Текст книги "Тень ведьмы"
Автор книги: Евгений Нестеренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Евгений Нестеренко
Тень ведьмы
И знать, что для самой жизни нужны вражда и смерть и кресты мучеников, – это не есть еще тот кусок, которым давился я больше всего:
Но некогда я спрашивал и почти давился своим вопросом: как? неужели для жизни нужноотребье?
Ф. Ницше «Так говорил Заратустра»
Глава 1
Солнце уже опускалось за горизонт, как в деревню въехали три всадника. На них были монашеские рясы, густой слой дорожной пыли свидетельствовал о долгой дороге. Трактирщик окликнул их с крыльца:
– Издалека путь держите, отцы?
Один из всадников остановил идущую шагом лошадь и посмотрел на трактирщика.
– Скажи, добрый человек, это Овраг?
– Он самый, он самый, отче.
Монах откинул капюшон рясы и вытер взмокший лоб. Лицо его, чуть полноватое и довольно добродушное, с маленькими хитрыми глазками и каким-то неуловимым выражением (лукавства? подозрения?) расплылось в приятной улыбке.
– А что, добрый человек, хороший у тебя трактир? Достойно поесть и переночевать можно?
– Милости просим святых отцов, на наш стол еще никто не жаловался, – без запинки соврал трактирщик. – А что до ночевки, то я могу предложить сеновал: сарай большущий, не жарко и воздух свежий…
– Ну что ж, сеновал так сеновал, – согласился монах, слезая с лошади.
Спутники его за это время успели удалиться достаточно далеко. Трактирщик бросил им вслед сокрушенный взгляд.
– Что ж ваши товарищи, не присоединятся к вам?
Монах привязал лошадь к воротам, подтянул рясу.
– Товарищи? – переспросил он. – Товарищи присоединятся, но позже, хвалу вот только Господу воздадут в вашей церкви, да иконе чудотворной помолятся да со священником вашим побеседуют. Ну а мы пока давай к их приезду подготовимся: состряпай-ка покуда ужин и позаботься о лошади…
– Конечно, конечно, отец…
– Иова, – подсказал ему монах. – Отец Иова из Посадского аббатства, со мной же мои братия: отец Нардух и отец Варахасий.
– К нам приехали, в Овраг? – полюбопытствовал трактирщик, жестом приглашая гостя войти в трактир.
– Нет, сын мой, проездом мы. Держим путь в Обрыв-город, Святой реке поклониться, да вот притомились в дороге, на пару дней у вас остановиться придется.
Трактирщик понимающе покивал. Отец Иова вошел в трактир. Здесь было немноголюдно: пара крестьян потягивала брагу, четверка солдат резалась в карты, обильно сдабривая игру вином, да какой-то челядин, по виду – гонец, уплетал яичницу с салом так, будто три дня не ел. Монах выбрал себе столик в углу помещения, поближе к стойке и принялся с безразличным видом перебирать четки. На него никто не обратил внимания. Вскоре подошел трактирщик.
– Пристроил вашу лошадку, засыпал ей овса, – сообщил он. – Прикажете подавать ужин?
– Нет, подожду, пожалуй, братьев, – произнес отец Иова, но как-то нерешительно.
Опытный слух трактирщика уловил интонацию.
– А может, пока промочить горло желаете? – предложил он негромко, заговорщицки подмигнув. Он знал, что монахам в принципе запрещено пить вино, но упускать возможный доход тоже не хотелось. Отец Иова окинул быстрым взглядом посетителей.
– Ты-ы-ы, вот что… Принеси-ка мне, гм… кружку пива – что-то в горле пересохло у меня.
– Сию минуту.
Трактирщик направился за пивом.
– Только холодного! – кинул ему вдогонку монах.
