Текст книги "Тень ведьмы"
Автор книги: Евгений Нестеренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
– Ну, это ты, пожалуй, перегибаешь… – скривился Петр.
– Ничего я не перегибаю. Если бы все так делали, то мы бы сейчас голову не ломали, как с вампирами бороться.
– Ладно, это понятно. А что там насчет других видов вампиров? – спросил Иоанн.
– Есть еще ламии. Это женщины навроде ведьм, только они не колдуют, а кровь из людей тянут. Преимущественно из младенцев – крупная добыча им не под силу. Ходят они по-над дворами, воруют детей, а затем выпивают из них кровь. Эти бестии черт его знает, откуда берутся. Наверное, рождаются такими.
– С подобными случаями нам приходилось сталкиваться, – заметил Петр. Этих женщин, которых ты называешь ламиями, от обычного человека ничем не отличишь.
– Так ведь и упыря от обычного-то человека не отличишь! – воскликнул Охотник. – Ежели ты не видел, как он из гроба встает, так ни за что и не догадаешься, что это за штука такая. В том-то и вся сложность! Ну, бледный, ну, света не любит – мало ли таких. А попробуй-ка его с поличным поймать! Не следить же за ним день и ночь.
– Но не может же он без крови жить, – рассудил Лука. – Рано или поздно придется ему выйти на охоту.
– Э-э-э, не все так просто. Упыри могут довольно долго жить и никого не убивая. Вампиры же и того дольше. Это вторая проблема, с которой приходится сталкиваться. Но вернемся к вампирам. Эти кровопийцы из могил не встают, они по-моему, вообще не умирают. Вампиры еще опаснее, чем упыри, так как могут дольше обходиться без крови. Кроме того, они обладают сверхъестественной силой – могут взглядом усыпить человека. Они много еще чего могут, только узнать про все их умения не каждому дано. Я так и не смог узнать, откуда же они появляются…
– В демонических книгах пишут, что вампиры появляются в результате греховной связи ведьм с бесами.
– Кто его знает, может и так, – согласился Охотник. – Я думаю, что рождаются они женщиной, потому как очень уж на людей похожи. Отличить их бывает очень трудно.
– А как же чеснок, зеркала, тень? – спросил Лука.
– Это вы тоже, небось, в своих демонических книжках вычитали, – съязвил Охотник. – А теперь послушайте, как оно на самом деле. Никаким чесноком вампира не испугаешь. Святая вода, кстати, тоже не помогает. Разве что против упырей, да и то так только – отпугнуть. Тень вампиры отбрасывают точно же такую, как мы с вами. Насчет зеркал… Не знаю, может они зеркал и не любят, но отражаться в них отражаются. Сам видел. Вот теперь и подумайте, легко ли вампира распознать?
– Так что ж, выходит, нет никаких средств? – растерялся Петр.
– Есть все-таки средства. Охотник покопался в своей сумке и достал распятие.
– Вот. Видели? Серебряное распятие. И не простое, а освященное. Это настоящая реликвия. Оно принадлежало когда-то святому Аврелию. Обошлось мне в огромные деньги.
Петр бережно принял распятие, осмотрел.
– Как же оно действует на нечисть? – поинтересовался Иоанн. – Убивает их?
– Убивать, конечно, не убивает, а вот распознать по нему вампира можно. Ни одна ведьма, ни один колдун и никакое другое дьявольское отродье не возьмет этот крест в руки. Проверено.
– Ясно. А как можно умертвить вампира? Правда ли, что против него действует только серебро или осина?
– Неправда. То есть действовать-то оно действует, но другим оружием вампира тоже поранить можно. Убить – нет. Убить действительно можно только серебром или осиновым колом. Вот так-то.
– Скажи, Михаил, а ты в Каменке еще не был? – спросил Петр.
– Нет. Не был и не поеду.
– Почему так?
– Потому что я знаю – вампиры сами меня найдут. Я ведь отчего именно в этом доме поселился? Хозяйская дочь, Мария, проходила обучение в замке графини Ла Карди, и подруга ее тоже. Из этого же села.
