Текст книги "Сталин в жизни"
Автор книги: Евгений Гусляров
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 60 страниц)
За несколько дней до ноябрьских праздников в 1941 году т. Сталин вызвал меня и сказал, что надо подготовить помещение станции метро «Маяковская» для проведения Торжественного заседания.
Времени было очень мало, я сейчас же позвонил заместителю председателя Моссовета Яснову и договорился поехать вместе с ним на площадь Маяковского. Приехав и осмотрев станцию метро, мы составили план. Надо было построить сцену, достать кресла, устроить комнату отдыха для президиума и организовать концерт. Все это мы быстро организовали, и в назначенное время зал был готов. Спускаясь по эскалатору на Торжественное заседание, т. Сталин посмотрел на меня (я был одет в бекешу и папаху) и сказал: «Вот у тебя на папахе звезда, а у меня ее нет. Все-таки, знаешь, неудобно – главнокомандующий, а одет не по форме, и на фуражке даже нет звезды, ты уж достань мне, пожалуйста, звезду».
Когда т. Сталин уезжал домой после заседания, на его фуражке блестела звезда. В этой фуражке и в простой шинели без каких-либо знаков отличия он выступал на историческом параде 7 ноября 1941 года. Мне удалось его удачно сфотографировать, и эта фотография была распространена в большом количестве. Бойцы прикрепляли ее на танки и со словами: «За Родину! За Сталина!» – шли в ожесточенные атаки. Но это я забежал вперед.
Н. Власик.
Цит. по: Логинов В. С. 123
Вечером 6 ноября в зале станции метро «Маяковская» состоялось торжественное собрание, на котором с докладом выступил И. В. Сталин. Он сказал: «Истекший год явился не только годом мирного строительства, но и годом войны с немецко-фашистскими захватчиками, вероломно напавшими на нашу миролюбивую страну. Период мирного строительства кончился… В итоге четырех месяцев войны… опасность для нашей страны не только не ослабла, а, наоборот, еще больше усилилась». И. В. Сталин в своем докладе высмеял расчеты гитлеровских руководителей, задумавших уничтожить Советский Союз за пару месяцев блицкрига, недооценив прочности советского строя, силы его Красной Армии…
Л. Каганович.
Цит. по: Куманев Г. С. 293
Иосиф Виссарионович привел ряд выдержек из инструкций Гитлера и Геринга немецким солдатам, в которых говорилось об уничтожении славянских наций, завоевании мира путем жестокости, убийств и насилия. «И эти люди, – заявил он, – лишенные совести и чести, люди с моралью животных имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова».
«Немецкие захватчики, – сказал Сталин, – хотят иметь истребительную войну с народами СССР. Что же… они ее получат. Никакой пощады немецким захватчикам. Смерть немецким оккупантам!»
Докучаев М. С. 293–294
7 ноября на Красной площади, как обычно, был назначен парад. Были приняты все меры для обеспечения безопасности и порядка, но все же риск был велик.
Н. Власик.
Цит. по: Логинов В. С. 122
Это был не обычный парад. В нем участвовали части и соединения, которые прямо с Красной площади уходили на фронт…
Докучаев М. С. 294
Утром 7 ноября т. Сталин встал очень рано. Было еще темно, на улице бушевала метель, нанося огромные сугробы снега. Я проводил его на Красную площадь ровно в 8 часов, т. Сталин и руководители партии и правительства поднялись на Мавзолей. Под бой часов из Спасских ворот на горячем коне появился принимающий парад Маршал Советского Союза т. Буденный. Парад начался. Объезжая войска и поздравляя их с праздником, т. Буденный слышал в ответ такое горячее и дружное «ура!», что я увидел, как прояснилось лицо у т. Сталина, каким оно стало радостным и довольным.
Н. Власик.
Цит. по: Логинов В. С. 122–123
То, что Сталин будет говорить на параде 7 ноября 1941 года, я, конечно, знал. Он говорил мне. Не помню, давал ли он читать речь, – наверное, даже давал читать. Обыкновенно давал читать. На параде 7 ноября его речь не была записана, он потом отдельно записал.