Пиво оказалось действительно холодным, даже, пожалуй, чересчур. Отец Иова выпил кружку, затем еще одну. Черты его лица расслабились, взгляд замедлился и потяжелел. Не успел он заказать третью кружку, как в трактир вошли его спутники. Первый, отец Варахасий, был росту среднего, широк в плечах и довольно крепкого для монаха сложения. Взор имел строгий, хоть и несколько отрешенный, но все же видно было, что человек он требовательный и жесткий. Соломенного цвета волосы, подстриженные в кружок, выдавали в нем уроженца Севера. Второй компаньон отца Иовы, высокий и худой, напротив, имел волосы угольно-черные и нрав, по-видимому, более веселый – кривая усмешка почти не сходила с его уст, глаза не задерживались долго на одном месте, даже в разговоре имел он обыкновение только изредка поглядывать на собеседника. Вот и теперь, еще не зайдя в трактир, он уже успел подсчитать количество пустых бутылок из-под вина на столе у солдат, угадал герб хозяина гонца и, разглядев в дальнем углу икону, сотворил знамение. Иова заметил товарищей и сделал им знак. Варахасий подошел, присел рядом. Посмотрел на пустые кружки, поморщился, но промолчал. Отец Нардух в это время подробно разъяснял дочери трактирщика пожелания относительно ужина.
– Ну как? – негромко спросил Иова.
– Часть работы уже сделана, – отвечал Варахасий, – есть там показания свидетелей, есть вроде и Знаки, но это еще надо выяснить… Я взял кое-что с собой, посмотрим после ужина.
Ужин не заставил себя долго ждать…
– Дело овражской ведьмы, протокол пятый: – читал Варахасий, свидетельство Взислава, сына Ионы, кузнеца. Свидетель утверждает, что неоднократно имел возможность наблюдать за своей соседкой, Маричкой, дочерью Саналия, случаи Одержимости, проявлявшиеся «трясучкою сильною, речью нечистой, богохульной, и воем сатанинским». Также сообщает, что соседка его, Маричка, «живет тайно, на улицу выходит редко, только в вечернее и ночное время, потому как света дневного не выносит, трясти ее от него начинает и Одержимость случается».
– А что кузнец этот, человек надежный? – поинтересовался Нардух.
– Священник за него ручается, прихожанин он, говорит, прилежный и пожертвования регулярно вносит… Во всяком случае, понапрасну наклеп возводить нет ему никакой корысти.
– Ну-ну, будем надеяться. Кто там еще?
– Вот, протокол седьмой: – продолжал Варахасий, – Ираида, дочь Визилия, свидетельствует, что видела «ведьму Маричку, ее корову ночью доившую». Выйти она «убоялась из страха перед ведьмой, а с того дня начала корова ее вместо молока доиться кровью».
– О Господи… – пробормотал Иова.
– Такое же свидетельство дает пастух Иозеф: видел он «ведьму, возле стада пасущегося бродившую и наговоры шептавшую». И вскоре та же картина – кровь вместо молока, но уже у всего стада. Тогда чуть было разъяренные крестьяне над ведьмой расправу не учинили, да она спряталась где-то. Дом ее, правда, таки сожгли. В общем, подобных протоколов тут одиннадцать штук, есть среди них и обвинения в сглазе, и в порче наведенной, но вот самое последнее, недельной давности. Протокол одиннадцатый. Свидетельство Филиппы, дочери Марка, старосты сельского. Она утверждает, что ведьма похитила ее ребенка, младенца годовалого возраста.
– Она сама видела? – быстро спросил Нардух.
– Утверждает, что видела со двора, как ведьма входила в дом. Когда же вбежала вслед за ней, обнаружила, что младенец исчез, а в дверь мимо нее прошмыгнула «здоровенная черная кошка». Староста поднял на ноги всю деревню, но ведьму так и не нашли.
– А где они ее искали?
– Ах да, я забыл вам сказать, – пояснил Варахасий, – что после того, как овражские крестьяне сожгли ее дом, ведьма в деревне не живет. Где она обитает, никто не знает, и выследить ее не удалось. Именно нам и предстоит это сделать…
– Здесь?
Гнилая сосновая дверь с треском отворилась. В избу вошли трое. Сергий вскочил, опрокинув лавку.
– Кто тут, кто это? – в слабом свете свечи он разглядел только серые монашеские рясы.
Один из гостей подошел, поднял перевернутую лавку, присел. Откинул капюшон, посмотрел на Сергия долгим взглядом. У него были светлые волосы и усталые глаза.
– Ты Сергий, лесничий? – сухо спросил он.
– Ну, я.
Сергий подтянул свечу поближе, сел. Первый испуг прошел, увидев, что гости – обычные монахи, он решил держаться смело, с достоинством. Опять ведь, небось, за лесом приехали… Так и скажу: «не дам», решил он.
