Текст книги "Утро вечера мудренее"
Автор книги: Евгений Наумов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
– Где достал? – прошептал он чуть слышно.
Тут послышались шаги, заскрипела дверь подъезда. Макар сжал ладонь, и оба обернулись.
В подъезд пошла соседка Агафья Сидоровна, которую за сплетни и злой язык прозвали Коброй. Особенно не любила она детей, говорила, что они "кругом пакостят", и всячески старалась им досадить. Увидев ребят, она оживилась.
– Сейчас начнется, – Гоша схватил уцелевшую лямку ранца.
– Ага! – пронзительно завопила соседка. – Кучами в подъездах собираются! Пройти людям не дают! Курят, бумажки жгут! Пожары разводят!
И тут же спокойным деловитым тоном спросила:
– Ну-ка, что там спрятали? Несите сюда, показывайте.
Но видя, что ребята и не думают подходить к ней, опять перешла на крик:
– Сейчас милицию позову! Мигом заарестуют!
Ребята и рады были удрать на улицу, но Агафья Сидоровна стала в двери и подбоченилась. Мимо не проскочишь: она умела ловко и очень больно дергать за ухо.
Синицыну в голову неожиданно пришла счастливая мысль.
– Агафья Сидоровна, – умильно проговорил он. – У нас скоро турнир кавээн будет, так мы хотим пригласить вас почетным участником.
– Кто это – мы?
– Мы, пионеры четвертых классов.
– А чего мне делать там, на турнике вашем? – сварливо спросила она.
– Не на турнике, а на турнире, – поправил Макар. – Это соревнование такое: кто больше всех знает.
– А-а, – протянула она, смягчаясь. – Дело хорошее. Кто же вас надоумил, чертенят? Я ведь действительно много знаю, поучить вас могу...
– Вот-вот, – подхватил с невинным видом Синицын, чинно проходя мимо нее и держа за руку Гошу. – Потому и говорят, что вы все на свете про всех знаете.
– Ах ты сморчок! – вскипела Кобра. – Значит, я сплетница?
Растопырив руки, она кинулась на Синицына, но было поздно. Ребята бросились наутек. Сзади долго слышались крики Кобры.
– Куда же ты спрятал человечка? – спросил Гоша, отдышавшись. – Я тоже хочу этот фокус показывать.
– Никакой это не фокус, – мрачно сказал Синицын. – Волшебство одно, понимаешь?
– Жмешься, значит? – скривился Шурубура. – Ладно, попросишь и ты у меня что-нибудь. Мне отец обещал фонарик круглый достать, на сто метров бьет, даже посмотреть тебе не дам. И мороженое твое фокусное не надо: ешь, ешь, а в животе пусто.
– Это потому, что ты жадный, – упрекнул его Макар. – А фонариков таких я могу хоть десять штук достать.
– Ха-ха-ха... – начал было издевательским тоном Гоша, но поперхнулся. Синицын протягивал ему сверкающий новый фонарик.
– Тот самый... на три батарейки! – Гоша вытаращил глаза. Схватил его и начал осматривать. Нажал кнопку – и ослепительный сноп света ударил в сгущающуюся темноту.
– Мечта, – сказал Гоша унылым голосом.
– Бери насовсем, – разрешил Макар.
Гоша поднял на Синицына совершенно счастливые глаза.
– Правда?
Потом он вздохнул:
– Эх, жалко, батареек нигде не достать. А эти скоро сядут...
– Сколько надо? – спросил Макар лениво. Шурубура зашевелил губами:
– Шесть! И две лампочки.
Получив все это, он упрятал дары поглубже в ранец и окончательно поверил, что Макар Синицын – могущественный волшебник: даже батарейки достал, а их в магазинах никогда не бывает!
– Я волшебник Кара-Чунг, – глухим голосом привычно говорил Синицын. – Что захочу, то и сделаю. Ты понял, Шурубура?
– Понял, – прошептал Гоша. – Теперь я верю, что есть волшебники. А раньше не верил, потому что никогда они не появлялись, сколько я ни просил. Думал, брехня все это, одно кино.
Он долго молчал, вздыхая, потом начал допытываться:
– А вот этот дом ты можешь перевернуть вверх тормашками? Сделаешь так, чтобы у меня выросло шесть рук?
– Зачем тебе шесть рук? – удивился Макар.
– А вот если Коляша полезет ко мне, я ему ка-ак дам! Пока он двумя руками, я ему шестью...
