Текст книги " Муха и влюбленный призрак (Муха и тени забытой пещеры; Сокровище забытой пещеры) "

Автор книги: Евгений Некрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Глава X
БИЛЛИ БОНС ВЕРНУЛСЯ

Чуден Укрополь при ясной погоде! Побеленные домики розовеют в свете закатного солнца. Садам тесно за оградами. Над узкими улицами кроны деревьев сплетаются; идешь, как в зеленом тоннеле. Под ногами фиолетовыми кляксами валяются раздавленные ягоды шелковицы. Яблоки висят одно к одному, наклоняя ветки низко к земле. В траве желтеют палые персики, большие, как теннисные мячи. Над городом витает приторный запах домашних варений. Их варят до ночи, придя с работы, потому что персик с отбитым бочком или созревший инжир не упросишь потерпеть до выходных.

У каждого забора лавочка, на каждой лавочке в среднем по три бабки. Это укропольский явный. сыск. Бывает сыск тайный, когда за подозреваемым скрытно следят, потихоньку расспрашивают свидетелей и в конце концов узнают правду. А бабки – явный сыск, потому что следят за всеми открыто и тоже узнают все, даже то, чего не было.

Маша шла и слышала у себя за спиной:

– А грязна-то! Это чья же?

– Журналиськи, которая по телику.

На следующей лавочке другие бабки продолжали тот же разговор:

– А свекор у журналиськи – генерал! Купил в Сочи новую машину, «шип под жиром».

– Под чем?

– Ни под чем, а такое импортное название: «шип под жиром».

На третьей лавочке бабка говорила правильно: джип «Паджеро». И замечала:

– Машина дорогущая, а девочка ходит, как оборванка!

– Конечно, ежели такие машины покупать! – добавляла ее собеседница.

Маша свернула в переулок, перелезла через чей-то забор и пошла огородами. Скажут тоже – оборванка! Платье совсем новое и ни чуточки не порвалось. Грязное – это да, но тут уж ничего не поделаешь. Не раздеваться же посреди улицы, чтобы выбить пыль.

Больше никого не встретив, она вышла на свои огород. Оставалось незаметно пробраться в дом и шмыгнуть в ванную. Окно маминой комнаты было распахнуто. Маша влезла, подошла к двери, прислушалась – тихо. Выглянула в коридор… И нос к носу, вернее, нос к животу столкнулась с начальником Укропольской милиции! Чья-то рука легла Маше на плечо – Дед. Было непонятно, что делают эти двое в полутемном коридоре молча.

Дед не заговорил с Машей, а только потрепал ее по плечу. Он смотрел на Самосвалова, как будто чего-то ждал. Начальник Укропольской милиции покачал головой и громко сказал:

– Ну, всего вам доброго, Николай Георгиевич!

Кажется, в доме был посторонний. От него и ушли в коридор Дед и Самосвалов: один – чтобы задать молчаливый вопрос, другой – чтобы ответить.

– Заходи, Виктор Василич, – стал прощаться Дед. – Держи меня в курсе. Может; когда и подскажу что-нибудь.

– Зайду, – кивнул Самосвал и пожаловался: – Не на кого город оставить, Николай Георгиевич. У меня ведь еще отпуск не кончился, а приходится бегать по оврагам, как молодому.

– Проси в Сочи, чтобы прислали заместителя, – подсказал Дед.

Самосвал махнул рукой:

– У меня их было шестеро за десять лет. Опытного не пришлют, а с молодым возишься, возишься, только его научишь, как он в большой город сбежит. Да и что ему делать в Укрополе? До старости ходить у меня в заместителях? – Он вздохнул и, не прощаясь, затопал к двери.

– Дядь Вить, фуражка-то ваша! – спохватилась Маша.

Чтобы не идти с простреленной фуражкой по городу, пришлось затолкать ее и сумку. Фуражка здорово помялась, но все равно Самосвал не стал бы ее носить. Дед только бросил и взгляд на дырочку с торчащим обломком пружины и все понял: вскинул бровь, присвистнул.

«Да, стреляли», – кивком подтвердил Самосвалов.

Он ушел, а Дед, уперев руки в бока, грозно уставился на Машу:

– Муха, ты где это гоняла весь день без обеда?!