Второй монах приблизился к столу, но садиться не стал, забегал глазами по избе. Третий застыл в дверях.
– Давно лесничим работаешь? – спросил светловолосый.
– Да уж давненько, – ответил Сергий. – И за все время много кой-чего пришлось повидать, – с нажимом добавил он, намекая, что без взятки монахам не обойтись. – А вы кто такие будете, по какому делу?
– Спрашивать буду я, – тяжело произнес светловолосый.
Сергий попытался было подняться, но второй монах вдруг схватил его за ворот рубахи и рывком усадил на лавку. Сергий увидел, что в другой руке монах держит нож и понял – не за лесом они пришли… Ладони у него вспотели, голова закружилась, мысли смешались. Он испуганно глядел на нож.
– Скажи мне, Сергий, а где сейчас твоя сестра живет?
– Которая? Сестра? Это которая? – Сергий завертел головой.
– Маричка которая.
– Маричка? Ну так она это… она тут не живет, в деревне. Не знаю, где и искать ее!
– Не знаешь? А мне сдается, что знаешь… – светловолосый кивнул.
Второй, повыше ростом, что держал Сергия, приставил ему к горлу нож. Холодное лезвие скользнуло под бороду, прижалось к коже.
– Что вам от меня надобно? – взвизгнул Сергий. – Ну ведьма она, ведьма, чтоб ей провалиться! Напаскудила в деревне и сгинула неведомо куда! Я уж ее с месяц и в глаза не видывал, богом клянусь!
Светловолосый прикрыл глаза. Тогда высокий убрал от горла Сергия нож и внезапно сильнейшим ударом в живот свалил его на пол. Сергий задохнулся. Ни вдохнуть, ни выдохнуть не получалось. Лицо его посинело, глаза вылезли из орбит, кровь гулко ударила в виски.
– Ты богом не клянись. Это грех, – спокойно сказал монах.
– Дать ему еще? – спросил высокий.
– Погоди, пусть отдышится…
Сергий закашлялся, судорожно вздохнул. Легкие наполнились воздухом. Он медленно поднялся, прислонился к стене, прижал руки к животу. Они не могли… Не могли они знать! Да и никто не мог! Пугают. Главное – выдержать.
– Пошто бьете бесчеловечно? – просипел Сергий, глядя на светловолосого исподлобья злым взглядом.
– Где твоя коза? – вдруг спросил светловолосый.
У Сергия подогнулись колени.
– Коза? Что за коза? Не пойму я что-то…
– Та самая, что с неделю назад у Арсения купил.
– А… Так сдохла она, третьего дня уж как околела.
– Околела, говоришь? Ну и куда ж ты труп дел?
– Труп ейный? А куда дел – в лесу зарыл!
– В лесу, значит? А ежели пойти да откопать?
Сергий не отвечал. Тогда высокий схватил его за волосы и треснул затылком об стену. Он не знал, что когда-то у Сергия была редкая икона. Икону Сергий продал бродячим скупщикам, а гвоздь, на котором она висела, остался в стене. Так он его и не вытащил, только шляпку сковырнул. Но монах этого не знал и гвоздя в темноте не разглядел… Что-то хрустнуло в затылке, и белый свет вспыхнул в глазах Сергия. С усилием отдернув от стены голову, он рухнул на пол. К нему подскочили, схватили, затрясли.
– О, проклятие! – голос высокого.
– Где? Где она? Скажи! – это светловолосый.
– Порчу… Порчу наведет, я не могу… Что… со мной?
– Ты умираешь, сын мой, – новый голос, мягкий. – Покайся перед лицом Господа, сними с души грех! Господь простит тебя, еще не поздно. Простит…
Сергий почувствовал, как немеет тело и замирает сердце. И сказал.
Влажная земля мягко пружинила под ногами, заглушая шаги. Лес, нависая темной безликой громадой, равнодушно взирал на идущих старой, заросшей кустами земляники тропой, путников. Их было трое – Варахасий, Нардух и Иова. Бледная луна слабо пробивалась сквозь густо увитые листьями ветви, пытаясь разглядеть лица идущих. Варахасий нес на лице своем строгую решимость, черты Иовы явно были искажены страхом, а Нардух… Нет, не веселье было на лице его, но какое-то брезгливое любопытство.
– Далеко еще? – негромко произнес он и смахнул с лица подвернувшуюся некстати паутину.
