Текст книги "Лечение водой"

Автор книги: Евгений Москвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

За все годы Левашов не может вспомнить случая, когда бы перекинулся с Игорем больше, чем двумя-тремя фразами за вечер. В основном только «привет», «пока». Меркалов лишь улыбается по-восточному мягко – иногда, когда смотрит… он так улыбается почти всем. «Что, интересно, чувствуют другие?» – но Левашов от его улыбки сразу ощущает себя трехлетним ребенком, и это совершенно необоримо и неминуемо; против всякой воли. Улыбка – и у Кости украли всякую силу и уверенность в себе.

Как-то раз ему передали, что Меркалов где-то в кулуарах назвал его «мертвописцем».

Вместе с тем Костя не так-то и плохо относится к Игорю… Кроме того, тот очень даже сильный поэт. Просто душевные ритмы Меркалова совсем не пересекаются с его… и творческие – тоже. Левашов прекрасно осознает. Иногда еще вспоминает фразу Гамсонова… что «есть люди, которых считаешь хорошими, но тебе абсолютно наплевать на них».

Но нет, Костя, скорее, относится к Меркалову холодно-неплохо… холоднонейтрально. И всегда, когда тот появляется рядом, чувствует эту стойкую, восточную, неторопливо глубокую душевную силу. Которая непонятна ему и неприятна; оттесняет душу куда-то в сторону. Или это он уперся в незыблемую стену?., все равно.

Он чувствует себя маленьким и слабым.

* * *

«Меркалов утилитарист! – опять всколыхивается у Кости. – Он не оценил Олю!»

Через час, когда Левашов уже вернулся домой… сел за стол, перевел дух, для него уже совершенно очевидно, что у Оли были отношения с Меркаловым… (не смотря на то, что он даже никогда не видел их вместе, и в студии Оля и Игорь всегда вроде порознь… А только недавние фразы: «Да если б меня любили, я б на две работы пошла». – «Ты что, с кем-то встречалась, а тебя не полюбили?» – «Да, но я не хочу об этом говорить». – намекают на эту связь).

«А это было бы хорошо – построить там, где Меркалову не удалось. Неудивительно, что он… он же мусульманин! Все понятно, все здесь ясно… утилитарное отношение к женщине. Но он же с образованием! Да все равно, оно ведь в них еще только усиливает…»

И снова в Косте соблазн и мужское превосходство… удвоенные!! – учитывая, как Меркалов держит себя с ним.

Но тотчас нервная струнка. «Отношение Меркалова ко мне не изменится – все равно… даже если Олю украду… да плевал я на него, – даже стыдно становится, слегка, за эту мысль… – она-то как раз и идентифицирует во мне ребенка? Меркалов никогда не признает во мне… А, плевать на него».

В то же время, Костя крайне удивлен… внезапной легкой ксенофобии в себе. И боится этого. Он никогда не испытывал неприязни к кавказцам. Никакой розни, упаси Боже. «Я не должен»……………………………………………………..

……………………………………………………………………………………….

Потом он еще думает о душевных барьерах. Удивительно: начать общаться с человеком, если с ним так во многом расходишься, не менее сложно чем вскарабкаться на какую-нибудь высоченную ограду без подступов… «Да, точно! У души гораздо больше свободы? Нет, всегда отыщется соизмеримо недоступный человек, но главное, чаще не понимаешь, что тебя точно останавливает… что? Только междометия произносишь, не можешь охарактеризовать… хм… вся жизнь из душевных барьеров…»

Свои разговоры с Игорем я никому не поверяю… также, как все, о чем мы говорим… останется между нами, Кость.

Это тоже барьер. Стена – Оля сказала очень спокойно и серьезно…

У Кости два быстрых укола в мозгу:

«Выходит она хочет близких отношений со мной но… с другой стороны она ничего не говорила и о Меркалове», – радостный, досадный. Жаркая аналитика.

Влажно-жаркие кончики извилин – роения, роения – все крутится в голове само собой – обмозговывания.

«Я слишком измучен… сидеть, просто сидеть за столом, отдыхать. Я так устал от всех тягот, что не могу даже подняться?.. – сознание тонет в теплой поволоке; яркий свет лампы над столом. – У Оли и Меркалова близкие отношения… все еще? Да с чего я вообще решил, что у них отношения? Может, это вообще не так.

