Текст книги " Муха и влюбленный призрак (Муха и тени забытой пещеры; Сокровище забытой пещеры) "

Автор книги: Евгений Некрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Глава VI
В ЛОГОВЕ БЕЛОГО РЕАЛИСТА

Из подвала слышались шаги. Стряхнув с себя Машу, Боинг схватил камень, крякнул и задвинул на место. Стало темно. Петька повжикал «молниями» сумки, повозился и включил фонарик. Камень встал ровно – с той стороны, из подвала, его не отличат от сотен других. Маша подумала,

что, когда миллионщик в последний раз уходил этим штреком к морю, он точно так же закрыл дыру камнем. После него вход в катакомбы нашел только Евгень Евгеньич лет через сто. Если с ними что-то случится – с Машей, Петькой и Боингом… Да нет, ерунда! У нее нитки.

Петька приник ухом к щели:

– Идут!

Видно, у него на самом деле был музыкальный слух, потому что Маша, прислонившись к щели, совсем ничего не услышала. Потом вдруг пожарный сказал совсем рядом:

– Это что, парафин?

Со свечки накапало, поняла Маша.

– Стеарин, – уточнил голос завхоза.

– Разведение открытого огня в неприспособленных помещениях! – въедливо заметил пожарный.

– Ну что вы! Это сто лет назад накапали, когда жили при свечах, – сказал директор и шаркнул ногой, видимо, затирая следы свечки.

– Естественно, – поддакнул Иванов. – У меня тут муха не проскочит – видали, какой замок?

– Ну-ну, – недовольно сказал пожарный, и голоса пропали.

– Чего там? – спросил Боинг. Он вертел в руках пакет с раздавленным в лепешку бутербродом.

– Дальше пошли, – Петька оторвался от щели и посветил фонариком в глубь штрека. Луч терялся в бархатной темноте. – Ты погоди бутерброд лопать. Может, еще придется делить его ниткой на двенадцать частей.

– Почему на двенадцать? – не понял Боинг.

– Нас трое, каждому запас на четыре дня, если заблудимся. А потом съедим самого толстого.

– Нет, мы съедим самого слабого, – угрожающе сказал второгодник. – Девчонки не считаются.

Петька покраснел и сжал кулаки:

– Еще посмотрим, кто тут самый слабый!

– Перестаньте. Вы что, драться пришли? – сказала Маша.

– В натуре, драться лучше на свежем воздухе, – согласился Боинг, с жалостью глядя на пострадавший бутерброд. Вздохнул и бережно спрятал его в сумку.

Маша посветила в штрек своим фонариком. Он был мощнее Петькиного: на четыре батарейки, с большой фарой. Луч пробил темноту шагов на двести, и стало видно, что там штрек раздваивается.

– «Штаны», – заметил Боинг. – Может, они потом сойдутся, а может, поведут в разные стороны. Маш, доставай свою железку, будем чертить стрелки, чтоб не заблудиться. Острием обязательно к выходу.

– Ничего мы не будем чертить, у меня нитки есть. – И Маша пошла впереди. Нитки она пока что не доставала. Зачем, если штрек прямой?

Под ногами валялись обломки ракушечника. Никто их, конечно, не убирал: шахтеры вытесывали камни нужного размера и тащили к выходу, а щебенка оставалась на полу. Штрек был широкий; до потолка Боинг достал рукой, невысоко подпрыгнув. Говорят, по этим штрекам ходили лошади с телегами.

– Скелет был бы интересней, – разочарованно заметил Петька.

Дошли до «штанов», и тут Маша увидела нарисованные синим восковым мелком цифры: левый ход был помечен единицей, а правый двойкой.

– Теперь понятно, что такое номер пять! – вслух сказала она. Мальчишки не поняли:

– Какой номер пять?

– Евгень Евгеньич открыл этот вход. Совсем недавно, потому и замок поменяли. Это его метки, и дошел он до пятой.

– Откуда знаешь? – загорелся Петька.

Маша не стала играть в тайны и рассказала о записке для Толича и о загадочной смерти Бобрищева.