– Нет.
Варахасий уверенно шагал тропинкой, не оглядывался. Вот опять встретился им на пути овраг, еще раз, подтверждая название селения. А когда они поднялись на холм, то увидели свет. Свет шел из маленьких окон грубо сколоченной деревянной избушки, эти окошки напоминали горящие огнем глаза, злобно и настороженно глядящие в темноту. Где-то рядом заблеяла коза.
– Ну что ж, – сказал Варахасий, – спас-таки в последний миг свою душу Сергий, не взял не себя грех…
– Да, вот оно, логово ведьмы, – процедил Иова сквозь зубы.
– Сейчас проверим.
Нардух неслышно подошел к избе и осторожно заглянул в окошко. Увиденное заставило содрогнуться его холодную душу. В каменной печи билось голубоватое пламя, кусало закопченный котел с бурлящим зельем. А рядом, на грязном столе, лежал младенец, задыхаясь беззвучным криком. Ведьма зачерпывала ковшом из котла, что-то бормотала. Нардух выхватил из-под полы серебряный кинжал и ринулся к двери. Варахасий и Иова ворвались в избу вслед за ним. Единственное, что успела опешившая от неожиданности ведьма, так это плеснуть кипятком из ковша в Нардуха и пронзительно взвизгнуть. Нардух, шипя от боли в ошпаренной руке, схватил ведьму за спутанные бесцветные волосы, рванул, повалил на пол и приставил кинжал к горлу.
– Только попробуй! Только вздумай призвать колдовство, я с тобой безо всяких Процессов разделаюсь! – крикнул он, шаря по избе глазами.
Иова подошел к столу и взял на руки ребенка.
– Жив, жив еще, – облегченно выдохнул он.
Варахасий медленно осматривал избу. Каменная печь, стол, плесень по углам, кое-где паутина. Кровать, грязное тряпье, кадка с водой. Стены увешаны сушеными травами, кореньями. Оплавленная свеча на столе.
– Что в котле, что в котле у тебя? – хрипел Нардух, тяжело дыша. Одной рукой он продолжал держать ведьму за волосы, другую опустил в ковш с водой, поданный ему Иовой. Ведьма молчала и только таращила красноватые глаза. Варахасий зачерпнул кружкой зелья, понюхал.
– Отвар какой-то. – Ты, ведьма, говори, хуже будет! – пригрозил Иова, покачивая младенца на руках.
Но ведьма молчала. Варахасий подошел, посмотрел на нее, прищурился.
– Молчишь? Ну, молчи. Мы с тобой потом поговорим… не здесь… И не так. Нардух, возьми веревку, свяжи ее. И ноги тоже. Иова, иди в деревню, отнеси ребенка старосте, только без лишнего шуму. Возьмешь подводу, приедешь сюда. И не забудь протоколы!
Трактирщик смотрел на удалявшийся фургон. Лошади шли торопливым шагом, понукаемые отцом Иовой. Спутников его не было видно – они укрылись внутри фургона. Проезжая мимо трактира, отец Иова приветливо кивнул трактирщику и благословил его. Трактирщик бойко перекрестился. Святые люди, думал он. И повезло ж нам, что они мимо проезжали. Всего-то два дня побыли, а успели уж и ребенка старосте вернуть, и ведьму изничтожить, и праздничную мессу отслужить. И в моем трактире жили, не побрезговали.
Из состояния благочестивой задумчивости его вывел стук копыт. К воротам подъехала запряженная четверкой карета.
– Эй, ты! – грубо окликнул его кучер в шикарной ливрее. – Где тут у вас гостиница?
– Виноват, господа хорошие, у нас тут гостиницы нету. Осмелюсь предложить ночлег и стол в моем постоялом дворе.
– Да ты знаешь, с кем разговариваешь?! Это карета ее светлости графини Ла Карди с дворецким ее, господином Иосифом. А ты тут со своим кабаком лезешь!
– Как будет вашей милости угодно! – трактирщик подобострастно осклабился. – А только смею сообщить вам, что места тут нас благочинные, вот намедни сам преподобный отец Иова со спутниками своими у нас останавливаться изволили и весьма довольны остались.
