Текст книги " Муха и влюбленный призрак (Муха и тени забытой пещеры; Сокровище забытой пещеры) "

Автор книги: Евгений Некрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Глава VIII
ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА

Боинг чертил стрелки на ходу, в потемках. Чаще всего это были просто длинные царапины. Сначала Маша за несколько шагов узнавала их по следам ржавчины, но кайло Боинга очищалось, и следы бледнели. Десятую стрелку она еще нашла, а на следующем перекрестке остановилась. Все стены были в насечках и царапинах, оставленных таким же кайлом сотню лет назад. Не меньше пяти царапин указывали прямо, и столько же за углом – направо. Петька сопел в ухо и мешал думать.

– Маш!

– Ты можешь помолчать?! – Маша искала в карманах свой огарок. Вот он – маленький совсем, как пластмассовая крышка от газировки.

– Могу. Я только и слышу: «Молчи, Соловей» да «Заткнись, Соловей». А если у Соловья есть мысль?

– Как ей одиноко и страшно в пустоте – заметила Маша.

Петька обиженно засопел, но все-таки выложил свою мысль:

– Думаешь, почему он ходит по катакомбам, как у себя дома?!

Маша зашарила лучом фонарика по стенам, потом догадалась посмотреть вверх: вот она, стрелка незнакомца – на потолке! Жирная, нарисованная розовым мелом.

– Петька, ты гений! – Маша чмокнула влюбленного в грязную щеку и вытерла губы. – Неужели я тоже такая?

– Для женщины ты очень умная, – похвалил ее Петька.

– Тьфу ты, я про грязь спрашиваю! – Маша посветила себе в лицо.

Влюбленный отвернулся и деликатно сказал:

– Тебя ничто не портит.

Пошли по розовым стрелкам. Наверное, даже высокому незнакомцу было неудобно чертить их на потолке, задирая голову. Зато таким нехитрым способом он скрыл стрелки от чужих глаз. Ведь любой, идя по битым камням, будет смотреть под ноги, ну и по сторонам, а вверх едва ли взглянет.

Минут через пять Петька остановился и стал прислушиваться.

– Что там? – спросила Маша.

– Вроде камень упал. Или показалось?

Маша выключила фонарик, и стало видно, что тьма впереди не кромешная. Из-за поворота на стену падал свет. Вдруг послышался стон, глухой удар и опять стон – сдавленный, как будто у человека был зажат рот!

– ОН! Боинга пытает! – еле слышно прошелестел Петька.

Не особенно надеясь на влюбленного. Маша достала из сумки железку, прихваченную из маминого гаража. Это был какой-то инструмент от старой машины: плоский ломик, закругленный на конце. Неизвестно, что такими ломиками делают шоферы, а она собиралась врезать им по затылку незнакомцу. Лишь бы Петька не подвел, а то споткнется в своих сандалищах, нашумит…

Стон повторился. Шептаться было опасно, и Маша молча оттолкнула Петьку к стене: стой здесь. Влюбленный поймал ее руку и что-то сунул в ладонь. Она пощупала – фига!

Снова стон и два глухих удара. Похоже, незнакомец бил Боинга о стену.

Взяв Петьку за руку, Маша пошла на ощупь. А стоны и удары стали непрерывными. В них слышался размер, как в песенке без слов, которой укачивают грудных детей:

– Мм, м-м, мм-м! Бум! Бум!

– Мм, м-м, мм-м!

За шаг до поворота Маша подняла железку над головой и приготовилась к прыжку. Не вовремя осмелевший Петька сопел и лез вперед. Придерживая его, Маша выглянула из-за угла. В глаза ударил свет брошенного на камни фонарика.

Второгодник был один. Он сидел, зажмурившись, мычал и время от времени бился затылком о стену.

– «Отчаяние». Картина неизвестного художника – заметил Петька.

– Заткнись, Ромелла! – огрызнулся Боинг и вскочил. – Соловей! Алентьева! Ребята, я же вас потерял!

