Текст книги "Ложь(СИ)"

Автор книги: Евгений Немец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Повести и романы

Повести и романы

Ложь

2006-06-19

Часть I

Часть II

Часть III

 Часть I

«Честный ребенок любит не папу с мамой,

а трубочки с кремом».

Дон-Аминадо

1

Тебе шесть лет, и ты только что получил по шее. Ты бежишь домой, размазывая по физиономии сопли и слезы. Мама жалеет, обнимает. Мама утешает. Ей жалко свое хлипкое чадо. Отец молчит, ему противно на это смотреть. Он отчитывает тебя. Мать защищает, отец злится.

– Он так никогда не станет мужчиной! – повышает голос отец.

Мать кричит на него. Бессердечный. Жестокий! Бросает в его сторону холодные взгляды. Ты ревешь пуще прежнего. Неуёмная жалость к себе! Отец ругается и уходит на кухню, доставая по дороге сигарету. Мама садится перед тобой на корточки и вытирает твое зарюмзанное лицо. Ты успокаиваешься. Мир, полный зла и агрессии, уходит за недосягаемый горизонт. Он отодвигается за маму. Большие близкие люди, они сорятся из-за тебя. Они всецело в твоей жизни. Ты всецело в их жизни. Это называется семья. Имя этому – любовь и забота близких.

Не так уж сильно тебя и били. Не так уж сильно хотелось реветь. Твоя шестилетняя сопливая мордашка попросту врет. Чистая ложь такая же прямая, как и правда – ее видно за версту. Знать этого ты еще не можешь, для этого ты слишком юн, но чувствовать – да. А потому ты не врешь открыто – всего лишь искажаешь факты. Не так уж сильно тебя били, но кто это знает? Достаточно сильно, чтобы на некоторое время стать центром внимания больших близких людей. Ты – пульсирующий комок жадности и эгоизма. Все что тебе нужно, это постоянное внимание больших близких людей. Тебе нужно, чтобы мир, полный зла и агрессии, отодвинулся за их спины.

В четырнадцать лет можно попытаться продолжить эту игру. Некоторым она удается в течение всей жизни. Можно попытаться, если к тому времени ты стал асом в области вранья. Но ты им пока не стал. Ты один и должен, наконец, драться. Хочется все отдать, чтобы оказаться в другом месте. Хочется, чтобы большие близкие люди загородили тебя своей спиной. Чтобы хоть кто-то тебя загородил. Потому что страх и неизвестность тыкают раскаленным жалом в инстинкт самосохранения, и это невыносимо.

Губы мелко дрожат, челюсти сильно сжаты. Когда-нибудь ты будешь напрягать скулы, чтобы уберечь от ударов зубы, но сейчас ты делаешь это, дабы никто не услышал их мелкий и частый стук.

Перед тобой напряженное лицо – губы спрессованы в тонкую линию, глаза прищурены и блестят. Кто-то по другую сторону. Кто-то по другую вселенную. Кто-то рядом с воспаленным взглядом и стиснутыми челюстями. Вот эти плотно сжатые губы его и выдают. Ты вдруг понимаешь: ему тоже страшно. Ты чувствуешь, что вся его бравада и напускная агрессия, не больше чем блеф. Кто-то по другую сторону сжимает на тебя кулаки и врет, что не боится. Это драка двух инстинктов вранья (еще пока не идеологий). Чья ложь сильнее, тот и победит.

Тебе четырнадцать, и ты делаешь свой первый неуклюжий хук. Происходящее выходит за рамки восприятия, вываливается из привычной последовательности событий. Что-то происходит, но что именно невозможно осмыслить. А потом, когда реальность возвращается, ты находишь себя, сидящего на поверженном противнике. Ты колотишь сбитыми кулаками по ладоням, закрывающим лицо. Ты знаешь, что у тебя разбит нос, ты слышишь, как гудит правое ухо, ты чувствуешь во рту сладковатый привкус крови, но ты сидишь, колотишь и не можешь остановиться. Тебя оттаскивают, а ты пытаешься достать ногой кого-то, кто по другую сторону. Где грань между человеком и зверем? И существует ли она?..