Или… Они встречались и расстались… но у них близкие отношения – по-прежнему? Но раз она и о нашем разговоре так говорит… значит, и со мной тоже она думает…

Я хочу с ней только дружбы, она совсем не привлекает меня».

Оля говорит: свои разговоры с Игорем я никому не поверяю…

«Интересно, что же Уртицкий сказал Меркалову, когда тот попросил его издать стихи и устроить творческий вечер? Хи!.. – опять вдруг просыпаются смешливость, ехидство, воспаленная кислота. – Какой платы Уртицкий потребовал?..»

Левашов вспомнил, как маэстро несколько раз повторял после этого в студии (конечно, в отсутствии Меркалова), что тот «компостирует мозги – это всем им свойственно».

«Не подобрал ключика? Черт! А ко мне подобрал, подобрал, ко мне подобрал меня кинули меня кинули меня тянут меня кинули меня тянут…»

Глава 13

I

На следующий день, когда он просыпается… где-то около двух часов после полудня. Опять эта страшная усталость, изнурение после сна – «не могу не могу ничего» – измученность… в голове – тихо шуршащий рой… чего? Серые блестки в голове… «Я чувствую…» Инерционная солома… шуршит?.. Только сидеть на кровати, уставившись в одну точку – на обоях – между двумя настенными полками.

Козырек, водвинулся в мозг… нет, еще не так отчетливо, но… «я опять… не могу думать ни о чем, кроме как…»

Костя сидит на кровати. Искры, роения в голове, не то горячие, не то…

Сегодня, с самого утра. Выпить кофе? Снять усталость – да, это нужно, – но… он понимает: это только «утвердит» козырек в мозгу – не смогу, не смогу ничего делать… «Нет-нет, но я же не могу не выпить кофе!»

Страшная усталость по всему телу, апатия. «Я разобран… на части? Каждая конечность чуть отдельно от… тела. Так вяло…» Клубок мыслей, тихий, соломенный… Серый, навязчивый, легкий…

Серый свет за окном. И мысли… тоже там? «Этот свет проникает мне в мозг…

Сегодня работать… сил не будет.

«Впрочем, потом появятся».

Но сейчас ему кажется… он никогда больше не напишет ни строчки?

Он смотрит перед собой, тусклый осенний свет проникает в глаза, в голову. Осунувшееся лицо… «я знаю, мое лицо не меняется целую минуту».

Руки, ноги будто чуть-чуть отдельно от тела… и так неприятно ноют.

Слава Богу, он смог поработать вчера как приехал – после встречи с Олей. Рассказ, который лежал уже два года. Теперь после романа надо доделывать, видимо…

«Нет, может не получиться, не знаю…»

Просто сидеть на кровати… щурить глаза… гнетущая усталость. «Я словно поглощаю этот серый свет… своим мозгом?» Все заворачивается в бесцветный, вялый… клубок. Рой мошкары………….

И вдруг опять несчастная боль – упадок – безысходность – «как же они издеваются надо мной?» – Костя вымямливает мысленно, слабо. Беззвучно.

Осунувшееся лицо.

Вот что у тебя опять такое лицо? – материн голосок… очень далеко.

«Мои измученные глаза… я чувствую, они такие, да… мрак, мрак… больше нет света?»

Его подкосили. Он душевно подкошен.

Оля говорила вчера… Да Бог с ними с премиями. Дефолт какой-нибудь будет, и все эти премии посыплются, Господи…

Оля… ее маленький ротик произносит слово «дефолт»… «дефолт». Костя тотчас чувствует прилив возбужде…

«Нет, не Бог с ними… я ответил… нет, не Бог с ними?»

Ну извини, я не живу с тобой и не вижу всего этого.

Маленький детский ротик Оли.

Нет, не происходит никакого оживления. Такой болезненный упадок во всем теле…

Серая инертность – легкое, страшное… роение мыслей как пресная инерция, пресная…

Теперь все… раньше было плохо, но сейчас гораздо хуже. Ему обломали крылья. Уртицкий, Молдунов… прокатили – почему, почему?.. Болевой укол в груди… едва. «Я написал… за что же… за что же это? Я не… это…»

«Это не лучший роман. Вот и все… поэтому эта бездарь так издевается! – давит вдруг Костя мысленно. Это единственное усилие… получилось сделать мозгом за минуту. – Нет, они просто издеваются… просто… просто…»

Расслабленное вымотанное измождение – мерзкие, слабые уколы… в недвижных руках. Ослабленная, вымотанная…

Серый клубок шелестит в мозгу, такой легкий, бессмысленный.