В коридоре пахло сыростью; у стены стояла швабра с мокрой тряпкой. На влажном полу остались две дорожки следов: темно-серые от земли с виноградников – самосваловские – и посветлее, с вкраплениями каменной пыли – Машины. Любой укрополец сразу сказал бы, что эта пыль из катакомб. Но Дед жил в Укрополе недавно…

– Генерал, а полы мыл! Ты б еще варежки вязать начал, – пробурчала Маша и, схватив швабру, стерла предательские следы.

– Ладно, потом поговорим, – решил Дед (точно, и номе был посторонний!).

Маша юркнула в ванную и заперлась.

Из зеркала на нее смотрело чучело: на голове воронье гнездо, физиономия от пыли белая, как у клоча. На щеках обнаружились две грязные дорожки от слез, хотя Маша не помнила, когда плакала.

– Деловой мужик этот Самосвалов, сразу видно, – сказал на кухне знакомый бас. Билли Бонс! Голос доносился через световое окошко под потолком, Стекло в нем давным-давно высадил Барс, охотясь мухой.

Маша села на край ванны и притихла. Теперь ясно, что Самосвал приходил не из-за нее, а из-за Билли Бонса. Он проверяет всех приезжих – ищет незнакомца, который в него стрелял.

На кухне звякнула ложечка.

– Дайте-ка я варенья вам подложу. Что же вы персиковое даже не попробовали? – засуетился Дед. Он уводил разговор от Самосвала, но моряк не поддался:

– Значит, проверили меня с милицией?

– Он просто шел мимо и заглянул, вы же видели, – ответил Дед.

– А я бы не обиделся, если б даже вы нарочно его вызвали, – добродушно пробасил моряк. – Ведь я тоже всех соседей о вас расспрашивал. Сами понимаете, что такое дом купить. Это же самая большая покупка в жизни! Тут сто раз нужно друг друга проверить, и безо всяких обид.

– Конечно, – поддакнул Дед. – Вы, Алексей, варенье-то кушайте. В этом году хорошие персики, потому что дожди рано пошли. А так, честно скажу, намучаетесь поливать: два ведра под ствол – и то мало… Да вы садом-то когда-нибудь занимались?

– Нет, я городской житель, – ответил моряк.

– Тогда вам трудненько будет с хозяйством. Главное, смотрите, как делают соседи, и повторяйте за ними. Вот, скажем, бочка с дождевой водой – зачем она, какой в ней толк, если водопровод есть? А толк большой! Во-первых, вода с крыши течет не под дом, а в бочку. Во-вторых, она в бочке успевает

нагреться, а поливать сад-огород теплой воюй. В-третьих…

Про одну только бочку Дел нитрил минут пятый «в-третьих», и «в-четвертых», и «в-шестых». Билли Бонс молча слушал. Тогда Дед поделился серьезной проблемой: чем удобрять огород? В деревнях уборные с выгребной ямой, чем сходил, тем и удобряешь. Л укропольцы живут в сельских домах по-городскому, с канализацией, и приходится покупать навоз.

Голос у Деда стал дребезжащий, хлопотливый – ну, древний старик, развалина. Послушать со стороны, так больше ничего в жизни ему неинтересно, кроме навоза. Объясняя, как его разводят водой и как этой жижей поливают огород, Дед не забывал потчевать Билли Бонса: «Кушайте повидло, Алексей».

– Спасибо за угощеньице. Пойду к себе, – громко сглотнув ком в горле, выдавил Билли Бонс.

– Как же так?! – огорчился Дед и стал рассказывать про мочевину. Моряк с грохотом отодвинул табуретку.

– Еще раз спасибо, Николай Георгиевич.

– Да куда же вы! – кинулся за удирающим гостем Дед.

Моряк протопал мимо ванны. Дед не отставал. ()и по-стариковски шаркал ногами и пришепетывал:

– Я еще про сапропель не сказал – тоже ценное удобрение!

Хлопнула дверь. Дед вернулся своей обычной, почти неслышной походкой и весело крикнул с кухни:

– А ты что пришипилась, Муха?! Мойся, а я пока обед разогрею.

– Зачем ты издевался над человеком? – спросила Маша.

– Не издевался, а сменил установку. Он меня бо ялся, а теперь этак свысока будет относиться к ст ричку.

– А почему боялся?

– Мы так и будем через окошко разговаривать? Мойся давай! – прикрикнул Дед.

