Текст книги "Лечение водой"

Автор книги: Евгений Москвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Так… – безотчетно произносит он. Внутри все неприятно, ярко затаилось. И…

Я выиграю, выиграю! Раз звонят.

– Биографию – имеется в виду.

– Это нужно, да?

– Конечно.

– Я ее посылал вроде, но… ну хорошо, хорошо, еще раз отправлю. По электронной почте, да? – уточняет Костя.

– Да.

– Это и… все?

Мы там готовили одну публикацию, которая так и…

– Это нужно для внутренней регистрации. И для членов жюри. В полуфинал вы прошли.

– Отлично! – у Кости как резина прогибается внутри – от радости. – Но это же, по-моему, ничего не дает еще, да? – произносит он вдруг как-то расслабленно, почти меланхолично.

Ему подтверждают, что да, ничего особо не дает – во всяком случае, денежный приз и издательский договор получит только победитель. Один человек – который станет известен где-то через полтора месяца.

– Хорошо, хорошо.

На этом разговор заканчивается.

«Мне позвонили, позвонили… Уртицкий там работает… – и вдруг Левашов чувствует эту жаркую, больную мысль – она неотвратимо заворачивается в воспаленном мозге и… он слабо поддается ей: только я перестал звонить Ире – мне позвонили. Уртицкий распорядился – чтоб подтолкнуть меня – чтоб я общался с ней дальше… А-а-а-а-а, а-а-а-а-а-а! (Господи, да кому я вообще там нужен – мне все это кажется!..) Да, да, чтобы как бы показать мне что вот я общаюсь с ней отношения завязываются и с премией все идет… я же посылал им справку, посылал! Зачем они еще мне звонят?..

Я прошел в полуфинал! О Боже! – радостный всколых. – Я прошел! Все будет хорошо!

Больные мысли – тык-тык – больные – заворачиваются в горячей мозговой пульпе.

…я не звоню не звоню Ире несколько дней – меня хотят как бы стимулировать стимулировать этим звонком этой весточкой чтоб я продолжал отношения…

Я больше не буду ей звонить – и точка».

Ну вот. Держись, – слышит в голове глубокий Олин голос. Это блок.

Глава 14

I

– Я врач, я должен бороться за жизнь… То, что я делаю, это смысл моей жизни.

– Я понимаю, – ответила она.

– Может быть, мой пациент что-то не сделал еще… может, он тоже идет к чему-то всю жизнь… и вот сейчас она оборвется. Поэтому я должен изо всех сил стараться спасти…

– А если бы они были просто счастливы – и всё?

– Мои пациенты? Да, конечно. Вот только счастливы – по-настоящему.

– Занимались бы только спокойным созерцанием… – продолжала она, размышляя. – Окружающих… вещей.

– Для этого им нужно нечто большее, чем наша жизнь. Чем весь этот ежедневный бег. Затирающий свет, который есть в каждом человеке. Просто созерцать, да… и тогда все конфликты исчезнут.

Левашов отрывается от компьютера… отсаживается на кровать.

Он все поглядывает на компьютерный текст, только что напечатанный… На горящем экране…

Страшная вспаренная измученность – в голове, в шее, во всем теле – «как же я смог выжать из себя… эти буквы, слова. И ведь еще тысячи раз смогу.

Нет, все так и должно… я ничего не выжимал».

Потом он почему-то представляет себе Гамсонова. Тот стоит у окна, в своей новой квартире и смотрит вниз на двор, через стекло. И солнечные коридоры тоже как из стекла; с матовыми, оранжевыми гранями… Кубы, пирамиды света, закатные, янтарные, тонут друг в друге, исходят друг из друга…

Но Костя… он почти совсем не может «нарисовать» себе улицу за стеклом… кроме этого света. Но словно чувствует… там идет какой-то прохожий во дворе? Некий человек… через все эти лучистые конструкции. О чем он думает? Он любит кого-то… или держит обиду? И теперь в этот момент… вспомнил о ней?

Нет… не должно быть конфликтов…………………………………………………………..

……………………………………………………………………………………….

II

…Звонок с премии, который поначалу вызвал у Кости очередное недоверие и страх… позже к вечеру, чем больше он думает, уже приходит в затаенную радость, даже эйфорию. Ему очень весело, озаренно, внутри просыпаются новые надежды. Раз позвонили с премии – это уже очень хорошо! «Это значит, я фаворит! Надо готовиться к победе! Уртицкий все же что-то упустил, что мне позвонили… он уже выдал там рекомендацию и на попятную пойти не сможет – я выиграю!.. Господи, да имеет ли Уртицкий вообще ко всему этому отношение!» – вдруг поворачивается в голове…

«Нет, наверное, все-таки имеет. Лобов же не мог так случайно сказать об этой премии, когда позвонил мне. От Уртицкого там что-то зависит – это безусловно. Но…» В Косте все больше крепнет уверенность, что теперь он выиграет и «зря-то так нервничал».