«Есть великие… есть наполнитель… – его собственные слова вчера – Оле. Да? Он говорил такое? – надо дальше, дальше…»

Вдруг это чувство мелькает – прокрутов мозгов вхолостую. Как мотор. «У меня больше нет сил».

Дикая измученность. Шуршит инерционная солома. Мыслей.

Далекая.

………………………………………И в то же время – где-то очень глубоко, под сознанием – это великое всеобъемлющее чувство – он одолевает все препятствия, выстаивает – и все равно в результате сядет писать, работать, работать – это великое мазохистское удовольствие…

Но пока, в эти минуты не может совершить усилия над собой………………….

……………………………………………………………………………………….

Потом ему начинает казаться… В мозг, за лоб словно задвинули козырек. «Ничего не соображаю… работать не смогу сегодня, да… я должен, должен делать рассказ!»

Дыхание-мотор вхолостую… О чем я говорил вчера с Олей?.. Не могу понять… бездари, бездари, давят меня, давят!! Я все продавлю, я должен… о чем я говорил вчера?» Давят, давят… «Не могу сообразить… пойти выпить кофе?» Он знает – козырек за лбом только еще сильнее, еще отупляюще станет давить на мозг.

Давление в измученных глазах… «Я чувствую… мрак, серый мрак… только серый свет в этой комнате, нет справедливости…»

Осунувшееся лицо…

Вот что у тебя опять такое лицо? – снова он вспоминает… мать сказала…

Он отправляется на кухню – все-таки сделать себе кофе. Козырек, козырек в голове – он утвердится, будет только хуже… но может, все-таки нет? «Не могу заснуть – значит, взбодриться, взбодриться…» – лихорадка вдруг лихорадка не будет никакой бодрости – только ошалелый жаркий лед в голове? Как всегда! И провисание, кручение в голове и гортани… Он не сможет писать несколько часов… только сидеть, тупо смотреть перед собой… ждать, пока пройдет, пока станет лучше…

«Нет, если я не смогу делать рассказ, значит, надо спать. Если не смогу спать – надо делать, делать рассказ!.. Не могу. Значит… отдохнуть, а потом делать рассказ?…………………………………………………………………………………………….

Мой роман в журнале… как он там? Может, напечатают?»

Тент неизвестности – ничего не могу увидеть. А что если, что если…

И раз уж Уртицкий натянул этот тент – ни за что не уступит.

На кухне за окном – все небо затянуто плотными, бледно-серыми облаками.

«Да нет же, все будет хорошо!.. И…» — вспыхивают отголоски прошлых мыслей.

Колюче сощуренные глаза.

Так же, как мы говорим… все останется между нами. «Это плохо – она до сих пор общается с Меркаловым… а с другой стороны хорошо потому что она действительно действительно ничего не скажет… за это я могу не волноваться! И Левченко тоже ничего не скажет – могу не волноваться», – Костя вспоминает, как тот поклялся.

Полная надежность – да. Олин голос… надежный белый плащ, облегающий плечи…

«Это надежность. Облегающий белый плащ».

Я не любил девушек, с которыми встречался.

Он никогда так не откровенничал ни с одной. Как с Олей – вчера. «Я хотел бы переспать с ней? Возможно… Нет, я ищу отношений, настоящих…»

Он часто думает, что хочет переспать. А на самом деле, хочет влюбиться? «Да нет, с Олей я хочу только дружбы».

II

Он несет кофе в комнату, садится за стол перед выключенным компьютером, делает несколько глотков. Потом еще…

Козырек, козырек задвинули в мозг – будет нарастать, уплотняться. Изможденность – в каждой черточке лица. Не можешь улыбнуться.