Ты понимаешь, что мама тебе врала, она не должна была тебя прятать. Ты понимаешь, что не прав был отец – он обязан был настоять на своем. Но в первую очередь ты осознаешь, что не имел права прятаться сам. Адреналин кипит в крови, это странное чувство. Ты еще не пресытился им, чтобы посмаковать на десерт маленький кусочек и сделать вывод, нравится оно тебе или нет. Ты понимаешь, что все время пока врал себе, лишал себя чего-то важного, необходимого.

В свои четырнадцать лет твое я, захлебнувшееся в адреналине и переполненное мрачным максимализмом, дает клятву никогда больше не врать себе.

Всего-то четырнадцать… Откуда ты можешь знать, что вместо тебя, с ехидной улыбкой и, пряча за спиной фигу, эту клятву дает Ее Величество Королева Ложь.

2

В семь лет ты, как и все, топаешь в школу. На ногах новенькие сияющие туфли, под пиджачком белоснежная рубашка. Весь вчерашний день был замечательный – родители пребывали в приподнятом настроении, с их лиц не сходили улыбки. Мама гладила тебя по голове, отец хлопал по плечу. Их сын идет в школу! Ты радовался вместе с ними, хотя не понимал чему конкретно. Всего то семь – не особенно нужна причина для радости. В твоем сознании укрепилось предвкушение праздника и этого достаточно.

– Ты на всю жизнь запомнишь этот день, – говорит тебе мама.

Увы, это не так. Пройдет несколько лет, и ты совершенно забудешь свой первый школьный день. И многие другие школьные дни. Из десяти лет школьной жизни ты будешь помнить десять, может двадцать особенно ярких. По одному–два на каждый год. Остальные растворятся среди однотипных, как две капли воды похожих друг на друга дней–близнецов.

– Ты будешь помнить этот день, – снова говорит тебе мама.

Эта фраза повторяется постоянно. Весь день, весь вечер. Помноженная на радостное настроение родителей она становится мантрой, заклинанием. Ее смысл убедить тебя в том, что завтрашний день – начало чего-то большого и светлого. Ее смысл отвлечь твое внимание от главного – с этой секунды начинается взросление. Детство, этот смешной паровозик с разноцветными вагончиками твоих впечатлений, фантазий, надежд – он тихо трогается с места и медленно уползает в прошлое. А ты остаешься на перроне, не очень-то понимая, что же за спектакль перед тобой разыгрывают. А суть этого действа в том, что появляются ежедневные обязанности, требующие неукоснительного исполнения. Уроки, режим, расписание, дисциплина, домашние задания – бетонные сваи, на которых строится новая жизнь. Понятия, доселе неведомые. У жизни появляется структура. И если раньше тебя наказывали за невинные шалости, то отныне будут наказывать за неподчинение системе.

Пышные банты и белоснежные фартуки юных принцесс, отутюженные брючки вчерашних друзей по дворовым играм, море пестрых букетов, символичный первый звонок, похожий на удары деревяшкой по жестяной банке… – нет, ты не будешьпомнить этот день, ты будешь знать, как он происходит и только.

– Ты будешь помнить…

Смысл этой фразы кроется в необходимости отгородить тебя от сути происходящего. Если родителям повезет, ты начнешь подозревать неладное только через полгода, а то и год. За это время ты втянешься, привыкнешь к новой жизни и, скорее всего, забудешь свой первый школьный день, тем более день накануне. Но если адаптация затормозится на начальной стадии, тебя ждёт много слез и нервных срывов. Твоих слез и нервных срывов больших близких людей.

Скажи маме спасибо. За правду она выдает что-то другое, просто потому что правда жестока, и ты ее не осилишь.

Тебе понадобится еще девятнадцать лет, чтобы понять – осилить правду вообще невозможно.

