мясом» (вспомним участие русских армий на деньги Англии в антифранцузских коалициях) «государей». Многие исторические «вехи» были выдумками – либо перевирались в угоду политике.

Среди прочего можно вспомнить, что одной из высших наград Российской империи был орден Александра Невского. Безусловно, этот удельный князь не имел отношения к империи, которая появилась на свет много позднее и взяла для себя в качестве внешней модели декорацию западной цивилизации. Но пропаганда есть пропаганда. Однако из долга перед истиной я должен напомнить несуразные и негероические обстоятельства появления самого прозвища «Невский». Дело в том, что о Невской битве 1240 года повествуется лишь в одной-единственной Новгородской первой летописи, причем весьма коротко и туманно. Сообщается следующее: на кораблях пришли свеи и муромане (их принято считать шведами и финнами), встали лагерем на Неве в устье Ижоры, до Новгорода дошли слухи, что они идут к Ладоге, после чего князь Александр напал на них и победил. Причем в стане противника был убит воевода Спиридон, а «новгородцев погибло: Костянтин Луготиниц, Гюрята Пинещинич, Намест, Дрочило Нездылов, сын кожевника, а всего 20 мужей с ладожанами или меньше».⁷ И это все. Ни целей, ни числа противника, ни подробностей боя – ничего.

Однако ученых настораживает другое: две летописи того же периода (Лаврентьевская и Ипатьевская) о победе Александра ничего не сообщают. Под 1240 годом значатся только два события: рождение у отца Александра князя Ярослава дочери Марии и взятие Киева татарами.⁸ Неужели тема рождения очередного отпрыска князя важнее, чем победа его сына над иноземцами? Еще больше вопросов вызывает полное молчание шведских хроник, которые так дотошно регистрируют даже самые мелкие стычки, включая проигранные. Только в написанном через полтора века (!) церковном житии уже объявленного «святым» Александра появляются некоторые подробности сражения. Но подробности эти кажутся совершенно нелепыми (что есть суть житийного жанра): начиная с того, что шведами предводительствовал король (который появился в этой стране только в 1250 году), и заканчивая «врагами, перебитыми ангелом Божьим» во время отступления.

Другим примером перевирания (отчасти комического) истории было «празднование» Бородинской годовщины, устроенное Николаем I. Он даже разыграл бой, лично отдавая приказы своим войскам. В ходе этого мероприятия история, ошибки М.И. Кутузова были «исправлены» – и русские легко и быстро победили других русских, изображающих французов.⁹ Забегая вперед, но не выбиваясь из той же темы, я напомню, что сегодня, к примеру, федеральный министр не стесняется открыто заявлять, что ложь об истории в государственных идеологических целях – это не позор и стыд, а хорошее дело. Даже местные диктаторы прошлых времен лицемерно заявляли, что «мы – за правду»: сейчас же процесс пошел уже в непотребном направлении.

Однако агитки и пропаганда никогда в итоге не могли уберечь ни Российскую империи, ни СССР от краха. Так, в 1912 г. Манифест императора «О праздновании 100-летнего юбилея Отечественной войны» завершался просьбой к богу ниспослать «святую помощь Свою в исполнении непоколебимого желания Нашего – в единении с возлюбленным народом Нашим направлять судьбы Державы Нашей к славе, величию и преуспеванию ее».¹⁰ В рамках того же юбилейного года властью были организованы «торжественные богослужения и церковные парады при широком ознакомлении подрастающего поколения и народа со значением празднуемого события для России, – путем бесед и популярных чтений».¹¹ Кроме того, предпринимались «театральные представления патриотического содержания», а также «раздача учащимся книг, брошюр, памятных листков, художественных картин, относящихся к войне 1812 г., и изображений Императора Александра Благословенного и его сподвижников».¹² Но, как мы знаем, Ч. Дарвин и История ниспослали Николаю Кровавому и его режиму революцию и расстрел семьи: пошлая сказка про «Отечественную» войну и «единение вокруг трона» не помогла. И сегодня историкам надо вновь по крупицам собирать правду о далеких событиях 1812 года. Как верно определил блистательный Станислав Ежи Лец: «Чтобы добраться до истоков – плыви против течения».¹³

Продолжим. Важнейшей особенностью России интересующей нас эпохи было то, что все виды эстетики и новшеств копировались из Европы – прежде всего из Франции. Если бы в 1812 г. Наполеон ставил бы целью (а он подобных целей не ставил) покорить Россию или заставить русское общество (обществом в ту пору можно назвать лишь элиту) жить по французским лекалам, то подобнее не имело бы смысла: русские сами давно жили как бы французами – только в другой стране. Защищать от внешнего воздействия в самой теории можно лишь некую самость, отдельность, желание жить иначе – но как раз этого ничего и не наблюдалось: наоборот, все французское истерично и восхищенно копировалось и закупалось.