«Опять не смогу ничего делать…»

Тут вдруг опять включается мотор, мотор: «Уртицкий Лобов совещаются, совещаются с Ирой – что она должна говорить мне… Ира передает Уртицкому все о чем мы говорим? Нет наверное в общих чертах – как «протекают отношения»…

И вдруг Костя еще вспоминает одну фразу Молдунова, которую тот бросил на выездном семинаре… лениво поморщившись и с самолюбованием:

– Понимаете… наш журнал завален первоклассной про-о-озой, – так напевно у него получилось. – У нас когда сейчас редколлегия – мы даже отклоняем самые стопроцентные тексты.

«Первоклассная проза… это не вроде ли повести про земноводное – что Уртицкий написал? У них в журнале полно таких гениев – которых надо поставить рядом с Чеховым и Астафьевым».

Костя чуть откидывается на стуле… но он напряжен – перед ним уже нарисовалась новая картина…

«Наверное, было именно так? Да, скорее всего…»

Он представляет, как Уртицкий встретился в редакции журнала с Молдуновым… Молдунов сидит за столом, а Уртицкий стоит против него. Кабинет ярко освещен.

– Роман Кости хороший? – спрашивает Владимир Михайлович. – Как вам показалось?

– Замечательный! Просто превосходный!

– Мой ученик.

– Это потрясающе… – Молдунов все качает головой, в восхищении.

И вдруг Уртицкий, поведя рукой, серьезно и четко-тихо произносит:

– Раскритиковать…

(И у Левашова – когда он это представляет – сдавливает душу, от дикой боли отказа. «Опять нет, опять условия…»)

– Да? – просто спрашивает Молдунов. – Ну хорошо, без проблем.

– Потому что нужно, чтобы он кое-что выполнил для меня… да он и на премию «Феномен» отправил – еще там надо посмотреть, пройдет или нет.

– Не знаю, его роман… мне показалось, что все-таки… ну хорошо, хорошо, Владимир Михайлович, я вас понял, – Молдунов кивает очень официально и уважительно. Уртицкий – влиятельный человек. Его слово много значит…

Костя ощущает эту железобетонную стену, которую он не может преодолеть. Невидимую – она навалилась, она унижает и давит его. Огромный вес…

Когда он пытается пробиться туда, где Уртицкий… сразу ощущает некую силу – она прижимает, теснит его порыв, откуда-то сбоку – на душу, на душу… и прижимистая гримаса Уртицкого – он никого не пустит. Под предлогом: «еще не время, сиди развивайся как можно выше…» Будто даже и вполне разумным…

Вот что давит литературу.

Левашов вскакивает, начинает ходить по комнате… «Теперь Уртицкий хочет, чтоб я с Ирой… и именно с ней, а не с кем-то еще». Костя прекрасно чувствует – это продолжение деспотизма и жадности маэстро. И бесполезно говорить «я Иру не люблю» – вот жена Уртицкого, вот она с ним. Не любила его сначала – а они двадцать лет вместе теперь…

Костя ходит, ходит – нестерпимое презрение! – «Вот ублюдок, урод! И он знает все мои страхи, все – и нагло, самоуверенно поймал – а-а-а-а-а-а-а…»

В секунду удивительно! – такая наглость после того, как я столько работал – семь лет! «Как это может быть?»

Молдунов раскритиковывает… и вдруг тихонько выплывает рожа Уртицкого… и атака – атака – атака!! Быстренько своровать, загнать в кабалу, прицепиться!

«И свою жену Уртицкий небось когда-то стянул точно так, в удобный момент! Когда она без мужа осталась… Да-да, наверняка так, наверняка…»

Костя встает возле окна…

«…и он теперь на занятиях повторяет истории, которые я слышал… Качает головой, хитро моргает мне.

Это он как бы… он будто меня отпускает, но только с Ирой! Отпускает насовсем – и будет только везде двигать, могу больше не появляться у него…

Но я должен взять Иру с собой!»

Вдруг она тебя… любит! – тотчас возникает фраза Лобова.

«Меня отпускают, отпускают! Никакого контроля, никто в мою жизнь лезть не будет! Но я должен жить с Ирой…

Я сразу прыгну выше всех, как хотел. Уртицкий мне все сделае-е-е-ет… я должен только взять ее с собой!..»