– Опять ты за свою графиню… – поморщился Лука. – Причем же тут госпожа графиня?
– Вот когда за ними приедут, тогда и узнаете, при чем. Мне остается только ждать. Скажите, сколько народу в Каменке пропало?
– Пять девушек пропало.
– Угу. Так вот, предлагаю вам съездить туда и разузнать, учились ли они в замке у графини. Если нет, тогда я отступаюсь от дела, поступайте, как знаете. Но если нет… – Охотник нахмурил брови. – Если нет, то пообещайте, что будете делать так, как я говорю. Согласны?
– Съездим мы в любом случае, – сказал Петр решительно. – Но ничего обещать не будем. Я могу тебе пообещать только одно – что возьму тебя в наш отряд. Только при условии: я руковожу группой и все должны беспрекословно мне подчиняться.
– Ладно, идет, – согласился Охотник. – В одиночку я все равно ничего не добьюсь. А вы что же, на этот раз в монахов наряжаться не будете?
– По мере необходимости будем. Рясы у нас с собой.
– И для меня найдется?
– Нет, к сожалению, об этом мы не подумали… Придется тебе уж как-то так.
– Так я и знал, что святого из меня не выйдет, – с улыбкой посетовал Охотник. – Ну ладно, давайте-ка чайком побалуемся…
Клерики принялись за чай.
Охотник глянул в окно.
– Где это хозяева ходят? Вечер уж на дворе, а их все нет. Пойти поискать, что ли?
В это время на крыльце послышался топот и в избу вбежал Севастьян.
– Нету дома Марии? – торопливо спросил он.
– Не-е-ет, – протянул Охотник в удивлении. – А что такое?
Севастьян сел на лавку и охватил голову руками.
– Пропала.
– Что?! – закричал Охотник, хватая Севастьяна за рукав. – Как пропала?
Севастьян развел руками.
– Сам не пойму. Собирали мы грибы в лесу. Как стало темнеть, собрались домой. А Мария с Мартой говорят: мы, мол, через сад домой пойдем, яблок по дороге насбираем. Ну, говорю, идите. Я-то уж с пару часов, как домой вернулся. Копаюсь себе на огороде, вижу – сосед, Марты отец. Ну что, спрашиваю его, не пришла Марта домой? Он говорит: нет. Тут я встревожился, пошли мы с ним в сад. Все обыскали – нет никого. Побежал я домой, а ее и тут нет…
Охотник схватил с полки лук и выбежал. Иоанн и Петр последовали за ним.
– А людей не пытал, может, видел кто-нибудь? – принялся расспрашивать Севастьяна Лука.
– Да спрашивал я уж. Никто их не видел…
Иоанн, Петр и Охотник вернулись поздно ночью.
– Ну что? – спросил Лука.
– Исчезли, – устало сказал Петр.
– Увезли их, – сообщил Охотник. – В карете. Запряженная четверкой и еще не меньше двух конных. Если бы не ночь, можно было бы пойти по следу.
– Теперь уже не догоним, – сказал Иоанн.
– Теперь не догоним, – согласился Охотник. – Надо с утра выезжать.
– Куда выезжать? – не понял Лука.
– В путь-дорогу. В замок Каралхо.
– И что ж мы там делать будем?
– Вампиров истреблять будем! – прошипел Охотник, приблизившись к Луке. Понял?
– Михаил, остынь! – Петр взял Охотника за плечо. – Раз я сказал, что поедем, значит так оно и будет. – Погоди-погоди, Петр, – обеспокоено сказал Лука. – Ты что ж это надумал, а?
– Надумал я вот что. Завтра рано утром отправляемся в путь. Я решил, что действительно стоит съездить к графине Ла Карди в гости и разобраться на месте, что к чему. По дороге заедем в Каменку и разузнаем там о пропавших девушках.
– А как же…
– Я, кажется, четко и ясно выразился! – перебил Луку Петр.
– Хорошо.
Севастьян смотрел на гостей, ничего не понимая.