3

Ты сидишь за первой партой в среднем ряду, прямо перед столом учителя. На том столе лежат часы. Обычные потрепанные наручные мужские часы без браслета. Может быть «Слава», или «Восток». Учитель – большая красивая женщина, ходит между рядов. Часы лежат без присмотра. Отсутствие ремешка ассоциируется с брошенностью, ненужностью. Ты протягиваешь руку и берешь их. Это не воровство. Ты думаешь, что часы бросили, забыли, или потеряли. Спустя много лет ты научишься строить последовательные цепи умозаключений, но в данный момент твое мышление импульсивно – какая мысль придет первой, та и будет верной. В двадцать пять ты узнаешь, что это называется «свободная ассоциация», но сейчас тебе восемь, ни о чем таком ты и слыхом не слыхивал. Ты просто думаешь, что часы бросили, и совсем не думаешь, что это не так.

После уроков ты мчишься домой, достаешь отвертку и плоскогубцы, и приступаешь к изучению. Часы – это же так интересно! Там столько всяких малюсеньких штучек. Всяких колесиков и шестеренок. Через десять минут этот высокоточный механизм контроля времени превращается в жалкую кучку металлолома, и ты теряешь к нему интерес.

Первый урок следующего дня начинается законным вопросом учителя:

– Кто-нибудь видел часы?

Тебе восемь лет и ты совсем не герой. Самообладание для тебя – всего лишь трудное слово. Твои родители не спартанцы, они обычные люди. Они растили обычного ребенка, откуда тебе знать про хладнокровие?

– Кто видел, куда они делись?

Тебе восемь и ты насмерть перепуган. Вдруг оказалось, что ты спер эти чертовы часы. Как объяснить, что ты их не крал? Как объяснить, что тобой двигало любопытство, но совсем не корысть? Какая вообще разница между воровством и желанием взять без злого умысла? Тебе только восемь, как ответить себе на эти вопросы, тем более убедить большую красивую женщину? Ты сидишь и до смерти боишься, что чей-то палец сейчас укажет на тебя. Потому что часов больше нет. Их даже нельзя вернуть – от этого проклятого механизма осталась горстка погнутых шестеренок.

– Я видел, как он взял ваши часы, – говорит одноклассник.

Страх и растерянность. Хочется убежать и спрятаться за спины больших и близких людей. Но в данный момент это невозможно. Сейчас большие близкие люди тебе не союзники – если они узнают, будет только хуже. Как им объяснить, если не можешь объяснить даже себе?

– Зачем ты это сделал? – спрашивает учительница.

Тебе восемь и ты молчишь. Потому, что не знаешь ответ. Ты чувствуешь, что правда тут не нужна – ложь просочилась в реальность и вывернула истинный смысл события наизнанку. Тихо и незаметно, словно профессиональный диверсант, она подкралась и пустила яд непонимания, исказила отношение окружающих к твоему поступку. Она сделала свое темное дело, и вот результат: все уже знают, что ты стащил эти часы. Они уверены, что ты маленький вороватый хлюпик. Попытайся доказать обратное, и станет только хуже. Весь класс будет над тобой смеяться. Немец – вор! Вот что будут они говорить друг другу и кивать головами. Они, которые по другую сторону. Потому что правда – это уверенность большинства. И эту формулу придумали не социологи, ее знает каждый ребенок.

– Зачем ты это сделал? – на следующий день спрашивают тебя родители.

Ты все так же молчишь. Ты все еще не знаешь ответ. Наружу просятся слезы. Слезы отчаянья, слезы невозможности правды.

Тебе только восемь и ты запомнишь эти часы на всю свою жизнь. Еще много лет они будут сниться тебе кошмаром. Среди череды однотипных школьных дней–близнецов ты, наконец, запомнишь первый. Потому что этот день будет ассоциироваться с первым самостоятельным и пугающим знанием: невозможность правды – это тайная полиция Ее Величества.

4

Ты смотришь на уезжающий по пыльной дороге автобус и чувствуешь ледяную тоску. Он увозит твоих родителей, а ты остаешься здесь, за много километров от дома. И увидишь теперь их только через неделю. Ну почему они так поступают?!

Какая-то тетенька берет тебя за руку и тащит за железную ограду. Ты плетешься за ней, все еще высматривая в поднятой пыли уже исчезнувший автобус. Рядом и вокруг полно детворы, ни одного знакомого лица! Мир, полный зла и агрессии, мир, от которого постоянно пытался убежать и спрятаться, сейчас навалился со всех сторон. И называется этот ужас «пионерский лагерь».

