Текст книги "Утро вечера мудренее"
Автор книги: Евгений Наумов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
Он выговорил это с такой гордостью, будто сам вел переписку.
– И зима ожидается лютая, – обрушил он вдруг на Макара самый веский аргумент.
– А ты откуда знаешь?
– Мне в кружке "Юные борцы с плохой погодой" сообщили, – выпятил грудь Лысюра.
– Да ты что, все кружки обошел?
– Не все, – отвел глаза Генка. – В кружке вязания "Наша петля" не был. Там одни девчонки, вяжут рукавички, шарфы в помощь малышам из садика номер девятнадцать... А зачем им рукавички? Пусть закаляются.
Он презрительно сплюнул.
– Когда я в садик ходил, нам никто не вязал. А простудишься – по шее!
– Правильно! – оживился Макар. – Пусть они тоже закаляются.
– Кто? – не понял Генка.
– Деревья. Нам вон на каждом уроке физкультуры говорят: закаляйтесь, закаляйтесь, от всего этого только польза.
– Что бы болтаешь? Разве деревья понимают, что им надо закаляться? Они возьмут и погибнут.
Их спор прервал звонок.
В классе Макар заметил, что все перешептывались и как-то враждебно смотрели на него. Сначала он не придал этому особого значения. Но вот начался урок рисования. Как всегда, Макар забыл дома циркуль. Он повернулся к сидевшей рядом толстой Зое Чепуровой.
– Дай циркуль.
Но та дернула плечом и промолчала.
– Ты что, не слышишь? – потянул ее за рукав Синицын.
Зоя вдруг сердито отодвинулась:
– Не трогай меня! Я с тобой не разговариваю.
У Синицына из рук выпала резинка. Зойка, толстая добродушная Зойка, от которой никогда слова плохого не услышишь, готовая поделиться последним бутербродом, не хочет вдруг с ним разговаривать. Сначала он решил, что ослышался.
– Это ты со мной не хочешь разговаривать?
– А то с кем! – она повернулась, и Макар впервые увидел злость в ее маленьких голубых глазках. – Ты еще набрался нахальства спрашивать?
– Да что я тебе сделал?
Учительница постучала по доске мелом.
– Перестаньте разговаривать!
Макар затих и нахохлился. "Что сегодня происходит? Пришел в школу с таким хорошим настроением – и на тебе! Все стараются насолить. Что они – не выспались?"
На перемене его настроение окончательно испортилось. Куда бы он ни пошел – все от него отворачивались, даже старались не замечать. Мимо проходил Олег Черепанов, неестественно скосив глаза в сторону.
– Алька! – окликнул Синицын и почувствовал, что голос его стал почему-то противным, заискивающим. – Я тут у одного иностранную марку видел...
Но Черепанов втянул голову в плечи и даже ускорил шаг. Это было невероятно! При упоминании о марках он обычно становился сам не свой и вцеплялся в человека мертвой хваткой. Он загонял его в угол и готов был восторженно слушать самые длинные и самые нудные рассказы о марках. По слухам, Алька собирал марки еще с ясельного возраста.
После этого Синицын совсем пал духом. Сел на свое место и уныло уставился в пол. Но вот рядом остановились голубые ботинки с поцарапанными мысами. Макар медленно поднял голову.
Перед ним стояла, заложив руки за спину, Даша и презрительно смотрела сверху вниз. У Синицына тоскливо зачесался нос.
– Так ты, оказывается, не только хвастунишка, – Макару казалось, что голос ее звенит на всю школу, хотя Даша говорила почти шепотом, но и предатель!
– Кто – я? – забормотал он, и у него глупо отвисла нижняя губа. Ты видела? Докажи... Я предатель?!
Даша повернулась и ушла на свое место. А Черепанов встал, смущенно поправил очки и повернулся к классу.
– Тихо! – крикнул он, хотя вокруг уже давно царила тишина. – После уроков не расходиться: будет классное собрание. Тайное, без учительницы.
– Почему тайное? – крикнул кто-то.
– Потому, – ответил Лысюра важно, – что будем судить предателя М.И.Синицына.
Макар задохнулся:
– Меня... судить?
– А кого же еще? – криво ухмыльнулся Живцов. – У нас больше нет других предателей...
Но тут же умолк: в класс вошла Нина Борисовна.
Синицын опустился на свое место. В голове его гудело, как в школьном коридоре на большой перемене.