Нет-нет, Уртицкий подробно будет выспрашивать у Лобова. Как протекают наши с Ирой отношения. Как стану с ней встречаться – журнальная публикация. А уж книга – в том случае, если в жены возьму. Конечно! Они будут склонять меня психологически, склонять к женитьбе! Чтобы все узаконить! Ну а потом еще… премия хотя бы. Если хочу получить, и попрошу Уртицкого…»

И Костя представляет, как тот тихонько двигает глазки, намекая – «это будет только в случае, если у вас будет ребенок».

«Чтоб я уж никуда не делся – прочные связи-хомуты – а-а-а-а-а-а-а!..» – Левашов опять ходит, расхаживает по комнате, а жарко затуманенное сознание кричит.

Струйки, струйки кипятка в голове.

«Меня будут печатать везде, где Уртицкий. Во всех изданиях, если соглашусь! Я буду под контролем, постоянным! Если Ира даже не будет передавать про отношения – я все равно под пятой в кабале, психологически. Чтоб это было так, Уртицкий хочет чтоб я позвонил-попросил чтоб он организовал мое свидание с ней – когда она откажется встретиться, когда я попрошу ее».

Да, Костя знает, он чует! Ира откажется с ним встретиться – если он сам попросит.

Ходит, ходит…

«Меня в кабалу, под контроль! Загнать под тент на всю жизнь. Господи, вот урод, бездарь!»

Костя ходит по комнате!.. За ним быстро, тихонько следует тент по потолку – воображаемый, темный – все накрывает…

Вдруг остановился-встал. Мысль, затравленная: «А может начать встречаться, а потом бросить. Дождаться публикации, сделать вид, что хочу жениться, потом бросить… – кроткое, детское посверкивание в груди. – Уртицкий все контролирует, он стоял и за Молдуновым. Не удастся обхитрить, он сразу почувствуе-е-е-ет…»

«Начать встречаться, а потом бросить?» Всем весом навалился на это страх и унижение – «Меня поймали, поймали!»

Кроме того, внутри сразу всколыхивается совесть – да, Костя никогда так не поступит. В чем Ира виновата? – чтоб с ней так поступать.

Страх, страх – не получится… смелости не хватит. Так сделать.

«Что, если в журнале все завернут?» – страх, всепоглощающий. А в премии «Феномен» советуются с журналом Молдунова? Возможно… «Да нет, наверняка! – мигом вспыхивает Костя. – Негласно…»

Уртицкий.

Он садится за стол – допить кофе. И тут думает – нет, все-таки не может быть такого, чтоб Уртицкий контролировал Молдунова. Тот слишком пырхал-возмущался – «Значит, Уртицкий заступился за меня. Значит, действительно с коньячком пришел, расхвалил со всех сторон… Тому это не понравилось, но он… решил быть ко мне по-отечески мягким… Господи, какой же урод! – Костя морщится. – И теперь… а может, все переменилось после того, как я с каменным лицом сидел на семинаре? Молдунов передал Владимиру Михайловичу и…»

Тот уже говорит:

– Все ваши претензии верны, роман не берем.

И Левашов уже представляет, как звонит Уртицкому, говорит, что роман раскритиковали… а тот начинает только пугливо отнекиваться. (Как, бывает, делает, когда речь заходит об очень высокой премии):

– Нет, не знаю… вообще ничего не знаю… не могу обещать.

«Молдунов, на самом деле… очень большой, настоящий начальник? Его слово… раз он раскритиковал, Уртицкий уже очень боится… ничего не будет. И в премии не пройду, наверное…»

Боже, все эти мысли! Они же помогают раскачаться… Костя будто только открыл для себя, но на самом деле, всегда чувствует, что любые кручения помогают творить…

«Нет, я не могу, сейчас я устал, устал. Не могу ничего делать. Прокатили, не пускают, издеваются! Каторжный труд – я столько работал!!..»

Мы там готовили один текст к публикации, который так и не вышел, – резко ставит точку Уртицкий.

Костя, вы вне всякого сомнения писатель! – Молдунов с бахвальством выдвигает вперед пузо.

«Издеваются чтоб прицепиться плетут нарочно раскритиковали! Как они могли как могли поднять руку на святое – это же и их дело тоже!» – пронзительный холод, испуг, расколотая боль в груди!