Долго сидели в этот вечер Синицын и радостный Шурубура. Наконец с балкона раздался певучий голос:
– Го-оша! Где ты?
– Я здесь! – гаркнул Шурубура и направил прорезавшийся ослепительный луч света на балкон. – Мам, я тебя вижу, а ты меня нет!
– Не балуйся! – мама Шурубуры прикрыла глаза руками. – Иди скорее домой. Ужинать пора.
Гоша с грустью повернулся к Макару.
– Ну, я пошел... Зовут.
– Приходи ко мне завтра, а? – предложил Синицын. – Будем вместе играть. У меня лото есть! И кубик Рубика...
Гоша так и подскочил.
– Да ну! – но тут же насупился. – Не пустят. Пока все уроки не выучу, не выпускают. Да еще проверяют.
– Уроки? – протянул Макар удивленно. – Уроки... Хочешь никогда не учить уроков, а знать всегда на пятерку?
– Спрашиваешь! Еще давно, с первого класса мечтаю.
– Ну так иди ложись спать, – Синицын лукаво прищурился. – Утро вечера мудренее.
Гоша приблизил свое лицо к лицу Синицына. Его глаза блестели, как звезды.
– Правда? – засопел он. – Да я тебе... я тебе свой ножик подарю! Смотри, четыре лезвия, во! Одно, правда, сломанное...
И он торопливо сунул в руки Синицына свой бесценный дар. Макар хотел засмеяться и сказать, что может достать тысячи таких ножиков, но посмотрел в большие глаза Гоши... и почему-то ничего не сказал. Только торопливо сунул ножик в карман.
ДОЛГОЖДАННЫЙ ПРИЗ! НО...
Макар не обманул Гошу. На следующий день тот уже стучался рано утром в квартиру Синицыных. И только Макар открыл дверь, Шурубура ворвался в прихожую, чуть не сбив его с ног.
– Вот был концерт! – завопил он. – Вот удивились все!
– Чему удивились? – Макар заулыбался.
– А тому, что я знаю уроки! Когда я им сказал, что уже выучил, они подняли меня на смех...
– Кто – они?
– Мама и Людка, сестренка. Налетели на меня – ты ничего не учил, садись за уроки! А я им говорю: спрашивайте.
– Что спрашивать? – давился от смеха Макар.
– Ну, пусть погоняют, думаю, – подмигнул Гоша. – Сестричка моя косички кверху и хвать задачник! Я говорю: то-то и то-то. Посмотрела в тетрадку, а задачка-то уже написана! И упражнение по-русскому выполнено. Вот лица у них вытянулись! Проверяли, проверяли...
– А я что говорил, – важно подбоченился Макар.
– Слушай, – Гоша понизил голос, – ведь упражнения и задачка в тетрадках моим почерком написаны. Фокус-покус!
– А что тут удивительного?
– Ведь я-то их не писал, точно! Сам впервые увидел. Вот посмотри, даже строчки загибаются вверх, как у меня. Как же это, а?
– А чего смотреть? Ты что, хотел, чтобы чужим почерком у тебя в тетрадке было написано? Тогда все сказали бы, что не ты выполнил задание.
– Верно, – согласился Гоша. – Но кто же все-таки моим почерком писал в тетрадке, а? Ты не знаешь случайно?
– Не ломай над этим голову. У тебя своих забот мало, что ли?
Откровенно говоря, Синицын был сейчас рад не меньше, чем простодушный Гоша. А может, даже больше. И вот почему.
В последнее время ему стало страшно скучно жить на белом свете. Уроки учить не надо, они уже всегда заранее написаны и приготовлены, а времени свободного хоть отбавляй. Вот тут и начиналась для Макара мука мученская. Первое время он целыми днями болтался на улице, играя с кем попало и во что попало. Но это было не очень интересно, потому что только с настоящими друзьями можно увлекательно играть и путешествовать по незнакомым улицам или просто пойти в кино, а потом оживленно обмениваться мнениями: "Тот ему кэ-эк даст!", "А тот ему кэ-эк врежет!"
Но Синицыну не с кем было ходить в кино, спорить о прочитанной книге. Едва только он приглашал кого-нибудь на интересный сеанс, как слышал в ответ: "А уроки?" Правда, кое-кто находил время пойти иногда в кино с Макаром, тем более что он всегда каким-то чудом доставал билеты, но это случалось не каждый день, да и соглашались разделить с ним компанию не те, кого хотелось бы Макару.