– И сам потерялся, – добавил Петька.

– Да нет, выход здесь, в двух поворотах! Я ищу свои стрелки, ищу, а здесь полно похожих… Вы мой

бутерброд не слямзили? – Боинг отобрал у Петьки свою сумку и запустил туда обе руки. – Цел! – совсем успокоился он. – А вас дома покормят, не фига пачки разевать!

К второгоднику возвращалось обычное хамство. Бутерброд он слопал на месте, затолкав его в рот рыжими от ржавчины пальцами. Посветил на грязного Петьку и сказал:

– Ха! Ромелла из мела. Посветил на Машу:

– А ты неплохо сохранилась, Алентьева. Я б с то-«й прогулялся в темноте короткими перебежками, чтоб соседи не видали.

Петька снова начал краснеть и сжимать кулаки, Маше пришлось крикнуть: „Перестаньте!“ А довольный Боинг забросил сумку за плечо и пошел впереди, показывая дорогу.

За вторым поворотом луч его фонарика уперся в завал. Тонны сухой глины вперемешку с обломками камня закупорили штрек и далеко раскатились по полу.

– Ребята, я не заблудился, выход был тут! – с отчаянием сказал Боинг. Сквозь каменную пыль налицо было видно, как он покраснел.

Петька поднял комок глины и раздавил в кулаке.

– Еще теплый. Наверху солнышко, жара…

– Это он завалил, нарочно! – решил Боинг. – Тут и раньше было засыпано, только не доверху, лаз оставался. Я глянул из-за угла, а он стоит, на кровлю смотрит. А в штреке светло было, я и заменжевался: вдруг он обернется и заметит?! Думаю, пойду за ребятами, а он пока уйдет.

– Ты его узнал? – спросил Петька.

– Да нет, мне ж свет бил в глаза. Я одежду и то не разглядел. Вроде джинсы на нем или просто синие штаны.

– Опасный преступник, – важно сказал Петька. – Международный террорист скорее всего.

– Ну да. Раз в синих штанах, то конечно, – поддакнула Маша.

– Издеваешься?! – разозлился Петька. – По-твоему, он здесь грибы собирал? Я еще пройду по розовым стрелкам, гляну, что там у него. Катакомбы-то под самым городом. А вдруг он весь Укрополь взорвать хочет! Ведь не просто так он избавлялся от опасных свидетелей.

– От кого это? – не понял Боинг.

– От нас! Или, скажешь, у него такие шутки – людей заживо хоронить?! – Петька раздулся от гордости. – Думаю, если выберемся, он станет убирать нас по одному. Надо идти в милицию, пускай нам дают охрану. По паре телохранителей на каждого хватит. Ну и группа захвата в резерве.

У Маши пропала всякая охота слушать Петьку. Она молча взобралась на завал, раскачала присыпанный землей большой камень и откатила назад.

– Отзынь, Алентьева, это мужская работа! – отстранил ее Боинг и поднял для удара прадедушкино кайло.

Правнук шахтера врылся в завал, как машина. Камни полетели во все стороны и Маше с Петькой пришлось отступить. В повисшем над завалом облаке пыли метался свет фонарика и смутно ворочались ноги Боинга в огромных, как у Евгень Евгеньича, сандалиях.

– Он просто испугался, как мы, – догадалась Маша.

Петька недоверчиво хмыкнул:

– Кто, террорист?

– Ну почему сразу террорист? Мы же не террористы, а полезли в катакомбы, вот и он полез. Какой-нибудь курортник, им тут скучно. Полез, услышал, как ты падал носом в камни, нашел твою сандалию, а она взрослая. Мы его испугались, а он – нас, мог и завалил выход, чтобы человек в больших сандалиях его не догнал.

Боинг притих. Было слышно, как он кряхтит в прорытой норе. По завалу скатилось несколько катков, и вдруг сквозь пыль ярко вспыхнул неровный овал дневного света.