– Я одна живу в этой квартире, – тепло говорит Ира. И прибавляет так просто и доверчиво: – Плата в месяц… хм, на самом деле, совсем немного, потому что это по знакомству. Владимир Михайлович помог.

Доверчивый голос – Косте предлагают теплоту, по знакомству. И семейные отношения. Жить с Ирой, в тепле… и публикация – тоже по знакомству.

И еще ему вдруг страшно, испуганно от моментного осознания – такое открывается! Выходит, у Уртицкого с Лобовыми такие близкие отношения – даже Ире квартиру достал, бесплатно! И Лобова продвигает в журналы, выпрашивает премии – они почти родня!..……………………………………………………..

Левашов опять вскакивает – шагает, шагает по комнате:

Роман не удался, не удался… он дико сырой и слишком большой. Есть только вариант напечатать по знакомству. (Мягонький голос Уртицкого).

Уртицкий, намеки, звонок Лобова… «У них такие близкие отношения – он и Лобова научил как делать мастерские намеки… чтобы у тех, кому они адресованы, никакого другого варианта не оставалось, только… – Костя идет-идет по комнате; идет-идет: – я будто скатываюсь к телефону? Склонить, склонить к кабале – они уже вынудили меня. Господи, откуда у Уртицкого такое мастерство?!» – иди-иди сюда, иди-иди – позвони Ире, все равно позвонишь – иди-иди к телефону…

И теперь звонить Ире и дальше раз уж позвонил — леска, леска тянет к телефону.

«Держат меня на поводу – ы-ы-ы-ы-ы-ы!! Чуть только отклонюсь в сторону, застопорится в журнале…»

Левашов встает посреди комнаты…

«Ох, Боже мой, как все это скучно и бессмысленно!! Бросить все, только работать, работать дальше… но сколько ж можно? Должна быть какая-то отдача!

Работать, работать – изможденные жаркие извилины!!..

Нет уж. Сейчас пришло время показать роман массам!»

Мы там готовили текст к публикации, который так и не вышел………..

Работать, работать – падаю мордой вниз – тащат мозгом по асфальту……………………………………………………………………………………………………..

Тут вдруг Костю охватывает… он уже мечется по комнате, тихо смеясь – сам себе, и кривя пальцами – опять волна смеха – сменяет злобу – «я нездоров? – со мной так всегда! Ха-ха-ха!» – смеется, беззвучно смеется! «Как это хорошо – что со мной ведут такую игру! Я лучший потому что!..» Уртицкий прохвост – а все ж таки как радостно, как это прикольно! Все эти интриги, все игры! Все потому, что я лучше всех – они это чувствуют, видят по всему……………………………………………………………………………………………………………………»

Потом он внезапно вспоминает…

«Ира же звонила Уртицкому – во время занятий в студии, звонила!»

Да, Костя прекрасно помнит этот момент – некоторое время назад. Именно когда он уже чувствовал, что его тянут-склоняют – а он пока еще «упирался» в душе, не звонил ей…

Ира позвонила Уртицкому. Маэстро прервал занятия, вышел в коридор разговаривать с ней…

«…Он тогда на «вы» ее назвал, на «вы»! Неслучайно. Это чтоб специально показать, что они мало знакомы. И чтоб я свободу почувствовал – да-да! Свободу! Что я с Ирой соединюсь, но дальше Уртицкий в нашу жизнь лезть не будет. У него, мол, с Ирой дистанция – как со мной

Он не будет лезть в нашу жизнь, это ж очевидно – раз он назвал ее на «вы»!.. Я просто должен… быть с ней и тогда…»

Этот блеск премии «Феномен»! Такое пафосное, шикарное вручение – «Только б ее выиграть! Вот она – ступенька на Олимп!» И Левашов знает – сразу получит контракты издательств, появятся деньги; раз – и он уже взошедшая звезда русской литературы!

Все проблемы будут решены?..

«Конечно! И я столько шел к этому». У него все так и клокочет в груди от желания обладать. А как представишь внимание со стороны общественности…

Боже, как бы хотелось выпросить премию… ан-нет, ведь так не должно быть. Должно быть все по-честному – опять сознание бьется о два противоположных борта.

Но…

«Господи, я ведь не по своему тщеславию хочу этого!.. Нет! А просто делать свое дело по-настоящему, лучше всех – для этого нужно пробиться!»