– Ну что ж, – Петр посмотрел на хозяина и натянуто улыбнулся. – Пора отдыхать. Завтра нам предстоит тяжелый путь…
Глава 18
С того момента, как лошадь воеводы захромала и он пересел в карету управляющего, Иосиф не проронил ни слова. Он равнодушно глядел в окно, избегая взгляда воеводы. Несколько раз принимался читать предусмотрительно захваченных с собой «Героев Меча», но мешала тряска.
Воевода поглядывал на управляющего насмешливо, пряча улыбку в густой черной бороде. Наконец он не выдержал.
– Интересно пишут? – спросил он, указывая на книгу в руках Иосифа.
– Да, занимательно, – сухо ответил Иосиф, для виду переворачивая страницу.
– «Герои Меча», – прочитал воевода с обложки. – Ишь ты! Настоящие, видать, герои… Небось, головы налево и направо летят.
Иосиф не ответил.
– Скажите, господин управляющий, за что вы на меня зуб имеете? – неожиданно спросил воевода. – Зла я вам вроде никакого не делал, хулы не наводил…
– С чего вы взяли, что я к вам плохо отношусь?
– Так и слепому видно же. Постоянно от меня воротитесь, не здороваетесь никогда. Больше трех лет, как я в замке служу, а вы все делаете вид, будто меня не замечаете. Вот сидим мы с вами в карете почитай два часа, а вы еще и словом не обмолвились, зыркаете только, как бирюк. Чем я вам не угодил, не пойму? Вы скажите, чтобы я хоть знал, что ли.
– Хорошо, будем говорить начистоту.
Иосиф отложил книгу.
– Не люблю людей, которые зарабатывают себе на хлеб убийством. Я, конечно, понимаю, что подобное зло в нашем мире неизбежно, но к таким профессиям, как палач, солдат и охотник отношусь с презрением. Особенно к первым.
– Это вы меня палачом-то именуете? – криво усмехнулся воевода.
– Есть люди, которые убивают с целью заработать. И есть люди, которые от убийства получают наслаждение. Если первых еще можно как-то оправдать, то вторые, по-моему, заслуживают уничтожения.
Последнюю фразу управляющий выговорил с трудом и заметно изменившись в лице.
– А вам разве не приходилось отправлять на тот свет людские души?
– Приходилось. И еще придется. Но я выполняю… приказ. И не получаю от этого удовольствия, – сквозь зубы ответил Иосиф.
– Так-так, – покивал воевода. – Сильно вы, наверное, людей любите… Скажите, господин управляющий, вас никогда не вешали?
– В каком смысле «вешали»? – не понял Иосиф.
– В самом прямом. Знаете, есть такая штука – виселица. Не доводилось отведать подобного счастья?
– Нет, разумеется. Иначе я бы здесь не сидел сейчас.
– Хочу я вам одну байку поведать. Дорога впереди длинная, делать нечего… А история реальная, не то что в вашей книжечке. Вы не против?
– Интересно будет послушать.
История Воеводы
Я родился в захудалом городишке под названием… А впрочем, какая разница! Возможно, родился-то я вовсе в другом месте, потому что рассказать мне об этом было некому, а сам я, разумеется, не помню. Первое, что я помню, это помойка, где мы жили. Мы – это бродяги, нищие, калеки и прочая мразь, до которой никому нет дела. Как я там очутился – не знаю. Скорее всего, родила меня какая-нибудь шлюха, да и выбросила за ненадобностью. Удивляюсь, как меня вообще не сожрали – в те годы был сильный неурожай и людоедство процветало вовсю.
Ну да ладно. На свет каким-то образом появился, а значит надо за жизнь цепляться. Помойка наша в этом отношении была не лучшим местом. Свой кусок приходилось вырывать чуть ли не из горла, нередко у бродячих собак и котов. Нередко приходилось ловить и жрать и этих самых котов, либо крыс. Собаки, те защищались.
Бывало, что получалось выклянчить какое-никакое подаяние, но чаще удавалось украсть. Подаяния у нас – привилегия Святого Ордена, бродяги никому не нужны. Большинство предпочитает спасать душу и жертвовать жирным монахам в их оловянные жертвенные кружки. Довелось нам один раз стянуть такую кружку, битком набитую мелочью. И зря, ведь преступления против Ордена в нашей стране относятся к разряду самых тяжких. Нагрянули на нашу помойку гвардейцы, навели порядок… Кого прибили, кого разогнали. Кого в холодную упрятали. Но это вообще случается редко – какой прок зря бродяг кормить? Некоторые так даже охотно бы в тюрьму отправились, особенно на зиму. Все одно лучше, чем на улице подыхать.