Но дело касалось не только быта – сама система власти (начиная с императорской семьи) была национально инородной. Адъютант М.И. Кутузова А.И. Михайловский-Данилевский записал в дневнике: «Россия представляет собой исключительный пример страны, чьей дипломатический корпус в большей степени состоит из иностранцев. Некоторые из них даже не знают нашего языка, некоторые в России видели только Петербург. Ознакомившись с календарем, я убедился, что из 37 чиновников, служащих России в различных посольствах, лишь 16 имеют русские имена (но и они профессионально и светски общались исключительно на французском языке – прим. мое, Е.П.). Остальных зовут Пфюль, Капо, Поццо (имеется в виду Шарль-Андре Поццо ди Борго (1764–1842) – корсиканец, дальний родственник Наполеона, завидовавший гению, от этого ставший его кровным врагом – и, естественно, пригретый императором Александром; прим. мое, Е.П.), Тейль или еще как-нибудь в этом роде».¹⁴ Здесь же вспоминается и известная язвительная просьба к монарху генерала А.П. Ермолова «сделать его немцем».

Даже и символические памятные символы были заимствованы у «врагов». К примеру, в 1827 г. в Зимнем дворце была создана специальная караульная часть (Рота дворцовых гренадер) из ветеранов войны 1812 г.: вот только нарядили их в известные всему миру высокие медвежьи шапки гренадер наполеоновской гвардии.¹⁵ Как говорится: за что боролись – на то и напоролись. И для создания к 15-летнему юбилею войны грандиозной вазы «Россия» решили пригласить французских художников из Севра: Дени-Жозефа Моро и Фердинанда Давиньона (они же продолжили работу на Императорском фарфоровом заводе, параллельно обучая десятки русских подмастерьев).¹⁶ Кстати, я уточню: ваза эта была античной формы и в ампирном стиле. Вообще же само слово «ваза» заимствовано во второй половине XVIII в. из немецкого языка (die Vase восходит к лат. vas – «ваза, сосуд»).¹⁷ Получается, что в России все иностранное – и только война «Отечественная»…

Если поколение молодых русских дворян 1790-х годов было воспитано французскими эмигрантами-роялистами, а поколение 1800-х гг. росло под знаком восхищения успехами Наполеона, то с 1812 года галломания в воспитании и в образовании лишь усилилась: благодаря некоторым оставшимся на богатом содержании французским пленным и новой волне ознакомления русских офицеров с красотами и новшествами самой французской цивилизации. И уже эти люди стали родителями, которые растили детей в соответствующей системе координат, а образ Наполеона становился со временем все более романтическим.

Александр I

Начнем с главы государства – с «хозяина земли русской». Будущий император Александр I (1777–1825) появился на свет, так сказать, волею случая. Мало кто знает, что у его отца Павла I (1754–1801) совсем недолго была первая жена, но она рано умерла – и Павел Петрович был безутешен. Он не хотел больше жениться, однако хитрая Екатерина II нашла письма покойной, из которых следовало, что она нагло изменяла мужу – и Павел перестал печалиться о ее смерти.¹⁸ Новой его женой стала София Мария Доротея Августа Луиза Вюртембергская (1759–1828).

Стоит напомнить, что и Павел I, и Екатерина II были по крови не русскими, а немцами – вообще же со времени восшествия на престол Петра III в России правила Гольштейн-Готторпская династия: «дом Романовых» – это была, так сказать, присказка для местного использования и пропаганды в народной среде. Юный цесаревич Александр рос в чудовищной атмосфере ненависти между бабкой Екатериной и ее сыном Павлом. Дело в том, что, совершив государственный переворот (а затем замучив мужа в тюрьме), Екатерина постоянно чувствовала свою нелегитимность – и недолюбливала сына: ведь он имел больше прав на престол. Она даже забрала к себе внука, который почти не виделся с родителями, и растила его как наследника (в обход сына).¹⁹ В итоге у Александра развилась паранойя и масса комплексов, которые впоследствии сильно отразились на всей его внутренней и внешней политике.