– Свобода! – крикнул Боинг.

Маша кинулась в нору, забыв про свой короткий но дол. Свет резал отвыкшие глаза. Последний метр она проползла, зажмурившись, и покатилась куда-то тип, обдирая локти и коленки. Боинг поймал ее и отшвырнул в сторону, потому что сверху с каменным грохотом катился Петька. Он пролетел мимо, а Маша вцепилась в какой-то куст. Щекой она чувствовала землю – настоящую, теплую, с клочком хрустящей высохшей травы. Вставать не хотелось. Маша открыла глаза и задохнулась от счастья.

В подземелье не было красок – все покрывала грязно-белая пыль. В подземелье не было посторонних звуков – все шумы исходили от людей. В подземелье не было запахов, кроме запаха сырого мела. А сейчас все вернулось: тысячи красок, звуков и запахов. От них кружилась голова и звенело в ушах. Маша лежала на склоне оврага, заросшего седой полынью и колючками с маленькими блекло-синими цветами. У самых глаз раскачивалась гроздь алых ягод на ветке боярышника. Громко щелкнув, откуда-то выпрыгнул серый кузнечик и полетел, распустив тонкие оранжевые крылышки. Невзрачный бурый мотылек сидел на травинке, шевеля закрученными на концах усиками. На дне оврага валялась темно-коричневая бутылка. Даже на нее было приятно смотреть.

Петька и Боинг яростно спорили, кому лезть за оставленными в катакомбах сумками.

– Хватит уже, – оборвала их Маша. – Вы посмотрите, какая красота!

– Видали, – отмахнулся Боинг. – Я тоже ошизел, но ненадолго.

В конце концов Петька ловко повернул спор, сказав, что доверяет Боингу слазить за сумками. У Боинга кайло. У Боинга прадедушка шахтер. А они – Петька и Маша – люди земные и почти беспомощные.

Польщенный Боинг нырнул в катакомбы, а Петька полез по склону оврага. Докарабкался до края, огляделся и сел, свесив ноги.

– Маш, угадай, где мы?

– Не знаю. Должны быть у школы, только там оврагов нет. Или мы весь город насквозь проскочили?

– Мы на виноградниках!

– Врешь! – охнула Маша. Как же так: возвращались к школе, на северо-восток, а оказались на юге, километрах в пяти от города! Может, компас Евгень Евгеньича сломался?

– Чуть что, так сразу „врешь“! Сама посмотри: вот они, виноградники, а во-он Укро… – привставая, начал Петька… и „солдатиком“ спрыгнул на откос, успев крикнуть в полете: – Атас!

Маша огляделась: до лаза в катакомбы далеко, зато рядом куст боярышника. Нагнуться – и готово, спряталась. Подскочил Петька, нырнул в куст и зашипел, наткнувшись на колючки.

– Кто там, он? – спросила Маша.

– Хуже! Самосвал!

Глава IX
БОИНГ: ВЫБОР ОРУЖИЯ

Маша поглубже забилась в куст. Сквозь голые ветки внизу она хорошо видела откос, по которому скатился Петька. Но чем выше, тем гуще росла листва, и дальний край оврага виднелся сочками. На краю появились черные полуботинки невероятного размера. Они могли бы принадлежать памятнику. Или клоуну. Но Самосвал – не памятник, не клоун и не грузовик с самоопрокидывающимся кузовом, а кое-что более грозное. Самосвал – это начальник городской милиции капитан Самосвалов, дядя Витя. (В маленьком городе все тебе «дяди» и «тети», всех ты знаешь хотя бы в лицо. За это Маше нравился Укрополь и не нравилась Москва.)

Полуботинки стояли на самом краю оврага, раскачиваясь с пятки на носок. Из-под них отвалился ком сухой глины и покатился вниз, но Самосвал не отошел. На склоне Маша заметила свежую осыпь – это Петька вылезал из оврага и съезжал. Обернулась – еще осыпь, широкая: это все трое катились из лаза. А здесь Петька прыгнул за куст, оставив четкие отпечатки сандалий историка.