В. Молотов.
Цит. по: Чуев Ф. С. 61
Стараясь стоять всегда на виду у Сталина, чтобы он мог в любую минуту позвать меня, я сам не спускал с него глаз. И действительно, я ему понадобился. Надо сказать, что перед парадом была договоренность передавать парад по радио только по площадям Москвы. Подозвав меня, т. Сталин спросил, нельзя ли сделать так, чтобы передать Красную площадь в эфир, то есть, чтобы парад на Красной площади слышал весь мир.
Я спустился вниз, в Мавзолей, где у меня дежурил начальник отдела связи т. Потапов, там же находился министр связи, и передал им желание т. Сталина. Получив в ответ: «Все будет обеспечено», – я вернулся, чтобы доложить об этом т. Сталину. Он уже начал свое историческое выступление. Я обратился к Молотову, который стоял рядом, и сказал громко, чтобы слышал т. Сталин:
– Красная площадь вышла в эфир!
Н. Власик.
Цит. по: Логинов В. С. 123
…Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!… Да здравствует наша славная Родина, ее свобода и независимость!
Сталин.
Из выступления 7 ноября 1941 г.
Сказано это было на военном параде на Красной площади 7 ноября 1941 года, который проводили в условиях охвата Москвы 51 дивизиями противника. Сам факт проведения парада в это время и в этом месте имел огромное значение для подъема морального духа русского народа… Лозунги «биться до последней капли крови» и «ни пяди земли врагу» имели в то время вовсе не отвлеченный характер. Тяжелейшие условия требовали черезвычайных мер сопротивления…
Микоян А. С. 345
Октябрьский праздник 1941 года я встречал не в Москве. Здесь не было затемнений и других признаков прифронтовых городов, к чему уже привыкли москвичи. Но и наш сибирский город жил суровой, напряженной жизнью – все подчинялось интересам фронта.
В предпраздничную ночь мы услышали по радио о том, что в Москве, как обычно, состоялось торжественное заседание, на котором выступил Сталин. На другой день мы узнали о параде на Красной площади и о том, что Сталин, как всегда, стоял на Мавзолее. Весь день 7 ноября по радио передавалась речь Сталина перед фронтовиками, проходившими торжественным маршем по Красной площади.
Все это вливало в сердца миллионов людей чувство уверенности в завтрашнем дне, веру в нашу победу.
Яковлев А. С. 240
Впоследствии, просматривая документальный фильм о параде, историки заметили, что на морозном воздухе у Сталина, не идет пар изо рта! Было высказано предположение, что на параде он никакой речи не произносил, что это – одна из фальсификаций.
Радзинский Э. С. 519
Однако мало кто знает, что в это время произошел один курьезный случай, в результате которого произнесенная речь И. В. Сталина на Красной площади оказалась записанной на пленку только в ее начале. То ли из-за мокрого снега, который шел тогда непрерывно, то ли по другим причинам отсырела пленка и не позволила сделать полностью запись его речи. Все понимали и отдавали себе отчет в том, что из себя представляла эта речь по историческому значению. Забегали здорово тогда по кабинетам ЦК партии руководители советского радиовещания.
Докучаев М. С. 295
Речь и парад должна была снимать кинохроника. Группу операторов разместили на ночь на студии документальных фильмов. Но (видимо, в целях конспирации) ей сообщили неверное время начала парада. «Мы знали, что парад начнется, как обычно, в 10 утра. Парад начался в 8 утра. Проснувшись, по радио мы с ужасом услышали, что парад уже идет и Сталин говорит речь. Мы помчались на Красную площадь, но снять нам уже удалось только общий план парада», – вспоминал участвовавший в этой съемке звукооператор В. Котов.
Радзинский Э. С. 567
Писатель Александр Воинов рассказал мне поразительную историю:
«В конце ноября сорок первого я получил недельный отпуск, – после контузии и награждения орденом. Поехал в Куйбышев, там тогда находилась наша вторая столица. Встречаю на улице Киселева, режиссера кинохроники по кличке «Рыжий».