И даже все Костины заискивания перед Уртицким, лавирования – это тоже только ради дела…………………………………………………………………………………..

Ты должен встречаться с Ирой. Вот так просто – раз и все. Раз хочешь, чтоб роман напечатали – значит, должен встречаться. Ты должен ее полюбить.

«Изрубили, все уничтожили-и-и-и-и! Роман уничтожили!..»

Доверчивый голос Иры – тепло и уют. Жить с ней вместе. За квартиру она платит совсем немного, как хорошо…

«А с другой стороны может Уртицкий действительно не будет лезть. После того как соединюсь с ней – он не будет уже контролировать. Ему ведь главное просто породнить. Чтоб за счет меня…»

Но Костю сразу стопорит другой «барьер»: работать, надо будет идти работать. Ничего все равно не получится – я не пойду работать я должен делать рассказ писать дальше и дальше!!.. Потом роман. Ничего невозможно никаких отношений – они все равно тянут меня

в бетонную стену…

Я не пойду работать этого не будет!»

Он останавливается мыслями на несколько секу-у-у-унд!

Посреди комнаты.

«Премия, премия «Феномен»!.. Может можно как-то не пойти работать… (я все равно не пойду, не обсуждается) Надо надеяться – а вдруг я получу премию, выиграю?!..

И встречаться с Ирой.

«Мы живем вместе, какое это счастье! ходим на презентации, держимся за руки, столько внимания общественности!..

Но ведь уже сейчас надо идти на сближение… когда еще премия впереди – это же будет неискренне!

И я не обхитрю Уртицкого – не получится сделать – его никто не проведет!»

Идти на сближение с Ирой – чтобы получить премию?

«Но а что если пойду, а потом, когда буду уже с ней – ничего не дадут? Именно потому что я пошел на сближение как хотел Уртицкий но в конце сработает его «честность» – все должно по-честному быть, Лобов это сказал это тоже уже просчитано. Либо он мне ничего не даст для того чтоб проверить люблю ли я Иру на самом деле – как долго буду с ней жить… Уртицкий ведь так до сих пор мне ничего не дал! – Косте вдруг нервно подкатило к горлу-у-у-у! боль, боль… – Всегда так получается, вот что!

Так может действительно Уртицкий ничего не может – как и говорит?»

Левашов в эту секунду ясно понимает – он ничего не получит, раз уже началась интрига.

«А с другой стороны, Лобов сказал, что с «Феноменом» еще ничего неизвестно! Так что может все-таки на этот раз повезет?..»

Костя опять будто ступил на шаткое.

«Значит, я должен идти работать?..

Совмещать литературу… это означает отступить, прогнуться… «А потом, по инерции жизни, постепенно, постепенно я встану в один ряд с этой бездарью, которая ничего не добилась.

Совмещать… никогда! никогда не предам я своего дела!..……………………….

Да ведь если я и пойду работать Уртицкий может решить что мне и не нужна премия. Это будет уже совсем другая жизнь. И он и не согласится никогда чтоб мне и премию дали и в журнале печатали – это слишком много он никогда не даст мне так много!..» У Кости вдруг заворачивается это дикое, теснящее осознание в душе: «Если Лобов сказал что неизвестно что будет с премией – это значит ничего не дадут, – раз он так сказал. Да ведь меня и Молдунов раскритиковал – Уртицкий после не осмелится просить за меня в премии, он слишком осторожен.

Хотя с третьей стороны там другие люди и его знакомые…

Молдунов раскритиковал… Значит, ничего не дадут, все катится к этому!» Роман сырой… а по знакомству можно напечатать.

Вся эта корыстная механика, вертящаяся в мозгах… «Мне как вживили ее, насильно! Внушили, что это любовь. Для них это любовь – взаимоторговля………………………………………………………………

……………………….……………………………………………………»

…Костя садится к компьютеру… Опять вдруг страшно, испуганно от осознания – у Уртицкого с Лобовыми такие близкие отношения – даже Ире квартиру нашел, бесплатно! И Лобова продвигает в журналы, выпрашивает премии – они почти родня! Он все, все для него выпросил!..