Совершенно незнакомая обстановка, абсолютно непонятная жизнь. Чтобы поесть, надо выстроиться в длинную колонну и дружно топать в столовую. Чтобы лечь спать, нужно дружно умыть физиономии и почистить зубы. Добрая половина этих верзил на голову выше тебя. Если кто-то из них отберет у тебя зубную пасту и, нагло заглядывая в глаза, будет выдавливать тюбик себе в рот и мерзко чавкать, некому будет даже пожаловаться! Эта тетенька, которая завела тебя за железный забор, ее никогда не бывает рядом. Она появляется только чтобы разучить с вами очередной дурацкий стишок, или построить в шеренгу перед парадным маршем в столовую.

В происходящем нет смысла, ты не в силах постигнуть, почему все этос тобой происходит. И хуже всего, что никак эту пытку не прекратить. Ты даже не знаешь, как далеко ты от дома, понятия не имеешь, приедет ли мама на следующие выходные. Да и какие там выходные – до них целая вечность!

Чувство брошенности и безысходности, вот что переполняет твое естество.

«Зачем меня сюда привезли?! Что здесь может быть хорошего?! Я хочу домой!!!»

Эти фразы заклинаниями пылают в твоей голове, плавят волю, иссушают душу. Ты прячешься под разлапистым деревом подальше от случайного взгляда, подальше от облупленных корпусов, переполненных детского гомона и скулишь, словно потерянный волчонок. Еще минута и ты откровенно ревешь, твою грудь сотрясают рыдания, глаза набухают и проливаются горькими слезами. Неуемная жалость к себе, отчаянная ненависть к родителям. Не за кого спрятаться, некуда бежать!

Так проходит два дня, потом три, и четыре. Слез становится меньше, дыхание выравнивается. Не потому, что ты привыкаешь к новой жизни, а потому, что рано или поздно слезы заканчиваются сами по себе. А потом приходит осознание необходимости исправлять ситуацию самостоятельно. Здесь за тебя никто и пальцем не пошевелит.

«Бежать!» – вот твое решение.

Тебе еще нет девяти, и просчитать несколько ходов вперед задача для тебя совсем не простая. Но, в конце концов, хуже не будет. Хуже ведь некуда. Куда может быть хуже, если даже слезы закончились? Пора!

Следующим утром ты тенью ускользаешь из двигающейся на завтрак колонны, тихонько перебираешься через ограду и даешь чесу в направлении, которое кажется тебе верным.

Так приятно осознавать, что проклятые стены облупленных корпусов и штакетник ограды остаются за спиной и с каждым шагом отдаляются все дальше и дальше! Луговая гладь пушистой травой и пестрыми цветами несется под ноги. Напряжение, скопившееся за все эти дни, рассасывается, улетучивается…

Еще нет девяти, откуда тебе знать, что час назад ты взял старт марафона, который не закончится в течение всей твоей жизни. Пытаясь убежать от мира, полного зла и агрессии, в поисках больших близких людей ты пробежишь тысячи километров, но так и не достигнешь финала. Потому что, убегая от себя – бежишь на месте. Это один из коварных трюков Ее Величества – пытаясь обмануть мир, всегда обманываешь себя.

Тебя найдут четыре часа спустя. За это время ты умудришься преодолеть без малого пять километров. Под раздраженные взгляды и поджатые губы больших чужих людей, и надменное презрение сверстников, тебя, зарюмзанного и перепуганного возможным наказанием, вернут назад в мрачные стены пионерского лагеря. А на следующий день приедет мама, заберет, и больше не будет пытаться впихнуть свое чадо в какой-нибудь лагерь.

5

Целая куча денег. Купюра чуть шероховатая, сладко пахнущая. Ты крепко держишь ее в руке и строишь планы. Пять минут назад тетушка погладила тебя по голове, поздравила с девятилетием и со словами: «Купи сам, что захочешь», вручила три рубля. Ты знаешь, чего ты хочешь. Во-первых: конструктор, который заприметил еще месяц назад, во-вторых: какую-нибудь книгу «про индейцев», и в-третьих: хрустящие вафельные стаканчики, полные белоснежного пломбира и присыпанные шоколадной крошкой. Самое дорогое мороженое в той кафешке, что на площади – двадцать одна копейка за порцию. Сдачи с покупок тебе хватит захаживать туда несколько дней! Твоя душа переполнена счастьем такого замечательного будущего. Осталось всего-то чуток – дождаться завтрашнего утра, когда откроются магазины, и припустить со всех ног.