– Хочешь посмотреть мой новый фильм? – спросил Киселев. – Я снимал парад на Красной площади, когда выступал товарищ Сталин.
– Конечно, хочу.
И мы отправились в то здание, где было выделено несколько комнаток кинохронике. В маленький просмотровый зал натолкалось народа видимо-невидимо; фильм смотрели затаенно, многие плакали; мягкие хлопья снега царственно и беззвучно ложатся на брусчатку Красной площади, на Мавзолей, на шинели красноармейцев и командиров, на осунувшееся лицо Сталина и его соратников – товарищей Молотова, Ворошилова, Берия, Андреева, Кагановича, Калинина, Щербакова, Микояна... Снежное безмолвие, тревожная тишина, оживление... Только одно живое во всей панораме – дыхание людей; кто простужен – ловит воздух ртом, счастливчики в валенках и теплом белье дырявят студеный воздух струйками теплого белого пара из носа.
Апофеозом фильма был тот момент, когда Сталин приблизился к микрофону и произнес свою короткую речь. Я представил себе счастье красноармейцев моего батальона, когда они увидят эти кадры: Отец – в скромной солдатской шинели, осунувшийся, но такой родной и любимый, – говорит со своими Детьми...
– Слушай, – спросил я Киселева, жадно вглядываясь в лицо Вождя, – а почему у него пар не идет изо рта?
Киселев окаменел. Я почувствовал, как замерло его плечо: он словно бы не слышал моего вопроса, а мне тогда исполнилось двадцать шесть, дипломатии учен не был, свято верил догмам: «Ничего не таи в душе, спрашивай все, что не понял, товарищи помогут разобраться во всем».
– Нет, но почему все же у товарища Сталина не идет пар изо рта? – продолжал удивляться я. – У всех шел, а у него – нет...
Сзади, из напряженно-тревожной темноты, кто-то спросил требовательным шепотом:
– Кто задал этот вопрос?
Киселев яростно толкнул меня коленом, закашлялся и показал глазами на дверь, поднимаясь со стула, шепнул, стараясь скрыть свои слова надрывным кашлем: «Иди за мной».
Недоумевая, я вышел: в коридоре поразился мертвенной бледности Киселева: «Немедленно возвращайся на фронт, – прошептал он. – Забудь об этом просмотре! Никому не говори ни слова! Знаешь, кто о тебе сейчас спрашивал?! Беги на вокзал, и чтоб ноги твоей здесь не было! Я твою фамилию не помню: какой-то журналист, и ты молчи, что мы дружили, ясно?!»
С этими словами «Рыжий» вернулся в зал. Я по-прежнему не очень-то понимал, что произошло, но то, как он был испуган, как выступили мелкие веснушки на его побелевшем лице, как тряслись руки, подсказало мне: «дело пахнет керосином, я прикоснулся к чему-то запретному, надо драпать».
И я бегом бросился на вокзал, сел в проходящий эшелон и вернулся на фронт, терзаемый безответным: «так почему же не шел пар изо рта товарища Сталина?»
...С режиссером Киселевым я познакомился летом пятьдесят седьмого в Кабуле, где работал переводчиком с пушту и английского на торгово-промышленной ярмарке.
Киселев делал документальный фильм об этой ярмарке, престиж кинематографиста был тогда еще достаточно велик, он властно командовал директорами павильонов, переводчиками, гостями, организовывая нужные ему сцены, пару раз я переводил ему, когда он снимал эпизоды с наиболее уважаемыми пуштунами.
Вот к нему-то я и обратился с вопросом: «Так почему же не шел пар изо рта товарища Сталина?»
С той поры, когда он снимал легендарный парад, прошло пятнадцать лет, Сталин умер, пришло время Хрущева, в стране настала кратковременная оттепель, люди начали постепенно – со страхом и неверием пытаться изживать из себя въевшийся страх и привычное неверие друг в друга.