Маша затолкала одежду в стиральную машину, насыпала порошка, поставила программу… А интересно сложился денек: подвал, катакомбы, встреча с незнакомцем, простреленная фуражка Самосвала, теперь вот Билли Боне. Судя по всему, Дед все-таки сдал ему сараюху. Значит, как только приедет мама, жди ссоры.

С кухни слышалось громыхание кастрюль.

– В траве сидел кузнечик, зеленый, как разведчик! – беззаботно напевал Дед. Почему он такой веселый?

Голову пришлось намыливать четыре раза, а потом еще вычесывать песчинки. Маша со слезами раздирала гребенкой спутанные волосы и прикидывала, что мог рассказать Деду Самосвал. Да почти ничего не мог. В доме был Билли Бонс, а Самосвал не стал бы откровенничать при постороннем. Скорее всего, Дед еще не знал, что его внучка ходила в катакомбы.

Стало ясно, как себя вести. Дед все понимает, но не все позволяет, значит, о катакомбах надо помалкивать. Маша подровняла обломанные ногти, прижгла йодом царапины и, надев купальный халат, вышла на кухню.

Дед стоял у плиты, помешивая в кастрюле половником. От умопомрачительного запаха борща у Маши побежали слюнки.

– Дед, так почему Билли Бонс тебя боялся?

– «Сарафанное радио» виновато, – улыбнулся Дед. – Клава, которая носит молоко, мне доложила: подходил к ней моряк, спрашивал, сколько лет нашему дому, что мы за люди, не обманем ли. Клава ему и ляпнула, что я секретный генерал, жуликов ловлю. Тогда он стал расспрашивать, кто еще продает дом.

– Значит, он сам жулик, раз тебя испугался, – решила Маша.

– У людей могут быть разные причины не любить спецслужбы, – сказал Дед, наливая борщ в тарелку. – Я видел, как моряки гуляют в портах, когда поплавают месяца три без берега. Так начинают куролесить! А милиция не дает развернуться. Может, какой-нибудь сержант огрел Билли Бонса дубинкой, а я теперь виноват.

– Ты же не милиционер, а разведчик.

– У Клавы на этот счет свое мнение. – Дед поставил тарелку перед Машей. – Тебе черного хлеба щи белого?

– Никакого. И сметаны не надо, я фигуру берегу.

Борщ был не горячий, не холодный, а в самый раз. Маша ела и поглядывала на Деда.

– Ну и зачем ты связался с этим Билли Бонсом? Продаешь дом, а мама и не знает ничего. Хочешь с ней поссориться?

Дед заулыбался так, что глаза сомкнулись в щелочки, и стал похож на китайца.

– Все, Муха, больше никаких ссор! Я нашел для мамы работу в Москве!

– На телевидении?

– На телевидении. Разослал кассеты с ее передачами, резюме…

– А это что такое?

– Деловая биография: где человек учился, где работал, что умеет… И сразу с двух каналов ответили, что хотят ее посмотреть. Я и билет на самолет для нее заказал. Не успеет мама опомниться, как уже будет работать в Москве!

– А я все время боялась, что ты на нее посмотришь вот так. – Маша попыталась изобразить разведчицкий взгляд, хотя знала, что у нее не получается, и простонала замогильным голосом: – Маргари-итка, ты хо-очешь в Москву-у, ты же хо-очешь в Мо-скву-у!

– Разве я так говорю? – усмехнулся Дед. – И глаза не таращи, надо просто смотреть собеседнику в переносицу… А как ты сама думаешь, почему я не стал на нее нажимать?

– Наверное, тебе было совестно. Мама же не шифровальщица какая-нибудь.

– Вот ты и ответила.

– А мы с тобой когда поедем? – Маша подумала, что надо еще найти клад Бобрищева, и добавила: – Хорошо бы через недельку.

– Хочешь двойку исправить? – по-своему понял ее Дед.

Маша мотнула головой: то ли да, то ли нет. Врать не хотелось, а рассказывать о катакомбах – тем более.

В ванной громко зачавкала стиральная машина, откачивая грязную воду. Дед приподнял бровь:

– Пришла – и сразу стирать? Муха, что-то я не замечал за тобой такой чистоплотности.

– Ой, я такая грязная пришла. В школе убиралась, – не сразу нашлась Маша. После приключений в катакомбах казалось, что уборка в школьном подвале была давным-давно.