Твоя девятилетняя душонка ликует. Глаза сияют, дыхание сбивается.

– Женя, – говорит мама и усаживается напротив. – Вот послушай…

Ты еще не знаешь, чего она хочет, но детским чутьем безошибочно определяешь неладное. Твой кулачек крепче сжимает денежку.

– Тебе уже девять лет, ты взрослый мальчик, – продолжает мама и смотрит тебе в глаза. – Что ты хотел делать с деньгами?

Где-то внутри появляется холодный комок. Ты прямо видишь, как чудесный конструктор, книжные полки и батарея дымящихся на солнце стаканчиков мороженого трогаются с места и медленно уползают вдаль.

– Конструктор… – непослушным голосом мямлишь ты.

– Женя, у нас сейчас очень плохо с деньгами. Ты взрослый, ты должен понимать…

Твои легкие мгновенно остывают, сердце – осколок льда. Ты прижимаешь купюру к груди и медленно пятишься назад. Мать ловит тебя за руку, крепко держит.

– Давай их сюда, нам жить не на что. Я тебе с зарплаты дам, купишь, что захочешь…

С какой там зарплаты!? Тебе девять лет, и все, что переваливает за пару дней вперед, превращается в вечность, становится недосягаемым, ненастоящим. Ты смотришь на купюру, уже отсыревшую от пота ладони, на этот билет в твое чудесное завтра, и чувствуешь, что прямо сейчас все заканчивается. Его отнимает родная мать. Все что останется – завтрашний рядовой день-близнец. И разве это честно?!

Тебе девять лет, и ты не очень-то разбираешься в справедливости. Если кто-то попросит тебя объяснить смысл того слова, ты не сможешь. Но сердце не проведешь – оно чует. Денег не жалко, – говорит оно, – а за счастье надо бороться!

Происходящее валится громыхающим камнепадом. Бесконечный метеоритный дождь гранитных валунов. От этой ситуации не убежать, невозможно укрыться. Ты в западне, в блокаде, а по ту сторону несправедливость, и она будет рушить твои стены, пока не раздробит последний кирпич.

Ты откровенно ревешь. Ревешь навзрыд, потому что ясно, как божий день – деньги придется отдать. Да и не жалко этих проклятых денег, но так обидно, что мама не может тебя понять. А если и может, то не хочет, потому что ей самой нужны деньги, и это для нее важнее твоего счастливого завтрашнего дня. По твоим щекам бегут ручьями слезы. Тебе всего-то девять, но ты уже чувствуешь – с фразой «не в деньгах счастье», что-то не так. Придется отдать… Потому что мать не в ладах с тетушкой и гордость не позволяет занять у нее эту чертову трешку. Твоя собственная гордость не в счет. Твоя собственная гордость – это мелочь, пустяк, на который большим людям можно не обращать внимания. Разноцветный паровоз из конструктора, книг и мороженого с затухающим гудком укатывает за горизонт, и в твоей трепещущей душе созревает дух протеста. Целых девять! Не зря же ты родился мужчиной!

«Не справедливо!» – вот что пульсирует в твоей голове. Чудо было запланировано на завтра, и этого дня уже невозможно будет вернуть никакой зарплатой и обещаниями. «Не справедливо! Не справедливо!!!» Твои зубы плотно сжаты, глаза сверкают злыми искрами. Через пятнадцать лет ты выучишь фразу: fiat justitia, ruat caelum – да восторжествует справедливость вопреки всему! Но сейчас ты не то что в латыни, но и в русском не особо силен. Но если ты не знаешь чему-то названия, это еще не значит, что этого не существует. Протоэнергия мысли, которая через много лет созреет, наконец, в словесный образ, уже кипит в твоей душе, и требует действия! And Justice For All!