Киселев ответил мне не сразу; мялся, глядя на меня, молодого еще совсем, потом вдруг отчаянно махнул рукой:
– Ладно, расскажу... Наркомкино Большаков назначил меня ответственным за съемку парада на Красной площади... Честь огромная... Сняли... В ту же ночь проявили на Лиховом переулке... Кадры – поразительные, однако речь Сталина на звукопленку не записывалась… Представляете?! Нет, вы себе этого представить не можете… Это гибель не только всех нас, всех наших родственников и друзей, но и разгром кинохроники: «злостный саботаж скрытых врагов народа, лишивших человечество уникального документа...» Именно тогда я и начал седеть, в те страшные минуты, когда звукооператор, едва шевеля посиневшими губами, сообщил эту новость.
«Как это могло случиться? – спросил я его, придя в себя. – Ты понимаешь, что нас ждет? Ты понимаешь, что мы, – объективно, – льем воду на мельницу Гитлера?» – «Да, – ответил мой товарищ едва слышно. – Понимаю... Но ведь я не имел времени, чтобы проверить кабель, все ж было в спешке... Снег... Наверное, что-то не сработало в соединительных шнурах... Я за своих ребят ручаюсь головой, ты ж их тоже знаешь, большевики, комсомольцы…». – «Рыков тоже называл себя большевиком, – ответил я ему, – а на поверку оказался гестаповским шпионом».
– Словом, – продолжил Киселев, – я поехал к председателю комитета кинематографии Ивану Григорьевичу Большакову. Тот выслушал меня, побледнел, походил по кабинету, потом, остановившись надо мною, спросил: «Какие предложения? Кто виноват в случившемся?» – «Виноват я. С меня и спрос. Предложение одно: сегодня ночью построить выгородку декорации в одном из кремлевских залов и снять там товарища Сталина». – «А как объяснить, что съемка на Красной площади была сорвана?» – «Съемка не сорвана. Кадры сняты уникальные. Но из-за того, что у нас не было времени заранее подготовиться к работе, один из соединителей микрофона отошел – снег, обледенело, – охрана постоянно гнала наших людей к камере, подальше от Мавзолея...»
Большаков снова походил по кабинету, потом снял трубку «вертушки», набрал трехзначный номер: «Товарищ Сталин, добрый вечер, тревожит Большаков... Кинохроника сняла замечательный фильм о параде на Красной площади... Однако из-за неожиданных погодных условий звук получился некачественный. Интересы кинематографа требуют построить выгородку в Кремле и снять фрагмент речи в Грановитой палате. Что? Выгородка – это часть Мавзолея, товарищ Сталин... Да... Именно так... Это займет тридцать минут, товарищ Сталин... Да, не больше... Хорошо... Выгородку мы построим часа за четыре... Сегодня в три? – Большаков посмотрел на меня с растерянностью; большие настенные часы показывали одиннадцать вечера; я решительно кивнул, мол, успеем; нарком покашлял, потом тягуче ответил: – Лучше бы часов в пять... Хорошо, товарищ Сталин, большое спасибо, в половине пятого съемочная группа прибудет к Спасским воротам, строителей и художников вышлют немедленно...».
...Ровно в четыре тридцать утра дверь Грановитой палаты отворилась и вошел Сталин. Видимо, Большаков его предупредил уже, верховный был в той же солдатской шинели, что выступал давеча; хмуро кивнув съемочной группе, он поднялся на выгородку, сколоченную за это время нашими художниками; я дал знак осветителям, они врубили юпитеры; свет был ослепительным, внезапным; Сталин прикрыл глаза рукой, медленно достал из кармана текст выступления и начал говорить – в своей неторопливой, обсматривающей манере. Я наблюдал его вблизи, видел, как он похудел, какие тяжелые мешки у него под глазами, как отчетливы оспины и седина, обернувшись к операторам, я сделал едва заметное движение рукой; они поняли: надо избегать крупных планов, вождю это могло не понравиться, народ привык к совершенно иному облику Верховного: широко расправленная грудь, черные усы, прищурливая усмешливость глаз; здесь же, в Грановитой палате, на деревянном помосте, изображавшем Мавзолей, стоял согбенный, уставший старик.
