Текст книги " Муха и влюбленный призрак (Муха и тени забытой пещеры; Сокровище забытой пещеры) "

Автор книги: Евгений Некрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Глава XVIII
КРОВАВАЯ НОЧЬ

Все-таки кровь, настоящая. Боясь затоптать следы преступления, Маша не полезла в сараюху, а сходила за фонариком и посветила в окно. Крови было много, как будто на столе зарезали курицу. Она уже подернулась мутной пленкой и начала свертываться. Можно представить, как Билли Боне и его ночной гость (Федя?) сидели за столом и разговаривали, а потом один ударил другого чем-то тяжелым в висок. Человек упал головой на стол, обливаясь кровью… Кто убийца, а кто жертва? Маша знала слишком мало, чтобы строить догадки. Может, моряк стукнул пожарного, может, пожарный – моряка. Или Федя вообще не приходил этой ночью, и в сараюхе у Билли Бонса побывал кто-то третий.

На постели валялась книга в бурой оберточной бумаге; между страниц торчал обрывок газеты. Маша дотянулась через подоконник и раскрыла заложенную страницу. Любопытное чтение выбрал себе перед сном Билли Боне: «Сборникъ Императорскаго Географическаго общества» 1912 года, статью «Укропольскiя каменныя выработки». Катакомбы, проще говоря. В 1912 году они уже были древними.

Автор статьи, почетный член этого самого общества князь Розмаридзе, прошел под землей больше двухсот верст и составил план основных штреков. А какой-то читатель исчеркал план простым карандашом, где отмечая стрелками свой путь, где дорисовывая новые штреки. Особенно много карандашных пометок он оставил возле школы. На княжеском плане ее вообще не было, хотя, например, церковь была. А человек с карандашом нарисовал и школу, и колодец. Маша не сомневалась, что это был Билли Боне. Хотя мало ли у кого могла побывать старинная книга за свою долгую жизнь.

Где-то мама записывала домашний телефон Самосвала, но добежать было быстрее, чем искать. Маша рванула огородами, не особенно разбираясь впотьмах, куда наступает, и только изредка подсвечивая себе фонариком. Под ногами чпокали помидоры и хрустели огурцы. В одном месте Машу обругал из окна сонный голос, в другом на нее бросилась выпущенная на ночь цепная собака. Голосу она не ответила, собаку подкупила завалявшимся в кармане леденцом. До конца огорода пришлось идти медленным шагом, потому что собакам инстинкт велит бросаться вслед убегающим. Не успела Маша прибавить хода, как споткнулась о перезрелый арбуз, и он с треском расколол, обдав ноги липким соком.

Самосваловское окно знает весь город: начальник Укропольской милиции разводит канареек, и подоконник у него заставлен клетками. Маша забарабанила в стекло. Первыми проснулись канарейки, потом из своего окна высунулась вредная соседка, и Маша услышала про себя много нового. Самосвал спал богатырским сном, набегавшись за день по оврагам. Наконец среди клеток вынырнула его всклокоченная голова:

– Драка? Иду.

Маша ничего не стала объяснять, потому что соседка подслушивала. Она уселась на лавочке и, кажется, придремала, потому что Самосвал появился, как Сивка-Бурка в сказках: только что его не было, и' вдруг стоит – огромный, пахнущий гуталином.

– Маша? – Начальник Укропольской милиции наклонился над ней, скрипя ремнями. – Что случилось, где драка?

Маша оглянулась на соседкино окно: там смутно маячил блин лица.

– Пойдемте, дядь Вить, – встала она – по дороге объясню.

Огородами Самосвал не пошел, сказав, что не имеет права наносить ущерб огурцам гражданского населения. Маша рассказывала, а он то верил, то не верил. Услышав про татуировку Билли Бонса, насторожился:

– Ты не заметила, змея была не в короне?

– Не помню, – сказала Маша. – Это важно?

– Да, в общем, не очень. Кинжал со змеей – блатная татуировка, означает: «Начал воровать и грабить». Если змея в короне, значит, уголовник в авторитете… Размечтался! – оборвал себя Самосвал. – Ну какой уголовник сунется в дом к генералу разведки?