Играя с кем-нибудь во дворе, в самый разгар веселья Макар вдруг слышал: "Ну, хватит, пойду уроки учить! А то сегодня задали ой-ой-ой!" И Макар Синицын, всесильный волшебник, начинал униженно упрашивать, умолять: "Ну, еще немножко, да успеешь ты выучить эти уроки..." Мальчишка неохотно соглашался, но в конце концов и он уходил, и Синицын оставался один.
И вот что странно: избавившись навсегда от заботы об уроках, Синицын ежедневно только и слышал вокруг: "Уроки! Уроки!" На переменах в школе Макару казалось, что уж в это время никто и не заикнется об уроках, но нет! Кому-то вдруг придет в голову решать у доски хитроумную задачку, тотчас вокруг такого собирается толпа, шумят, спорят, каждый предлагает свое решение и с пеной у рта отстаивает его. Сначала Макар с чувством превосходства ввязывался в эти споры, но потом и это забросил. Он всегда знал решение – и самое правильное.
Постепенно Синицын заскучал. Он часто валился на диван и до одурения смотрел в потолок. Телевизор тоже не радовал его – что толку сидеть перед ним в одиночку, да и передач интересных мало, все про трудовые успехи да разные достижения. А Макар мог без всякого труда всего достигнуть. Когда дома не было мамы, он хлопал в ладоши и требовал какую-нибудь диковинную игрушку. Наигравшись, выбрасывал ее. Скоро все игрушки надоели ему, жизнь стала казаться неинтересной...
И тут он опять встретился с Гошей. Правда, Гоша младше его, но ненамного. Он и читать умеет, и писать, с ним можно в любую игру поиграть и в кино сходить. А самое главное: он так восхищается Макаром Синицыным, принимает его за настоящего волшебника!
Для Синицына жизнь снова стала увлекательной и веселой.
А еще больше он оживился, когда в школе появилось объявление о том, что между командами знатоков "Альбатрос" и "Любознательный" состоится турнир на литературную тему. Синицын с нетерпением ожидал его.
"На этот раз я вам покажу!" – думал он радостно.
И этот день наступил. В пионерской комнате опять собрались команды и болельщики. Еще с порога Макар увидел большой портрет Горького и плакат под ним: "Всем хорошим во мне я обязан книгам".
Синицын уверенно направился к своей команде, но его остановил Живцов:
– Куда? Ты не участвуешь в турнире.
Макара даже в жар бросило.
– П-почему это я не участвую?
Вид у него был такой расстроенный, что Зина замялся:
– Ты что, забыл? Мы же постановили на собрании исключить тебя из команды... Вообще-то ты можешь участвовать в турнире, но как болельщик.
– Ну ладно! – с угрозой процедил Синицын. – Попомнишь меня...
Он круто повернулся и пошел к болельщикам – отпетым двоечникам и троечникам. Те встретили его удивленно, зашептались.
Скрипнув зубами, он сел и стал искать глазами Дашу. Она сидела в первых рядах команды, щеки ее горели от возбуждения.
– Сегодня турнир особый! – объявила Влада Изотовна. Команда-победительница получает переходящий приз Клуба знатоков и находчивых. Его изготовил специально для нас бывший ученик нашей школы, а ныне мастер фабрики музыкальных инструментов Петр Семенович Галущак.
Она подошла к деревянной коробочке и открыла ее. Все ахнули. Среди разбушевавшихся волн реки покачивался маленький белоснежный корабль. Влада Изотовна нажала кнопку – и полилась привольная мелодия: "Шуми, Амур, шуми, наш батюшка..." Любимая песня Макара! А белоснежный корабль резал волны и неустрашимо шел вперед...
Начался турнир.
Первым выступил Живцов и, оглядывая команду "альбатросовцев", спросил звенящим голосом:
– Где находится самая большая книга?
Синицын уже знал ответ. С любопытством следил он, как засуетились "альбатросовцы", громко зашептались. Пашка Многолет пробежал по рядам и вернулся на место.
– В одной из библиотек Нью-Йорка. Ее высота – три метра, толщина – один метр, а вес – сто центнеров. Листают ее с помощью особой электроаппаратуры. Однако мы считаем, что величина книги определяется не ее весом, а содержанием.