Самосвалов сел, свесив ноги в серых форменных брюках с кантом. Ноги поерзали, стирая пыль с полуботинок о брючины, – дурная привычка.

– Чего он? – шепнул Петька.

– Того. А ты разве не видишь, сколько следов?! Петька подумал и ответил:

– А может, они вчерашние.

– Пойди, сам ему скажи… А ЭТО ЧТО? – ужаснулась Маша. На правом запястье у Петьки болтался металлоискатель, привязанный обрывком нитки мулине. Маша отлично помнила, что в этой же руке Петька держал компас.

– А что такого? – пожал плечами влюбленный. – Я привязал, чтоб не потерялся. Тебе кусочка нитки жалко, что ли?

– Балбес! Иван Сусанин! «Мат, угадай, где мы»! Хорошо еще, что на виноградники нас завел, а не в Турцию! – шипела Маша, косясь на ноги Самосвала.

Наморщив лоб, Петька потянулся в карман за компасом. Господи, ну какой же он тормоз! И ведь не дурак, а просто делает одно, а думает о другом.

Например, идет по компасу и мечтает найти металлоискателем кайло, как у Боинга.

Глядя на стрелку компаса, Петька включил и сразу же выключил металлоискатель. Пискнуло, стрелка дернулась, описав почти полный круг и вместо севера уставившись на юго-запад. Одна самосваловская нога приподнялась, как будто милиционер хотел встать, и опустилась – передумал.

– Чуть не выдал нас! – Маша толкнула Петьку локтем.

– Да нет, он подумал, что это какой-нибудь жучок пискнул, – рассеянно ответил влюбленный. Его мни пылали, как автомобильные стоп-сигналы.

– Дошло?

– Конечно, тут электромагнит, раз он металлы ищет, – пролепетал Петька, воровато поглядывая на лаз в катакомбы. – Маш, ты только Боингу…

Дальнейшее произошло в одну секунду. Из лаза вывалилась Петькина сумка и скатилась под ноги Маше. Самосвал залег с удивительной для такого большого человека поспешностью. Мало того, в руках у него был пистолет! Как будто из лаза выбросили не школьную сумку, а гранату. И это – Самосвал, который сроду не носил пистолета! В тихом Укрополе, куда жители больших городов приезжают лечить нервы!

Две другие сумки еще катились по склону, когда показался Боинг. Он щурился от яркого света и успел и высунуться из лаза по пояс, прежде чем заметил наведенный на него ствол. Грязная до неузнаваемости физиономия второгодника перекосилась.

– Замри! – скомандовал Самосвалов.

Боинг нелепо загреб руками в воздухе и обвис. Он торчал из норы на склоне оврага, как гвоздь в стене. Опереться было не на что, а пятиться назад без рук невозможно.

– Не стреляйте, дяденька, я нечаянно! Я просто заблудился и за вами пошел! – басом взревел Боинг. Со своего места он видел только руки с пистолетом и глаза над краем обрыва и принял Самосвала за незнакомца из катакомб. Конечно, испугался. Но даже под дулом пистолета отважный второгодник не выдавал своих и орал «я», а не «мы»!

Только Маша подумала, какой молодец Боинг, как вдруг он ляпнул:

– Дяденька, не знаю я, что вы подвзорвать хотите! Меня вообще здесь нет!

До этого момента еще можно было надеяться, что Самосвал прочитает нотацию и отпустит Боинга домой. Но «подвзорвать» – волшебное слово для любого милиционера. Скажи ему «подвзорвать» – и можешь не беспокоиться о том, как провести свободное время. Его займут допросы.

– Чего это Боинг несет? – удивился Петька. Он уже забыл, как сам назвал незнакомца международным террористом и хотел просить себе телохранителей.

– Это все ты! – Маша отпустила влюбленному затрещину и встала из-за куста. Было бы нечестно заставлять Боинга отдуваться за всех.