– Вас, господин лекарь, не спрашивают, что там с ней, – Петр поморщился. Вас спрашивают, когда она в чувство придет…
Лекарь посмотрел на ведьму. Цепи, охватывавшие ее руки, уходили к потолку. Она безвольно висела. Лекарь взял ее за подбородок, приподнял. Задрал ей веки, заглянул в глаза.
– Нет, скоро она не очнется, – сказал он.
Петр повернулся к Иоанну.
– Ну, подумаешь, прижег немного, – Иоанн пожал плечами. – Кто ее знал, что она такая хилая… Ничего, отойдет.
Лука отложил перо. Петр подошел к бочке, зачерпнул квасу.
– Скажите, Петр, – лекарь последовал его примеру, – скажите, а вы… уверены, что эта девушка… что она – ведьма?
Петр поперхнулся квасом, отбросил ковш.
– Господин лекарь! – желчно произнес он. – Вы думайте, что говорите! За такие вопросы можно вот так же повиснуть, рядышком, – указал на ведьму.
– Не надо горячиться, Петр, – примирительно сказал Лука. – Господин лекарь просто не разбирается в таких делах, ему все это в диковинку… А вам, господин лекарь, грешно такие вопросы задавать! Вы ведь сами видели испытание водой… Видели, как река отказалась принять ведьму.
– Признаться, я был удивлен, – ответил лекарь. – Но можно ли считать это доказательством…
– Доказательство сатанинства и есть! – перебил Лука. – Не тонет ведьма в воде, ибо стряхнула с себя святую воду крещения! – А ребенок, которого ведьма сварить живьем сбиралась, это, по-вашему, не доказательство? – вмешался в разговор Иоанн.
– Но в таком случае, зачем тогда вы ее пытаете? – удивился лекарь.
– Ах, господин лекарь! – Лука усмехнулся, – до чего ж вы наивны! По-вашему, все просто: взяли, значит, ведьму, сожгли ее на костре, и все. А как же порча, которую ведьма навела? А как же сообщники ее нечистые? Так все и останется? Не-е-ет, господин лекарь, сорную траву надо вырывать с корнем, иначе она прорастет снова!
– Да уж, у Святого Ордена действительно радикальные методы лечения, покривился лекарь. – Чего стоит одно только ваше Очищение Огнем!
– Да что вы в этом понимаете? – разозлился Иоанн. – Если б мы, наподобие ученой Врачебной Коллегии, только рассуждали, так все Королевство уже заполонила бы Красная Напасть! А вы не рассуждали бы тут сейчас с умным видом, а валялись бы в сточной канаве с красными пятнами на морде!
– Ладно, Иоанн, будет тебе, – сказал Лука.
Лекарь не ответил. Петр тоже молчал. Ему не нравился лекарь Альцест. Лекарь был взят Капитулом недавно, взамен старого, ушедшего на покой. Старый Леней свое дело знал – лечил клериков, делал вскрытия, и куда не следует, нос не совал, хоть при пытках присутствовал нередко. А этот умник не успел принять должность, как уж лепечет всякую ересь. Не задержится он здесь, подумал Петр, ох, не задержится…
Иоанн подкинул дров в камин. Подвалы Резиденции обладали удивительным свойством – в любое время года здесь было холодно и сыро, в любое время года воняло плесенью и мышами. Воняло землей. И страхом. Страх постоянно витал в воздухе. Отсюда, из подвалов Резиденции не выходил никто. А если выходил, то только на костер. Капитул не признавал иных видов казни – от нечисти не должно было остаться ни малейших следов. Тем более что были случаи, когда повешенные вечером к утру исчезали с виселицы, распятые сходили с крестов, а осужденные на утопление никак не хотели тонуть. Капитул отказался от подобных методов, оставив их королевскому суду.
– Что ж, – сказал Альцест, – я вам более не нужен? А то у меня еще дела в городе.
– Пожалуй, нет.
– Как-нибудь управимся, – проворчал Иоанн.
Лекарь взял свою сумку, закинул на плечо ремень и вышел. Железная дверь протяжно заскрипела, огонь в камине запрыгал. Ведьма качнулась, приоткрыла глаза, застонала.
– Ну вот и очнулась!
Иоанн взял кочергу, помешал в камине и оставил ее накаляться. Тогда Лука вздохнул, уселся за стол и приготовился записывать.