В любом случае, это хороший знак. И с чего бы им звонить и спрашивать какую-то биографию… «…Тем более, что я отправлял ее… Значит, хотят как

бы подготовить меня… конечно, чтобы это не было внезапно – ведь там столько славы сразу свалится на меня. Да, да, они хотят, чтоб я был готов……

…………………………………………………………………………»

И вдруг опять телефонный звонок.

Костя отвечает…

– Привет, – произносит Оля.

– Э-э… да, привет. Что-то… случилось?

На самом деле, он поражен, что она позвонила. Испуган и обрадован…

Сама позвонила! Ведь девушки обычно не звонят. Но может…

– Да нет, ничего не случилось. Просто хотела узнать, как ты себя чувствуешь.

У Оли детский, заботливый голос. До жути приятный, и говорит она так, будто ее рот чуть-чуть принаполнен водой.

– Хе… мне, на самом-то деле, лучше, потому что есть хорошие новости.

Хорошо, что позвонила.

– Интригуешь! Что за новости?

Он рассказывает, как ему позвонили с премии. И что он прошел в полуфинал.

– Видно, мне все же удалось обставить Уртицкого. А я сам и не предполагал этого.

– Что ты хочешь сказать?

– Зря я нервничал… да потому что Уртицкий просчитался. Он, конечно, не знает, что мне звонили. Не смог он все учесть. Ты понимаешь, о чем я, да? Он, конечно, хотел бы, чтобы все оставалось втайне от меня, пока я не выполню…

Костя сморщивается не то кисло-ехидно, не то смущенно.

– …условия. Ну ты поняла, о чем я, да?

– М-м-м… да, – в Олином тоне ехидная смешинка.

– Но он уже дал ход этому делу. Он же не может притормаживать и разгонять премиальный процесс в зависимости от…

Он опять смущается, не договаривает.

Оля начинает хихикать на том конце провода. Поддерживая Костю… да, это будто какая-то их тайна. Как в школе – он поведал ей о гадких происках, и теперь они союзники за справедливость.

– Да уж, чё ты смеешься! Мне совершенно не смешно было, когда он… но это ведь, конечно, еще так и не кончилось.

– Кость, да что ты, я прекрасно понимаю, насколько все это мерзко.

– Да не, не, Оль, извини, это я просто так… я знаю, что ты понимаешь.

Он вспоминает ее нервное, ошарашенное лицо. На мосту, когда она только узнала обо всем.

– В любом случае, что бы ни было с этой премией и как бы ни закончилось… Ире я больше не звоню, – подчеркивает Костя. – Что скажешь на это?

– Это хорошо.

– Ну вот… да нет, я имел в виду… э-э, по поводу Уртицкого? Ну ты понимаешь… – одергивается и повторяет: – Уртицкий просчитался. Я об этом говорю. Какие-то вещи все же нельзя контролировать. Естественный ход дела в премии. Я же отправил им, и он должен был рекомендовать меня, изначально.

Оля спрашивает:

– По той причине, что он тебя хорошо знает, а остальных – нет?

– Ну естественно. Конкурсанты-то все с улицы.

– Да, понятно. Конечно.

– А завернуть меня… не знаю, мне кажется, он мог бы завернуть, но если только раньше. И уж тем более не сейчас. Раз теперь я прошел в полуфинал, все зависит только от решения жюри. А среди претендентов я явный фаворит.

– Откуда ты знаешь?

Нервная струнка внутри – Костя будто ступил на шаткое.

– Ну потому что я посмотрел уже этот список, они выложили на сайте. И названия произведений – я читал их, в принципе, так что… там и вообще есть авторы… откровенно слабые.

И тут он поправляется: с другой стороны, конечно, нельзя быть уверенным до конца. Особенно учитывая все, что было.

– А кто в жюри? – спрашивает Оля.

Костя называет фамилии.

– Ты слышала об этих людях?

– Нет, вообще даже нет. Да я же не так продвинута во всем этом как ты.

– Ну да, я понимаю.

Костя не акцентирует Оле – о том, что двое из членов жюри – хорошие друзья Уртицкого – лучше этого не говорить теперь. «Зачем подчеркивать «неоднозначность»? И что я, возможно, еще ничего не выиграю… Лучше вести к тому, что получу премию. Да ведь так наверняка и будет».