– Так Дед ему сменил установку.

– Это как?

– Начал ему грузить, как огород удобряют, как навоз разводят водой.

– Сапогом прикинулся, – понял Самосвал. – А почему он мне-то не сказал, что подозревает квартиранта?

– Дед его и не подозревал. Понимаете, Билли Боне вроде хотел купить у нас дом, а Дед…

Маша не договорила. Широченная ладонь начальника Укропольской милиции залепила ей рот. Самосвал молча показывал пальцем куда-то за забор.

Они были у дома Василия Прокопыча. Мертвенный свет луны заливал верхушки садовых деревьев и, пробившись сквозь листья, пятнами лежал на земле. Забор между дворами Василия Прокопыча и Маши был почти скрыт за кустами винограда. Один из них пошевеливался, слабо, но настойчиво, как будто его дергали за веревочку.

– Шумни, – прошептал Самосвал.

– Как?

– Как хочешь. Зови кого-нибудь, песню пой. – Самосвал ободряюще похлопал Машу по плечу и скрылся в темноте.

Звать Василия Прокопыча среди ночи было бы странно, а все песни сразу вылетели у Маши из головы. Она расслышала знакомый скрип калитки – Самосвал прокрался в ее двор и теперь уже наверняка стоял по ту сторону забора, ожидая, когда Маша отвлечет на себя Того, Кто в кустах.

– Как у наших у ворот чудо-дерево растет, – несмело сказала Маша. Подозрительный куст шевельнулся чуть сильнее, а над забором блеснул козырек милицейской фуражки.

– Энэ-бенэ-раба, квинтер-финтер-жаба! – во все горло проорала Маша.

Над забором взметнулась огромная тень, и Самосвал обрушился в куст. Ветки заходили ходуном; из шевелящейся темной массы слышалась возня и отчаянный кошачий визг. Потом у Василия Прокопыча зажглось окошко, осветив арену битвы, и стал виден Самосвал со сползшим на ухо козырьком фуражки. В одной руке он держал за шиворот Барса, в другой – обезглавленную курицу-подростка.

Тут и Василий Прокопыч ввязался в бой: выскочил на крыльцо и для острастки шарахнул в небо из двустволки. Бросив кота и курицу, начальник Укропольской милиции как мелкий воришка сиганул через забор.

– Кто там? – близоруко щурясь, пенсионер водил по кустам стволами ружья.

– Дядь Вась, не стреляйте! Это Барсик! – закричала Маша. «Барсик» по ту сторону забора налетел, судя по звуку, на Дедово пластмассовое кресло и рухнул, как поваленное дерево, треща какими-то обломанными ветками.

– Барсик, говоришь? Кыса? – Закинув ружье за спину, Василий Прокопыч спустился с крыльца и подобрал убитого куренка. – Правда, кошачья работа. А ты почему не спишь?

– Так я его искала, Барсика.

– А кто с тобой?

– Петька. – Маша решила не выдавать Самосвала. – Дядь Вась, он уже поймал Барса, а тут вы стрельнули. Он испугался и убежал.

– А ты не испугалась?

– Не успела.

– Ох, Мария! – Сосед покрутил головой. Он чувствовал, что его обманывают, но не понимал, в чем обман. А если сказать, что его куренка героически отбивал у кота сам начальник Укропольской милиции, то уж точно не поверил бы.

– Спокойной ночи, дядь Вась, – кротким голосом попрощалась Маша.

В сараюхе горел свет. Подойдя ближе, Маша увидела в окошко Билли Бонса! Моряк сидел на кровати со скованными за спиной руками и сплевывал на пол розовую слюну. Его подбородок заметно раздулся и покраснел. Весь город знал, что начальник милиции не признает восточных единоборств и по старинке голубит нарушителей порядка боксом.

– Капитан, ты совершаешь большую ошибку! – как заведенный твердил моряк. – Капитан, ты совершаешь большую ошибку!