«А для меня – одна жадность. Да, конечно, он не сделает так, чтоб мне и премию дали, и в журнале печатали. Это слишком много, «настоящий талант нужно держать на голодном пайке, а то не раскроется в полной мере». Да еще и ведь конкурс»…………

Теснит, теснит грудь некая сила, проникает в самое сердце………………………

* * *

Вот, сейчас, сделать это! Переступить через все самолюбие, боль – так просто! Назначить Ире свидание – начать отношения, она меня любит! Только переступить! Забыть обо всех интригах, унижении и…

«Значит, работать надо идти, – тотчас Костю берет за горло. – А я все время должен писать».

И эти слова Лобова… мы знаем, ты отправил на премию «Феномен», но там ведь все по-честному.

«Еще работать идти, работать – вот если соглашусь на все на это-о-о-о-о-о! – нестерпимый тягучий вой в душе. – Тогда меня будут двигать, заступаться. Ира не согласится со мной встречаться, если я не пойду… такая же идиотка как все.

И Уртицкий и все литераторы? – с испугом и болью открывает вдруг Костя. – Неужели это может быть – они же всегда поддерживали меня!»

И еще чувствует опять, как его тянут, тянут силком. Давят.

«Бросить все? Все творчество. Все, чем живу – и тогда они будут продвигать меня!»

Словно два звена сейчас расцепятся в душе… и дико, страшно – «Нет, я не доверюсь!»

Или это еще… как прыгнуть с обрыва – в надежде, что тебя тут же подхватят на лету?

Он понимает, что совершенно не готов изменить свою жизнь. Совершенно.

Значит, и не надо тебя двигать, – тотчас слышит логическое заключение Уртицкого. – Значит сиди так. Мы там готовили текст к публикации, который так и не вышел.

И все.

Значит, и роман никуда не годится.

«А ведь я написал выдающийся роман, без скидок на молодость. Я столько к нему шел…»

Нет, ничего не будет, ты должен породниться — Костя ощущает желез-ность этих связей, кои ему пытаются навязать. «Не разорвать, не разломать! На них вся жизнь построена. Даже те, кто понимает искусство! Даже ценители – не понимают меня до конца. Все равно они ограниченные – как все обычные люди».

«Уртицкий… И на самом деле, только предлог, предлог, чтоб прицепиться, тварь! Давят, давят на меня, твари, давят! Бездарь вонючая!»

И вспышки, опять вспышки в мозгу – сейчас голова разлетится вдребезги.

«Это все фигня! Мой роман просто так пройдет! Уртицкий уже замолвил слово – обратно уже не забирается!»

Костя, ваш роман никуда не годится, – голос Молдунова, как противовес.

«Но ведь он сказал! Посмотрим, что вы скажете когда причинят боль критики — значит роман проскользнет, проскользнет в печать! – все заклинивается надеждо-о-о-ой. – Он уже принят! Чего я волнуюсь так?»

Они все в сговоре. «Если я не буду звонить Ире, она тотчас передаст об этом Уртицкому.

Она сказала сказала что мало платит за жилье. По знакомству. Они хотят чтоб я жил с ней».

Роман не удался… Есть только вариант напечатать по знакомству. (Мягонький голос Уртицкого).

«Ира, она тоже о публикации знает! Заодно, они все заодно!..

Можно начать с ней встречаться, а потом бросить. Дождаться публикации, сделать вид, что хочу жениться, потом бросить…» – кроткое, детское посверкивание в груди.

Уртицкий все контролирует, и Молдунова тоже. У них сговор.

Страх…

«Мне не удастся обхитрить, он сразу почует».

…И вдруг – вновь! – эта унизительная гадкая мысль, которую Левашов ненавидит в себе: «Я должен заботиться о своей литературной репутации. Думать о карьере».

Ненавидит? Но ведь он ничего не сказал маэстро в глаза, а играет, делает вид, что уважает его!

«Нет, но ведь с другой стороны это все равно свой человек, это…

Да какое имеет значение??!!..……..»

У них сговор по поводу меня…» – и вновь Костя начинает посмеиваться над интригами Уртицкого и всех… как что-то завлекает его, затягивает: «Это же хорошо, это потому что я лучший. И я добьюсь всего, горы сверну! Они знают это – вот почему плетут!»

И тут звонит мобильный! Костя поднимает трубку – это с премии «Феномен»!

– Вы нам справку о себе пришлите.