Влада Изотовна слегка покачала головой:
– Не сто, а сто двадцать пять центнеров. Но на вопрос дан правильный ответ. Три очка. А за дополнение еще два очка.
Пашка Многолет довольно заулыбался. Он вдруг дурашливо подмигнул и затараторил:
...Вот столицы достигает.
Царь к царевне выбегает,
За белы руки берет,
Во дворец ее ведет
И садит за стол дубовый
И под занавес шелковый,
В глазки с нежностью глядит,
Сладки речи говорит.
Откуда эти строчки, из какой книги?
Несколько голосов сразу рявкнуло:
– Из "Сказки о рыбаке и рыбке"!
Другие запротестовали:
– Нет, из "Сказки о царе Салтане"!
Синицын смотрел на Живцова. И когда тот утвердительно кивнул головой, Макар с места крикнул:
– "Конек-горбунок"!
– Болельщику Синицыну за правильный ответ три очка, – объявила Влада Изотовна.
Макар поймал быстрый взгляд, брошенный на него Живцовым. Многие стали оглядываться на Синицына, а тот не упускал подходящего момента. Как на его счастье, "Альбатрос" подобрал такие заковыристые вопросы, что редко кто мог не то что правильно, а хотя бы приблизительно ответить. Так, например, все удивились, когда Пашка сказал, что Робинзон Крузо существовал на самом деле, только под другой фамилией. Требовалось ответить, сколько лет и на каком необитаемом острове жил прототип Робинзона Крузо? Конечно, только один Макар Синицын мог сказать, что настоящего Робинзона Крузо звали Александр Селькирк и он четыре года жил на чилийском острове Хуан-Фернандес.
То же самое произошло, когда Пашка стал допытываться, какую последнюю книгу в жизни написал Александр Дюма. Кто кричал: "Три мушкетера", кто – "Граф Монте-Кристо", а Пономаренко даже ляпнул, что "Графиню Рудольштадтскую". И только потом, после всех, встал Синицын и спокойно объявил:
– Кулинарную книгу.
– Это что – про приключения поваров? – зашумели вокруг.
– Про то, как печь блины, – пояснил Макар под хохот болельщиков. На его личном счету было уже двадцать очков – больше, чем у обеих команд, вместе взятых. Так сказала Влада Изотовна. "Вместе взятых, вместе взятых", – повторял Макар про себя слышанное где-то гордое выражение.
Влада Изотовна встала:
– Теперь мой вопрос обеим командам. Все вы знаете, что на Дальнем Востоке живет много народностей – нанайцы, ульчи, орочи, нивхи, чукчи, эскимосы. Среди них тоже есть писатели, поэты. Назовите их.
Сзади робко поднялась рука смуглолицей Нади Вальдю из четвертого "А". Она встала и, потупясь, сказала:
– У нанайцев есть писатели Григорий Ходжер и Андрей Пассар.
– Правильно! – подскочил Пашка Многолет. – Мы недавно всем классом читали...
– А у других народностей?
Кто-то вспомнил сказки Владимира Санги, но не смог назвать его национальность. Когда возникла заминка, поднялся Макар и принялся перечислять: чукотский писатель Юрий Рытхеу, мансийский Юван Шесталов, ненецкий Леонид Лапцуй, юкагирский Семен Курилов, эскимосская поэтесса Зоя Ненлюмкина...
И вот конец турнира. Оба капитана бросают на Синицына пронизывающие взгляды, но он только ухмыляется.
"Что, чья взяла?" – думал Макар.
У Влады Изотовны в руках коробочка с призом:
– Здесь, на рояле, есть пластинка с надписью: "Только дай себе волю, начни жить, как легче, и тебя понесет так, что не выплывешь". Из какого произведения это высказывание?
– Ясно, из какого, – поднимается Синицын. – Из книги Н.Ильиной "Четвертая высота".
Болельщики орут от восторга: вот, мол, какие герои произрастают среди нас! Пионервожатая объявляет:
– Команды не набрали необходимого количества очков. И вообще сегодня они не на высоте. Про бабочек, муравьев больше знают, чем о литературе. Приз по праву присуждается лично болельщику Синицыну из четвертого "А".
На миг он даже опешил: ему лично! Такого Макар даже не ожидал. Подобного случая на турнирах еще не бывало...
И вот заветный приз вручен Макару. Словно в тумане, он пожимает руку Владе Изотовне, а попросту Владке из восьмого "Г".