Не отвечая, Самосвал упаковывал в пакет улику – перепачканное кровью полотенце. Кровяная лужа на столе была размазана. Видно, Самосвал застал Билли Бонса в тот момент, когда он уничтожал следы преступления.

– Капитан… – снова начал моряк.

– Слышал уже, – перебил Самосвал, завязывая пакет, – я совершаю большую ошибку. Разберемся.

– Капитан, мне надо позвонить! – с отчаянием сказал Билли Бонс.

Самосвал был невозмутим, как бревно:

– Что еще? Ужин из ресторана? Или тебя сразу выпустить под честное-пречестное слово без крестиков?.. Вставай, пора на нары. Хотя можем договориться: отвечаешь на десять моих вопросов и звони на здоровье.

Билли Бонс понуро кивнул.

Придерживая арестованного за локоть, Самосвал вывел его на крыльцо и стал возиться с замком. Моряк увидел Машу и скривился:

– Что, сдала нехорошего дядьку? Благодарность тебе в рамочке.

Маша вернулась в дом, толкнула спавшего сидя Петьку – тот, не просыпаясь, упал на диван и по-детски подложил руки под щеку. А она пошла в свою комнату, легла и заснула, успев подумать, что от таких волнений не заснет никогда.

Глава XIX
И ДЕНЬ НЕОЖИДАННОСТЕЙ

Утром Билли Бонс явился просить у Маши какой-нибудь приемничек, а то ему скучно. Моряк сиял улыбкой, дышал мятной зубной пастой и блестел свежевыбритыми щеками. Татуированная змея на его плече нахально улыбалась.

– Вас отпустили? – удивилась Маша.

– Откуда? – Билли Бонс скорчил непонимающую гримасу. – А, ты про милицию! Разобрались и отпустили сразу же. Разве честного человека станут держать в милиции?

– А кровь?

– Какая кровь?

– На столе была целая лужа!

– Это у меня носом кровь пошла. Сосуды слабые, – пожаловался моряк. – Я и побежал в аптеку. Возвращаюсь, а ваш капитан как выскочит на меня! – Билли Бонс изобразил испуг, а глаза у него смеялись. – Поменьше читай книжек про шпионов. Или ты думала, что я не шпион, а киллер?

– Я думаю, что вы врете, – сказала Маша, но приемник Билли Бонсу дала. Умылась, поставила чайник и пошла будить Петьку, проспавшего все ночные события. Маша решила ни о чем ему не говорить. Зачем? Только позориться.

Дед вернулся даже раньше, чем обещал. На третьем уроке Машу зачем-то вызвали к директору, и там в кабинете она увидела своего генерала. Самое удивительное – Дед был в форме!

– Тебя забирают, – недовольным голосом объявил Маше директор и обернулся к Деду. – Все-таки вы не правы, Николай Георгиевич. Из-за вашей спешки у девочки вся первая четверть выйдет комом, а она самая важная в году.

– Меня ждут в академии, – ответил Дед. – Вы должны меня понять как преподаватель преподавателя.

Директор вздохнул и расписался на каком-то листочке. «Справка об успеваемости» – вверх ногами прочитала Маша. В жидком ряду ее отметок, полученных за три недели учебы, не было двойки Деревяныча.

– Что смотришь? – поймал ее взгляд директор. – Это была воспитательная двойка, за поведение, а не за математику. Хочешь, я ее в дневнике зачеркну?

– Не надо, – сказала Маша, – пускай остается на память.

А директор сказал:

– Ты смотри там, в Москве, не урони авторитет Укропольской средней школы!

– Не уроню, – пообещала Маша, и директор с торжественным видом пожал ей руку, как будто отправлял ее на задание.

Маша вышла в коридор и разревелась. Укропольская жизнь оборвалась неожиданно, как пленка в стареньком городском кинотеатре. Только что герои скакали на конях, сражались и целовались, и вдруг мелькает половинка кадра, на экране белым-бело, а на душе обида, как будто тебя нарочно обманули.

– Выше нос, Муха! Мы еще вернемся, – догнал ее Дед. – Поехали, завезу тебя домой. Соберешь вещи, а там и я приеду.