И ты делаешь то, что делать не должен – ты хватаешь купюру двумя руками и рвешь пополам. Если этим владеть невозможно, пусть не достанется никому! И это честно. Это справедливо! Поверх раскаленной обиды и злости, сжигающей сердце и легкие, вдруг накатывает сладкая прохлада удовлетворения. Губы, только что дрожавшие от рыданий, уже готовы скривиться в злорадную улыбку…

Прежде, чем ты успеваешь сложить половинки вместе и порвать еще раз, мать выхватывает у тебя разорванные части и отвешивает звонкую оплеуху. Еще мгновение и несколько скоростных шлепков ложатся на твою девятилетнюю задницу.

Вот она – цена справедливости. Горящая щека, гудящий зад, злоба и досада в перекошенных губах матери, боль разочарования в ее морщинах вокруг носа, отчаянье и тоска в ее глазах. И… собственной рукой уничтоженное чудесное завтра.

На следующий день мать пойдет в сбербанк и преспокойно поменяет порванные части на целую новенькую банкноту, усугубив тем самым издевательство ситуации. Она не скажет ни слова, но все вокруг будет просто кричать: «Ну что?! Чего добился?!!»

Несколько дней спустя, когда уже все забудется и утрясется, мать купит тебе конструктор, и книгу, и мороженое. Много мороженого. Ты будешь доволен, но не более. Помноженные на чувство той несправедливости, стыда и, что хуже всего, родительского непонимания, эти бонусы детского счастья уже не дадут желаемого результата. Не так уже интересен конструктор, не то влечение к книге, не тот вкус у мороженого. Не зря говорят «дорога ложка к обеду».

Такая вот она, несправедливость – осадная артиллерия Ее Величества.

6

Стрелки часов перевалили за двадцать два ноль ноль. Ты лежишь под легким одеялом и слушаешь летнюю ночь. Невозможно просто так взять и уснуть. Тебе десять, и ночь – это совсем не то время, которое ты хочешь потратить на банальный сон.

Укутанная в вязкую темень, ночь разговаривает шепотом. Ее голос – таинственные шорохи и пугающие скрипы, далекий лай собак и шелест листьев абрикоса за окном, усталое сопение родителей в смежной комнате и едва различимые кошачьи шаги в коридоре. Ночь ставит тебя на мольберт, и небрежными мазками наносит разноцветный лак прямо на сердце, в самую душу. Так вот рождаются фантазии.

Ночь искажает реальность. Глаза адаптировались, кромешная тьма рассеялась в сумрак, дав взгляду выхватить из темного пространства смутные очертания знакомых предметов. Но как незнакомы те очертания! Кажется, шкаф, стол, окно – все они стали огромными. Немного всмотревшись, вдруг понимаешь – их размеры не исчисляются больше сантиметрами–метрами, расстояние до них определить невозможно. Это немного пугает, но ты знаешь – стоит включить свет, и реальность вернется. Наступит утро, и предметы под давлением солнца притворятся, будто ничего не происходило.

Тебе десять и ты не торопишься включать освещение. Эта реальность, искаженная темнотой – притягивает. Ты вглядываешься в шкаф и представляешь себе огромные безразмерные дома, уносящиеся вершиной до самого космоса, целые города бесконечных небоскребов. Планета, ощетинившаяся металло–бетонными конструкциями.

Ты смотришь на стол, и видишь безграничные зеркальные плоскости. На разных уровнях они соединяют между собой те дома–города. По ним носятся скоростные бесшумные машины и длинные обтекаемые эшелоны. Бесчисленные транспортеры и эскалаторы несут во всех возможных направлениях людей. Людей будущего.

Ты всматриваешься в непроницаемую темень за окном и думаешь, как же далеко в запредельное шагают те люди будущего! А как далеки горизонты, к которым устремлен их взгляд! У них большие красивые корабли, на которых они покорили солнечную систему и ближайшие звезды. Они пионеры–первооткрыватели, большие и сильные. Они смело шагают в неизведанное, не оглядываясь назад. Тебе так хочется быть похожим на них! Ты прямо видишь себя в кресле пилота челнока-разведчика, на орбите ледяного Оберона, и в высоких слоях атмосферы газово-жидкого гиганта Юпитер, и в районе пояса астероидов мифического Орфея, и на раскаленной стороне Меркурия… Ты засыпаешь со штурвалом в руках. До самого утра тебе будет сниться фантастический роман, в котором ты главный герой.