В общем, прикрыли нашу помойку. Пришлось мне другую «квартиру» искать. Было мне тогда лет шесть-семь, точнее сказать не могу. Я ведь и года рождения-то своего не знаю. Пошел я, значит, по городу слоняться, пристанища искать. И нашел. Был возле городского рынка один притон. Собирались там в основном воры и всякое мелкое жулье. Взял меня один карманник помощником. Я должен был шастать по рынку в самое людное время, когда народу там – не протолкнешься. Ясное дело, не просто так шастать, а кошельки из карманов вытягивать. Было у меня в этом два преимущества. Во-первых, маленький и незаметный, запросто мог под ногами пролезть в любой толпе. А во-вторых, если даже и поймают – что с меня за спрос? Ну, отвесят пару пинков, и все.
Поначалу дела шли неплохо. Я тягал кошельки, наставник мой мне предоставлял ночевку и пропитание. Но мне не повезло. Угораздило меня нарваться на городского дружинника. Только я кошелек у него срезать начал, как он меня хвать за шкирку! Давай, говорит, веди меня к своему хозяину. Я начал было отнекиваться, да ничего не вышло – знал дружинник, что такие как я, без прикрытия не работают и заставил-таки указать на того вора, что мной руководил. Больше я ни дружинника, ни наставника своего не видел.
Пришлось мне снова побираться идти. В таких условиях и прошло мое детство. Доводилось мне и милостыню просить, и на побегушках мотаться, и воровать, и в балаганах выступать. Всего попробовал. Изведал и побои, и голод. Болел часто, один раз чуть не подох. Еле выкарабкался с того света.
А как подрос, стал я другим ремеслом заниматься. Разбоем да грабежом. Были у меня для этого все необходимые данные: выносливость, злоба и до добычи жажда. Сколотили мы небольшую банду и принялись на большой дороге купцов потрошить. Поначалу только грабили. Но после того, как устроили на нас две облавы, в которых полегла чуть ли не треть шайки, перестали мы церемониться. Стали свидетелей убирать.
Да. Почуяв запах крови, уже нельзя остановиться. Когда видишь чужие страдания, то словно забываешь про собственные. Которые просто так никогда не удастся выкинуть из головы. Которые грызут тебя сильнее голода, сильнее болезни. По клинку стекает кровь, дрожь смерти бьет жертву, в горле клокочет бессмысленный уже крик. А в глазах… В глазах можно прочесть именно то выражение, которое так знакомо тебе, которое приходит в воспоминаниях терзающей болью. Посмотреть на него со стороны, взглянуть ему в глаза – это то же самое, что взглянуть в глаза справедливости. Только так можно унять зуд сгнившей души.
Если ты пришел в этот грязный мир волком, то тебе уже никогда не стать человеком. И ты будешь жить по волчьим законам. Они есть, эти законы, и они справедливее людских. Я никогда не предавал своих волков, своих братьев по оружию. Да, мы грызлись за добычу. Да, мы нередко наносили друг другу серьезные раны. Это неизбежно в стае. Всегда руководит сильнейший, именно он забирает себе лучшие куски. Но когда перед нами появлялся враг, то мы забывали о своих ссорах, забывали все ранги и привилегии и сражались, как один. Ты прикрываешь мою спину, а я – твою. И если даже я умру, то выживешь ты, а значит, выживет вся стая. Такова волчья философия.
Долго ли, коротко ли, а нашлась и на нас управа. Дошел слух о нашей шайке до государственных ушей. Направили за нами полсотни солдат, причем не каких-нибудь там доморощенных гвардейцев, которые всю жизнь возле печки просидели, а настоящих ветеранов, из регулярной армии. Направили с приказом взять живыми и доставить в город для публичной казни. В клетках. Они и клетки с собой привезли…
Только волка в клетку не посадишь. Из всей нашей банды удалось им взять живьем лишь троих: меня и еще двух моих дружков. Да и то, попали мы в плен раненными, без сознания. Один так и помер в дороге, в клетке. Не дожил до казни.