"Обижают, – он вдруг шмыгнул носом, – все меня обижают, даже Зойка и та..."
Зойка, услышав шмыганье, повернулась, и глаза у нее были по-прежнему добрые – маленькие, голубые, жалостливые.
– Ты не переживай, Синицын, – участливо зашептала она. – Мы сильно судить не будем. Ну, вынесем общественное порицание. Только ты больше не предавай, ладно?
Синицын обозлился. Мало того, что ни за что ни про что на него напали, так его же и утешают.
– Не твое дело, – оборвал он Зойку, и та обиженно отвернулась.
Весь урок Синицын сидел как на иголках. Еле дождался звонка. Нина Борисовна продиктовала домашнее задание, собрала со своего стола тетрадки, журнал и ушла. Все тоже делали вид, что собираются, но сразу после ухода учительницы Живцов подскочил к двери, заложил ее ножкой стула. Класс загудел.
– Чш-ш-ш! – зашипел Черепанов, поднимая руку.
– Особенно не орите, – добавил Лысюра. – Будем проводить тайное подпольное собрание.
– Как не орать! – взорвался Живцов. – Если в наши ряды пробрался шпион, предатель...
– Кто шпион? Кто предатель? – подскочил к нему Синицын. – А по сопатке хошь?
Их с трудом растащили.
– Спокойно, спокойно! – надрывался Черепанов. – Объявляю собрание открытым. Пионера Синицына прошу выйти к доске.
– Зачем к доске? – опешил Макар.
Все заревели:
– Иди! Иди!
Синицын послушно вышел и растерянно остановился.
– Бери мел! – сказал Черепанов. – Рисуй морскую корову, морскую уточку, морское перо.
"Да не знаю я ничего такого! – хотел было крикнуть Синицын, но рука его помимо воли уже рисовала на доске. Он даже сам с интересом смотрел на то, что появляется из-под его руки.
Морская корова была похожа на моржа с толстой складчатой шеей. Морское перо только чуть-чуть напоминало птичье перо, а уточка не имела ничего общего с обычной уткой – толстые короткие стебли с пучками листьев на конце.
– Ну, вот видите? – вскинулся Живцов, кивая на доску. – Он прекрасно знает всех морских животных: коров, собак, свиней... А вчера прикинулся Незнайкой на Луне!
Синицын вздрогнул и пробормотал, запинаясь:
– Вчера я действительно не знал...
– А сегодня знаешь! – ехидно бросил Живцов. – Вчера на пустяковые вопросы не мог ответить, а сегодня даже рыб с зелеными костями назвал и не моргнул глазом. Да ведь этого даже старые кавээновцы-пенсионеры мне никогда не могли сказать!
– Сказки для второго-третьего класса! – поддакнул Лысюра.
Макар в отчаянии приложил руку к груди:
– Это правда, чистая правда! Я вот только объяснить этого не могу, поверьте... Честное слово, не вру!
Все возмущенно загудели:
– Он еще честным словом бросается!
– Бессовестный!
Но тут поднялся Лысюра и потребовал слова.
– Дело нешуточное, – он значительно обвел всех взглядом. – Давайте разберемся по порядку. Значит, вчера мы видели и слышали, что Синицын во время турнира – ни бум-бум. А сегодня он с пеной у рта доказывает, что может ответить на любой вопрос самого опытного кавээновца, – он кивнул на Зину Живцова, и тот покраснел от гордости. – Тут можно сделать один вывод: Синицын и вчера знал, но неизвестно из-за чего предал нас, наш класс, нашу команду... – голос его повысился до крика, – и сознательно подыгрывал нашим заклятым... товарищам "альбатросовцам"...
– Н-нет! – вырвалось отчаянно у Синицына.
– Он говорит, что нет, – продолжал староста. – И даже дает честное слово. Верите вы ему?
– Ни за что! – рявкнули все, как один.
– И правильно, – кивнул Лысюра. – Я бы сам не поверил, но...
Класс насторожился.
– Но однажды я был у Синицына дома и видел такое, что сейчас даже не знаю, верить ему или нет.
– Что ты видел? – крикнуло сразу несколько голосов.
– Пока говорить не буду, вы мне тоже не поверите, – промямлил Лысюра.
– Да что его слушать! – крикнул кто-то. – Он же друг Синицына, защищает.
Лысюра обиделся, покраснел.