Мечты, эти безобидные сладкие пилюли, так же как и витамины, необходимы твоему организму. Всего-то десять – тебе невдомек, что фантазии – это препараты психотропного действия, которые производятся на фабриках Ее Величества. К ним привыкаешь, и они вырастают в иллюзии.

7

Школьный двор выходит задами на тихую улочку. Там, за рядом приземистых сараев и кирпичных подсобок, забор разрывается проходом, сквозь который ты каждый день возвращаешься после уроков домой. В данный момент вас целая компания: ты и два одноклассника.

Сразу за выходом на улицу вы натыкаетесь на типичный образец отечественной мотоциклетной промышленности – «Иж Юпитер» с коляской. Краска на крыльях, когда-то насыщенно-красная, сейчас потеряла густоту, местами растрескалась и облупилась. Но не это притягивает ваше внимание, – переднее крыло украшает кривящий рожу черт, массивная статуэтка черного металла с тщательно проработанными деталями. Мимика дьявола потрясающа, мускулатура великолепна! Черт уверенно стоит на задних копытах и строит вам ехидную рожу.

– Ух ты!

– Клёвая штука!

– Не то слово!

Тебе двенадцать лет, и желание доминировать все чаще пробивается наружу. Ты и твои одноклассники – это коллектив, сообщество, в котором хочется иметь вес и значимость. Человек существо социальное, и ты не исключение. До Ницше пока далеко, но мощная формула «жизнь есть борьба за власть» уже сейчас невесомым духом витает над твоим естеством и указывает направление движения. Не то, чтобы ты отдавал себе в этом отчет, не то, чтобы ты целенаправленно и последовательно добивался превосходства, просто иногда неожиданно вспыхивают желания, противодействовать которым трудно, или почти невозможно. Только двенадцать – тебе даже в голову не приходит искать истоки и первопричины тех устремлений. Именно так и происходит в эту минуту – сумасшедший кипящий гейзер срывает клапан и бьет в небо.

Логика твоего восприятия ситуации проста и прямолинейна – вот предмет, который завладел вниманием абсолютно всех. Три человека – целая толпа, стоит и пялится восхищенно на железного идола. Каждый из них хочет владеть им, чтобы с важным видом показывать время от времени, на тихую радость себе и мрачную зависть прочих. Чтобы стать хотя бы на время центром внимания всех остальных. Тех, которые по другую сторону…

Каждый из твоих одноклассников этого хочет и не делает ничего, чтобы это осуществить. Тебе кажется, что они просто слабы для подобного. Твое естество хочет верить, что сам ты сильнее.

А цель – она оправдывает средства. Любой карапуз с пеленок знает тот лозунг. Если желание обладать чем-то невероятно сильно, то средства найдутся и будут обоснованы. Еще в детском саду ты наблюдал товарищей по группе, которые пускали в ход грубую силу, хитрость, товарообмен, а то и попросту воровство, дабы завладеть вожделенной игрушкой. Так что Игнаций Лойола всего лишь сформулировал то, что знал еще в детстве, как и тысячи поколений детей до него. Ты пока ничего не натворил, в данный отрезок времени тобой не совершено никаких преступлений, но те, что будут совершены, уже оправданы. Animus injurandi – готовность совершить преступление, – прочтешь ты двадцать лет спустя в словаре крылатых латинизмов. Но сейчас… Сейчас ты просто заранее себя простил, дал добро на любую акцию. И неважно, что она может быть противозаконной.

Твои действия молниеносны, они настолько быстры, что ты не успеваешь облечь саму мысль в осязаемую форму, а руки уже тянутся к дьяволу, хватают железной хваткой и дергают что есть мочи. С сухим треском черт отделяется от крыла мотоцикла и остается в твоих руках. Теперь он строит рожу только тебе.

Становится жутко тихо. Твои одноклассники, они не верят своим глазам. Они озадачены, слегка напуганы и даже злы.