Первой воспитательницей цесаревича стала вдова коменданта г. Ревеля Софья Ивановна Бенкендорф (урожд. Левенштерн), а няней-англичанкой ему служила Прасковья Ивановна Гесслер.²⁰ В быту его окружали исключительно европейские вещи, символика, языки. По России он не путешествовал. Зато его рано стали приучать к бестолковому шуму военного плаца:

«Но имелись и «издержки» воспитательного процесса. Например, тугоухость Александра Павловича стала следствием очень раннего знакомства с артиллерией. Имелись и проблемы наследственного характера. Как и его мать, императрица Мария Федоровна, Александр I был близорук и постоянно носил лорнеты, привязанные шнурком к правому рукаву мундира. Также известно, что следствием постоянных юношеских простуд стал ревматизм, беспокоивший Александра I на протяжении всей его жизни.

Придворная медицина претерпела серьезные изменения при Александре I. В декабре 1801 г. лейб-медик Яков Виллие регламентировал деятельность придворных медицинских чинов, включив их в «Штат медицинских чинов, непосредственно состоящих при Высочайшем дворе». По этому штату предполагалось иметь 33 медиков, ключевые роли играли четыре лейб-медика и четыре лейб-хирурга. Тогда же расширили штат придворной аптеки».²¹

Всегда важно знать о внешности исторического деятеля (и вообще любого человека): часто она «кодирует» поступки, создает комплексы и т. д. Проанализируем множество написанных с натуры портретов, гравюр,²² изучим ряд мемуарных источников и посмертную маску. Лицо Александра было весьма заурядным: практически без профиля: короткий, слабо выдающийся носик, белёсые, как бы провалившиеся брови, маленький рот. С юности он начал испытывать проблемы со зрением и лысеть: и уже к 30–35 годам царь был вынужден зачесывать остатки волос ближе к плеши. Современник 1812 года, великий поэт Дж. Г. Байрон (1788–1824), именовал царя исключительно «Александром лысым». Примерно уже в 40 лет у русского монарха начался процесс отложения жира – и в самых, так сказать, неудачных для мужчины местах: в районе таза и груди, появилась толстая складка под подбородком (и он стал еще более напоминать своим видом покойную бабку). Процесс усилился после того, как 19 сентября 1823 года в Брест-Литовске монарха лягнула копытом лошадь, после чего последовала горячка и болезнь.²³ Я полагаю, что было бы интересно поставить тему для «научной» диссертации в поле недавно признанной ВАКом теологии: «Удар православного царя копытом лошади – в свете неисповедимости путей Господних». Однако вернемся к науке.

Итак, Александр I был лысоват, немного глухой, сутулый, а затем и прихрамывающий: но это не мешало ему казаться по молодости лет миловидным. Его мелкие черты лица и женские вкрадчивые манеры, умение лицемерить и хитрить обсуждались при дворе: он даже получил заочное прозвище «Луиза».²⁴ Возможно, сегодня его поведение покажется неадекватным и карикатурным, но в эпоху 1812 г. подобное могло вызвать лишь легкие пересуды, а некоторым даже нравилось. Камер-паж Дараган свидетельствует о царе так: «…сутуловатость и держание плеч вперед, мерный, твердый шаг, картинное отставление правой ноги, держание шляпы так, что всегда между двумя раздвинутыми пальцами приходилась пуговица от галуна кокарды, кокетливая манера подносить к глазу лорнетку…»²⁵

Во всем своем поведении Александр, без всяких сомнений, более напоминал женщину. Когда он проиграл вторую подряд войну, развязанную против Наполеона (талантам и успеху которого царь завидовал), то применил все свои женские чары, чтобы умилостивить Наполеона во время свидания с глазу на глаз в Тильзите. Подобными же методами он действовал и во время следующей их встречи в Эрфурте, когда Россия уже нарушала условия Тильзитского мира, но проблему необходимо было временно замять. Сохранилось показательное письмо Наполеона императрице Жозефине (1763–1814): «Все идет хорошо. Я доволен Александром; он должен быть доволен мной; если бы он был женщиной, я думаю, что это была бы моя возлюбленная».²⁶

Практически все современники отмечали его лицемерие, постоянную игру, внезапную истеричную раздражительность.²⁷ Опытный знаток людского материала, Наполеон, считал русского царя «неискренним»: «это истинный византиец… тонкий, притворный, хитрый».²⁸ Стоит подчеркнуть, что, за редким исключением, и большинство ученых-историков считают натуру Александра исполненной обмана, недоверчивости, непостоянства, злопамятности и мстительности, а также «духа неограниченного самовластия».²⁹