– Ну хорошо, если ты уверен. Посмотрим.

– Уртицкий просчитался – я тебе говорю, – ставит Костя точку.

Секунда… Внезапно он чувствует некий остро-переходный, надрывный моме-е-ент… Потому что не за что зацепиться – Оля как-то ничего не рассказывает; ни о себе, ни вообще. О чем можно поговорить?

– Знаешь, я думаю, что скоро начну писать новый роман. Не знаю, правда, что у меня получится – я ведь только закончил предыдущий…

Да, Костя начинает рассказывать сам – с каким-то даже небольшим облегчением. И потом прибавляет:

– Роман про Город заката.

– Город заката? – спрашивает Оля.

– Да. Я, может, еще не готов, но рано или поздно я… созрею, я уверен, да. Хм, – рассмеивается. – В этом «я еще не готов», знаешь, есть такая занятная подоплека… Я ведь этот город еще в десять лет придумал! Город, где все люди и все предметы освещены закатом. Всегда и везде, куда бы они ни приходили и что бы ни делали. И мне тогда казалось… что все они от закатных лучей должны быть абсолютно счастливы и спокойны. Всегда. И ты знаешь, Оль… это меня просто будоражило! Но я так и не смог начать писать. Мне все время чего-то не хватало. Какой-то решающей искры, да. От которой возникает позыв немедленно сесть и приняться за дело… В результате я испытывал… счастье от этого замысла, но тут же и неудовлетворенность – что не могу схватить до конца. И в результате… тогда, в детстве. Я ведь писал детективы в то время – так вот, я всего-навсего написал очередной детектив, он назывался «Город заката», но там не было ничего от этой идеи; там даже и не было заката, по-моему… да, там в романе была просто кофейня, которая так называлась. И в ней произошло разоблачение преступника. Можно сказать, от прежнего замысла осталось одно название. Но! Я все равно так и возвращался к своей первоначальной идее – через пять лет, потом еще через пять. Но конечно, уже немного менял… Мне уже казалось, что люди не должны быть абсолютно счастливы… в этом городе. А просто им немножко легче, чем всем остальным – от солнечных лучей. И спокойнее. И они ощущают чуть меньше боли.

– А почему? Чем это оправдано? – с интересом спрашивает Оля.

– Тогда я еще не мог понять. Просто какие-то проблески, понимаешь? Как и сам этот город, Оль. Но сейчас, мне кажется, я постепенно дойду до всего. Теперь мне хочется написать про жизнь, как она есть. Правду. Как все банально, а? – Костя усмехается. – Но ты не думай, это не потому, что я потерял веру в счастье. Закатные лучи, Оль. Именно благодаря им, их мягкости, уверенности, спокойствию у героев романа все же появится шанс исправиться, стать лучше.

Оля начинает слегка, добродушно посмеиваться на том конце провода.

– А чего ты смеешься?

– Нет-нет, Кость, что ты. Это очень интересно. По-моему, такая прикольная идея!

– Правда? Ты так думаешь?

– Ну конечно. Очень оригинальная! Но как именно это будет происходить?

– На самом деле, я пока еще мало что знаю точно… и здесь не только эта идея. Есть еще очень важная… но о ней я тебе попозже расскажу. Так что вот так, – произносит он, как бы резюмируя со значением. И опять прибавляет, что ему все-таки придется писать про жизнь как есть. Со всей ее раскалеченностью. Ибо именно это причиняет писателю настоящую боль, и, видно, здесь и есть та решающая искра.

– Ты хочешь написать так – в свете нынешних обстоятельств? – спрашивает вдруг Оля.

Костя – внезапный укол — отвечает:

– Ты имеешь в виду Уртицкого? Нет, не думаю, что именно поэтому… Нет. Но, так или иначе, это может и подтолкнуть, возможно… в любом случае… я знаю, ты поможешь мне справиться со всем.

– Да. Помогу. Обязательно. Конечно.

Тут он вдруг чувствует: как же приятно рассказывать ей… он испытывает такое облегчение и… «Она сама позвонила мне! Не я…» И он будет рассказывать и дальше. А Оля слушает и изредка задает вопросы, но он ощущает ее полную поддержку и тепло. Такое доброе – и насколько ему теперь лучше.

Ее голос – такой захлёбный. Он словно оберегает и холит……………………….

……………………………………………………………………………………….