Ствол пистолета дернулся в ее сторону и опустился.

– МАША?!! – У Самосвалова округлились глаза. – Что же ты вытворяешь, девочка! Крикнула бы сначала, что ли. Я ведь мог в тебя пальнуть…

В кустах завозился Петька, и Самосвалов опять вскинул пистолет:

– Кто там еще?! Поднимайся медленно, руки над головой!

– Все нормально, дядь Вить, – успокоила милиционера Маша. – Никто меня не держит на мушке, кроме вас. Это Петька Соловьев, а вон Билоштан, – она показала на Боинга, который свисал из лаза, как вареная макаронина, не смея вылезти без разрешения.

Самосвалов поднялся и сунул пистолет в карман. А Петьку заклинило. Он еще выполнял приказ: поднимет руки и закатится под самый куст; отползет, опять поднимет и опять закатится. Попробуй, встань поднятыми руками, когда лежишь не на ровной земле, а на крутом склоне!

– Молодец, молодец, – Маша подала влюбленному руку и помогла встать.

К их ногам как тряпочный сполз утомленный Боинг. По другому склону оврага спустился Самосвалов. Брюки и форменная рубашка у него были грязнющие, как будто начальник Укропольской милиции весь день ползал на пузе. И чего-то не хватало… Фуражки, вот чего!

– Дядь Вить, что случилось? – спросила Маша. Фуражка или пилотка полагается к форме, как ручка к двери. Начальник милиции не мог оставить ее дома. Он мог только потерять фуражку. Гнался за кем-то?

– Сейчас некогда, – отрезал Самосвалов. – Отмечайте быстро: кто и что хотел взорвать и кого вы видели?

– Террориста, – вякнул Боинг.

Маша поняла, что надо говорить самой, а то мальчишки все запутают:

– Не слушайте его, дядь Вить! Мы заблудились в катакомбах. Увидели человека и тихонько пошли за ним.

Петька открыл рот, собираясь что-то добавить, но Самосвалов остановил его:

– По очереди! Говорит Маша. Почему вы его не окликнули, не подошли?

– Испугались… Человек вышел здесь, – Маша показала на прорытый Боингом лаз, – и завалил выход.

– От свидетелей избавлялся! – не утерпел Петька.

– Неизвестно, – возразила Маша. – Нас он, скорее всего, не видел. Но слышал, как МЫ споткнулись, – «мы» она подчеркнула голосом, презрительно глядя на Петьку, – и подобрал сандалию, вот эту, взрослую.

Самосвалов посмотрел на сандалию, удивился, но промолчал.

– Там на потолке стрелки, розовые. Можно пойти по ним и проверить, куда он ходил. Это все, а «террорист», «подвзорвать» – просто наши разговоры, – закончила Маша. – Да, и еще у него фонарик еле светил. Наверное, ходил долго, раз батарейка села.

Петька говорил втрое дольше, но ничего не добавил к Машиному рассказу. В основном он учил начальника милиции ловить преступников:

– Засады надо ставить в двух местах: здесь и там, где кончаются розовые стрелки. Признаюсь честно, я не уверен, что там склад взрывчатки. Может, это всего-навсего пустое место, до которого дошел преступник, пока не сдохла батарейка. Но тогда он вернется и пойдет дальше…

– Я же просил: рассказывай только то, что видел сам! – стонал Самосвалов, размазывая по лицу пот и грязь. Петька кивал с понимающим видом.

– Ща. Я только закончу, что им попили мою мысль. Не исключено, что есть другой вход в катакомбы, о котором мы не знаем…

Когда Петька начал: «На нашем бы месте я бы…» – начальник Укропольской милиции заткнул ему рот ладонью. Наверное, испугался, что Петька займет его место.

– Теперь ты, – кивнул он Боингу.

– Ростом этот мужик повыше меня. Не крутой. Рубашка с коротким рукавом, цвет я не разглядел, и синие джинсы или просто штаны, – коротко ответил второгодник.

