Текст книги "Записки старого книжника"

Автор книги: Евгений Осетров

ТАЙНЫ СТАРЫХ ПСЕВДОНИМОВ

Нельзя представить себе нашу литературу без Ломоносова, Державина, Пушкина, Толстого, Некрасова, Блока, Бунина, Горького… Но не следует забывать и о том, что невозможно воссоздать во всей многоцветной полноте картину литературного процесса без имени Новикова, Сопикова, Анастасевича, Лисовского…

Нечего греха таить, и поныне у нас не изжито снисходительно-скептическое отношение к науке о книге.

Нередко, например, поэтам, особенно юным, библиография представляется делом сухим, мертвым. Это наивное заблуждение не нуждается даже в опровержении. Сошлюсь лишь на один пример из истории литературы. Не терпевший рутины и схоластики, нередко преувеличенно самостоятельный критик Дмитрий Писарев сказал: «Библиография насильно вытащила меня из закупоренной кельи на свежий воздух».

Стоит ли говорить о значении библиографии в наше время, когда перед читателем открывается безбрежный книжный океан? Пускаться в плавание по его необъятным просторам без компаса неразумно. Этот компас – наука о книге.

В шестидесятых годах подписчики получили четыре тома «Словаря псевдонимов», созданного Иваном Масановым. Завершилось издание одного из самых грандиозных произведений современной отечественной библиографии.

Иван Масанов своей деятельностью напоминает древнего морехода, который из неведомой дали возвращался на родину с картами вновь открытых земель, с коллекциями счастливых находок, с рассказами о диковинных встречах. Масанов, как истинный первооткрыватель, видел задачу своей жизни в расчистке пути, в сборе и первой обработке материалов, в накоплении проверенных наукой фактов.

Как создавался «Словарь псевдонимов»?

Перелистаем страницы биографии.

В восьмидесятые годы прошлого века в Москву из владимирской деревни пришел юный каменщик. О тяжкой и разгульной жизни владимирских отходников красочно рассказывал в своих повестях и мемуарах ныне, к сожалению, полузабытый писатель Яков Коробов. Молодой Масанов резко выделялся среди земляков. Все свободные часы он проводил в бесплатной читальне. Вполне естественно, что пытливый и начитанный юноша сначала стал букинистом, а вскоре взялся за перо и выступил в роли анонимного сотрудника владимирских «Ведомостей» и дешевых периодических изданий Москвы.

Прошло несколько лет, и Масанов усердно занялся библиографией. Его работой руководил владимирский краевед А. В. Смирнов – крупнейший знаток книги.

Первым капитальным трудом Масанова была объемистая – свыше пятисот страниц! – «Библиография Владимирской губернии». Прошли десятки лет со времени выхода этого справочника, но и до сих пор он остается незаменимым пособием для всех, кто интересуется владимирской землей. Печать многократно отмечала, что эта книга стала надолго, если не навсегда, образцом краеведческой библиографии.

В 1904 году Масанов сделал первую попытку выпустить «Словарь псевдонимов». Замысел автора был обширен: расшифровать все псевдонимы, которые имелись или имеются в русской литературе и журналистике. Забегая вперед, скажем, что Масанову удалось в течение нескольких десятилетий составить словарь из 80 тысяч вымышленных имен писателей и указать, по каким источникам проводилась расшифровка. Значение труда велико. Просматривая журналы, листая подшивки газет, мы постоянно наталкиваемся на произведения, подписанные придуманными фамилиями. Кто скрывается под ними? Этот вопрос почти всегда встает перед историком литературы и журналистики, перед исследователем истории общественной мысли и перед самым обыкновенным любителем чтения.

Масанов взялся за дело с неутомимым энтузиазмом молодости. Работа представлялась необъятной. Но разве это могло отпугнуть страстного почитателя литературы? Внезапно одно непредвиденное обстоятельство надолго приостановило публикацию словаря. После того как Масанов напечатал обращение к писателям с просьбой сообщить ему свои псевдонимы, на скромного библиографа обрушился модный фельетонист А. Амфитеатров. Он выступил на страницах ежедневной газеты «Русь» с обвинением Масанова… в нарушении литературной этики, усмотрев в его работе покушение на «литературную собственность» и даже «одно из самых тяжелых литературных преступлений». Писательская общественность с возмущением встретила выступление фельетониста. На Ивана Филипповича фельетонная критика произвела тяжелое впечатление. Он упорно продолжал работу, но дальнейшая публикация словаря возобновилась лишь через много лет, после 1917 года.

Особенно хочется отметить работу Масанова над творческим наследием Антона Павловича Чехова. Масанов изучил буквально все юмористические иллюстрированные журналы чеховской поры и обнаружил огромное количество «мелочей», которые взыскательный Чехов не включил в свое собрание сочинений. Знатоки восприняли труд Масанова как подлинное открытие. С той поры началась деятельная публикация «неизвестного и несобранного» Чехова. Спустя много лет Масанов публикует «Чеховиану» (1929), в которой собраны сведения обо всем, что когда-либо публиковалось о Чехове. Мария Павловна Чехова чрезвычайно высоко оценила труд Масанова. Она писала неутомимому исследователю: «Приветствую Вашу колоссальную работу и очень рада, что именно Вы ее сделали… Приношу Вам благодарность не как сестра Чехова, а как работница по Чехову».