– Знаю, мне ведомая сказала. Пришла, чаю со мной попила. Мы долго тебя ждали. – «Ведомой» Дед прозвал Наташку. В истребительной авиации самолеты летают парами: ведущий атакует, а ведомый следит, чтобы сзади не подкрался истребитель. Вот и Наташка вперед не лезет, хотя имеет свою гордость. Никогда не покажет, что струсила: побледнеет, закусит губу и – за Машей!

– Она давно ушла? – спросила Маша.

– С час назад. По-моему, она волновалась, – с намеком добавил Дед. Вот так, по-разведчицки: вроде ни о чем не спросил, а отвечать надо. Или признаваться, что убежала от Наташки, вот она и волнуется. Или врать: «Не знаю, что ей в голову пришло». Хотя можно и просто уйти от разговора.

– Пойду к Наташке. – Маша отодвинула пустую тарелку.

– А второе?

– Не могу. Я и так уже за месяц поправилась на целых шестьсот граммов!

– Растешь.

– Толстею.

– К ночи дождь обещали, возьми зонтик, – сказал Дед и продолжал в сторону, как о неважном: – Все льет и льет. Слышала, на пустыре сарай ушел под землю? Там катакомбы залило дождем, и все обвалилось.

– У нас это каждый год, – ответила Маша. Почему вдруг Дед заговорил про катакомбы?! В горле сразу пересохло, и «год» она еле выговорила.

– И знаешь, что интересно? – не глядя на нее, продолжал Дед. – Сарай был из старого автобуса. Он так целеньким и съехал в яму. А под ним нашли две лопаты – как они вывалились, если дверь закрыта, замок на месте?!

Маша перевела дух:

– Это не мы, Дед!

– Знаю, вы только Белого Реалиста искали.

– Наташка проболталась?!

– Нет, Наташка держалась, как Штирлиц в подвале у папаши Мюллера. Я догадался, когда ты наследила в коридоре: светлая грязь – из катакомб. Муха, кончай эти игры! – приказным тоном сказал Дед. – По катакомбам и вообще ходить опасно, а осенью – просто гроб! Дожди, земля тяжелеет и давит на кровлю, вода все размывает…

– Да нет же, там сухо, – возразила Маша и по быстрому взгляду Деда поняла: он совсем не был уверен в том, что она лазила в катакомбы. – Подловил, да? Справился?

– Не обижайся, Муха. Должен же я знать, где бывает моя внучка. А то не нравятся мне эти лопаты, проходящие сквозь стены. Самосвалов расспрашивал про мужчину в синих джинсах. Вы его не встречали?

Маша ковырнула вилкой подсунутый Дедом салат из помидоров. И стала есть. Воспитанные девочки не говорят с набитым ртом. Воспитанные девочки жуют и думают, что сказать Деду. Признаться, что встречали? Тогда уж точно не видать ей бобрищевских катакомб!

– Значит, встречали, – заметил Дед.

– С чего ты взял?

– У тебя глаза рыскнули.

– Ну, это несерьезно, Дед! – разочаровалась Маша. – Я думала, что ты меня как-то по-особенному, по-разведчицки расколол. А ты как мама глаза бегают – значит, виновата.

– А еще у тебя дыхание участилось и пот выступил на лбу…

– Я так ем. До пота.

Дед пропустил эту реплику мимо ушей.

– …Причем я снял твою реакцию на глазок, без полиграфа. Ты сильно среагировала. Муха. Сильнее среднего. Значит, вы не просто встречали человека в синих джинсах. Вы от него еле ноги унесли!

– А полиграф – это детектор лжи?

– Сама знаешь! – отрезал Дед. – А твои вопросы не сбивают меня с толку, а только подчеркивают, что и прав. Муха, это уже серьезно! Самосвалов разыскивает Джинсового второй день, а сегодня, видишь, нашел и чуть не схлопотал от него пулю. Ну-ка, выкладывай все, как было!

Маша поколебалась и рассказала Деду все.

Глава XI
СЛЕДЫ НЕЗНАКОМЦЕВ

Она проснулась из-за того, что мокрый, воняющий половой тряпкой Барс залез к ней на подушку и стал вылизываться. В последнее время он совсем обнаглел. Наверное, по-кошачьи чуял, что скоро в доме будут жить другие люди. Еще неделю назад Маша выбросила бы нахала за окно, а сейчас только щелкнула по уху и встала. Пускай валяется, все равно придется стирать наволочку.