Семенов Ю. Ненаписанные романы. М., 1996. С. 323–324
Открыли окна, чтобы шел у него хоть немного пар изо рта, и Сталин прочел перед камерой свою речь.
В. Котов (звукооператор).
Цит. по: Радзинский Э. С. 519
...И в тот короткий миг, когда я обернулся к операторам, мой коллега, отвечавший за звукозапись, показал руками, что и сейчас, в этом огромном, пустом зале, когда мерно стрекотали камеры, и юпитеры жарили лицо Сталина, текст Верховного по-прежнему не идет на пленку... Я ощутил приступ тошноты, своды палаты начали рушиться на меня, сделалось душно, и я вдруг ощутил свою никчемную, крохотную малость. Зачем надо было класть жизнь на то, чтобы рваться вперед и наверх?! Жил бы себе тихо и незаметно! Умер бы дома, в кругу родных, не обрек бы их на грядущую муку и ужас! Но именно в момент отчаяния, в ситуации кризисной, решения приходят мгновенно... Когда Сталин, закончив читать выступление, снял фуражку, вытер вспотевший лоб и неторопливо пошел к выходу из Грановитой палаты, я обежал Большакова, который сопровождал Верховного, и сказал: «Товарищ Сталин, вам придется прочитать выступление еще раз...» Помню испуг Большакова, страх, который он не мог скрыть; никогда не забуду реакцию Сталина: «Это – почему?» Он спросил меня, не подымая глаз, голосом, полным усталого безразличия. И я, глядя на Большакова, словно гипнотизируя его, моля не выдавать мою вынужденную ложь, ответил: «В кинематографе принято делать дубль, товарищ Сталин».
Верховный, наконец, медленно поднял на меня свои глаза; они только издали казались улыбчивыми и отеческими; когда я увидел их вблизи, – желтые, постоянно двигающиеся, тревожные, – мне стало не по себе. Сталин медленно оборотился к Большакову; лицо наркома сделалось лепным – прочитывался каждый мускул; однако он согласно кивнул, хоть и не произнес ни слова. Медленно повернувшись, Сталин вернулся к выгородке, под жаркий свет юпитеров. Я подбежал к звукооператору, шепнул, чтоб он еще раз проверил все соединения, подошел к микрофону и постучал пальцем по сетке; звуковик обмяк в кресле, некое подобие улыбки тронуло его бескровные губы, – все в порядке, пошло! А в моей голове мелькнула шальная мысль: Вот бы попросить, – «Товарищ Сталин, скажите-ка: раз – два – три, проба!» И я подумал: а ведь он бы выполнил мою просьбу, – важно только было сказать приказным голосом... ...Дубль получился; Сталин так же, как и первый раз, не прощаясь ни с кем, медленно пошел к выходу; я семенил за Большаковым, который был, как всегда, на полшага за Иосифом Виссарионовичем. Уже около двери Сталин жестко усмехнулся: «И в кино одни Макиавелли».
Эти странные слова Сталина, которые так запомнились Киселеву, преследовали меня; я искал ответ на вопрос: «почему именно Макиавелли?»
Искал и не мог найти.
...Среди режиссеров, которых Сталин высоко ценил, был и Чиаурели; тот подробно рассказывал ему о «технологическом процессе» создания фильма; поэтому Верховный знал, что в документальных лентах «дублей» не делают, – на то они и документальные, одно слово – «хроника».
Большакову – при очередной встрече – Сталин заметил: «А этот ваш режиссер, что снимал в Грановитой палате, смелый человек... Таких бы и посылать на самые боевые участки – не подведет».
Семенов Ю. С. 323–324
Исторический парад 7 ноября 1941 года на Красной площади и выступление Сталина сыграли огромную роль в ходе войны. Он поднял дух в войсках, укрепил веру в победу и воодушевил народ на новые подвиги как на фронте, так и в тылу.
Н. Власик.
Цит. по: Логинов В. С. 122
Во время Московской битвы Буденный сказал Сталину, что новых шашек нет, и кавалеристам выдали старые с надписью «За веру, царя и отечество».
– А немецкие головы они рубят? – спросил Сталин.