– …Знаешь, когда я вижу фотографию Кафки… на его книгах. Там же всегда почти одно и то же фото… Со мной что-то происходит, Оль. Что-то очень странное – я представляю… это странно – будто через его фото вся тягучесть прозы проходит. И вся жизнь… не одного человека, а всех.

– Я не так-то много читала… – робко замечает Оля. – Но Кафку – конечно. Это, можно сказать, мой любимый писатель.

– Мой тоже! «Процесс» – мой любимый роман.

– А мне нравится «Замок».

Пауза.

– Знаешь… мне самой не хватает нацеленности, я думаю.

– Которая есть у меня?

– Да. Конечно. Стать писателем… так тяжело.

Косте так льстят Олины слова. Он думает: «Ну вот, а я еще себя таким маленьким чувствую… все время».

Он произносит:

– Нацеленность… ее, мне кажется, не хватает и… – со значением останавливается.

– Кому?

– Меркалову, Оль.

Ну извини, я не живу с тобой и не вижу всего этого, – тотчас… нервный укол в груди.

– Кость, я согласна с тобой, что надо пробиваться, конечно.

– Вот именно что. Именно! К большой цели идти. Ну ты помнишь, я говорил. Еще и давно.

– Да. Ты часто это говоришь. И я прекрасно понимаю. Мне и самой не нужно многого.

– И ты не представляешь… Какое отчуждение у меня вызывает!.. Когда мне начинают навязывать какую-то иную позицию.

– В смысле, что деньги – это главное?

– И про это – тоже, да. Именно, – Костя посмеивается. – Мне ведь так часто пытаются навязать! И просто удивительно, как отражается на людях, если они вдруг попадают в зоны, где не действует… хм… логика денег. Они ведь самые простые вещи перестают понимать! Если что-то идет вразрез с обычной жизнью, мозг людей… он делается неповоротлив, Оль. Даже странно, насколько… понимаешь?

– Да, понимаю. Но это естественно.

– С одной стороны, да, а с другой… это и естественно, и нет, в то же время. Вот я занимаюсь необычным делом – так принято считать. Я – в необычных зонах. Но в них полно самых обыденных вещей, которые люди с легкостью поняли бы. Я встаю, мне нужно раскачаться, приняться за работу. Но как только они слышат, что это не приносит денег… они сразу перестают понимать. У них будто что-то отключается в голове! Зачем я тогда это делаю? И как это может быть главным. И хоть челюсть сверни – все равно им ничего не докажешь. У них будет только агрессия.

– И девушки тебе точно такие же попадались? – спрашивает Оля.

– Возможно, да… – отвечает укол Костя. – Ну я говорю в том смысле, что… сейчас мне, может быть, кажется именно так, но тогда мне так не казалось. Что из-за этого…

не складывались отношения, – но он не договаривает этих слов. А произносит только:

– …но я знаю, что ты не такая, Оль. Ты сама ведь сказала…

ну извини, я не живу с тобой и не вижу всего этого

– Конечно.

– …Но я все-таки хотел тебе еще другое сказать! – начинает вдруг опять разворачивать Костя (и чувствует эту капельку – говорить, говорить, чтоб сближаться, сближаться с ней как друг еще теснее!) – Не о девушках – просто о людях, Оль! Просто о людях! Вообще поведение их сразу меняется. Когда они перестают тебя понимать. Да не только поведение – вопросы, вопросы даже, Оль!.. Осуждение, как именно они его выражают, слова – все становится так легко предугадать.

– Я понимаю, ты прав совершенно. Но сейчас ведь такой подход ко всему.

– С одной стороны, да, но… мне кажется, дело не в том, какое теперь время.

– А в чем?

– Ну я имею в виду… Эти необычные зоны всегда существуют. При любой жизни. Только составляющие меняются, наверное… А выше эти зоны, потому что… ну, просто я ведь прекрасно понимаю людей, которые меня не понимают. И чем они живут. Но ты знаешь, я вообще хотел сказать тебе… нет лучше способа, чтобы ничего не понять в жизни, как судить о ней с помощью денег. Нет лучше способа не увидеть сути. Да это же самый простой подход, Оль! Если бы не было денег, не было бы этого телефона… не было бы квартиры… моей, твоей… и так далее, неважно. Но разве в этом смысл…

Он резюмирует: это самый легкий и очевидный подход; он несет в себе только желание обладать тем, что вокруг видишь; пользоваться вещами.

«Как странно! Мне не хочется даже смягчать и вуалировать – что я делал со всеми другими девушками. Почему? Что это со мной?» – он сам не может поверить в свою абсолютную искренность – такого еще никогда не было. До этого он никогда не заявлял так напрямую – когда его очередная пассия хотела «узнать его получше». Оля полностью понимает его. И какое искреннее облегчение от этого.