Барс замурлыкал и стал перекатываться с боку на бок – требовал, чтобы почесали живот. Маша почесала. Она чувствовала себя предательницей. Неизвестно, как обойдутся с Барсом новые хозяева, а брать в Москву старого полудикого кота нельзя. Ему нужны мыши, чтобы охотиться, крыльцо, чтобы точить когти, соседские коты, чтобы драться, забор, чтобы сидеть, и вся улица, чтобы гадить. А Маше нужно кое-что побольше. Например, Париж очень хочется увидеть. И голубые океанские бухты с белым песком. И китов. И жаркие страны, где попугаи летают стаями, как у нас воробьи. Поэтому Маша поедет в Москву, чтобы, когда придет время, поступить в университет. Хотя Укрополь жалко до слез.

Ночью прошел дождь, и в саду за раскрытым окном шелестели капли, скатываясь с листа на лист. Хлестнула ветка; вода с нее посыпалась, как из душа. Кто-то жалобно ойкнул. Наташка, кто же еще. Ведомая заходила за Машей с первого класса. Вернее, тогда ее приносили. Все взрослые в Наташкином семействе работали на тарном заводе, а там начало смены в семь. Сонную хнычущую Наташку притаскивали к Машиной маме, а потом уже она вела обеих первоклассниц в школу. Наташка привыкла рано вставать. Проснешься, а она уже сидит в саду и от нечего делать грызет сорванное с дерева яблоко или, когда холодно, клюет носом на диване в гостиной.

Наливая себе чай. Маша услышала, как за окном опять хлестнула задетая ветка, обсыпав кого-то дождевой водой. Наташка зашипела:

– А ты ш-што здесь делаешь-шь?

– А угадай с одного раза, – ответил Петькин голос.

– Вот я тебе угадаю по лбу! Куда вы вчера мою Марусю увели?

– Тебя забыли спросить! – огрызнулся Петька.

– Я все слышу, – негромко сказала Маша, боясь разбудить Деда. Мама уже уехала на работу. Хоть и на новой машине, а до Сочи неблизко.

– Маш, она меня выгоняет! – пожаловался Петька.

– Марусь, че он тут расселся?! – пожаловалась Наташка.

Они не могли поделить Машу примерно с июня, когда Петька влюбился.

– Я сейчас. – Маша положила в сумку несъеденный бутерброд и пачку печенья. Придется завтракать всухомятку, друзья дороже.

Выйдя на крыльцо, она услышала:

– Я Марусе лучшая подруга, а ты – никто и звать тебя никак!

– Лучшая подруга – змея на груди, – тоном бывалого человека ответил Петька.

– Это почему?

– Да потому, что вы любите одно и то же.

– Ну и что? – Наташка подумала и догадалась: – Тебя, что ли?

– А то кого ж еще?! – ответил Петька. – В этом корень противоречий: вы привыкли все делить пополам, всякие там шоколадки, жвачки. А мужчина пополам не делится! Начинается соперничество, ревность, интриги…

Петька сидел спиной к Маше. Она подошла совсем близко и поверх его головы сделала знак Наташке: молчи!

– …И вот перед свадьбой ты говоришь жениху: «Она сказала, что тебя не любит, а просто все девочки выходят замуж, и ей тоже охота прокатиться на машине с ленточками». Жених в отчаянии, ты его утешаешь, потом в твоих сестринских объятиях прорывается страсть…

Наташка слушала, нагнувшись к Петьке через стол, и ее щеки пылали.

«Я бы ему врезала. Вот сейчас», – подумала Маша. А Наташка вдруг прерывисто вздохнула и посмотрела сквозь нее туманными глазами. Был в этих глазах, конечно, не Петька, а то ли принц из «Золушки», то ли прошлогодний выпускник Вовка Костромин, который поступил в мореходку и приезжал покрасоваться в форме с потрясающими белыми брюками. И Маша поняла, что рыжий болтун не так уж ошибается: если они с Наташкой когда-нибудь поссорятся, то из-за жениха. Ей стало неловко, как будто она подслушивала, да, в общем, так и было.