– А на берегу, значит, контрабанду выгружали? «По рыбам, по звездам проносит шаланду, три грека в Одессу везут контрабанду», – продекламировал Петька. – Классно!

– Почему по звездам? – не сообразил Боинг.

– Ночь же, – сказал Петька. – В море отражаются звезды. Вода светится, и под ней как будто молнии пробегают – рыбы. А шаланда летит под парусом, и тишина…

– А вдоль дороги мертвые с косами стоять, – добавил Боинг.

– Балбесина! – обиделся Петька. – Это Багрицкий написал. Вот был поэт! Лучше даже меня!.. Ребят, я что подумал: а вдруг здесь до сих пор бобрищевский клад?!

– Так и я про то же, а тебе скелета в кандалах подавай, – усмехнулась Маша.

– Куда пойдем? – спросил практичный Боинг, светя то в один, то в другой штрек.

– Начнем с первого.

– Со второго! Тогда быстрей до пятого дойдем! – И Петька, боясь, что его вернут, побежал по правому штреку. Свет его фонарика заметался по стенам и вдруг пропал. За поворотом обрушились камни. Что-то негромко плеснулось, Петька вскрикнул, и в штрек выкатился фонарик с треснувшим стеклом.

Маша и Боинг бросились за приятелем.

– Добегался, Багрицкий! – рычал второгодник.

– Осторожно, тут яма какая-то! С водой! – подал голос Петька.

Боинг уже скрылся за поворотом, и там опять громыхнули камни. Послышалась сочная оплеуха.

– Раньше не мог предупредить, Багрицкий?!

Маша замедлила шаг, дошла до поворота и заглянула за угол. Боинг с Петькой сидели на куче камней. Ямы не было видно, а в кровле зияла круглая дыра.

– Вот откуда сквозняк. Это ж наш колодец, школьный, – Боинг посветил вверх. – Жесть! Прямо в штрек попали.

Он бросил куда-то за кучу камушек, прислушался. Камушек летел долго и с плеском упал в воду.

– Так бы и ты нырнул, – Боинг смазал по затылку притихшего Петьку.

За колодцем штрек продолжался, но там, до половины закрывая вход, тоже кучей лежали готовые осыпаться камни. Даже у безбашенного Петьки не было никакой охоты прыгать.

Двинулись по штреку, отмеченному синей единицей. Ничего вокруг не менялось: те же стены, те же обломки ракушечника под ногами. Петька шаркал ногой и спотыкался – у колодца он порвал ремешок сандалии. Пришлось остановиться и потратить часть драгоценных ниток мулине, чтобы подвязать ремешок. Ничего, Маша и на этот раз сэкономила: перекресток помечен Евгень Евгеньичем, новых поворотов нет, и можно пока обойтись без ниток.

Минут через пять штрек опять разошелся на два. Левый ход был помечен тройкой, правый – четверкой.

– Как на улице. Одна сторона четная, другая нечетная, – догадался Боинг.

Тут уже Маша привязала к подходящему камню конец нитки, выбрав самую яркую и толстую – оранжевую мулине. Пошли по «тройке». Шагов через тридцать нитки в руке у Маши размотались до конца, и она привязала к оранжевой белую. Жалко. Ей всегда казалось, что ниток в таком мотке больше.

Номер пять Евгень Евгеньича увидели еще издали. На перекрестке лежал красный рюкзак, укутанный от сырости в полиэтиленовую пленку.

– Посмотрим! – сунулся Петька.

– Нехорошо, – начала Маша, но Петька уже с урчанием зарылся в рюкзак:

– А если б мы заблудились и умирали бы тут без еды и света?.. Ага, комбинезон! – Петька посмотрел на свои вымазанные белым коленки. Ракушечник вроде школьного мела, только потверже, но тоже пачкается. – Ясно, Евгень Евгеньич переоденется здесь, полазает, а наверх выходит чистеньким!

За комбинезоном Петька вытащил из рюкзака пластмассовую коробку и с выражением прочитал надпись, оттиснутую на крышке:

– «Металлоискатель бытовой». Металлоискатель бытовой оказался размером с плеер. Он был совсем новенький; в коробке сохранилась инструкция.