– Я? Защищаю? – он ударил себя кулаком в грудь, но тут же почесал в этом месте. – Мои слова могут подтвердить еще кое-кто. Со мной были двое и...
– ...ели волшебное мороженое? – пискнул девчоночий голосок.
Лысюра медленно повернулся и уставился пронизывающим взглядом на Живцова.
– Ты?!
– Я ничего... я никому... – забормотал тот растерянно.
Лысюра величественно махнул рукой.
– Знаю. Ты крематорий. Это она разболтала, Поспелова.
– И не я! – подскочила Даша. – Это, наверное, Иринка, я ей по секрету только...
Но тут вмешался Черепанов.
– О чем затеяли разговор? Мы сейчас разбираем недостойное поведение Синицына. У кого какие предложения? Записываю.
– Постой, – не сдавался Генка. – Я же еще не кончил. Чего ты не даешь мне сказать?
– Говори, только про Синицына, а не про какие-то дела давно минувших дней.
– Я про Синицына и говорю, – огрызнулся Лысюра. – Не перебивай. Значит, так. Я Синицыну верю.
Класс заклокотал.
– Объясни! – потребовал Черепанов. – Может, ты его как друга защищаешь.
– Никакой он мне не друг! – вскипел Лысюра, но тут же спохватился. – То есть, конечно, друг, но я его не защищаю. А верю ему и требую, чтобы он искупил свою вину перед коллективом.
– Как же так? – вмешался Живцов. – Если ты ему веришь, значит, он не виноват. Тогда какую вину он должен искупать?
– Да, он не виноват, – замямлил Генка. – Но не так, как вы думаете. Поэтому я верю. А чтобы и вы поверили, что он не виноват, пусть он искупит свою вину тем, что за ночь укутает все деревья на нашем участке, – и добавил зачем-то: – У него есть для этого все резервы и возможности.
– Как?! – у Синицына даже пересохло в горле. – Все деревья?
– Сто штук! – ахнул кто-то.
– Да, сто штук, – твердо продолжал Генка. – И тогда вы поверите, что вчера он, допустим, не мог ответить ни на один вопрос турнира, а сегодня любого кавээновца заткнет за пояс.
– Как я укутаю сто деревьев? – заорал Синицын. – Ты хоть что-нибудь соображаешь, Лысюра?
– Действительно, – поддакнул Живцов. – Я тоже был тогда у Синицына и ел... гм... но при чем тут деревья? Не понимаю я что-то старосту. Тут целому классу работы на полдня, а он должен сделать один за ночь? И почему обязательно за ночь?
– А он знает почему, – подмигнул Лысюра. – И знает как...
Синицын во все глаза смотрел на старосту класса и заметил многозначительную ухмылочку, блуждавшую по его лицу.
– А так, – Генка подался вперед, глядя на Синицына, будто гипнотизировал его, – точно так, как он вдруг начал учиться на круглые пятерки, как за одну ночь изучил всю "Детскую энциклопедию"...
"Вот оно! – зазвенело в голове Макара. – Лысюра знает про мышонка Тик-Така... Но откуда? Я-то никому не говорил, даже маме".
– Неясно мне, зачем староста мелет тут разную ерунду, – недовольно брюзжал в это время Зина Живцов. – Наказать, конечно, мы должны Синицына за его недостойный поступок. Но требовать, чтобы он выполнил работу целого класса, да еще за одну ночь...
– Ха-ха! – крикнул кто-то.
– Надорвется!
Черепанов поднял руку.
– Есть у кого-то конкретные предложения?
– Общественное порицание! – раздался вдруг голос Зойки. Все повернулись к ней, и Зойка, смутившись до слез, опустила голову и принялась теребить передник.
– Еще будут предложения? Нет! Ставлю на голосование. Кто за?.. Единогласно!
Вскочил Живцов.
– Предлагаю также не допускать больше Синицына к турнирным соревнованиям.
– Не надо, я... – дернулся Макар.
– Справедливо, – пробасил молчавший до сих пор Пономаренко, и руки взметнулись вверх.
Печально плелся Макар с собрания домой. Эх, и не везет ему! Вот уж неудачник так неудачник – даже волшебство не идет ему впрок.
Сзади послышались чьи-то шаги и тяжелое дыхание.
– Синицын, погоди! – Макар узнал голос Лысюры и нехотя остановился.
– Ну чего? – спросил он хмуро.