– А почему ты сказал «не крутой»? – спросил Самосвалов, удерживая двумя руками мычащего Петьку.

Боинг почесал в затылке и ответил:

– Крутой, он и есть крутой. Качок стриженый. А у этого бицепсы пожиже, волосы подлинней. Мужик как мужик.

Не отпуская Петьку, Самосвал достал из кармана фотокарточку:

– Этот?

Пока фотокарточка дошла до Укрополя, ее раз десять перегоняли по факсу и размножали. То, что в конце концов получилось, напоминало лицо, которое видно на луне в хорошую погоду.

– А получше нет? – спросил Боинг.

– Будет, когда его поймают. Ладно, все свободны, – объявил Самосвалов, но Петьку не выпустил. – Дома напишите все, что мне рассказывали, и завтра после школы занесите в милицию. Да, и если найдете мою фуражку, тоже занесите.

– А где вы ее потеряли? – спросила Маша.

– Где-то здесь. Специально не ищите, но если попадется…

Петька в самосваловских руках дергался и вращал глазами.

– Все, до завтра, – попрощался Самосвал, выпуская влюбленного.

Петька по-собачьи встряхнулся и замолол как ни в чем не бывало:

– Кстати, надо бы заминировать овраг. Разумеется, сигнальными минами, чтобы не пострадало мирное население.

Начальник Укропольской милиции не слушал. Подобрав кайло Боинга, он вскарабкался к лазу. Примерился, тюкнул кайлом, и огромный пласт сухой глины обрушился со склона, завалив дыру.

– Вот теперь все! – Самосвалов бросил кайло и по нетвердому осыпающемуся склону сошел-съехал на дно оврага.

– А еще у него фонарик «Ленинград»! – крикнул ему в спину Петька. – Там лампочка…

Самосвалов обернулся.

– Знаю, у меня такой был, давно. Их, наверное, уже не выпускают… Не забудь про это написать.

И ушел. Восьмиклассники смотрели ему вслед.

Некоторые считали Самосвала бездельником, потому что в Укрополе не было ни серьезных краж, ни драк с поножовщиной. Начальник милиции валялся на пляже, играя в «дурачка» с приезжими курортниками, или в кафе болтал с официантками. Другие говорили, что если бы дядя Витя не приглядывал за курортниками и не узнавал у официанток городские сплетни, то в Укрополе и начались бы кражи и кровавые драки.

Маша отлично знала, что Самосвал не бездельник. Это и пугало. Он же не поленится зайти к ней домой и все рассказать Деду. Тогда – прощай, клад Бобрищева! Еще, чего доброю. Дед надумает провожать ее в школу и встречать из школы.

– Соловей, что ты там дребезжал про фонарик – спросил Боинг. – Опять языком трепал?! Я и то не видал, какой у него фонарик, а ты разглядел. Или у тебя и зрение абсолютное? Тебя в художественную школу не записывали?

– Вали отсюда! – обиделся Петька.

– Это кто «вали»?! Ща сам полетишь и чирикнуть не успеешь!

Маше пришлось влезть между мальчишками:

– Не устали еще?

– А чего он… – хором начали Петька и Боинг. Пришлось успокаивать их, как маленьких:

– Тихо, тихо! Сейчас разберемся! Петька, ты про какой фонарик говорил?

– «Ленинград». Помнишь, у меня такой в лодочном сарае валяется? Там лампочка повернута наоборот.

Маша вспомнила. У всех фонариков лампочка вворачивается, как обычно. Кажется, что другого способа нет. А в старом Петькином фонарике лампочка перевернута: стеклянная колбочка светит назад, а впереди цоколь на двух ножках. Когда такой фонарик направлен тебе в глаза, тени цоколя и ножек сразу видны. Чтобы объяснить это Боингу, пришлось нарисовать прутиком в пыли устройство фонарика. Кажется, второгодник не особенно понял, что к чему, но поверил Маше на слово: «Ленинград» легко узнать издали, по свету.