Петька прочитал, что «металлоискатель бытовой (далее „МБ“) предназначен для поиска скрытой в стенах электропроводки, а также труб и любых металлических предметов». Нажал на кнопку – «МБ» запищал. Поднес его к железной пряжке рюкзака – тон писка изменился.

– Вот почему Евгень Евгеньич так мало прошел: клад искал в стенах, – заключил Петька. – Ребят, а выходит, что дальше мы пойдем первыми! После Бобрищева, конечно.

Боинг покопался в рюкзаке и вздохнул:

– А жратвы нет. Компас зачем-то.

– Дубина, дай сюда! Это же классно! – Петька отобрал у него компас. – Бобрищев к морю ходил, так? А Евгень Евгеньич засек по компасу, в какой стороне море, спустился под землю и пошел, как Бобрищев.

– А мы-то не знаем, где море, – остудил его Боинг.

– По этому штреку пойдем.

– Штрек не прямо к морю ведет. Его же проби-м1 куда глаза глядят, просто чтобы камни добывать. Может, он ведет влево, тогда в следующем штреке повернули бы направо. Или наоборот. А так ты не будешь точно знать, куда идти.

– Посмотрим, – сказал Петька, он всегда так говорил, когда не мог возразить.

Мальчишки взяли компас и металлоискатель, сказав, что все положат на место, когда будут возвращаться. Скрепя сердце, Маша тоже заглянула в чужой рюкзак. Она искала план или карту. Но в рюкзаке больше ничего не было, кроме фонарика и стоптанных сандалий. Летом такие носило все мужское население Укрополя. Петька уже два раза останавливался, чтобы заново подвязать ниткой свой оборванный ремешок. Маша бросила сандалии ему:

– Надень пока.

– Да они ж сорок пятого размера! Куда мне такие ласты, в море плавать? – заспорил Петька.

– Надень! – поигрывая мускулами, приказал Боинг.

Петька со вздохом шагнул в сандалии учителя, затянул потуже ремешки, походил – ничего. Он с важным видом положил на ладонь компас и покрутил колесико с меткой.

– Азимут… Что-то я забыл, как азимут определяют.

– Его не определяют, а берут, – поправил Боинг. Но это было все, что он знал об азимуте.

– Азимут – это угол между севером и нужным тебе направлением, – подсказала Маша. – Море приблизительно на юго-западе.

– И штрек на юго-запад ведет! Всего две черточки в сторону! – обрадовался Петька.

– Вот и веди нас на две черточки. – Маша не стала отбирать у Петьки компас: не маленький, сам справится.

И потянулись один за другим штреки, похожие как близнецы. Кое-где они шли на спуск, а в одном месте ход круто поднимался, и пришлось лезть на карниз высотой в человеческий рост. Там, на стене, нашли неглубоко процарапанные в камне цифры.

– Шифр Бобрищева! – загорелся Петька.

Но Боинг, изучив цифры, сказал, что это расчеты шахтера. При царе за дюжину добытых камней размером с тротуарный плинтус давали три копейки.

– У меня прадед в этих местах камень добывал, – гордо сказал Боинг. – Может, он это и написал. А мой родитель, когда учит меня за двойки, орет: «Хочешь тоже за три копейки горбатиться?!»

– А он откуда помнит? – недоверчиво спросил Петька.

– Так и его за двойки учили, – ответил Боинг.

В катакомбах не было ни солнца, ни ветра, ни дождей. Время остановилось. Цифры выглядели так, словно прадедушка нацарапал их только что. Вздохнул, поглядел на итог – 19 1/2 копъ. – и устало пошел к выходу, светя себе допотопным керосиновым фонарем.

– Зябко, – передернулся Петька.

– А тут всегда так: ни лета, ни зимы. Прикинь, Соловей: над нами камня метров пять. – Боинг погладил рукой прадедушкины расчеты, смахивая пыль, осевшую сотню лет назад. – Пойдем, чего стоять?