– А ты куда в мундире, мой генерал? – спросила Маша. Никто не мог заставить Деда надеть форму. Он даже к президенту ходил в штатском.

– К Евгень Евгеньичу в больницу. Его там лечат кое-как: положили в палату на восемь человек; лекарств, говорят, не хватает. Посверкаю погонами, может, его устроят получше.

– Ты как хочешь, но я дождусь перемены и попрощаюсь с ребятами, – твердо сказала Маша.

Дед не стал спорить:

– Но потом – сразу домой! У тебя три часа на сборы.

– А чемоданы? Мама все забрала.

– Попросишь в магазине картонных коробок. Купи, если так не дадут. Да, у нас дома один человек…

– Кто?

– Сюрприз! Хороший человек. Попроси его, пусть поможет книги укладывать. – И Дед как молодой побежал вниз по лестнице.

Маша вернулась в класс. Была математика, хотя чо уже совсем не важно; Деревяныч увидел у нее в руках справку об успеваемости и улыбнулся. Те, кто сидел поближе к Маше, стали шептать: «Зачем тебя вызывали?» – а те, кто сидел подальше, бросали записочки. Деревяныча никто не слушал, и он сказал:

– Алентьева, объясни всем, зачем тебя вызывали, а потом мы с твоего позволения продолжим урок.

Маша объяснила, и сразу по классу побежали шепотки:

– Прямо сейчас?

– Ну, ты даешь, Алентьева!

– На поезде или на машине?

Наташка заревела. С первой парты к Маше подскочила Лена Козырева и повисла у нее на шее. Вот это неожиданность! С Леной они не особенно дружили, просто ходили друг к другу на дни рождения. Ревнивая Наташка обняла Машу с другой стороны, и тогда к ним бросился весь класс. Деревяныч, не дописав на доске формулу, со стуком бросил мел:

– Прощайтесь, математика подождет, – буркнул он и уселся за стол. А потом вдруг встал и над головами обступивших Машу ребят протянул ей свою знаменитую ручку с золотым пером:

– Держи, Алентьева. На память. Учись хорошо, а то отберу.

– Как же так, Дмитрий Ваныч?! – растерялась Маша. Все знали, как Деревяныч дорожит своей ручкой. – Вы же из Гонконга ее привезли!

– Да нет, та ручка сломалась давно, – признался Деревяныч. – Эту я купил в Сочи, хотя она сделана в Гонконге.

Маша подарила Деревянычу свою ручку, тоже неплохую, купленную Дедом в Москве к первому сентября. А с Наташкой поменялась сумками (ведомая давно хотела розовую, как у нее). Тогда все стали меняться с Машей чем попало: карандашами, фломастерами, ластиками, линейками. Боинг в суматохе махнулся дневниками (Маша обнаружила подмену только в Москве). На всех вешей не хватало, и она стала меняться уже обмененными.

Настя Шушкова стояла в стороне и криво улыбалась. Они с Машей соперничали: Настя училась лучше, зато Маша была красивее; Настя играла на пианино, а Маша в пейнтбол, и класс не мог решить, кто из них первая. Теперь первой оставалась Шушкова, и Машу кольнула ревность. А потом она увидела, что у красивого двоечника Воронина красные глаза – неужели плачет, как Наташка?

На перемену выкатились всем классом, толкаясь в дверях. Маша уже ревела хором с Наташкой, и многие девочки тоже плакали. Ее целовали, ей жали руки, причем Петька затесался в очередь целующих девчонок, и Маша даже не стукнула его по губам. Красивый двоечник Воронин топтался позади всех. Маше уже нечего было ему подарить; она пошарила по карманам, нашла платочек и протянула Воронину:

– Утрись и не реви.

– Стану я реветь из-за тебя! У меня конъюнктивит – глазное воспаление, – ответил Воронин, пряча платочек к сердцу. Маша подумала, что в Шушкову почему-то всегда влюбляются тихие аккуратные мальчики, а в нее – шпана и двоечники.