– Ну что, в школу пойдем или трепаться будем? – грубо спросила она.

Наташка помотала головой, рассеивая видение принца Вовки.

– Маш, я че пришел? – как ни в чем не бывало сказал Петька. – На пустыре у тарного сарай провалился. В катакомбы, – с намеком добавил он. – У нас еще полчаса, давай смотаемся, глянем!

– Ты куда ее тащишь?! Вчера с Боингом куда-то ходили… – набросилась на влюбленного Наташка. Маша схватила ее под руку и потащила на улицу, а то еще Дед проснется.

На тарном заводе взвизгивали пилы и грохотали деревянные молотки. Ветер пах рассолом из старых бочек от селедки. Из-за этого запаха рядом с тарным никто не селится. Дровяные сараи жмутся к овражку на самом краю пустыря, подальше от завода.

В кустах на краю овражка виднелась облупленная железная крыша. Все было примерно так, как рассказывал Дед: старый автобус без колес съехал вниз по скользкому от дождя склону. Он стоял почти вертикально: еще бы чуть – и опрокинулся вверх тормашками. Из-под ржавого бампера торчали крест-накрест черенки двух лопат. Вокруг никого не было. Маша с Петькой спустились в овражек, а Наташка осталась ждать. Она не понимала, зачем это нужно, и дула губы.

Петька с фонариком залез под автобус, поколотился и крикнул:

– Маш, точно, катакомбы! Тут недавно кто-то рылся – лопаты в глине отпечатались!

Присев на корточки, Маша заглянула под автобус. Там было темно и воняло помойкой – в овражек сваливали мусор. Петька, стоя на четвереньках, светил фонариком в глубь штрека с полуобвалившейся кровлей. Огромный кусок ракушечника встал наперекосяк, закрывая вход. Похоже, это случилось давным-давно: на камне сохранились насечки от древнего кайла. Тогда шахтеры увидели, что кровля еле держится, и не стали трогать камень. А на днях кто-то рискнул: подрыл глину, камень сдвинулся с места, земля просела, и автобус поехал… Как их только не придавило этим автобусом!

– Маш, а тут можно пролезть! – нагнув голову, Петька всматривался в щель под угрожающе нависшим камнем.

– Вылезай, – сказала Маша. – Смотри, испачкался уже!

– Ща, – Петька сунулся глубже под камень. – Я немножечко, Маш.

– Вылезай, там все еле держится! И автобус вот-вот сползет!

– Вы еще долго?! – крикнула Наташка. Петька неохотно выкарабкался из-под автобуса и стал отряхивать коленки.

– Меня это наталкивает на мысль….

– Меня тоже наталкивает, – Маша потянула его за руку. – Пошли, а то опоздаем.

Мысль была простая: кто-то ищет ходы в катакомбы. Двое, не меньше, ведь лопаты две. Ищут упорно, рискуя жизнью, но толком не зная, что им нужно. Вернее, знать они знают, а то бы не лезли в готовый обвалиться штрек и Джинсовый не стрелял бы в начальника милиции. Они не знают, где эта штука, и готовы обыскать все катакомбы.

Вылезти из овражка оказалось труднее, чем спуститься. Глинистый склон раскис от ночного дождя, и ноги то прилипали, то скользили. Маша оступилась, замахала руками, чувствуя, как подошвы разъезжаются в грязи, упала на одно колено и удержалась. А Петька дернулся к ней помочь, поскользнулся и съехал вниз на пятой точке. Штаны влюбленного стали похожи на кавалерийские, с подшитой к седалищу блестящей кожей.

Идти в таком виде в школу было нельзя. Наташка стонала сквозь зубы; она не привыкла ни опаздывать, ни бросать своих.

– Бутерброд с шоколадным маслом, – заметил Петька, оттянув штаны и заглядывая себе за спину. Глиняная корка блестела. Она была толщиной в палец. – Девчонки, идите! Я побегу ни море, постираюсь и приду ко второму уроку.

– А почему не домой? – спросила Наташка.

– Нельзя, дома батя. Простудился в такую жару, представляете? Он и так уже мозги мне проел за двойку.

– А если первый урок прогуляешь, он тебя похвалит?

– Так это он когда узнает! К вечеру, и то если в дневник запишут, – сказал Петька таким тоном, как будто вечер не настанет никогда.