Лысюра задышал ему в ухо:
– Ну так... что ты надумал? Обработаешь весь наш участок?
– Что ты снова мелешь? Да я пять деревьев еле-еле...
Лысюра пихнул его в плечо.
– Я ведь тебя на собрании защищал! А ты...
Он оглянулся по сторонам.
– Да ты не бойся. Никто не узнает.
– Про что? – тоже почему-то перешел на шепот Макар.
– Что ты на самом деле не Синицын, а... – Генка набрал в грудь побольше воздуха, – а волшебник по фамилии Кара-Чунг!
– Что еще за Кара-Чунг? – опешил Макар.
– Ну как же, как же, – засуетился Лысюра. – Ты ведь сам говорил, помнишь, когда мороженое ели?
Оба смотрели друг на друга выпученными глазами. Сгущались сумерки. Тополя протянули над ними голые ветви. В щелях забора взвизгнул ветер.
– И все сразу тебе поверят, – забубнил ему в воротник Лысюра. Еще и прощения просить будут.
– Прощения?
– А то как! – воодушевился Генка. – На руках будут носить: ты же за всех работу сделал, можно баклуши бить. А самое главное... самое главное – мы раньше всех закончим воскресник, и наш класс выйдет на законное первое место.
– Почему закончим? Если Тик-Так... – он поперхнулся, – если я сделаю всю работу за ночь, то никому и начинать не придется.
– Вот-вот, а я что говорю! Все классы придут на участок, только примутся за работу, а у нас – глядь – все готово. Нам сразу благодарность, школьный оркестр играет туш...
– И мы утрем нос четвертому "Б"! – подхватил Синицын.
– Правильно! – и они, схватившись за руки, начали отплясывать на тротуаре так, что какая-то старушка испугалась и, не доходя до них, перебрела на другую сторону улицы.
– Значит, по рукам? – остановился Лысюра.
Но Синицын замялся:
– В общем, я подумаю... над твоим предложением.
"А вдруг Тик-Так откажется?" – пришло ему в голову.
– Чего там думать? – напирал староста. – Делай – и с концом.
Но Синицын ответил загадочно:
– Утро вечера мудренее.
СОЛОМЕННАЯ МЕТЕЛЬ
Чуть свет Лысюра бежал по улицам города к школе.
За ночь немного подморозило, на сухой земле белели разводы инея. Вдалеке над окраиной города покачивались пепельные столбы дыма наверное, жгли опавшие листья. Отсюда, с горки, где стояла школа, их микрорайон виднелся, как на ладони. С автобазы одна за другой выезжали тяжелые автомашины, окутываясь сизыми облачками. Голубая пелена лежала на крышах домов.
Каблуки Лысюры звонко стучали по асфальту. Холодный чистый воздух обжигал щеки. Генка сжимал озябшие кулаки в карманах пальто и шептал:
– Сделает или не сделает? Волшебник или нет?
Вот уже мелькнула за поворотом белая стена школы, сейчас пойдет забор пришкольного участка... Лысюра ускорил шаг, и тут горестный крик вырвался у него: деревья на всем школьном участке стояли такие же голые, как и вчера.
– Обманул, тр-репач, – процедил Генка. Он открыл калитку и поплелся на свою половину участка, машинально ощупывая деревья: ладонь чувствовала холодную и влажную шершавую кору.
Он разочарованно присел на валявшийся бочонок из-под удобрений. Перед ним стройными рядами тянулись стволы деревьев, которые еще надо было укутать соломой, перевязать сверху веревками и сделать это не так-сяк, а на совесть – учитель ботаники Егор Сергеевич сам будет проверять, а у него глаза – ой-ой! И неизвестно еще, кто раньше выполнит работу.
Рухнули сладкие мечты старосты класса, как он подходит к Ивану Ивановичу, вскидывает вверх руку и звонким голосом рапортует о трудовой победе коллектива.
И директор жмет ему руку, поворачивается к завучу и говорит удивленно:
– Подумайте только, какие молодцы! Другие классы еще только начинают работу, а эти уже закончили. Вот это темпы! И с высоким качеством.
А завуч как бы мимоходом заметит:
– Это и не удивительно. Ведь у них староста кто – Геннадий Лысюра!
– Ах, да-да! – спохватится директор. – Как же мы его до сих пор не замечали? Нужно немедленно...