– Береги этот приз, Синицын, – говорит Владка, строго хмуря выгоревшие бровки. – За него еще не раз будут сражаться ребята на турнирах, поэтому нужно много знать, чтобы его удержать.
– Пусть попробуют отобрать! – гордо заявляет Макар.
Все расходятся. Синицын догоняет своих одноклассников и великодушно предлагает:
– Ну что, послушаем игрушку?
Но все его обходят с замкнутыми лицами. Кто-то бросает:
– Ты выиграл, ты и слушай.
Только Зина Живцов остановился и серьезно сказал:
– Это не игрушка, а приз, запомни это, Синицын. Переходящий приз. И он недолго у тебя задержится, даю слово.
– Ха-ха! Нос не дорос! – Макар озлобился. Что он о себе воображает, этот Живцов? Еле-еле на четверки вытягивает, иногда пятерочку за усидчивость заработает... Ему ли тягаться с Макаром, который все на свете заранее знает!
– Ну, ты показал высший класс пилотажа! – откуда-то вынырнул Генка Лысюра. – Утер всем нос... Конечно, без волшебства не обошлось? добавил он вкрадчиво.
Макар хотел бросить горделиво: "Обошлось!", как вдруг ему пришло в голову: "А верно, выиграл-то не я... Если бы не волшебство, что бы я отвечал на вопросы?" Он уже совсем забыл об этом, ему казалось, что именно он сам завоевал приз, сам отвечал на каверзные вопросы.
Ни к селу ни к городу вдруг вспомнилось, как мямлил он на первом турнире и даже не смог нарисовать какого-то несчастного морского конька. "А вот Живцов смог", – ужалила мысль.
Но Синицын постарался ее отогнать. "Нет, победил на турнире я, я один!" – упрямо сказал он сам себе и недружелюбно посмотрел на старосту.
– А тебе чего?
– Да я так просто, – заюлил тот. – В команде прямо ахали после каждого твоего ответа...
Макар недоверчиво покосился на него.
– Точно! А Поспелова... аж подпрыгивала!
– Подпрыгивала? – Синицын оживился, глаза его заблестели.
– Ну! – подтвердил Лысюра. – А Пономаренко говорит: может, "альбатросовцы" ему, то есть тебе, заранее все вопросы дали? Ты ведь прошлый раз им подыгрывал... А я говорю: дураки они круглые, что ли?
– Ну, а Поспелова, Поспелова? – не выдержал Макар.
– Что – Поспелова? – пожал плечами Лысюра. – Подпрыгивала...
Он остановился и с подозрением посмотрел на Макара.
– А чего ты про Поспелову спрашиваешь? Влюбился в нее, что ли?
– Скажешь тоже! – горячо запротестовал Макар, но покраснел так, что на глаза его даже слезы набежали. Лысюра загоготал, тыкая пальцем:
– Ага, все понятно! Жених и невеста замесили тесто!
– Я тебе дам тесто! – сжал кулаки Синицын.
Лысюра попятился. Все-таки волшебник, не стоит с ним связываться. А то еще превратит старосту в крокодила или царевну-лягушку, и будешь всю жизнь на кочке квакать, горючие слезы лить...
– Да я пошутил, ты что, не понимаешь?
– Хороши шутки, – Макар начал остывать. – Говори, да откусывай.
– Не кипятись, – успокаивал его Лысюра. – Какая может быть любовь в четвертом классе? Нам ведь на пионерском сборе объясняли, что среди пионеров может быть только дружба и взаимное уважение. У тебя ведь с Дашей дружба и взаимное уважение или только дружба без взаимного уважения?
– Почему без уважения? – задышал Макар. – У нас... уважение.
– Только уважение без дружбы? – разочарованно протянул Генка.
– Нет, дружба тоже есть... Уважение... с дружбой, – Синицын окончательно запутался и опять разозлился. – Да что ты ко мне пристал со своей дружбой и уважением? Иди спроси у Даши, если тебе так нужно.
Лысюра быстро огляделся.
Они стояли в вестибюле школы у большого окна. Никого уже не было, все разошлись после турнира. Несколько человек топтались во дворе, размахивая руками: наверное, спорили.
Глаза Генки хитро блеснули, он сказал с расстановкой:
– Она не только подпрыгивала...
– А что еще? – вскинулся Макар.
– Она сказала, что хотела бы дружить с тобой. Всю жизнь... до самой пенсии.
Синицын остолбенел. Он хотел что-то сказать и не смог.