Ну вот, привезли нас двоих в город, кинули в яму. Но подлечили сначала, да и вообще обходились хорошо – побоев и пыток не устраивали, кормили вволю, даже вино давали. Но не от доброты душевной, а для дела – надо было обязательно градоправителю перед выборами публичную казнь устроить. Вот, мол, какой, значит, градоправитель-то хороший: и разбойников казнил, и потеху народу устроил. Толпе, ей как и богу, жертвоприношения нужны. И обязательно кровавые – чтобы сильные ощущения получить. Толпа это любит.
Стерегли нас тщательно, за каждым шагом следили. И все ж удалось мне бежать. До сих пор в это не могу поверить, но так оно и было. Недаром, видать, пословица есть, что волка взаперти не удержишь… Была, конечно, и погоня, и облавы еще долгое время были. Но я убрался я из тех краев так далеко, как только смог. И настолько же быстро.
Что дальше? Да все то же самое. Снова собрал банду, снова принялся разбоем промышлять. Не успели мы как следует развернуться, как попались. Нарвались на дружину графа Ла Карди, муженька теперешней моей хозяйки. Разговор у того был короток: раз, – и петля на шее! В отличие от градоправителя перед выборами, граф показухи устраивать не стал. Велел дружинникам вывести нас на задний двор и там без лишнего шуму вздернуть. Завели нас туда, а там уже все заготовлено столбы, петли. Попродевали нам дружинники головы в петли, выбили чурбаки из-под ног и ушли брагу пить.
Тут бы моя история и закончилась, да повезло мне снова. Веревка, на которой я повис, коротковата была, поэтому шея у меня не переломилась, как это обычно бывает. Сдавило мне горло. Сил бороться не было, надеяться было не на что. Начал я потихоньку задыхаться, как вижу – женщина идет. Подходит она к виселице, смотрит на меня и говорит: «Хочешь жить?» Ну я, понятно, как только мог, изобразил согласие. Берет она тогда кинжал и перерезает веревку. Не успев упасть на землю, принялся я бежать куда подальше. И спасибо не сказал. Но спасительницу свою запомнил.
Очутившись на воле, я принялся за старое. Что мне было делать? Ремеслам не обучен, грамоте тоже. Да и не смог бы я чем-то другим, кроме убийства, зарабатывать. Большая во мне злоба на человечество, не в силах я ее унять.
Еще несколько лет своей бесцельной жизни потратил я, разбоем занимаясь. Особо не нуждался, но и богатства не нажил. Переменил несколько банд за это время, в нескольких провинциях побывал, успев в каждой смертный приговор заработать. Кто его знает, чем бы моя жизнь завершилась, но скорее всего виселицей. Если бы не случай. Или судьба.
Напали мы на карету какого-то вельможи. В гербах никто из нас не разбирался, так что толком не знали, что за птица едет. Глянули – эскорт небольшой, управиться несложно будет. Не знали мы того, что основная часть сопровождения отстала чуть-чуть от кареты и позади едет. А потом поздно было: догнал отставший эскорт карету и оказались мы в значительном меньшинстве. Сражаться было бессмысленно, и кинулись мы в лес, надеясь, что погони за не будет. И правда, гнаться за нами никто не стал. Многим удалось уйти. Только не мне. Угодила мне стрела арбалетная в бедро, аккурат навылет прошла. Ползком бы ушел, да не дали. Схватили меня, приволокли к карете. Один из дружинников заглянул почтительно в окно кареты и говорит: «Ваше высочество, захватили мы одного из разбойников… Что с ним делать прикажете?»
Ну, думаю, попал же я! На герцога или принца нарвался. Тут пощады не жди, хорошо еще, если просто зарубят. Приготовился к самому худшему. И вот распахивается дверца кареты, а выходит из нее… та самая женщина, что меня от виселицы когда-то спасла в замке графа Ла Карди. Оказывается, это жена его, графиня Валерия.