Что именно "нужно", Лысюра представлял себе довольно смутно, но дальнейшее рисовалось ему в самом радужном свете. Какие-то почетные грамоты, поздравления, прикалывания к груди значков, поездки, встречи делегаций. И музыка, музыка...
Но вот взгляд его остановился на голых черных стволах деревьев, и он в один миг упал с облаков на землю.
– Значит, так, – забормотал он, ломая попавшийся под руку сучок, – завтра же разберем этого трепача на собрании, покажем ему, где раки зимуют. Гнать его в шею, гнать... отовсюду.
Он встал и поплелся к калитке. Ну, не попадайся, Синицын! Временами Лысюра вскипал, словно чайник, и тогда ему казалось, что у него из ноздрей горячий пар валит. Про воскресник он даже забыл.
В калитке он вдруг столкнулся с кем-то. И с кем же? С Синицыным, собственной персоной!
– Ага! – зарычал Генка и схватил Макара за грудки. – Ага!
– Что ты заладил: "ага-ага", – недовольно бросил Синицын и оторвал его руки от своего пальто. – Может, ты еще скажешь "агу". Только я уже давно вышел из ясельного возраста.
– Ты еще и насмехаешься! – Генка потряс кулаками. – Всех подвел, обманул!
Синицын, однако, почему-то нахально ухмылялся, стоя перед разъяренным приятелем. Лысюра вошел в раж.
– Ну, Синицын, пощады не жди! Смотри – саженцы-то голые! Голые! Где же твое обещание?
Он уже забыл, что Синицын вчера никакого обещания не давал, а только сказал, что подумает.
– Ты так визжишь: голые, голые! – пренебрежительно бросил Макар, – что можно подумать, будто ты сам голый.
Генка только шипел от злости. Потом сказал зловеще:
– Ладно, что с тобой разговаривать. Разберемся позже.
И он решительно зашагал прочь.
– Постой! – крикнул Синицын.
– Ну чего? – нехотя остановился Генка.
– Зачем так сразу... "разберемся"? – замямлил Макар. Он и так уж был напуган вчерашним "разбирательством". – Может, я еще и выполню...
– Когда? Сейчас все придут...
– Во, во! Как соберутся все, тогда и сделаю. Не веришь? В один момент все деревья будут укутаны. Лысюра подошел вплотную и отчеканил:
– Я уже не верю ни одному твоему слову. Заврался ты. А когда соберутся, потребую, чтобы тебя отстранили от воскресника.
Он, конечно, на испуг брал. Но Макар опешил.
– Не надо! – схватил старосту за рукав. – Я сейчас... сделаю.
Он повернулся к шеренгам саженцев, поднял руки и замахал ими, будто собираясь вспорхнуть и улететь.
– Груши, яблони, вишни и сливы! – забормотал он, тараща глаза так, что Лысюра попятился от него. – Слушайте меня, слушайте! Вон там солома лежит, сейчас она вспорхнет и к вам прилетит. Обернет вас, укутает, веревками опутает. Будете вы зимушку зимовать и горя не знать. Внимание, внимание! По моему слову выполняйте желание!
И, напыжившись, хриплым голосом Синицын произнес:
– ОЗУРКНОЗНИБОР!
Лысюра от страха зажмурился, даже голову руками прикрыл. Он ожидал, что загремит гром, засверкает молния и прилетят неизвестно откуда могущественные джины с блестящими кольцами в носу и кривыми когтями на руках. Но ничего такого не произошло. Только начался какой-то сильный свист и шелест вокруг. Генка приоткрыл один глаз и увидел такое, что снова испугался и еще плотнее зажмурился.
По саду летала солома, которая до этого спокойно лежала в кучках между деревьями. Будто соломенная метель бушевала на пришкольном участке!
Пыль запорошила глаза Синицыну. Он протер их и увидел: в сплошной метели показались просветы, солома с гудением завихрялась вокруг каждого деревца, словно образовались там воздушные воронки. Все быстрее кружилась солома в таких воронках, она цеплялась за кору деревьев, наматывалась на стволы, окутывала их ровными пухлыми одеялами, и вот уже с разбойничьим посвистом замелькали обрывки веревок. Они захлестывались вокруг соломенных одеял, прижимали их к деревьям и сами же крепко связывались в узлы.