Одно мгновение, единственное действие и все переворачивается с ног на голову. Через тринадцать лет Эрик Берн расскажет тебе про игры, в которые играют люди, но сейчас тебе ни за что не догадаться – секунду назад ты сломал своим товарищам игру под названием «Как замечательно было бы это иметь!». Откуда тебе было знать, что эта игра не предполагает никаких действий, и что у нее есть граница, переступать которую нельзя?! Переступить ту границу, значит тыкнуть играющих лицом в их собственное самовранье.

Ты смотришь на своих одноклассников и понимаешь, что добился совершенно противоположной реакции. И не видать тебе теперь ни значимости, ни уважения. Ты сломал им игру, а люди не любят, когда их ловят за руку. Их естество, их эго, вскормленное Ее Величеством, не допускает подобного к себе отношения.

– Немец, ты придурок, – говорят одноклассники. Они медленно пятятся, потом разворачиваются и, не оглядываясь, спешно покидают место преступления.

Вот результат твоей воли к власти. И цена ей же.

Ты смотришь на свой трофей, влажный от вспотевших ладоней и уже потерявший всякую актуальность. От желания обладать им не осталось и следа. Вместо этого разгорается обжигающим страхом предстоящее наказание. Сердце лупит так, словно хочет проломить ребра.

«Зачем?! Зачем я это сделал?!» – вопрошает очнувшийся разум. Разум, который проспал самое главное.

Рожа черта трансформировалась в издевательский оскал. Смотреть в его лицо невыносимо и страшно. Ты осторожно кладешь его на переднее крыло и даешь чесу. Цель не оправдала средства. Не в этот раз.

Возвращаться домой обычной дорогой слишком опасно, ты делаешь длинный крюк. Но это не помогает – спустя пять минут тебя настигает рев взбешенного мотора.

Тебе двенадцать лет и ты только что отчетливо осознал – страх наказания намного страшнее самого наказания. Хозяин черта – небритый дядька лет тридцати пяти, хватает тебя за воротник и отвешивает тяжелую оплеуху. Вся левая половина физиономии наливается горячим свинцом. Щеку жжет и саднит, но ты на самом деле чувствуешь облегчение. Бремя ответственности оказалось непосильной ношей, ты не был готов взвалить его на свои двенадцатилетние плечи, и теперь с облегчением променял ту тяжеленную обузу на оплеуху. Все, кульминация наступила, наказание принято, и дальше накал события начинает медленно откатываеться до обычного потенциала.

Ты стоишь и смотришь, как мотоцикл, удовлетворенно урча, удаляется по пыльной грунтовке. Твои колени дрожат, ты не можешь сделать ни шагу. Тебе еще не доводилось испытывать подобное нервное напряжение, и сейчас ты попросту валишься с ног. Ты вымотан до предела. Но хуже всего другое – стыд, едкой кислотой разъедающий кишки и желудок. Ты понимаешь, что все произошедшее – плод твоей собственной колоссальной глупости. Твое мелочное желание сиюминутного внимания товарищей позволило глупости возобладать над разумом, встать у руля.

Прежде, чем чего-то захотеть, подумай, действительно ли ты этого хочешь, – вот что огромными буквами ты будешь писать сегодня вечером на стене своей комнаты. В копилку ярких дней упала еще одна звенящая монета-воспоминание, монета-знание: глупость – необузданный, огромный и злой пёс Ее Величества.

8

Те злосчастные часы всего лишь переходный этап между игрушечными машинами и более сложными системами. В три-четыре года ты с энтузиазмом отламывал от разноцветного миниатюрного транспорта колеса и вскрывал трупы беззащитных кукол. Как правило, ты старался выбрать самые замысловатые по конструкции игрушки. Процесс вандализма над дешевыми жертвами не давал тебе достаточного удовлетворения. Чем сложнее была вещь, тем с большим воодушевлением ты громил и резал. Эти нагромождения из шестеренок, винтиков и шпонок! Эти лабиринты из проводов и трубок! Так хочется распутать весь этот клубок и добраться, наконец, до самого сердца, до самой сути! Это называется путь познания. Прежде, чем что-то понять, приходится это разрушить.