Посмотрела она на меня насмешливо. «Бывший висельник, – говорит. – Опять за старое принялся?» Я в ответ: так, мол, и так, видать горбатого лишь могила исправит. Казните, говорю, – заслужил. Одно только хочу сказать: спасибо, что спасли в тот раз от веревки-то.
И вдруг делает она дружинникам знак отойти и говорит мне: «А не хочешь ли ты, висельник, у меня работать? Мне опытные вояки нужны». У меня и язык отнялся. «Хочу!» – говорю. А сам думаю: издевается, наверное.
Но оказалось, что не шутила госпожа графиня. Взяла она меня в свою дружину, и не просто взяла, а воеводой назначила. Да вы, господин управляющий, тогда уже при ней состояли – помните, небось. Так вот и получилось, что приручили волка.
Воевода посмотрел на Иосифа.
– Да, господин управляющий, плохой я человек. Некоторые даже сомневаются, человек ли я вообще. Да, я могу украсть, могу убить. На многое способен…
Иосиф молчал.
Воевода зло улыбнулся. А затем посерьезнел и добавил:
– Но есть и у меня свои принципы. Есть свой закон, собственный. И этот закон говорит мне, что если кто-то мою шкуру дважды от смерти спас, то такого человека ни предать, ни обмануть я уже не могу.
Дружинник посторонился и во двор замка одна за другой въехали три кареты. Две из них проехали вглубь двора, к Северному крылу. Третья остановилась. Из нее вышли воевода и управляющий. Не проронив ни слова, они разошлись управляющий пошел в замок, а воевода отвязал от кареты свою хромающую лошадь и повел ее на конюшню.
Иосиф вошел в свою комнату и почувствовал, что кто-то ждет его здесь. Ждет в темноте. Иосиф неторопливо подошел к кровати и сел. Оперся спиной о стену, завешенную ковром. Устало прикрыл глаза.
– Здравствуй, Валерия, – сказал негромко, куда-то в темноту.
– Здравствуй.
Он был почти уверен, что сейчас она смотрит на него прищурившись и улыбаясь.
– Все в порядке? – спросила графиня.
– Смотря что ты имеешь в виду…
Улыбка стала шире.
– Ты устал.
– Я уже давно устал. Смертельно устал.
Графиня не отвечала.
Иосиф открыл глаза. В комнате по-прежнему царил мрак.
– Валерия! – позвал он.
– Да, Иосиф?
– Не делай этого… Откажись. Я знаю – ты можешь.
Графиня слабо вздохнула.
– Не могу, Иосиф, не могу. Да и поздно уже.
– Ничего не поздно! Все в твоих руках. Чужие судьбы подвластны тебе. Откажись.
– Нет, Иосиф. Неподвластны мне чужие судьбы. И даже своя собственная. А если бы даже и были, то что с того? Что это изменит? Все так же будут рождаться и умирать люди. Все так же будут светить звезды, будет дышать время. Нам не под силу ни остановить, ни ускорить его. Да и зачем?
– Твое решение непоколебимо?
Графиня не ответила.
– Ясно.
Иосиф поднялся.
– Тогда тебе придется идти под звездным светом без меня. Я больше не могу и не хочу здесь находиться. Уеду домой.
– Ты все обдумал? – с досадой спросила графиня.
– Да. Я уезжаю, но не прощаюсь с тобой. Я буду ждать. И если ты захочешь изменить свою жизнь, захочешь отказаться от всего – позови меня. Я вернусь.
– А почему бы тебе не изменить свою жизнь? Для меня.
– Свою жизнь я уже изменил. Я отдал ее тебе. Душу хочу оставить.
Иосиф не видел лица графини. Но он знал, что она улыбается. Улыбка злая и немножко печальная. И безумная. Ему хотелось, чтобы было так. Только все было иначе.
– Душа… – сказала графиня. – Все так берегут ее, так заботятся о ней. Не зная, что этим они убивают ее. Убивают себя.
– Ты богохульствуешь, – строго сказал Иосиф.