Она ушла, не дожидаясь конца перемены, чтобы не сорвать и следующий урок. На лестнице ее догнали Боинг и Петька.

– А ключ-то! – сказал второгодник.

Да, ключ от подвала остался у Маши. Сегодня все четверо договорились идти в катакомбы. Даже Наташка собралась с духом: ей хотелось еще раз встретить Белого Реалиста и переспросить, может, он чего напутал с женихом.

– А давайте сбегаем! – попросила Маша. – Ненадолго, а? Надо проверить одну мысль. Ну, опоздаете немножечко на урок.

– Мы и прогулять можем, – великодушно согласился Боинг. – А что за мысль?

– Увидишь. Только нужна широкая доска.

– От стола подойдет?

– В самый раз.

Договорились встретиться на черной лестнице.

Маша, чтобы не возвращаться мимо своих, пошла через второй этаж. Там гоняли малыши. На старшеклассницу они смотрели, как пещерные люди на случайно забредшего в их владения мамонта. Машу обстреляли жеваной бумагой и коварно бросили ей под ноги бомбочку с толченым мелом. Она знала эту дурилку и перешагнула безобидный с виду бумажный шарик. По восторженному вою за спиной можно было догадаться, что кто-то пнул бомбочку и обсыпался мелом.

Пока малышня разбиралась, кого бить по шее, Маша справилась с замком и вышла на черную лестницу. Петька с двумя сумками, своей и Боинга, уже ждал у бобрищевской железной двери. Сверху спустился Боинг, стукаясь об углы доской.

– На чердаке взял, – объяснил он. – Иванов туда сволок половину рухляди из подвала.

Доска была что надо: широкая и длинная, от учительского стола. Чтобы протащить ее из подвала в катакомбы, пришлось вынуть из стены все четыре камня.

– Сюда, – Маша посветила фонариком в штрек, ведущий к колодцу.

Мальчишки все поняли.

– Я тоже думал, что колодец вырыли уже после Бобрищева, – кивнул Боинг, взваливая доску на плечо. Петька сунулся ему помочь, прошел за Боингом шага два, держась за доску, и отстал.

– Маш, это и есть твоя мысль? Ладно, допустим, раньше в том штреке не было колодца, и Бобрищев мог спокойно там ходить. А мог и не ходить. Почему ты думаешь, что нам надо туда?

Маша показала свою залепленную пластырем руку.

– Я там порезалась бутылочным осколком. А бутылка старинная.

– Пускай Бобрищев попил сельтерской водички и бросил бутылку, – согласился Петька. – По-твоему, это значит, что рядом должен быть клад?

– А клада и нет, – сказала Маша.

– А что же тогда мы ищем?

– Не клад, а склад! Контрабанду. Ямайский ром, китайский чай.

Петька примолк и с обиженным лицом опять схватился за доску. Всем своим видом он показывал: «Вы как хотите, а я ищу не склад, а клад. И найду клад!»

За поворотом показалась знакомая осыпь. Среди камней валялось брошенное Машей бутылочное горлышко.

– Да, таких сейчас не делают, – подтвердил Боинг, тронув горлышко ногой.

– Дай посмотреть, – подлез Петька. – Верняк, старинное! А почему склад здесь, а не дальше, у моря?

– Потому что здесь ближе к дому, – объяснила Маша. – У моря кто-нибудь мог найти его случайно. А три версты под землей, не зная дороги, вряд ли кто пройдет.

Боинг немного сровнял верхушку осыпи и перебросил доску через колодец.

– Шатается. Алентьева, ты самая легкая, иди первой, а я придержу. – Боинг встал на доску коленями и для надежности обхватил ее руками. – Иди. не тяни! Всем посмотреть охота.

Колодец был узкий. Его ничего не стоило бы перепрыгнуть, если бы не осыпающиеся камни по обе стороны. А по доске Маша перешла через него в два шага.

По ту сторону колодца штрек продолжался: те же грязно-белые стены со следами кайла, те же обломки камня под ногами. Через доску перебежал Петька и подтолкнул Машу в спину:

– Ты чего остановилась?