В программы филологических факультетов до сих пор включается безукоризненно составленное Масановым трехтомное библиографическое описание русских юмористических и сатирических журналов второй половины прошлого века – «Весельчака», «Искры», «Гудка», «Занозы», «Осы» и других.

Все, кто знал Ивана Филипповича, отзывались о нем как о человеке изумительных познаний в литературе, человеке скромном, добром и отзывчивом.

Н. Д. Телешове улыбкой вспоминал историю своего знакомства с Масановым. К писателю Ивана Филипповича привез поэт-самоучка Белоусов. «В комнате у меня уже сидело несколько человек, моих литературных товарищей, – вспоминал Телешов, помню С. Я. Елпатьевского, Юлия Бунина, И. С. Шмелева и В. В. Вересаева… Разговор шел о писательских псевдонимах… <…>.

– Да вот спросите Ивана Филипповича, – указал Белоусов на привезенного им гостя. – Он все эти дела хорошо знает.

Все мы взглянули на Ивана Филипповича, а тот, скромно опустив глаза, молчал и даже не пошевелился.

– У меня в молодости тоже был псевдоним, – сказал Елпатьевский, обратясь к незнакомцу.

– Да. Я знаю, – тихо ответил Иван Филиппович, – вы подписывались: „Е-ский“, когда в восьмидесятых годах сотрудничали в „Северном вестнике“.

– Совершенно верно, – подтвердил удивленный Елпатьевский.

– А вот про меня, – улыбнулся Бунин, – вы уж, наверное, ничего не знаете.

– Нет, Юлий Алексеевич, и про вас кое-что знаю, – в свою очередь скромно улыбнулся Иван Филиппович. – Вы писали о революционном движении, тоже в восьмидесятых годах… Издание было нелегальное. Печаталось в Харькове, я помню. А псевдоним ваш был „Алексеев“».

Телешов пишет и о том, как Иван Филиппович по памяти назвал псевдонимы Шмелева и Вересаева, и тогда Вересаев воскликнул: «Ну, это что-то изумительное!..»

Про Масанова хочется сказать словами Максима Горького: «Вот человек, который делал все, что мог, и все, что мог, – сделал…»

На Кремлевской набережной в Москве есть здание, куда ежедневно прибывают посылки и бандероли со всей страны. Это Всесоюзная книжная палата – центр нашей государственной библиографии, крупнейшее в мире хранилище печатных изданий. Любое из них – от толстой монографии до театральной афиши – обязательно поступает сюда. Вся история нашей печати предстает здесь в тщательно оберегаемых образцах.

Книжная палата издает много библиографических летописей, ведет большую справочно-библиографическую работу, выпускает разнообразные труды, посвященные книге. В течение многих лет научную работу в Книжной палате вел Юрий Иванович Масанов – сын составителя «Словаря псевдонимов».

Юрий Иванович с юных лет неустанно помогал отцу в его многотрудных плаваниях по книжному океану. Одна из больших работ, выполненных им совместно с отцом, – создание библиографической картотеки литературы, посвященной русской периодической печати, и списка указателей содержания русских журналов за 250 лет.

Много внимания уделял Масанов-младший редакторской работе. В частности, под его редакцией вышли замечательные «Рассказы о книгах» Николая Смирнова-Сокольского. Он проделал большую работу по подготовке к изданию четырехтомного «Словаря псевдонимов» своего отца. Специалисты-библиографы получили также книгу «Теория и практика библиографии» – указатель литературы за сорок лет, составленный Юрием Ивановичем.

Продолжая розыски «замаскированной» литературы, начатые в свое время его отцом, Ю. И. Масанов опубликовал в одном из томов «Литературного наследства» неизвестные анонимные рецензии В. Г. Белинского. В томе этого издания, посвященном А. П. Чехову, Юрий Иванович напечатал ценнейшие воспоминания о Чехове его литературного ученика А. С. Яковлева.

…Мне довелось близко и много лет знать Масанова-младшего, необычайно успешно продолжившего дело своего отца. Мы познакомились в Книжной палате. В разговоре выяснилось, что наши квартиры соседствуют, и Юрий Иванович стал постоянно навещать меня. И мы проводили долгие вечера в пленительных книжных беседах. О, эти книжные вечера в Сыромятниках…

Однажды Юрий Иванович пришел ко мне сияющий – принес в подарок свою книгу «В мире псевдонимов, анонимов и литературных подделок», только что вышедшую из печати. Опираясь на бесчисленные материалы, собранные отцом, проведя их самостоятельное обобщение и исследование, он написал интереснейший и единственный в своем роде труд.