Прямо над головой Синицына одна веревка зацепилась за сучок, начала дергаться, вытягиваясь в струнку, но ничего не получалось. Макар смотрел во все глаза: что же будет дальше? Веревка вдруг изогнулась и другим концом сбросила петлю с сучка – совсем как живая змея!
Он с трудом перевел дух.
– Вот это да! Видал, Генка, что делалось?
Повернулся к Лысюре и остолбенел. От ботинок до самых подмышек Генка был аккуратно укутан соломой, перевязан лохматыми веревками так, что на спине и пятках у него торчали кокетливые девчачьи бантики.
– Генка... ты чего? – пятясь, хрипло спросил Синицын.
Лысюра отнял руки от лица, приоткрыл один глаз, потом другой. На лице его появилась широкая радостная улыбка.
– Си-и-ила! – протянул он при виде стройных рядов деревьев, аккуратно укутанных желтой соломой. – Уже готово? Не успел, понимаешь, чихнуть, а ты раз-раз! – и хоть на выставку достижений народного хозяйства. Дай пожму твою...
Он сделал движение к Синицыну, желая пожать ему руку, но сразу же покачнулся и упал носом в рыхлую землю.
– Что такое? – невнятно проворчал он и вдруг отчаянно заорал. Кто меня связал?
Макар подскочил к нему и начал торопливо распутывать бантики:
– Не волнуйся, не волнуйся! Тебя по ошибке, наверное, укутали.
– Хороша ошибка! – разъярился Лысюра, сдирая с себя плотно подогнанную солому. – Что я им – дерево, что ли? Я староста класса, понял?
– Да я-то знаю. А им, видать, невдомек. Ты же стоял неподвижно, как дерево. Да еще на нашем участке. Вот они и приняли тебя за дерево.
Оба почему-то говорили "они", хотя никого не видели в саду в то время, когда здесь летала солома. Но ведь ясно, что один "кто-то" не мог за минутку укутать сто деревьев, да еще Лысюру впридачу!
– А я, понимаешь, испугался, что ты в дерево превратился, тараторил Синицын. – Хорошо, если в яблоньку или вишню, хоть польза будет, а если в дуб?
Он принялся отряхивать товарища от соломы, причем так лупил его по спине, что заклубилась прошлогодняя пыль из подкладки.
– Сам ты дуб, – со злостью отпихнул его Лысюра, но при виде укутанных саженцев снова пришел в хорошее настроение. – Слушай, а какое волшебное слово ты сказал, что солома сама полетела?
– Так я тебе и признаюсь! – присвистнул Макар. – Тайный секрет. Хватит и того, что я на твоих глазах чудо сделал. Я хотел при всех, чтобы потом не говорили, что я обманщик.
– При всех? – ужаснулся Лысюра. – При всех ни в коем случае не делай чудес!
– Это почему? – опешил Макар.
Лысюра оглянулся, как вчера, по сторонам.
– Сам не понимаешь? Каждый попросит тебя сделать какое-нибудь чудо лично для него. Ну, вот Пономаренко захочет стать сильнее всех, он давно об этом мечтает; Живцов потребует, чтобы его "Любознательный" всё на свете знал; Черепанов – чтобы редкую марку ему достать... Да мало ли что каждый попросит. Чудес на всех не напасешься.
– И верно, – растерялся Синицын.
– А кто-то тоже захочет учиться на пятерки...
Тут Генка попал в точку: Макар не хотел, чтобы и другие учились на одни пятерки, отвечали без запинки на любые вопросы. Тогда на него, Синицына, никто и внимания не будет обращать.
– Это все захотят учиться на пятерки, а уроки не готовить и в учебники не заглядывать, – горячо поддакнул он.
Лысюра добавил:
– Как пишется в плакатах: "Без труда не вытащишь и рыбку из пруда", "Кончил дело – гуляй смело!"
– А как же мы скажем про это? – задумался Макар, глядя на укутанные деревья. – Догадаются же, что без чудес тут не обошлось: ведь еще вчера эти деревья были голые...
– Вот что, – решил Генка. – Выкрутимся так: своим ребятам скажем, что это мы сделали, пришли на участок спозаранку, а Нине Борисовне что весь класс сделал.
– Не поверят, – закряхтел Синицын. – Вдвоем – это же всю ночь надо биться, и то не получится.
– Не беспокойся, – махнул рукой староста. – Я знаю, что говорить.
– Может, обратно их раскутать? – неуверенно начал Синицын. – А то начнут допытываться, что и как, – хлопот с этим чудом не оберешься.