– Конечно. Я богохульствую. Это грешно. Я смеюсь. Это тоже грешно. Бог не любит, когда смеются – тогда он думает, что смеются над ним. Я не могу ненавидеть и не могу любить. Не могу жить так, как мне хочется. Потому что и это грешно. Что не грешно? Быть может, дышать? Душа. Что такое душа?
– Это часть небес. Часть бога в человеке.
– Если это часть бога, тогда что она делает на земле? Ее место там, на небе. Да ведь она и стремится туда. Все каноны, все догмы твердят нам об одном – мы должны поскорее умереть. Мы должны умереть, чтобы отпустить свои души на небеса. Только зачем убивать себя? Может быть, стоит поступить иначе: не лучше ли просто убить душу?
– Прощай, Валерия, – дрогнувшим голосом сказал Иосиф и вышел из темноты.
Свечи горели зеленым огнем. Колдун полусидел-полулежал на широком каменном троне. В руках у него была толстая книга. Он задумчиво переворачивал пожелтевшие страницы, зачитывая отдельные фрагменты вслух.
«В день черной пятницы посвятить младенцев Повелителю. Для этой цели следует взять слизь подземной жабы, вторую кожу змеи, болотную воду. Змеиную кожу растереть, смешать все и нагреть на огне. Затем процедить и полученной жидкостью достаточно окропить хотя бы незначительно жертву. В полночь такой младенец начнет задыхаться и умрет такою смертью, что все подумают, будто он был задавлен во время сна или умер от иной причины.
Когда его захоронят, можно будет извлечь труп и использовать для приготовления магических эликсиров. Делается это так: трупы младенцев варятся в кастрюле до тех пор, пока не размякнут кости и все тело не сделается жидким и пригодным для питья. Тогда берется плотная масса его, смешивается с печенью некрещеных детей и получается мазь. Если в полнолуние покрыть такой мазью тело, человек получает способность к полетам по воздуху; при этом он остается невидим для непосвященных.
Остаток варева, который более жидкий, разливают по бутылям зеленого стекла и бутыли эти следует хранить в темноте для сохранения волшебных свойств. Опоенный такой жидкостью человек теряет рассудок и его легко принудить к необходимым для волшебника действиям».
Колдун перелистнул несколько страниц, досадливо хмурясь.
«Выбери несколько врагов, которым желаешь смерти. Посмотри им в глаза, произнося при этом имя Повелителя. Затем нужно взять лук и начать метать стрелы, количеством равным количеству выбранных перед этим врагов, в изображение или изваяние Распятого. При стрельбе следует держать в голове образы жертв и произносить их имена. На следующий день жертвы получат ранения в ту часть тела, в которую попала стрела при стрельбе в Распятого. Кроме того, если в этот день стрелять из лука, то любая цель будет поражена с большой точностью. Единственное ограничение – число таких точных выстрелов не будет превышать числа стрел, попавших в изображение Распятого».
Колдун покосился на нервно дрогнувшее пламя свечи, пробормотал что-то и продолжал чтение.
«Духи дождя и бури тоже подвластны Повелителю. Если кто желает вызвать дождь, град, или же грозовую бурю в каком-то месте, следует поступить так. На выбранной для бури земле надо вырыть небольшое углубление и заполнить его дождевой водой. Воду медленно размешать костью ворона, называя при этом имена Четырех Демонов воздуха. Для грозы и дождя нужно вызывать также Демонов Огня и Воды. Когда вода поднимется в воздух, углубление нужно засыпать горстью могильной земли и шесть раз произнести Имя».
Колдун покивал, листая страницы. Водя по строкам пальцем, бегло читал заголовки. Он искал.
А когда нашел, то лицо его преобразилось. Морщины разгладились, длинный шрам на щеке расплылся и побледнел, рот искривился тонкой улыбкой.
Свеча тихо трещала.
Колдун некоторое время читал. Беззвучно шевелил губами. Кивнул, прервал чтение на середине. Перед тем как захлопнуть книгу и положить ее на полку, он заложил в нее закладку – широкий кожаный шнурок, на котором был нанизан небольшой крысиный череп. И погасил свечи, горевшие зеленым огнем.