Нитки кончились. Маша прочитала наклейку на последней, уже пустой катушке: «200 метров». Катушек у нее было двенадцать, да мулине пять мотков. Мулине короткие. Всего, значит, они с Боингом и Петькой прошли два с половиной километра и еще метров триста до того, как Маша начала тратить первый моток. А Евгень Евгеньич говорил, что Бобрищева нашли на берегу моря в трех верстах от особняка. Верста чуть больше километра, но разве историк их считал? Сказал приблизительно, как всегда в разговорах, а на самом деле его «три версты» могут быть и тремя с половиной… Маша не знала, что делать. Идти дальше? Опасно. Возвращаться? Жалко.

– Ты что, Маш? – окликнул ее ушедший вперед Петька.

– Нитки кончились.

– Тогда пошли назад, – сказал Петька. Он легко загорался и так же легко остывал.

– А море-то близко, – заметил Боинг. – Боковых штреков стало больше, просекаете? Чем ближе к выходу, тем выработка плотнее.

– Чего? – не понял Петька.

– Шахтерам же было неохота камни далеко таскать. Они пробьют штрек, допустим, на километр, потом вернутся к входу и пробьют километр в другую сторону. Опять вернутся и пробьют еще штрек. А когда уже кровля еле держится, идут дальше. Так и добывали ракушник, – заключил Боинг.

Этот «ракушняк» всех убедил. Правильно будет «ракушечник», а «ракушняк» звучал профессионально, как у моряков «компАс» вместо «кОмпаса». Чувствовалось, что Боинг разбирается в деле.

– Пройдем еще немножко! – снова загорелся Петька.

Маша согласилась и потом жалела об этом тысячу раз. Потому что уже через пятнадцать минут они заблудились.

Глава VII
ЛЮБОВЬ И СМЕРТЬ НЕРАЗДЕЛИМЫ

Скорее всего, Боинг был прав: до моря оставалось немного. «Штаны» попадались через каждые пять шагов. Петька всегда выбирал ход, который вел на юго-запад. Если он упирался в тупик, возвращались к перекрестку и проходили совсем немного до следующего штрека. Поворачивали туда и натыкались на «штаны», где одна «штанина» вела на запад, а другая – на северо-запад. Катакомбы здесь ветвились, как елочная лапа, и каждое ответвление давало новые.

Боинг нашел ржавую железку и важно сказал:

– Кайло! Может, прадедушкино. С него наша фамилия пошла. Знаете, почему мы Билоштаны?

– Потому что прадедушку били штанами? – предположил Петька.

– Бамбук ты коленчатый! Билоштан – значит, штаны у него белые от каменной пыли. Это шахтерская фамилия.

Кайло было тяжелое и пачкало руки ржавчиной, но Боинг потащил его с собой. После этого Петька включил забытый металлоискатель. Ему тоже хотелось найти кайло.

– Ребята, а почему мы стрелки не чертим?! – спохватилась Маша.

Мальчишки остановились. Боинг почесал затылок, выковырял из волос камушек и сказал:

– В натуре! Я ж сам хотел чертить, а потом привык, что у тебя нитки…

Все замолчали, думая об одном. Попробуй теперь найди штрек, в котором остался конец нитки!

– Шли на юго-запад, теперь вернемся на северо-восток и пойдем обратно, только уже со стрелками, – неуверенно сказал Петька.

– На северо-восток ведет ровно столько же штреков, сколько на юго-запад, – изрек Боинг. – А нам нужен один!

Маша подумала, что Дед правильно сказал: за глупости надо платить. Причем не важно, кто эту глупость выдумал, а кто лишь позволил ее сделать. При расплате это не учитывается. Она достала из кармана свой огарок и зажгла. Если море действительно близко, то сквозняк должен тянуть к выходу из катакомб.

Но пламя горело ровно.

– Что будем делать? – Маша с надеждой посмотрела на Боинга. Все-таки прадедушка у него…

– Бутерброд на двенадцать частей делить!

– В крайнем случае можно позвонить Николай Георгичу, – пряча глаза, сказал Петька.