– Что ты, что ты! – переполошился Лысюра. – Ни в коем случае. Вот только надо что-то сделать, а не пойму что.
Он прищурился и огляделся вокруг.
– Что сделать? – не понял Макар.
– Да вот, понимаешь, здесь что-то не так. Посмотришь на участок и кажется, что тут не люди работали, а какие-то волшебники-невидимки. Чисто, понимаешь, аккуратно... Мы, когда в прошлом году укутывали деревья, так намусорили, что Егор Сергеевич два часа потом ругался.
Подумал и добавил:
– Два с половиной часа.
Синицын догадался:
– Надо солому рассыпать кругом!
– Правильно! – заорал Генка, и они вдвоем принялись за "работу". Распотрошили не одну кучу соломы и разбросали по всему участку. Старались, пыхтели, с ног до головы обсыпали сами себя соломенной трухой.
Вдруг из-за низенького забора послышались голоса:
– Эй, что вы там делаете? Зачем солому разбрасываете?
Друзья испуганно замерли. Но тут же облегченно вздохнули: над забором торчали головы одноклассников.
– Наши...
Лысюра стал размахивать пучком соломы:
– Заходите, ребята! Сейчас вы ахнете!
И впрямь, едва ребята появились на участке, у них вырвались крики удивления.
– А ведь наши деревья уже укутаны!
– Здесь и делать нечего!
– А мы спешили...
Лысюра сиял, словно электрическая лампочка.
– Видали? Это я с Синицыным, – подбоченясь, он небрежно кивнул на Макара. Тот только хлопал глазами. – С рассвета вкалывали в поте лица. За вас, понимаешь, старались. Скажите спасибо, высморкайтесь и спать идите.
– А кто вас просил? – вдруг ощетинился Живцов.
– Как – кто? – осекся Лысюра и только тут заметил, что все смотрят на него как-то недружелюбно. – Да вы что, ребята? Ведь вчера сами же просили Синицына, то есть обязывали... Вынесли решение.
– Никто его не обязывал, – вмешался Пономаренко, по обыкновению зажмуриваясь, когда он говорил что-то резкое. – Ему просто вынесли общественное суровое порицание. Ты что, забыл?
А Зойка вдруг взвизгнула:
– Это ты заставил его работать всю ночь! – сжав кулачки, она подступила к старосте. – Ребята, он же все время талдычил вчера, помните, чтобы Макар всю ночь работал на участке. Ах ты, рабовладелец несчастный!
Лысюра попятился:
– Какой я тебе рабовладелец? Я, если хочешь знать, и сам работал с ним вместе...
Он зачем-то ткнул ей под нос пучок соломы.
– Как же, заставишь тебя! – ехидно бросила Поспелова. – Руководил, наверное, а не работал. Знаем!
Живцов рубанул воздух ладонью:
– В общем, вы как хотите, а мне чужая работа не нужна. Положено мне укутать четыре саженца, вот я и укутаю.
И он решительно направился на соседний участок.
– Я тоже! И я! – раздались голоса. Все потянулись за ним.
Лысюра побледнел.
– Да вы что, с ума сошли? Там же участок четвертого "Б"! Мы с ними соревнуемся.
– А куда нам идти? – огрызнулся Черепанов. – Участки других классов за городом. Не поедем же мы туда?
– Да зачем вам куда-то ехать? – надрывался Лысюра. – Работа наша сделана, садись, отдыхай. В землю поплевывай.
– Отдыхать? – изумился Пономаренко. – Мы еще и не работали.
– Что мы – тунеядцы? – Зойка стала потрошить кучу соломы.
Все принялись за дело.
Лысюра насторожился. Издали послышались веселые голоса, шум...
– Бэшники идут!
Первым показался длинный Пашка Многолет.
– Эй, чего на наш участок залезли? – еще издали гаркнул он. Его рыжая голова в кепочке замоталась над забором – он побежал. С налету распахнул калитку и остолбенел:
– Уха из петуха!
За ним толпились, напирали, заглядывали через его плечо остальные. Спустя минуту, рассыпавшись по участку, они придирчиво ощупывали укутанные деревья.
– На совесть сделано!
– Что да, то да!
Пашка Многолет прищурился:
– Значит, свою работу сделали и нашу захватили? Хотите показать, что мы слабаки? Втихую пораньше пришли... Мы так не уговаривались! По мордасам захотели?