– У тебя же тут сарай, – подсказала Маша.

Петька просиял:

– Ну! И ключ батя под камушком прячет, я знаю, где.

Унылая Наташка встрепенулась: появился шанс не опоздать.

– Так что ж вы стоите?! Маруся, беги, отчищай этого кавалера, а я – за водой!

– А ведро?! – крикнул уже в спину ей Петька.

– У меня пакет!

Большую часть сарая занимала лодка, для нее он и строился. Но, как в любом сарае, здесь хватало рухляди, которой не место в квартире, а выбросить ее жалко. Маша приглядела детскую ванночку и старый утюг. Пожалуй, Петьке даже повезло: придет в школу чистенький, в глаженых штанах.

Петька переоделся в испачканный краской рабочий халат, отдал штаны Маше и стал ее учить:

– Сперва глину надо соскоблить. – Маша уже тянулась к подходящему для лого детскому совку. – Да ты штаны-то расстели на лодке, удобней будет! – Маша как раз собиралась это сделать.

– Сбегай за водой, советчик! – огрызнулась она.

– Да куда ж я с голыми ногами?

– Как будто ты в шортах не ходил! – И Маша выставила Петьку за дверь, сунув ему в руки ведро.

Глина соскабливалась толстыми стружками, как сливочное масло. Прибежала Наташка с большим пакетом воды. Пакет оказался с дырочкой, и в босоножках у нее хлюпало, но ведомая чувствовала себя героиней: сэкономила две минуты. Первую грязь смыли без мыла, потом нашли на полках какой-то стеклоочиститель, посмотрели – пенится – и решили, что сойдет. Петьку гоняли за водой еще два раза.

Со стиркой управились за восемь с половиной минут. Наташка, прикусив от усердия губу, сушила штаны утюгом, поглядывала на часы и отсчитывала время, как на космодроме:

– Восемь минут до опоздания… Семь минут до опоздания… Ой, Марусь, рука устала!

За утюг бралась Маша, а Наташка продолжала отсчет:

– Пять минут до опоздания…

Петька шарил по ящикам и полкам. На него не обращали внимания, пока влюбленный не залез в старый комод, на котором гладили штаны. Он путался под ногами и мешал.

– Отойди, а то в мокрых пойдешь! – пригрозила Маша.

– Я фонарик ищу, «Ленинград», – с важным видом объяснил Петька.

– Потом найдешь.

– Уже не найду, – Петька захлопнул ящик комода. – Он лежал на полке, а здесь уж я посмотрел на всякий случай.

Маша перестала гладить. Влажная штанина шипела под утюгом.

– Может, кто-то из твоих взял?

Петька замотал головой:

– Мама сюда не ходит, батя болеет… Я позавчера держал его в руках. Думал взять в катакомбы, а потом нашел другой, получше.

– Значит, у Джинсового был твой фонарик!

– У кого? А, да, – сообразил Петька. – Красиво щучит: неизвестный в синих джинсах, оперативный псевдоним – Джинсовый… И одна лопата под автобусом – наша. Там на черенке сучок заметный, как глаз. Я еще подумал, что на нашу похожа. А пришел в гараж, гляжу – нет лопаты.

– До опоздания ровно минута! – трагическим голосом объявила Наташка и вырвала у Маши утюг. – Вы как хотите, но через минуту мы должны бежать!

– Да не старайся, – сказал Петька, – Петр Соловьев может и в сырых штанах походить.

– Пока дойдешь, пыль пристанет, – орудуя утюгом, возразила Наташка.

– Ничего, вечером все равно стирать, – с намеком сказал Петька и посмотрел на Машу.

– Опять в катакомбы собрался! – поняла она.

– А ты, что ли, не собралась?

– Я вообще-то думала, что мы пойдем к Самосвалу в милицию. Ты бумажку ему написал?

– Не бумажку, а свидетельские показания, – поправил Петька. – Ну и что? Сбегаем к Самосвалу и вернемся в школу.

– После уроков?

– Да, про это я не подумал, – смутился Петька. – Если прийти после всех, нас охранник не пустит. Или пустит, но станет ждать, когда выйдем.

– Два, один, ноль! – досчитала Наташка и бросила Петьке штаны: – Надевай – и побежали!

Расправив штаны, Петька с задумчивым видом заглянул внутрь:

– А если через колодец? – сказал он.