– То-то! Самосвал сразу въехал, а ты – «Опять языком треплешь, Соловей»! – передразнил Боинга Петька и со щедростью победителя предложил: – Хочешь, подарю тебе этот фонарик? Только в него батарейка протекла. Ничего, отмоешь, стекло поменяешь – оно пластмассовое, поцарапалось…

– …Достанешь другой корпус… – добавил Боинг.

– Корпус железный, что ему сделается. Ржавчину счистишь, покрасишь – и владей моим фонариком, помни Петра Соловьева, – невозмутимо закончил Петька.

Боинг стал отказываться от такой чести. Ему не хотелось возиться с ржавым фонариком и особенно – помнить Петра Соловьева. А когда они за разговором поднялись на край оврага, Боингу остро захотелось накостылять Петру Соловьеву.

Багровое закатное солнце висело над горизонтом. За спиной у покорителей катакомб остался овраг, а впереди бесконечными рядами тянулись кусты. Виноград уже собрали, и на километры вокруг не было видно людей, даже Самосвалов куда-то пропал. Укрополь оказался дальше, чем ожидала Маша. Белые домики окраин терялись в зелени, блестел купол на колокольне старинной церкви; крыша школы, недавно выкрашенная суриком, была похожа на шоколадку.

– Это что… – прошептал Боинг, озираясь с понятным изумлением человека, которого долго вели по компасу на северо-восток и, наконец привели на юг.

Петька сделал вид, что тоже удивился, но приятно:

– Класс! Виноградику поедим, а то пить хочется. Пойду поищу, кисточка-другая всегда остается. – И Петька бочком юркнул за ближайший ряд кустов.

Из каждого куста торчало по колу. Винограду колья нужны, чтобы цепляться усиками и расти. А невоспитанные укропольцы вроде Боинга ими дерутся, и эту привычку не может искоренить даже капитан Самосвалов.

Мутный взгляд второгодника прояснился.

– Виноградику?! Ща! Будет тебе виноградик, Ромелла трепливая! – взревел Боинг, с натугой вырывая кол из земли. Взвесил оружие в руках – легковато, – бросил и побежал за Петькой, высматривая кол побольше.

И пошел треск по кустам. Взлетали и стукались колы. Время от времени мелькали головы, то рыжая – Петькина, то белобрысая – Боинга. Один боевой эпизод развернулся на глазах у Маши. Боинг перетянул колом по спине убегающего Петьку, тот упал, откатился и удачно поставил подножку налетевшему Боингу. Пока второгодник пахал носом землю, Петька успел врезать ему своим колом и снопа кинулся удирать.

– Только по голове не бейте! – крикнула Маша вслед героям.

Ее девчачья власть кончилась. В девяти случаях из десяти мальчишки лезут в драку не потому, что хотят драться, а потому, что не хотят отступать. Растащить их легко – они сами только и ждут, чтобы ты встала между ними. Но сейчас был тот десятый случай, когда одному по-настоящему хочется драться, а другой по настоящему защищается. Если полезешь их разнимать, оба в запале могут врезать, чтоб не мешала.

Подобрав сумки мальчишек, Маша пошла за ними. И увидела фуражку Самосвалова.

Еще никогда милицейская фуражка не производила такого сильного впечатления ни на одну восьмиклассницу. Она висела над землей, зацепившись за куст. Из дырочки над околышем торчала сломанная пружина, похожая на ребро большой рыбы. Дырочку еще можно было объяснить просто: Самосвал напоролся на острый сучок. Но пружина стальная. Дотошный Петька на днях вытащил такую из генеральской фуражки Деда. Это сплющенная проволока, гибкая и прочная – в фуражке она свернута кольцом и растягивает верх. Ее и нарочно-то руками не сломаешь. Только нечеловеческой силой сгоревшего пороха. Только пулей, пролетевшей в сантиметре от головы начальника Укропольской милиции.