К нему подошел Зина Живцов, сказал спокойно:
– Зачем ты так? Просто хотим помочь вам. Видишь, сегодня ночью были заморозки. Нужно спешить, а то деревья погибнут.
Пашка заглянул в его глаза, расслабился:
– Ну, раз так, ладно. Давайте вместе работать.
И работа закипела! Синицыну и Лысюре, стоявшим в нерешительности поодаль, казалось, что на их глазах происходит новое чудо: так же завихрялась между деревьями солома, один за другим укутывались голые стволы, только теперь в саду раздавались звонкие веселые голоса да под плывущими по воздуху охапками соломы мелькали ноги в брюках или чулках. Иногда охапки сталкивались, валились на землю, и тогда неудачники, хохоча от восторга, тузили друг друга. К ним подскакивали другие, начиналась куча мала.
Синицын подошел к Лысюре, дернул его за рукав:
– Давай и мы... – он кивнул, – поработаем. А то стоим, все на нас косятся.
– И пусть косятся! – мотнул головой Лысюра. – Что мы – мало сделали? Сто штук! Пусть попробуют столько укутать, а потом говорят, – он скривился, передразнивая кого-то: – "Нам чужой работы не надо, мы не тунеядцы..." Я ведь для коллектива старался, для своего класса...
Макар с удивлением слушал Генку. "Я старался, я, я..." Получается, что даже Синицын тут ни при чем, а чудо сотворил сам староста класса Лысюра, один, собственными натруженными руками, и никто ему при этом не помогал.
Тут открылась калитка и вошли Нина Борисовна и Егор Сергеевич. Они остановились в удивлении.
Нина Борисовна выглядела очень смешно: в синих спортивных брюках и синей куртке – совсем как старшеклассница.
– Смотрите, что делается! – зашумел ботаник. – А кое-кто боялся, что ребята еще спят. Они вон половину деревьев обработали. И как обработали! – он ходил по "волшебному" участку. – Идеально, просто идеально!
Нина Борисовна громко чихнула от налетевшей соломенной пыли. И увидела стоявших перед ней Лысюру и Синицына.
– Когда же вы успели сделать? Ведь сейчас только... – она взглянула на часы, – четверть одиннадцатого.
Лысюра смутился, но ненадолго.
– А наш класс пришел на час раньше! – выпалил он. – Свое задание выполнили, теперь вот... помогаем отстающим.
– Это же чудесно! – восхитилась Нина Борисовна. – А я думала, что за сегодня не управимся. Вы и не подозреваете, какие вы молодцы, – и она, полуобняв, увлекла за собой озадаченных таким оборотом Генку и Макара. – Мы-то, оказывается, опоздали! Но ничего, сейчас наверстаем.
ВСТРЕЧА С КОБРОЙ
Вечером Синицын столкнулся в подъезде нос к носу с Гошей Шурубурой. Тот шел, волоча за собой ранец прямо по ступеням. Одна лямка у ранца совсем оторвалась.
– Ага, попался! – притворно налетел на него Макар. Тот остановился, глядя исподлобья. С тех пор, как Гоша разбил волшебный стаканчик, он старался избегать Синицына.
– Да ты не бойся, – положил Макар руку ему на плечо. – Думаешь, я злюсь на тебя за то мороженое? Зря. У меня его сколько хочешь. Не веришь?
Гоша недоверчиво засопел.
– Угостить? Какое ты любишь?
Гоша что-то пробурчал и попытался протиснуться слева.
– Эскимо хочешь?
Шурубура метнулся вправо и полез вдоль перил вверх, перехватываясь руками. Но Синицын притиснул его к перилам.
– Постой, куда ты рвешься?
Гоша, пыхтя, напирал изо всех сил. Синицын вдруг перед самым его носом громко хлопнул в ладоши.
Тот остолбенел и не сводил глаз с раскрытой ладони Макара. А на ней плясал и кувыркался маленький-маленький клоун в пестрой одежде и длинном колпаке с кисточкой. Рядом с ним скакала крохотная собачонка и лаяла писклявым голосом.
Гоша медленно протянул к диковинному человечку палец. И клоун стал бить по пальцу длинной палкой, а собачка наскакивала на него и пыталась укусить. Гоша чувствовал легкое щекотание от ударов лилипута и размяк от невиданного зрелища.