– Что? – насторожился Лысюра. Он потирал руки. Вот это эффект! Теперь все ясно: Синицын хочет дружить с Поспеловой. И даже уважать ее. Хотя, по мнению Лысюры, уважать девчонок было не за что. Зря их избирают в совет отряда, не раз твердил он.
– Врешь! – наконец выдавил Синицын. Лысюра быстро провел по горлу ладонью, что должно было означать: будь спокоен, никаких сомнений. А как, как она сказала?
– Ну... как, – Генка многозначительно поднял одну бровь. – Очень просто. Так прямо и сказала.
– Так и сказала? Эх, Лысюра, ну и молодец ты! Не зря тебя назначили старостой.
Лысюра напыжился.
– Не назначили, а выбрали. Единогласно, понял?
Но Синицын не слушал его.
– Говори, чего хочешь? Ну! – напирал он.
– Я к тебе, понимаешь, с общественным делом, – многозначительно сообщил староста. Он вытащил из кармана печенье и захрустел им.
– С каким делом?
– Послезавтра все классы будут брать обязательство по сбору металлолома. Сколько, по-твоему, наш класс может собрать лома? А?
Синицын беспечно махнул рукой:
– Сколько соберем, столько и будет.
– Нет, так нельзя! – у Лысюры даже крошки изо рта полетели. Пускать дело на самотек! Наш класс должен собрать больше всех.
– Ну и соберем.
– Поможешь, значит? – обрадовался староста.
– А как же! – удивился Макар. – Все будут участвовать в мероприятии.
– Да я не об этом, – поморщился Генка. – Сколько тонн я могу назвать в обязательствах?
– Тонн? Да ведь ни один класс больше тонны никогда не собирал. Даже старшеклассники.
– Не мели ерунды, – нахмурился Лысюра. – Я думаю, если скажу, что дадим пять тонн, не поднимут на смех? А? – он беспокойно заглядывал в лицо Синицыну.
– Говори уж – десять! – бросил Макар.
Лысюра почесал в затылке.
– Десять? Десять... десять... – видно было, что цифра все больше и больше нравится ему. – Десять тонн! Обязуемся собрать десять тонн!
Синицын выпучил на него глаза.
– Да ты в своем уме? Слыханное ли дело – десять тонн! Где мы соберем столько?
– Как – где? Ты же только что обещал помочь! – он хитро подмигнул и сделал вид, что бормочет заклинания.
До Макара только теперь дошло, на какую помощь надеется староста.
– Вот так помощь! – ахнул он. – Да ведь все десять тонн мне придется давать.
– А тебе жалко для коллектива какого-то ржавого железа? – сплюнул Генка. – Большой труд – махнул рукой, крикнул: "тары-бары-растабары" – и готово!
– Для меня, положим, труд и небольшой, – поморщился Синицын. – Но ведь это будет нечестно, другие классы меньше наберут.
Лысюра подбоченился.
– Ах, нечестно? А сам-то ты честный? – и он кивнул на завоеванный Макаром приз, который тот держал под мышкой.
Синицын опустил голову.
– А если разобраться, то ничего нечестного тут нет, – успокоил его староста. – Каждый собирает столько, сколько может. Верно?
– Верно.
– Вот ты и дашь, сколько можешь, – он хлопнул Макара по плечу. Десять тонн можешь?
– Конечно, могу. Я и двадцать...
– Не, двадцать многовато, – закряхтел староста. – Заподозрят, что дело нечисто... то есть, что нечистая сила помогла.
– Какая я тебе нечистая сила? – возмутился Макар. – Каждое утро умываюсь. С мылом. Во!
– Да я не про тебя, – отвел глаза в сторону Генка. – В общем, так, Синицын. Даем тебе, как волшебнику, общественное поручение собрать десять тонн металлолома. Усек?
Макар махнул рукой.
– Ладно. Получишь свои десять тонн.
Ему не хотелось сейчас спорить со старостой класса. Жалко ему, что ли, какого-то металлолома? Да за такую новость он сколько угодно набросает Лысюре железяк!
Поспелова Даша хочет дружить с ним...
УТЮГИ ПОСЫПАЛИСЬ ГРАДОМ
На следующий день после уроков Лысюра объявил пятиминутное собрание класса.
– На повестке дня, – важно начал он, – сбор металлолома.
Все затихли.
– Кто сколько может собрать и принести в школу металла? Записываю.