– Что скажешь, ведьма? – проговорил Петр. – Или будешь молчать и дальше? Молчание – признак гордыни. Но на смену гордыне приходит боль. А испытание болью намного страшнее испытания водой… Ты уж мне поверь!
Ведьма смотрела в угол пустым взглядом. Ее красноватые глаза помутнели и слезились. На губах выступила пена, рот перекосился. Отчетливо заскрипели зубы.
– Вот стерва! Опять! – выдохнул Иоанн.
Звякнули цепи, и ведьма забилась в судорогах. Она затрясла головой, забулькала, давясь слюной, всхлипнула и забормотала.
– Светел месяц взойдет – не поможет тебе. Кровью солнце стечет – не поможет тебе. С моря ветер придет – не развеет печаль. А судьбою твоей…
– Замолчи! – Петр подскочил и ударил ведьму по лицу.
Она прикусила губу, на подбородок стекла струйка крови. Посмотрела Петру прямо в глаза, впервые за все время. Петр почувствовал, как на спине выступает холодный пот.
– Станет черная сталь!
Больше она не сказала ни слова.
Глава 2
Во дворе залаял пес. Хлопнула калитка, по крыльцу проскрипели шаги, распахнулась дверь и вошел отчим. Семья уже сидела за столом, но завтрак стыл – ждали главу семейства. Отчим медленно подошел к столу, занял свое место.
– Ну, с божьим благословением приступим к трапезе!
Застучали ложки. Отчим ел, поглядывая на Марию. Глаза его странно поблескивали. Доев щи, он подтянул к себе кувшин кислого молока, наполнил кружку.
– А что ж каша-то, Сева? – забеспокоилась мать.
– Будет пока, еще целый день впереди, – отмахнулся отчим.
Он отставил кружку и вытер усы.
– Ты, значит, вот что… Слушай, чего скажу… Вчерась приехал графский управляющий, слыхала, нет?
– Да что-то болтали бабы у колодца, вроде как за работницами.
– Угу, что болтали, так это точно! Какие работницы? – поморщился отчим. Тут дело важнецкое, судьба, можно сказать.
Мария вздрогнула. Последнее время отчим нередко заводил с ней разговор, где что ни слово, то «судьба» да «доля», намекая на отделение ее от семейства.
– Так вот, дело, говорю, важнецкое. Управляющий этот, господин Иосиф, с приказом от графини приехал. Сурьезный приказ, сам видал, при печатях, все как полагается. А сказано в том приказе, чтобы набирать, значит, по селам да деревням девиц способных для обучения.
– А на кого обучаться-то? – не выдержала мать.
– На кого, на кого! На этих… флейрин, что ли. В общем, при дворе прислуживать будут! И не кому-нибудь там, а графьям да князьям. Может и самому королю!
– Ну, это ты, отец, хватил! Королю!
– Пусть не королю, а хотя бы той же графине, чего плохого? Житье на всем готовом, никакой тебе работы, лучше и не бывает.
– Да ты, никак, нашу Марию хочешь им отдать? – всплеснула руками мать.
– Ну уж вестимо, не тебя, старая дура! Сколько ж ей можно на шее сидеть, ждать? Да и чего ждать-то? Ярма на шею? А тут какая дорога открывается, какие возможности! Будет как благородная девица, со всем воспитанием, как полагается, в дворянском обществе. Глядишь, и за дворянчика какого замуж выскочит, иль купца.
Отчим разгорячился. Видно, перспектива породниться с дворянским сословием не выходила из его головы. Но вскоре обнаружились причины и более тривиальные.
– Кроме ж прочего, – сказал он чуть глуше, – кроме прочего, управляющий прямо теперь платит по десять дукатов за дивчину в виде кон… компенсации. Если даже ничего путного из этого обучения и не выйдет, мы свою выгоду поимеем – на такие деньги доброе хозяйство справим. Так что скажешь, мать?
– Да что я, пусть она решает, нешто мы ее неволить станем! Мария, доченька, что ты решишь? Поедешь, али нет?