Обратимся к дневнику выдающегося немецкого писателя Карла Августа Фарнхагена фон Энзе (1785–1858): этот документ был издан в Лейпциге в 1868 году и никогда не переводился на русский язык. Поклонник молодой русской литературы (автор статьи об А.С. Пушкине) писал о царе так: «У императора Александра никогда не было того, что называется умом – это сплошная посредственность признает только заурядность (выделено мной, Е.П.). …Ни на одно мгновение не допускает он себя до искренности и прямоты, но вечно настороже. Самые определенные его свойства – тщеславие и лукавство; стоит переоблачить его в женское платье – и он предстанет перед вами в образе тонко выработавшейся женщины. Знаний у него весьма немного, даже по-русски он может толковать только о самых обыденных предметах».³⁰ Действительно, русский монарх практически не владел русским языком, даже его экземпляр Библии был французским. Знания об окружающем мире, вообще образование его было весьма скудным, а лень довершала умственную неразвитость.³¹

При этом, если Александром овладевала некая мания (как, например, зависть, а затем желание взять реванш за поражения от Наполеона), то он становится невероятно упрямым и деятельным, хотя часто срывался в непоследовательность. Он чувствовал, что семья и придворные его не уважают и даже презирают – и это усугубляло его озлобленность и закрытость от искренних проявлений. Но подобное не мешало ему устраивать картинные мизансцены, часто вышагивать на балах. Характерным женственным жестом его было – всплеснуть руками и закрыть ими лицо. Баронесса дю Монте (ее мемуары также никогда не переводились на русский – и полностью забыты историками) вспоминает: «Он хитер, лукав, скрытен и деспот в глубине души. Он всегда владеет собою и всегда разыгрывает роль; он бывает раздражителен, сердит, но сдерживает себя. Умеет пользоваться ласковым обращением и напугать строгим выговором и суровым обращением».³² В одном из каталожных описаний гравюры с изображением царя автор описывал предмет так: «…жидкие волосы, натянутая улыбка».³³

Русским ли «духом» веяло от царя Александра? Обратимся к изысканию на сей счет историка И.В. Зимина:

«…о том, какой размах принимала эта забота (о собственной внешности – прим. мое, Е.П.), свидетельствуют архивные документы. На протяжении многих лет фельдъегеря везли из Парижа для императора любимые им духи. Объемы были просто колоссальны. Например, в начале 1823 г. кн. П.М. Волконский писал в Париж, чтобы посол во Франции прислал «с первым курьером из Парижа, хотя бы 12 бутылок духов Eau de Portugal, а с первою навигациею прислал бы несколько дюжин сих же духов».

И действительно, с началом навигации в Петербург для императора доставили 48 бутылок этих духов. Общий вес «посылки» составил почти 20 кг, поскольку каждый из флаконов весил «по фунту», то есть 400 г. Кстати говоря, за все товары, поступавшие в Зимний дворец, аккуратно платились все таможенные сборы. За посылку уплатили 172 руб. 80 коп. таможенных пошлин. К осени эти запасы были исчерпаны, и в ноябре в Зимний дворец доставили новый груз, состоявший из трех ящиков. В первом находились 72 бутылки любимых духов «Eau de Portugal», во втором – 72 бутылки духов «Eau de Mul d’Angleterre» и в третьем – 72 бутылки духов «Eau de Juare».

Таким образом, только за 1823 г. императору Александру I прислали из Парижа 264 бутылки духов весом по «фунту» каждая, обошедшиеся в 4334 руб. Следовательно, общий вес посылок составил более 100 кг при средней стоимости одной бутылки духов в 16 руб. 41 коп.

Попутно упомянем и о том, что младший брат Александра I, император Николай Павлович, предпочитал духи «Parfum de la Cour», склянка которых всегда стояла на его туалетном столе.

Кроме духов, императору дюжинами везли из Парижа перчатки и другие детали туалета».³⁴

В описаниях современников обнаруживается буквально «девичья» жестикуляция Александра. Как-то в конце кампании 1812 г. графиня Шуазель-Гуффье сделала ему комплимент – и вот какова была реакция: «…государь, краснея, закрыл лицо обеими руками и сказал с самой любезной улыбкой: «пожалуйста, без комплиментов»».³⁵