– Рубят, товарищ Сталин.
– Так дай же Бог этим шашкам – за веру, царя и отечество! – сказал Сталин.
В. Молотов.
Цит. по: Чуев Ф. С. 389
…Когда я увидел Сталина в начале декабря сорок первого года, а я его до этого во время войны не видел, – Сталин уже был точно таким, каким он был раньше. Это был прежний, все тот же Сталин. Та же медлительность, то же хождение мягкими шагами, чаще всего сзади стульев, на которых сидят присутствующие, та же ленивая размеренность шагов. Та же тщательно выработанная медлительная манера речи, с короткими абзацами и длинными паузами, тот же низкий, спокойный голос.
И. Исаков.
Цит. по: Симонов К. С. 346–347
Сумели провести переброску всех производительных сил с запада на восток, не успевали разгрузить, – уже начинали делать... Нет, это очень, очень сложная фигура, там было и величие, и знание.
Д. Шепилов.
Цит. по: Чуев Ф. С. 331–332
А в это время в Зубалово
Между тем события в Зубалове вдруг развернулись так, как никто ни ожидать, ни представить себе не мог.
Аллилуев В. С. 165
«В июне 1941 года я был назначен на должность инспектора-летчика Управления ВВС КА. В этой должности прослужил до сентября 1941 года, после чего до января 1943 года служил начальником инспекции ВВС КА.
Из автобиографии В. Сталина от 18 июня I945 года
А как работала эскадрилья «яков», их комэск Сталин?
В те дни лишь несколько человек летали на задания: новые машины Як-1 поступали в полк в разобранном виде. Их собирали, облетывали, опробовали оружие. А тут еще неувязка: пилотов, которые раньше не летали на «яке», следовало потренировать на таком же самолете, но со спаренным управлением, а спарки в полку не было.
Василию, конечно, не терпелось освоить «як». И вот однажды утром, работая в штабе, я услышал гул самолета, – припоминал потом генерал Шинкаренко. – Погода была облачная, заявок на боевые вылеты не поступило, учебно-тренировочные полеты не планировались. «Кто же самовольничает?» – встревожился я. Подошел к окну и вижу «як», выруливающий на взлетную полосу. Звоню на стоянку. Докладывают: «Командир эскадрильи решил выполнить тренировочный полет». Только этого не хватало! Без единого провозного – и сразу самостоятельный?..
Тот полет заставил крепко поволноваться командира и комиссара полка. И любого-то пилота не всякий отважится выпустить на новой машине без подготовки, без провозных, а тут – сын Сталина...
Василий взлетел уверенно. Набрал высоту до нижней кромки облаков, выполнил, как принято, круг – маршрут с четырьмя разворотами в районе аэродрома – и запросил по радио: «Я – Сокол. Разрешите посадку».
Скорость на «яке», как в воздухе, так и посадочная, была значительно больше, чем на «ишачке». Летчик сообразил, что будет перелет, и принял грамотное решение – уйти на второй круг, чтобы не промазать и приземлить машину в безопасных пределах летного поля. Но только с третьего захода колеса «яка» коснулись земли. Василий справился с посадкой, хотя пробег самолета оказался больше рассчитанного. Многие на аэродроме тогда видели, как истребитель вырвался за посадочную полосу, а затем стремительно понесся на линию железной дороги...
Кто-то сказал, что у пьяных и влюбленных есть свой ангел-хранитель. Василий был трезв. Но то, что произошло дальше, другому хватило бы на полжизни – вспоминать да рассказывать в ярких красках. А вышло вот что. Самолет на большой скорости ударился о железнодорожное полотно, вздыбился, перескочил через рельсы, чудом не зацепив их колесами шасси, и остановился в нескольких метрах от глубокого оврага...
– Конечно, я отчитал тогда Василия, – заметил Шинкаренко, – пытался образумить его, но он беспечно отмахнулся, мол, что шуметь – машина-то цела. А потом откровенно заявил: «Надоело сидеть, когда другие летают. Я все-таки комэск. Сколько, в конце концов, ту спарку ждать!..» И тут Василий вдруг предложил: «Отпусти в Москву. Даю слово: будут у нас те машины!»