Он прекрасно знал, как Маша относится к воплям о помощи. Сама влипла в историю, сама и выбирайся.

– Чтобы меня потом за ручку в школу водили? Только через мой труп! – отрезала она.

– Ну да. Я же и говорю: в крайнем случае.

– Свинья ты, Петька, – без обиды вздохнула Маша.

– А че такого я сказал?

Боинг тем временем достал телефон, поглядел, нахмурился и стал вертеться, то водя телефоном по сторонам, то поднимая его над головой.

– Танец абонента, потерявшего сигнал, – хрюкнул Петька и полез в карман за своим телефоном.

Сопя и толкаясь, как будто в катакомбах не хватало места, они исполнили танец вдвоем.

– А у меня один раз пикнуло! – соврал Петька.

– Это в мозгах, от непосильного напряга, – предположил Боинг, убирая телефон в сумку. – Не парься, Соловей. Раз моя мобила здесь не принимает, то с твоей фитюлькой и подавно делать нечего.

Маша подумала, что к вечеру их все равно начнут искать и, конечно, бросятся к морю, расспрашивать припозднившихся купальщиков. Тут бы позвонить Деду. Он бы вытащил их решительно и быстро, как не придет в голову ни одному спасателю. Скажем, попросил бы знакомых из ФСП запеленговать Машин телефон и пробился бы прямо сюда машиной вроде той, которой бурили школьный колодец. А так все решат, что их унесло в море на ничейной рассохшейся лодке. Искать в катакомбах догадаются не раньше, чем историк выйдет из больницы и хватится ключа, лежавшего под гипсовым Сократом.

– У меня фитюлька?! – опять заводился Петька. – А твоя мобила на радиолампах с керосиновым приводом! Небось, от прадедушки досталась?

– Девайс неновый, – согласился Боинг, – зато с внешней антенной.

– А у меня, может, со встроенным репитером!

– Да ты хоть знаешь, что такое репитер?!

– Хватит вам, – вздохнула Маша. – Давайте оставим какую-нибудь примету и пойдем на северо-восток. Записку оставим!

И Маша написала на листке из школьной тетрадки, светя себе зажатым под мышкой фонариком: «Мы, восьмиклассники Укропольской средней школы Алентьева Мария, Билоштан Богдан и Соловьев Петр, попали в катакомбы из школьного подвала и заблудились. Если нас еще не нашли, то помогите». Поставила дату, время и расписалась.

– Что значит «если нас еще не нашли»? – заглянул ей через плечо Петька.

– Мало ли. А вдруг эта записка попадется кому-нибудь лет через сто? Тогда точно будут знать, нашли нас или нет. Или забудут уже.

– Если погибнем, то не забудут. Станут рассказывать про нас, как про Белого Реалиста, – успокоил Машу Петька. Спрятал записку в коробку от металлоискателя и положи,! на камень. – Так лучше сохранится. Для истории… Пошли, что ли?

И они пошли.

Петька шаркал огромными сандалиями Евгень Евгеньича, хромал на обе ноги, но не жаловался. Бутерброд Боинга договорились съесть, когда станет совсем невмоготу. Из-за этого бутерброда Боинг заважничал. Он сказал, что в нем содержатся последние калории, которые спасут всем жизни.

Продвигались не быстро, потому что на перекрестках Маша зажигала свой огарок. На огонек смотрели, боясь дышать, но каждый раз он горел ровно.

Часа через три Петька объявил:

– Боинг, выйди, подыши воздухом.

– А че?

– Я буду Алентьевой в любви объясняться, а то умрет нецелованной.

– Это кто умрет? – возмутилась Маша.

– Мы все тут останемся, – сказал Петька и деловито добавил: – Умрем, обнявшись! Боинга положим в ноги. Представляешь картиночку, когда нас найдут? Надеюсь, наши трупы мумифицируются. Здесь климат подходящий: температура низкая и ровная. Правда, есть опасность, что мертвые тела станут добычей грызунов…

Маша ударила влюбленного сумкой и попала по руке. В воздухе кувыркнулся Петькин фонарик, упал, звякнул разбитым стеклом и погас.