Продолжим. Екатерина II умерла внезапно, не успев устранить сына (потому что внука заподозрили в невозможности воспроизвести потомство, но об этом позже) – и на престол взошел Павел I. Он отличался нервным нравом и иногда не вполне адекватным поведением, однако не был чужд здравым идеям и благородству. Тем не менее его действия настроили против монарха аристократию – и последовал очередной дворцовый переворот. Цесаревич Александр заранее знал о нем – и поэтому пятно отцеубийства и нелегитимного начала легли тяжким бременем на всю его биографию. Говоря о русском обществе эпохи, которую у нас сейчас именуют «духовной» и «исконной», небезынтересно вспомнить подробности колоритного убийства Павла 24 марта 1801 года. Предприятие отчасти оплачивала Англия (которая испугалась союза, заключенного Павлом с консулом Бонапартом: об этом подробнее я расскажу в соответствующей главе) через своего посла Чарльза Уитворта (1752–1825), причем деньги на убийство «помазанника Божьего» заговорщикам (православным генералам) передавала любовница посла (и сестра заговорщиков братьев Зубовых) О.А. Жеребцова (1766–1849). Во главе заговора стоял облагодетельствованный императором Павлом петербургский генерал-губернатор, новоявленный граф П.А. Пален (1745–1826). Царя сначала ударили табакеркой в висок, потом задушили шарфом, а затем пьяные русские офицеры еще и прыгали по бездыханному телу «помазанника Божьего».³⁶ Генералы-участники убийства затем станут «героями» эпохи 1812 года… Подобным подлым кошмаром начался период, вошедший в историю под названием «дней Александровых прекрасное начало».

Кто же вступил на престол огромной империи? Современник эпохи 1812 г., Александр Пушкин (1799–1837), так охарактеризовал императора Александра:

 
Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.
 

Я вспомню и еще одно стихотворение А.С. Пушкина, которое долго было под цензурным запретом:

«К бюсту завоевателя»

 
Напрасно видишь тут ошибку:
Рука искусства навела
На мрамор этих уст улыбку,
А гнев на хладный лоск чела.
Недаром лик сей двуязычен.
Таков и был сей властелин:
К противочувствиям привычен,
В лице и в жизни арлекин.
 

На эти почти неизвестные широкой аудитории строки А.С. Пушкина подвиг увиденный им бюст императора Александра, выполненный с натуры (в Варшаве в 1820 г.) датским скульптором Бертелем Торвальдсеном (дат. Bertel Thorvaldsen: 1770–1844). Дело в том, что выдающийся скульптор весьма проницательно разглядел кошмарную сущность натуры царя: злобу и ущербность – под маской благости. Александр I был действительно человеком болезненно раздвоенным, но он и не мог остаться нормальным: нервные больные среди ближайших предков, а затем воспитание между ненавидящими друг друга родственниками. Еще юношей цесаревич стал свидетелем эксгумации останков деда, убитого по приказу бабки и затем коронованного (!) заново его отцом, который, в свою очередь, был убит уже при его непосредственном участии.

Современный исследователь А.П. Николаев пишет: «Беспринципность и аморальность Александра коробили его блестящего соперника, человека тоже далеко не идеального. В Тильзите императоры обменивались высшими орденами своих держав. Царь опрометчиво попросил орден Почетного легиона для генерала Л.Л. Беннигсена. Не называя причин, Наполеон категорически отказал. Александр понял свой промах и промолчал. Это была еще одна пощечина, нанесенная самодержцу. Наполеон же говорил позднее:

– Было противно, что сын просит награду для убийцы своего отца».³⁷

Да, у царя с юности обозначилась лысина (равно как и глухота), он был лицемерен, но, возможно, поэт и кумир поэтов (Наполеон) были чересчур категоричны в оценке его личности и поступков? Давайте выслушаем другие точки зрения – и обратимся к фактам его деятельности. Декабрист Никита Муравьев (1795 или 1796–1843) писал без обиняков: «В 1801 г. заговор под руководством Александра лишает Павла престола и жизни без пользы для России». Выдающийся ум России эпохи 1812 года М.М. Сперанский (1772–1839) «выставлял его человеком ограниченным, равнодушным к пользе Отечества, беззаботным, красовавшимся своею фигурою, свиставшим у окна, когда ему докладывали дела…»³⁸