– Мне почему-то казалось, что перейдешь колодец, и там сразу ящики, бочки. А тут… – Маша посветила в глубь штрека, и там, как собачьи глаза ночью, вспыхнуло множество искорок.

Бутылки! Их были сотни. Вот именно – были, а сейчас по всему полу валялись осколки. Изредка попадались и неразбитые бутылки, но все пустые.

– Э, меня забыли! – кричал Боинг, – Ромелла, подержи доску!

Но Петька уже бежал по штреку:

– Вот он, склад! Ребята, здесь кто-то уже был до нас.

Маша наступила на доску, и Боинг перебежал к ней.

– Дорвался, Ромелла, – сплюнул он. – Теперь будет болтать, что он один склад нашел.

– Чай! Бочонок, пустой! Опять чай! – кричал Петька. Луч его фонарика прыгал по стенам, и там было все так, как представляла Маша: и бочки, и ящики с чаем. Только все разоренное, разбитое вдребезги, как будто на складе Бобрищева порезвилась стая обезьян.

Маша не чувствовала разочарования: тайна катакомб разгадана, а в клад ей никогда по-настоящему не верилось. Они с Боингом подошли ближе.

– Смотрите! – Петька совал им шестигранную коробочку из жести, разрисованную пагодами и китайцами с девчачьими косичками. – Больше ста лет ей, а как новенькая!

Боинг взял из раскрытого ящика такую же коробочку, раскрыл и перевернул. На камни упала слежавшаяся зеленая лепешка. Чай давно сожрала плесень, и эта плесень успела погибнуть и сгнить.

– Приятного аппетита! – Боинг пнул ногой ближайший ящик, и оттуда, звеня и разбиваясь, покатились пустые бутылки.

– Не бей, – сказала Маша. – Им все-таки сто лет, может, пригодятся какому-нибудь музею.

– Разве что музею. Потому что в «прием стеклотары» их не возьмут, – заметил практичный второгодник.

Петька азартно ковырял ржавой лопаткой щель в стене:

– Там клад, ребята, чтоб я сдох, клад! Бобрищев был хитрый! Снаружи склад, а за стеной клад.

Боинг обследовал щель, поднеся фонарик вплотную.

– Сдыхай, Ромелла, – это просто трещина… Ну-ка, что у тебя за лопатка?

– Не знаю, на полу валялась.

– Дай, – Боинг отобрал у кладоискателя лопатку. – Саперная. Это солдаты все здесь погромили. В войну, когда в школе был госпиталь.

– Я все-таки поищу золото, – упрямо сказал Петька. – Приду с металлоискателем Евгень Евгеньича и поищу!

Маша покачала головой:

– Поищи, конечно, только знаешь, что Дед говорит? Клады появляются во время войн и революций. Если бы Бобрищев дожил до семнадцатого года, то зашил бы в пояс бриллианты и бежал за границу, а что потяжелее и побольше размером спрятал бы в катакомбах. А так от кого ему было прятать?

Петька вздохнул, прощаясь с мечтой о кладе.

– Ничего, – сказал он, – Бобрищев не один был миллионщиком на Черном море. Я в других местах поищу.

Боинг шарил в остатках контрабанды, надеясь найти что-нибудь полезное в домашнем хозяйстве. Поднял маленький бочонок, постучал – гнилой. Хотел перевернуть еще один ящик, но под Машиным взглядом открыл его осторожно.

– Две бутылки целые, с вином! Слышь, Алентьева, я тебе ничего не подарил, так возьми.

– И мою возьми! – добавил Петька.

– Это почему твою?! Я их нашел!

– Да какая разница! Мы их дарим, и все.

– Зачем мне вино? – стала отказываться Маша.

– Сейчас не надо, а потом пригодится, – запасливый Боинг достал из сумки пакет и уложил в него пыльные бутылки. – Вино от старости не тухнет. Выпьешь на свою свадьбу и нас вспомнишь!

– Да, мы тебя вспомним, Боингуля, – вставил Петька.

И получил от Маши сумкой.