Мария задумалась. Предложение отчима, несмотря на всю его меркантильность, показалось ей выходом. Выходом из той ситуации, в которой она оказалась. В свои семнадцать лет она свободно владела грамотой, знала основы богословия и истории. Наставник церковной школы, которую она закончила, советовал ей вступить в Орден, но монашеская жизнь Марии не нравилась. Она любила свободу, любила веселую компанию, душа ее протестовала против замкнутой кельи. И в то же время другая перспектива была ничуть не лучше. Ее ждала извечная судьба сельской девушки: замужество, побои, тяжелый крестьянский труд от зари до зари, дети и домашние хлопоты. И вдруг появляется возможность разорвать этот порочный круг, вырваться из него и пойти иным путем. Мария понимала, что такая возможность предоставляется в жизни лишь один раз. И она решилась.
– Что ж, матушка, – сказала она. – Коли так выходит, так отчего ж не поехать? Я слыхала, Марта тоже решилась.
– И Марта с тобой? Ой, хорошо-то как! Вдвоем вам намного легче будет, все ж-таки лучшая подруга. Но ты еще раз подумай хорошенько, время еще есть…
– Чего там думать? – перебил отчим. – Пока думать будет да гадать, другие заместо нее уедут, охотницы найдутся! Ты, мать, думаешь, всех девок на селе забирать будут? Возьмут душ пять, и все. А кто первым не успеет, так и останется у разбитого корыта. Нет, тут времени терять нельзя. Пойду-ка я за управляющим.
Отчим встал из-за стола, поправил кушак и вышел.
Вороной жеребец нетерпеливо грыз трензель, нервно бил копытами и фыркал. Молодой наездник с трудом сдерживал норовистого скакуна, заставляя его кружиться на месте.
– Эй, малый, поди-ка сюда! – крикнул он.
Юный слуга, подстригавший пышные кусты, отложил ножницы и подошел.
– Чего изволите, господин?
– Скажи, графиня дома?
– Должны быть дома, не иначе. Недавно с утренней прогулки возвернулись, а скоро обед уж.
– Прекрасно. Возьми моего коня, – наездник спрыгнул с лошади, – и отведи его на конюшню. Только прежде того поводи его шагом, пусть остынет.
Слуга осторожно принял повод и зашагал в направлении конюшни, а молодой человек пошел через парк к замку. Вскоре он уже поднимался по мраморным ступеням в приемную залу. Там его встретил камергер.
– Добрый день!.. – камергер произнес приветствие с многозначительной паузой, означавшей на простом языке «чего надо»?
Молодой человек небрежно кивнул в ответ и произнес:
– Доложи госпоже графине, что герцог Владимир Ригетский прибыл с визитом, по делу.
– Слушаюсь.
Камергер исчез. Молодой герцог рассеянно оглядывал залу. Обитые бархатом стены, увешанные картинами, уходящие ввысь потолки, дорогие харамские ковры с ворсой длиной в палец. Сквозь высокие цветного стекла окна в залу осторожно заглядывал дневной свет, придавая предметам красноватый, в тон стеклу, оттенок. Да, тут денег не жалели, думал герцог. Как-никак, королевская кузина! Небось и двоюродный братец частенько заглядывает. Хотя нет, вряд ли. Что ему делать в такой глуши? Ему и в Столице забот хватает. Странно, что это графиня так далеко от столичного общества держится? Вращалась бы при дворе, в самом блеске… Размышления прервал камергер.
– Госпожа графиня изволят просить вас отобедать в ее обществе.
– Почту за честь.
– Пожалуйте сюда, – камергер указал на золоченую двухстворчатую дверь.
Они прошли в другую, не менее шикарную залу, поднялись по широкой лестнице и очутились перед лакированными, красного дерева, дверями. Камергер отворил их, изящным полупоклоном пропустил герцога вперед и закрыл за ним двери, звучно произнеся перед этим:
– Его светлость герцог Владимир Ригетский!
Герцог Владимир сделал два шага вперед и замер. В зале никого не было. Посреди стоял длинный, накрытый к обеду стол, в конце залы стояло кресло, повернутое к камину. Несмотря на лето, в камине пылал огонь.
– Что же вы стоите, герцог? – раздался вдруг откуда-то (герцогу показалось, что из камина) чуть хрипловатый, но, несомненно, женский голос.
– А куда, собственно, нужно идти? – растерянно спросил герцог.
– Ах, простите, вы, вероятно, меня не видите?
Скрипнуло кресло, и из-за его высоченной спинки появилась женская фигура.
– Я здесь, у камина, – произнесла фигура, коротко засмеявшись.
Герцог поспешно подошел и поклонился.