Позднее – во время заседаний Венского конгресса и европейское общество смогло рассмотреть Александра и составить о нем мнение, основанное на близком общении. Высший свет и дипломаты именовали царя не иначе как «фальшивым», не имеющим «морали в практических вопросах», «лишенным нравственных основ, хотя говорит о религии, как святой, и соблюдает обрядовую внешность», «ему кажется, что мир создан только для него». Он «пустозвон», как характеризует Александра австрийский фельдмаршал и дипломат граф Шарль-Жозеф де Линь (1735–1814). Канцлер Пруссии Карл Август фон Гарденберг (1750–1822) в письме к генералу Августу Вильгельму фон Гнейзенау (1760–1831) жалуется на «властолюбие и коварство под личиной человеколюбия и благородных, либеральны намерений». В словах царя «любовь и человечество, а в сердце ложь», – резюмирует архиепископ Игнатий. Лаконичнее всех выразил свою мысль посол Великобритании, ради которой Александр угробил сотни тысяч русских жизней: «честолюбивый, злословящий дурак».³⁹

По свидетельству одного современника, царь избегал «бесед с людьми умными. …Среди представительниц прекрасного пола его таланты расцветают и лучше оцениваются, напр., дамы любят аккомпанировать русскому императору, обнаружившему «особенный талант свистеть».⁴⁰ Выдающийся русский историк С.П. Мельгунов (1880–1956) упоминает об одном, возможно, пророческом выводе: «Тайная венская полиция предсказывает и последующую судьбу прежнего любимца, баловня Европы: «Он кончит, как отец», – это мнение лиц, хорошо изучивших русского императора».⁴¹

Вся игра царя в «либерализм» была лишь дешевой комедией – и многие современники понимали это еще до полной победы ада аракчеевщины: «Александр «деспот в полном смысле слова», – говорит де Клемм, наблюдавший царя в Польше в 1818 г. – Он никогда ни на йоту не поступится своей самодержавной властью, несмотря на то, что он почти всегда собой владеет, всякий, бывший свидетелем, как когда он не следит за собой, во всех его чертах отражается черствость, жестокость, проявляющаяся в судорожных гримасах, – тот не ошибется в том, что он деспот…»⁴² Из письма 3-го президента США Томаса Джефферсона (1743–1826) от 12 декабря 1818 г.: «Его участье в мнимо-священном союзе, антинациональные принципы, высказанные им отдельно, его положение во главе союза, стремящегося приковать человечество на вечные времена к угнетеньям, свойственным самым варварским эпохам, – все это кладет тень на его характер».⁴³ Петр Григорьевич Каховский (1797–1826) в письме к Николаю I утверждал: «Император Александр много нанес нам бедствия, и он, собственно, причина восстания 14 декабря». И, наконец, итоговый вывод воспитателя царя Ф.-С. Лагарпа (1824 г.): «Я обольщался надеждой, что воспитал Марка Аврелия для пятидесятимиллионного населения… я имел, правда… минутную радость высокого достоинства, но она исчезла безвозвратно, и бездонная пропасть поглотила плоды моих трудов со всеми моими надеждами».⁴⁴

В 1793 году 16-летнего цесаревича Александра женили на дочери маркграфа Баденского Луизе Марии Августе (в православии – Елизавета Алексеевна: 1779–1826). Этот брак оказался несчастным – никакого серьезного чувства не было: более того – супруг стал издеваться над женой (да и сама глупая и примитивная особа не пылала чувствами к супругу). Несколько позднее посол короля Сардинии граф Жозеф де Местр (1753–1821) писал: «Однако более всего меня печалит удаление друг от друга обоих августейших супругов, которое совершенствуется до такой степени, что я не вижу никакой надежды на столь вожделенное сближение».⁴⁵

Вскоре Елизавета Алексеевна завела себе любовника – красивого польского князя Адама Чарторыйского (одновременно близкого друга царя и министра иностранных дел России!), причем, как ни странно, ее муж всячески способствовал этой связи!⁴⁶ С.П. Мельгунов анализирует свидетельства очевидцев: «Ольри записывает, что Елисавета «не пользуется любовью государя»: «Известно самым достоверным образом, что единственный мужчина, которого императрица видит с удовольствием и который бывает в ее интимном обществе – кн. Чарторижский»… Об интимных отношениях этих двух лиц говорят будущий посланник в России Людовика Филиппа Барант и близкая ко двору гр. Головина. То же утверждает Наполеон на о. св. Елены, как свидетельствует журнал Гурго. …Барант утверждает, что оба супруга добровольно возвратили друг другу свободу. Мало того, Александр изо всех сил покровительствовал связи с Чарторижским. Барант сообщает, что, когда у Елисаветы родилась девочка и она была показана Павлу, последний будто бы заметил статс-даме Ливен: «Сударыня, полагается ли, что у блондина мужа и блондинки жены может быть ребенок брюнет?» «Государь, Бог всемогущ», – ответила Ливен»».⁴⁷