– Еще парочка таких объяснений, и мы останемся без света, – заметил Боинг и выключил фонарик. – Батарейки надо беречь. Не бэ, Соловей, твои тоже пригодятся.

– Это все она, – сказал влюбленный.

– Ромелла, – сплюнул Боинг. Похоже, он имел в виду Ромео. – Не менжуйся, Маш, тут прохладно, мы долго без воды проживем.

– Я был в одесских катакомбах. Там везде лампочки, экскурсии водят, – вспомнил Петька. – Так нам говорили, что длина всех штреков – две с половиной тыщи километров. Укрополь раз в триста меньше Одессы, значит, и камня для строек добывали меньше в триста раз. Получается, что наши катакомбы – всего-то восемь кэмэ!

Боинг покачал головой:

– Соловей, мы уже вдвое прошли. Здешний ракушняк – самый красивый на побережье. Облицовочный! Если хочешь знать, его возили морем в Сочи, в Новороссийск… Нет, наши катакомбы, конечно, не как одесские, но тоже немаленькие.

– Это все твой прадедушка наковырял! – разорился Петька. – По три копейки за дюжину камней! Сколько ж надо было… – он вдруг осекся и зашипел страшным голосом. – Тихо! Маш, гаси свет! Гаси! БЕЛЫЙ РЕАЛИСТ!

Маша не очень-то поверила, но выключила фонарик. Скоро и она услышала, как из-под чьих-то ног стреляют и катятся мелкие камешки. У призрака была тяжелая походка и никудышные легкие курильщика. Он с бульканьем отхаркался.

Восьмиклассники затаились. Звать на помощь

почему-то не хотелось. В боковом штреке возник дрожащий желтый свет фонарика с подсевшей батарейкой. Из темноты проступила стена, света стало больше, и черная фигура быстро протопала мимо. Темнота за ней сомкнулась.

– Пошли! – прошептал Боинг.

Маша сослепу налетела на кого-то мягкого. Он взял ее за руку и потащил за собой. Рука была широкая, как у взрослого. Боинг!

– Петь, где ты? – прошептала она.

– Здесь! – Петька вцепился в ее сумку.

Боинг вывел их в штрек, где скрылся незнакомец. Впереди по стенам прыгало пятно света от его фонарика. Идти за ним в темноте оказалось нетрудно, только надо было высоко поднимать ноги, чтобы не споткнуться о камень. Когда незнакомец сворачивал, Маша включала фонарик и светила под ноги. Восьмиклассники прибавляли ходу. Было страшно, что незнакомец свернет еще раз и потеряется.

Шварк! Стук! Шмяк!

Маша мигнула фонариком: ага, это Петька зацепился сандалией историка, выворотил из пола утоптанный камень и сам растянулся во весь рост. Свет впереди заколебался и стал разворачиваться.

– Залегли! – скомандовал Боинг. – Ползком!

«Платье! НОВОЕ!!!» – ужаснулась Маша, падая на камни.

На восьмиклассников уставился подслеповатый желтый глаз чужого фонарика. Рядом был боковой ход – Маша успела заметить, когда светила на Петьку. Она пошарила по стене, наткнулась на угол и, схватив Петьку не то за штаны, не то за рубашку, потянула за собой:

– Сюда!

Шумно сопя, подполз Боши

– Где вы?

– Тут.

Маша посветила в глубину бокового штрека и заметила еще один перекресток. Фонарик она сразу же выключила. Схватившись за руки, восьмиклассники просились к спасительному ходу. В привыкших к темноте глазах еще стояла картина, освещенная фонариком. Они легко нашли поворот и спрятались за углом.

Боинг нащупал Машину голову и прошептал в ухо:

– Сюда идет.

– Видела. Хорошо, что у него фонарик слабый, бьет шага на три.

Петька странно притих. Маша слышала, как он носится в темноте и поскуливает сквозь зубы.

– Ты что?

– Я, кажись, ноготь на ноге сорвал.

– Заткнись, Ромелла! – прошипел Боинг.