– Графиня Ла Карди?
– Зовите меня Валерией, Владимир. Титулы оставим для черни.
Владимир вежливо кивнул. Только теперь он как следует рассмотрел хозяйку замка. На ней было длинное, с боковым разрезом платье багрового цвета, изящно декольтированное, подчеркивающее идеальную фигуру. Черные, спускающиеся на плечи, волосы резко оттеняли белизну кожи, из-под густых ресниц блестели зеленовато-лазурные, чуть мутноватые глаза, тонкие губы слабо усмехались. На вид графине можно было дать не более двадцати, хотя герцог знал, что ей уже под тридцать. Графиня прервала возникшую паузу жестом, приглашая Владимира занять место за столом. – Позвольте полюбопытствовать, чем вызван ваш неожиданный визит? Желанием поддержать соседские отношения? Развеять скуку? Или обычным любопытством? – поинтересовалась графиня, усевшись напротив герцога и пристально вперившись ему в глаза.
– Видите ли, гра… гм, видите ли, Валерия, я к вам, в общем-то, по делу…
– Вот как? Это интересно. Я слушаю вас, Владимир.
– Дело пустяковое: мой управляющий сказывал мне, что вы недавно открыли у себя некое подобие… пансионата или школы фрейлин. Это правда?
Насмешливое выражение на лице графини сменилось кривой улыбкой.
– Правда. В принципе. А что, вы тоже хотите получить образование фрейлины?
– Извините графиня, но у вас несколько странная привычка опережать ответы какими-то фантастическими предположениями, – сухо ответил Владимир.
Графиня неожиданно засмеялась, откинувшись на спинку стула.
– А вы обидчивы, – произнесла она. – Можно дать вам совет, Владимир? Вы не обидитесь?
– Слушаю внимательно.
– Никогда не обижайтесь, тем более на несправедливые обвинения. Обида признак либо небольшого ума, либо слабости. Бросая вам обвинение, собеседник рассчитывает на ваше возмущение, и бесстрастный (но не холодный, ибо это проявление внутренней, еще большей обиды) ответ уязвит его сильнее ответного оскорбления. Никогда не обижайтесь!
– А вы, я вижу, хорошо разбираетесь в оскорблениях?
– Безусловно. Дворцовое воспитание обязательно включает в себя умение поражать без оружия. А практики там более чем достаточно. Любой бал, любой банкет или иное сборище высшего общества при дворе я могу сравнить с глубокой ямой, в которую бросили клубок ядовитых змей. Сравнение, правда, банальное, но верное. В принципе.
– Но попахивает человеконенавистничеством.
– Слово-то какое мудреное! Скажите, Владимир, – графиня снова пристально взглянула герцогу в глаза, – скажите, а вы любите людей?
Владимир отметил еще одну неприятную черту графини – привычку постоянно смотреть собеседнику в глаза. Он пожал плечами.
– По крайней мере, не ненавижу.
– Но так не бывает. Безразличие – это просто пассивная форма ненависти.
– Вы интересная собеседница, Валерия, – отметил герцог. – Но, боюсь, я неподходящий собеседник для таких разговоров. Меня учили больше владеть мечом, чем словом, хоть воспитывался я тоже при дворе. А вам бы побеседовать с доктором богословия.
– Ну что вы, Владимир. Своей шпилькой вы только что доказали обратное. Но я и вправду увлеклась. Что поделать – сказалось длительное отсутствие подходящего собеседника. А между тем обед стынет. Прошу вас, не стесняйтесь, выбирайте блюда на свое усмотрение. Или вас смущает отсутствие прислуги? Я нарочно отослала их, чтобы не мешать разговору.
– Благодарю за приглашение.
Выбрать было из чего. Воцарилось продолжительное молчание, прерываемое лишь позвякиванием столовых приборов. Графиня пригубила вина и возобновила беседу.
– Владимир, я совсем забыла, ведь у вас было ко мне какое-то дело?
Герцог отложил вилку. – Да. Я хотел бы купить у вас несколько фрейлин для обслуживания замка. Ведь эти девушки ваши крепостные?
– Мои. Это точно. Но продать, к сожалению, не могу. Я готовлю их для собственных нужд.
– Полно, Валерия, неужели вам нужно столько фрейлин? Мне говорили, набор в школу составляет не менее полусотни девиц.