И он с торжественным видом сел за учительский стол с авторучкой в руке.
– Я чайник принесу, протекает он, – подняла руку Зойка.
– Чугунный утюг деда, вес семь килограммов, – отбарабанил Пономаренко.
Лысюра одобрительно кивал головой, записывая. Со всех сторон неслись новые обещания: кастрюли, выщербленный топор, колосники на печку, будильник...
– Какой будильник? – вскипел староста.
– "Слава"... – растерянно протянул Олег Черепанов. – Он только звонит на славу, а идти не идет... Механизм не работает.
– Это у тебя механизм не работает! – Лысюра постучал себя авторучкой по лбу. – Сколько он весит, два грамма? Мне вес, вес давай!
Тогда Олег вспомнил, что в подвале у них давно стоит старая кровать.
– Только придете помочь, а то я один не приволоку!
– Само собой, – заверил его Лысюра. – Так вот, я записал все, что вы сказали. Набирается что-то около... – он пошевелил губами, словно подсчитывая, – около десяти тонн.
– Что?! – рявкнули почти все одновременно. Лысюра смутился:
– Д-десять тонн как будто...
– А ну, пересчитай, – потребовал Живцов. – Два чайника и кровать – десять тонн? У тебя ведь по математике вроде четверка, Лысюра.
Генка начал читать список, оценивая в килограммах каждый предмет.
– Чайник – двадцать килограммов, топор – тридцать...
– Да ты что? – завопили вокруг. – Такой чайник и на стол не поднимешь! А топор двухпудовый – ха-ха-ха!
– Ну, девятнадцать, – огрызнулся староста. – Откуда я знаю, у кого какие чайники. Они ведь старые, ржавчиной обросли. У меня, например, чайник весит не меньше двадцати килограммов. Тетка, как наливает воду, кряхтит...
Он обратился к Черепанову:
– Кровать сто килограммов потянет?
– Это ж кровать, а не бульдозер! – отшатнулся Черепанов. – Она хоть старая, но красивая. И легкая. Теперь таких не делают. Отец жалеет...
– Что нам – фотографироваться с такой красивой? – прищурясь, пробурчал Лысюра.
Как ни накидывал он, как ни преувеличивал вес, еле-еле набралось полторы тонны.
– Думаю, что мы возьмем обязательство собрать не меньше пяти тонн, – твердо заявил староста.
– Пять тонн? Да мы надорвемся, а столько ни в жизнь не наберем! недоумевал Зина.
Лысюра укоризненно покачал головой:
– А ты, оказывается, лентяй, Живцов! Еще не работал, а уже: надорвемся... Нюни распустил: ни в жизнь не наберем. Эх ты!
Живцов смутился, что-то забормотал.
– Словом, подумать надо, пошевелить мозгами, ясно? – староста неопределенно пошевелил пальцами в воздухе.
Когда все разошлись, староста порвал листок, на котором записывал обязательство каждого, и повернулся к понуро сидевшему Синицыну.
– Порядок! А теперь идем со мной.
Смеркалось. Холодный ветер рвал полы их пальто. Они подошли к школьному сараю, и Лысюра отомкнул громадный висячий замок, откинул железную петлю.
– Ключ я у деда Цыбули взял.
В сарае пахло досками, пылью и тряпками. В углу были свалены поломанные стулья, парты, указки, стояли ведра, бочки из-под краски, накрытые мешком.
– Тут, – указал пальцем на середину староста.
– Что? – не понял Макар.
– Сгружай свои десять тонн. При мне будешь или я выйду? – глазки Лысюры забегали.
– Оставайся, чего там... – Синицын не любил творить чудеса в одиночку. Когда кто-то рядом – веселее.
Он хлопнул в ладоши:
– Десять тонн металлолома чтобы были здесь как дома!
И удивился несказанно: ничего.
– Н-нету, – прошептал Генка. Толкнул плечом Синицына: – Может, что неправильно сказал в заклинаниях?
– Да нет, все правильно! – запротестовал Макар. Он опять с остервенением хлопнул в ладоши, так, что они заныли.
– Чтобы не моргнул и глазом, было десять тонн здесь разом!
Снова пусто. У Синицына волосы зашевелились на голове. Значит, он уже больше не волшебник? Кончилось все... В отчаянии привычно крикнул:
– Две порции мороженого!