Маша высунулась из-за угла. В подземной тишине далеко был слышен топот. Незнакомец подошел, гнетя под ноги, нагнулся, и Маша увидела у него в руке потерянную Петькой сандалию! Удирать было поздно – незнакомец мог услышать. Если он решит пройти десять шагов по боковому штреку…

– Порой даже мудрый слон хлопает ушами, – вслух сказал незнакомец и запустил сандалией в темноту. Судя по звуку, она упала шагах в двух от Маши.

Незнакомец развернулся и затопал обратно. Задев Машу рукавом по лицу, рядом прошел Боинг.

– За ним! Соловей, вставай.

– Вы идите, ребята, я догоню, – дрожащим голосом сказал Петька. – У меня палец сломался!

Не успела Маша переварить эту новость, как Боинг швырнул ей на колени свою сумку и убежал за незнакомцем. Тяжеловатый Боинг, который не мог перепрыгнуть через гимнастического коня, двигался в подземелье удивительно легко. Наверное, сказывались прадедушкины гены. Его шаги быстро затихли, и Маша расслышала Петькино дыхание.

– А ты почему не ушла? – спросил Петька.

– Мы потом тебя не нашли бы.

– А так нас двоих не найдут.

– Найдут, – пообещала Маша, стараясь, чтобы голос звучал твердо.

– Кто? Прадедушка Боинга или Белый Реалист?

– Люди найдут. Не ной, Петька. Тебе поговорить больше не о чем?

– Например?

– Например, ты мне хотел что-то сказать.

– Фигушки, Алентьева, – подумав, решил Петька. – Тогда мы погибали, а теперь ты сама говоришь, что нас, может, найдут.

– А ты только под страхом смерти признаешься в любви?

Петька еще подумал и сказал:

– Любовь и смерть неразделимы.

– Давай свой палец, балбес! – Маша включила фонарик.

Петька был бледнее, чем ракушечник у него за спиной. Сидя по-турецки, он зажимал кулаком пострадавший палец на ноге.

– Не дам, ты больно сделаешь! Я сам боюсь посмотреть. Чувствую, косточка торчит!

– Еще как дашь! – придвинулась к нему Маша.

Зажмурившись, Петька разжал кулак.

Палец был грязный. Под ногтем торчал впившийся острый камушек. Маша тронула его, и камушек отвалился. Из ранки неохотно проступила капелька крови. И это все?! Из-за такой ерунды они остались и теперь, может быть, погибнут в этих катакомбах?!

– Что там?! – голосом умирающего прошептал Петька и открыл глаза. Его бледные щеки вспыхнули.

– Гер-рои! – презрительно бросила Маша.

Еще одно изречение Деда: если опоздаешь на последний автобус, не ищи виноватых, а ищи попутную машину.

Маша выключила фонарик, чтобы не сажать батарейки, и стала ждать Боинга. Ругать Петьку было I поздно, а разговаривать с ним – противно.

– Ма-аш! – заныл влюбленный.

– Что?

– Ну вот! Я к тебе по-хорошему, а ты сразу «Чтоэ», – гнусаво передразнил Петька.

– А я должна была сказать «чаво»?

– Можно и «что», – разрешил Петька, – но другим тоном.

Маша промолчала.

– Я ж не нарочно, Маш! Споткнулся, упал, потерял сознание… То есть ушибся. Чувствую, вроде что-то течет по ноге.

– Мозги, – подсказала Маша.

– Ну вот, опять я кругом виноватый! Ты меня за человека не считаешь, Боинг кайлом по макушке съездил.

– Когда он успел?

– Да как за Белым Реалистом побежал. Может, нечаянно задел, но мне от этого не легче. Знаешь, как врезал?! Кайло аж загудело!

– Это в чьей-то пустой башке загудело, – буркнула Маша.

Странно: сумку Боинг оставил, а кайло взял. Маша включила фонарик, огляделась – точно, взял!

– Сейчас вернусь. – Она пошла к углу, где незнакомец нашел сандалию историка. Посветила на стены и нашла торопливо нацарапанную стрелку со следами ржавчины.