Шинкаренко согласился. Но едва комэск улетел пробивать «яки» с двойным управлением, он вызвал комиссара Лысенко и завел разговор о том, как бы половчее избавиться от бесшабашного пилота.
– С таким командиром эскадрильи, чего доброго, под трибунал угодишь, – высказал тревогу Шинкаренко, и комиссар согласился:
Да, придется докладывать члену Военного совета. Иного выхода не вижу.
Так и сделали. Тот в свою очередь передал соображения начальнику Политуправления Красной Армии Л. 3. Мехлису. А уж Лев Захарович знал, что делать. Когда Василий вернулся в полк, пригнав обещанные машины, и доложил Шинкаренко о своем назначении в инспекцию ВВС, да теперь не просто летчиком, а начальником инспекции, все поняли – работа Льва Захаровича.
Сколько таких захарычей будет еще, увиваться вокруг Василия, сына Сталина, холуйничать, лебезить, выбивая себе чины, награды, высокие звания, и с какой легкостью вся эта придворная свора отвернется от него при первой же возможности. Да что отвернется – предаст!..
Грибанов С. С. 116–117
Я часто задумываюсь над вопросом, где истоки той страшной беды Василия, которая называется алкоголизмом. Я вижу ее в одном: его нельзя было держать в тылу, в этой Инспекции тем более. Человек он был активный, моторный, смелый. Летал прекрасно, на фронт рвался, и его место, безусловно, было там, он тяготился своим тыловым положением и страдал оттого, что люди думают, что он хорошо устроился за отцовской спиной. Пить он начал именно тогда, когда работал в Инспекции.
Аллилуев В. С. 164
Жизнь в Зубалове была в ту зиму 1942 и 1943 года необычной и неприятной... В дом вошел неведомый ему до этой поры дух пьяного разгула. К Василию приезжали гости: спортсмены, актеры, его друзья – летчики, и постоянно устраивались обильные возлияния, гремела радиола. Шло веселье, как будто не было войны. И вместе с тем было предельно скучно, – ни одного лица, с кем бы всерьез поговорить, ну хотя бы о том, что происходит в мире, в стране, и у себя в душе... В нашем доме всегда было скучно, я привыкла к изоляции, к одиночеству. Но если раньше было скучно и тихо, теперь было скучно и шумно.
Аллилуева С. С. 153–154
Закончилось все, как и должно было, большим скандалом. Кто виноват? Сталин, конечно, нес свою долю вины. Он практически уже давно устранился от семейных забот, передоверив свои чада близким родственникам, и жизнь всей семьи знал неглубоко, не в деталях. А в годы войны семья отодвигалась на совсем второстепенные позиции. К тому же Сталин, очевидно, рассчитывал, что дед, бабушка или моя мать, если что-то дома будет принимать дурной оборот, сумеют вовремя вмешаться или обратятся к нему за помощью. Еще была охрана, обслуживающий персонал, которые в любой момент могли рассказать о том, что происходит в Зубалове, своему начальству или Н. С. Власику, который при необходимости мог сообщить обо всем Сталину.
Аллилуев В. С. 165
Один из его тогдашних собутыльников, писатель Б. В-в (по понятным причинам ограничимся инициалами), позднее показал на следствии по делу Василия Сталина:
«Однажды застал у своей жены, Л. Ц-ой (кинозвезда конца 30-х годов – Э. Р.), ее приятельницу, артистку В. Серову, и неизвестного офицера-летчика. Тот стал уговаривать поехать на дачу. По дороге Серова сказала, что он является Василием Сталиным. На даче он начал беспардонно приставать к моей жене, Л. Ц-ой, пытаясь утащить ее в уединенное место. Я вмешался в резкой форме, он извинился, и в остальном ужин прошел без особых происшествий, не считая, что подвыпивший Василий взял из камина обуглившуюся головешку и разрисовал ею лица сидевших за столом кинооператора С. и режиссера К.».