«Это потому, что я не хочу отношений… а с другой стороны, я так искренен, что… – горячий укол в мозгу… – Нет-нет, я хочу только дружбы, я уверен…» Горячие искры, смертельная усталость. И свет лампы над столом заливает мозг. Это так приятно.

– Такой подход – что все решают деньги… это и есть потребительское отношение к жизни.

– Ты так повторяешь, будто я с этим спорю. Я согласна, – искренне произносит Оля. Она действительно согласна с Костей.

– Я понимаю, да… я просто знаю, что… когда ты там даже говоришь, что ты бы пошла на две работы… ну ты же что-то говорила подобное… – у него все укол зависает, затаивается внутри… – это не от того, что ты там хочешь… много зарабатывать. Ну ты понимаешь меня…

– Да.

Он тихонько выдыхает… вдруг ощущая успокоение. Впервые за много дней. И теплота от Оли, от глубины ее голоса…

Вдруг странное чувство… он будто старается посмотреть в умозрительную темноту, которая там, за Олиным голосом; на другом конце провода. И это приятно, но ничего не видишь… только вслушиваться в ее детский, холящий голос. Захлёбная интонация. А ее лицо… оно уже очень красивое, никакой «выцветшей красоты». Но он не может ясно представить черт.

– Но главное!! Главное, Оля!!.. – у Кости что-то нервно заклинивается в душе. – Я тебе говорил о предсказуемой реакции? Вот кто мои слова услышит, скажет: какой я наглости набрался! Как у меня язык поворачивается? Я же сижу у матери на шее.

– Не знаю, я, например… Мне в лабе будут всего-ничего платить… И я сознательно пошла на эту работу – чтоб стать ученым. Я могла бы заниматься как бы… абы чем. И получать за это кучу денег – но смысл?

– Да… Слушай, а ты сейчас там только стажируешься?

– Да, да…

– А что еще ты делаешь, кроме… ну вообще.

– Бывает, отдыхаю с друзьями, – отвечает Оля. Но больше ничего после этого не говорит…

– У тебя их много?

– Нет, не очень.

Костя чувствует… он как старается переступить через каменный порожек. Расспросить еще о личном… ы-ы-ы-ы…

Нет. Тупик. Не за что зацепиться.

– Что я еще хотел те сказа-а-а-ать… ты не подумай, я совершенно не хочу переделывать людей. На свой лад – нет. Ни в коей мере… Не смотря на то, что многих из них я… ну когда они начинают навязывать мне – конечно, у меня это вызывает презрение, ты ж понимаешь… Нет, не хочу никого переделывать, честно. Но мне просто хотелось бы, чтоб они научились как-то изредка… заходить за привычные координаты мышления.

– Да. Но этого так сложно добиться.

Пауза.

– Послушай… давай теперь еще об Уртицком поговорим. Как ты считаешь, он не сможет завернуть меня в премии? И публикацию тоже…

– Кость, ты же сам только что сказал, что…

– Да-да, да, конечно, я понимаю, но… ну да, да, теперь все будет хорошо. Раз мне уже даже позвонили. Но просто… ладно, короче. Думаю, надо просто дождаться и все.

– Да… я тоже так думаю. Не грусти.

– Ох! Какая ты заботливая! Ну получу я эту премию – и дальше-то что будет? – игриво спрашивает.

– Дождемся результата, ладно? – отвечает Оля; ставя доброе условие.

Костя вздрагивает… от ее ответа… он будто и не имел в виду «ничего такого», а она опять сделала намек на отно…

– Да, хорошо, – соглашается он.

Как только кладет трубку… эта радостная смешинка, которая тотчас начинает вертеться в сознании… будто Оля… не просто болтает с ним, но уже активно пытается добиться отношений… он представляет себе: «Я интересую ее, я завладел ее умом – хе-хе», – гордость так и всколыхивается. Ему словно польстили.

Эта власть над Олей, которую он ощущает. Шуточная, добрая. Но сходная и с гордыней и самолюбованием.

«Ай ладно, что за глупости… Но Оля ведь действительно идет на сближение!»

Да если б меня лю-би-ли… я б на две работы пошла.

И главное…

«Она сама позвонила! – сама позвонила! – сама позвонила!..»

От этой мысли резко озаряется – волны восторга, завлекающие, такого яркого и чуть насмешливого… «Я ведь нравился стольким, но они никогда…

А Оля сама позвонила, сама! Сама делает шаги! Так явно идет на сближение!»