Тут он перевел дух с облегчением: в руках, как всегда, ощутил вафельные стаканчики, наполненные снежно-белым мороженым, – как он любил, с верхом. Один стаканчик протянул Генке, и оба начали нервно лизать ледяное лакомство, почти не замечая его вкуса.
– Металлолом почему-то не появляется, – констатировал Генка. Может, волшебники сами его собирают?
– Ну да! – Синицын поперхнулся. – Что они – пионеры, что ли?
– И не комсомольцы, – поддакнул Лысюра.
Некоторое время хрустели стаканчиками в молчании, переминаясь с ноги на ногу.
Лысюра кивнул с кислым видом:
– Ладно, давай хоть одну тонну...
И Синицын хлопнул в ладоши:
– Появись-ка здесь хоть тонна металлического лома!
– Даже тонну пожалели! – ударил в отчаянии шапкой о землю староста. – Жмоты несчастные, а не волшебники!
Он ехидно прищурился:
– А чайник, один-единственный, вы дадите?
Синицын вяло запросил чайник. И вдруг оба испуганно отпрыгнули в сторону: на землю упал и покатился чайник.
Лысюра схватил его и жадно ощупал.
– Новенький, никелированный, – и заорал почему-то в угол сарая: Эй, нам новые не нужны, только старые, с дырками!
И эта просьба была удовлетворена: появился старый, весь в ржавчине и с дыркой на боку чайник. Синицын осмелел:
– Еще три чайника!
– Есть! – взвизгнул Генка. – Давай, проси десять.
Он еле успел отскочить, как сверху посыпались чайники.
– Ур-ра! – вошел в азарт Лысюра. – Требуй двадцать!
– Может, чайников хватит? – повернулся к нему Макар. – Попросим другое что-нибудь, утюги, например.
– Можно утюги, – согласился Генка. – Они тяжелее.
– Двадцать утюгов! – хлопнул в ладоши Синицын, и в ту же секунду раздался отчаянный вопль Лысюры: – Ай-яй-яй!
Он прыгал на одной ноге, задрав лицо с зажмуренными глазами к потолку и держа двумя руками другую ногу. Утюги посыпались градом, и один из них угодил ему прямо на ботинок.
– Смотреть надо! – орал Лысюра невидимым волшебникам. – Швыряете куда попало! Так и пришибить недолго...
Синицын утешал его:
– Скажи спасибо, что по голове не трахнули. Тогда совсем ополоумел бы...
Лысюра заковылял в угол, сорвал парусину, перевернул набок бочку и залез внутрь:
– Теперь проси хоть танки.
– Нет, я кастрюль попрошу, – решил Синицын.
В самый разгар "сбора лома" заскрипела дверь, и в сарай заглянул дед Цыбуля. Его жидкая бороденка озадаченно задвигалась, глазки блестели.
– Иду мимо, слышу – в сарае шум, – прошепелявил он, тут же по привычке сворачивая самокрутку. – То вроде в ладоши хлопают, то по крыше бегают. Перебираете металлолом?
Семеня, прошел взад-вперед, приглядываясь к лому.
– Много нанесли, много... Молодцы.
Подобрал с земли чайник, который "прилетел" самым первым.
– А этот чайник послужит еще, да-а... Ты чего в бочку залез? напустился он на Лысюру. – Там еще краски наскрести можно, а ты боками все вытрешь.
И ушел, пообещав принести взамен чайника двуручную пилу без ручек.
– "Еще послужит"! – передразнил Генка. – Совсем новенький чайник! Поживился дед...
– Надо было сразу спрятать, – поддакнул Макар.
Они стояли перед горой – до самого потолка – разного металлического хлама. Генка пнул ногой кастрюли, и те противно задребезжали.
– Хватит, наверное, – решил Синицын. – Здесь уже больше десяти тонн наберется.
Запирая замок на сарае, Лысюра ломал голову:
– Почему же они сразу не дали десять тонн, а по частям дали?
Макар догадался:
– А у них, наверное, весов не было!
И оба захохотали над простаками-волшебниками, которые не смогли определить на глазок, сколько металлолома потребуется на десять тонн.
...Четвертый "Б" обязался собрать семьсот пятьдесят килограммов. А когда Лысюра сообщил о том, что их класс обязался собрать десять тонн, наступила полная тишина. Никто не кричал, не протестовал. Все с каким-то недоумением рассматривали старосту, словно видели его впервые.
– Ну что глядите? – не выдержал он. – Рога у меня, что ли?