Радзинский Э. С. 528–529
А тут еще его втянули в создание какого-то фильма о летчиках, который он должен консультировать. Так Василий познакомился с Каплером, а через него со многими деятелями литературы и искусства. В Зубалове начались гульбища и застолья, в них принимали участие А. Я. Каплер, Р. Кармен со своей красавицей женой Ниной, К. Симонов, М. Слуцкий, В. Войтехов, А. Мессерер и его племянница Суламифь, В. Серова, Л. Целиковская и многие другие, всех не упомнишь.
Аллилуев В. С. 164–165
Во время войны Сталину сказали, что его сын Василий на дальней даче пьет с женой одного артиста. Сталин велел привезти сына. Когда Василий вошел в кабинет, Сталин снял ремень и хлестанул его по лицу:
– Подлец! Ты подумал, что люди скажут о твоем отце? Идет война, а ты пьянствуешь!
Жданов попытался защитить Василия, но Сталин хлестанул и его – сгоряча.
Артем Сергеев, (приемный сын Сталина) рассказывает, как Василий поделился тогда с ним своим успехом на любовном поприще: у него живет московская красавица Нина, жена кинооператора Романа Кармена. Однако радость Василия была недолгой.
Чуев Ф. С. 553
В ту же зиму 1942—43 года я познакомилась с человеком, из-за которого навсегда испортились мои отношения с отцом, – с Алексеем Яковлевичем Каплером.
Аллилуева С. С. 155
Василий сошелся с женой Р. Кармена, а у Светланы начался роман с Люсей – так друзья звали Каплера.
Аллилуев В. С. 165
Василий привез Каплера к нам в Зубалово в конце октября 1942 года… В первый момент мы оба, кажется, не произвели друг на друга никакого впечатления. Но потом – нас всех пригласили на просмотры фильмов в Гнездниковском переулке, и тут мы впервые заговорили о кино.
Люся Каплер – как все его звали – был очень удивлен, что я что-то вообще понимаю, и доволен, что мне не понравился американский боевик с герлс и чечеткой. Тогда он предложил показать мне «хорошие фильмы» по своему выбору и в следующий раз привез к нам в Зубалово «Королеву Христину» с Гретой Гарбо. Я была совершенно потрясена тогда фильмом, а Люся был очень доволен мной...
Аллилуева С. С. 156–157
Дед, бабушка и моя мать хорошо представляли себе, что Сталину сейчас не до семьи, он и себе-то не принадлежал. Помню, как-то зимой 1943 года я был в Кремле у бабушки и зашел от нее домой к Светлане.
При мне позвонил А. Н. Поскребышев с Ближней дачи и сказал, что скоро домой приедет Сталин. Мы ждали его часа три, но так и не дождались. Потом нам вновь позвонили, извинились и сообщили, что приехать Сталину не удастся – что-то случилось на фронте.
Аллилуев В. С. 165
Итак, в конце октября сорок второго был задуман фильм о летчиках. Василию предложили стать военным консультантом его.
Грибанов С. С. 151
Правда, дальше шумных застолий дело, кажется, не подвинулось…
Аллилуева С. С. 156
В том же декабре в Химках готовилась к перегону на Северо-Западный фронт группа «лавочкиных». Принимал самолеты комдив Захаров. Осенью сорок первого в горячке отступления, уцелев от расправы скорых на руку трибуналов, он был сослан на восток, спустя год помилован и вот вновь собирал под свои знамена авиадивизию.
По-мальчишески обрадовался Георгий Захаров встрече в те дни с товарищем по испанским событиям кинооператором Карменом. Но однажды приятель пришел к нему и с ходу ошарашил краткой, но достаточно эмоциональной речью.
– Жора, – сказал он, – я пойду и расстреляю Васю...
Представить, что Кармен готовит покушение на сына Сталина, можно было только в бредовом сне и Георгий Захаров засмеялся:
– И что нынче за мода пошла: чуть что – расстреляю!..
– Нет, нет, я застрелю Васю, – упрямо повторил Кармен, и по его тревожно бегающим глазам, взволнованному голосу комдив Захаров понял, что приятель не шутит.