Конечно, и до Масанова-младшего в специальной литературе рассматривались вопросы, связанные с такими понятиями, как псевдоним, аноним, мистификация, плагиат. Но Юрий Масанов свои теоретические обобщения подкрепил доказательными и убедительными примерами мировой и отечественной литературы. Очерки-новеллы в этой книге рассказывают нам о злоключениях, выпавших на долю книг и рукописей, об авторах, не пожелавших открыть своего имени. О том, кто скрывался, например, под псевдонимом Григорий Книжник и чем занимался «директор Пробирной палатки» и поэт Козьма Прутков… А незадолго до смерти Юрий Иванович передал мне часть архива Ивана Филипповича с просьбой сохранить. Так бумаги Масанова-старшего – автобиографические заметки, отзывы, характеристики, огромное собрание журнальных и газетных вырезок – оказались в моем книжном и рукописном собрании.

1966 год.

ПУТЕШЕСТВИЕ В СТРАНУ ПОЭЗИИ

Давайте, друзья, совершим путешествие в страну поэзии… Взберемся на эпически величавые горные вершины, спустимся в цветущие лирические долы, побываем на кручах, с которых низвергаются водопады, и пригубим студеную влагу из вечно живых ключей, бьющих у подножия Парнаса. Заманчиво, не правда ли? Пусть старые авторы утверждали, что до заповедного места, где растут «парнасские цветы», можно добраться лишь на крылатом Пегасе. Времена меняются, человек уже успешно штурмует не только горы, но и небеса. Я утверждаю, что ныне можно побывать на отечественном Парнасе, прибегнув к услугам самого обыкновенного московского такси.

Хотите знать точный адрес обиталища российских муз? Много лет они находили надежный приют в Москве, в квартире профессора Ивана Никаноровича Розанова. Всю жизнь, начиная со студенческой скамьи, крупнейший знаток литературы собирал книги русских поэтов. Он умер, оставив родной Москве огромную поэтическую коллекцию, собранную с исключительным старанием и подвижническим энтузиазмом. У нас нет другой библиотеки поэзии, в которой первоиздания были бы подобраны с такой полнотой и тщательностью. Теперь это собрание хранится в московском Музее А. С. Пушкина.

Розановское книжное собрание – настоящий Парнас, где присутствуют все хоть сколько-нибудь заметные отечественные поэты XVIII–XIX столетий.

Кропотливо и любовно собирал ученый стихи русских поэтов и труды о них. И когда мы просматриваем многочисленные альманахи, журналы, сборники, редкие экземпляры с надписями и пометками читателей и авторов, перед нами возникает живая история поэзии, со всеми ее страстями и полемическими журнальными битвами. Русская поэзия на протяжении столетий выражала народные думы и чаяния, она воплотила в трепетном художественном слове, в образе, в ритмической эмоциональной речи народную душу, строй чувств и мыслей русского человека. В поэзии – явлении необычайно сложном, тонком, загадочном – народ познавал себя.

Ни одно крупное событие в жизни народа, каждого человека не обходилось без песни – неотъемлемой и драгоценной части отечественной поэзии. И. Н. Розанов в своих трудах решительно возражал, когда противопоставляли лирику народную, устную (по преимуществу песни) лирике письменной, созданной литераторами-профессионалами. В жизни не было водораздела между двумя видами поэзии. Стихотворение, напечатанное поэтом в безвестном сборнике, вдруг облетало всю Русь и становилось народной песней. А народная песня, напечатанная в букварях и хрестоматиях, заучивалась наизусть поколениями и уже воспринималась и как стихотворение.

Я не случайно завел разговор о песнях. И. Н. Розанов был в своем роде единственным знатоком народной песни всех времен. В его библиотеке оказались собранными воедино песенники – от знаменитого чулковского сборника до дешевых сытинских изданий. Многие поэты навсегда забыты, но некоторые строфы из их стихов, взлетев однажды на крыльях песни, до сих пор безымянными гуляют в народе.

Розановские песенники выгодно отличаются от книг подобного рода, составленных большей частью наспех, по чисто вкусовым соображениям. Из розановских сборников мы можем не только почерпнуть удивительные поэтические богатства, но и узнать о судьбах авторов песенной лирики, о необыкновенных приключениях, выпавших на долю некоторых произведений.

Розанов стал открывателем огромного материка в стране русской поэзии, материка, именуемого народной песней. Исследователь нанес на карту обнаруженного континента вершины и долины, полноводные реки и крохотные ручейки. Десятилетиями народная песня рассматривалась критикой как выражение лишь «разгулья удалого» и «сердечной тоски». Розанов основательно опроверг это мнение, наглядно показав, что народной песне присущи все душевные движения: любовь и ненависть, радость и горесть, тончайший лиризм и насмешка. Чрезвычайно высоко ценя и глубоко понимая песенный дар России, исследователь к одному своему сборнику поставил эпиграфом народные слова:

 
Что за песни, что за песни
Распевает наша Русь!..
Песни русские, живые —
Молодецкие!
 

Но песня – лишь часть огромной работы ученого, который написал свыше двухсот обстоятельных исследований. Прежде всего, это обширный труд «Русская лирика. От поэзии безличной – к исповеди сердца», изданный в 1914 году. Здесь Розанов наряду с исследованием творчества крупных поэтов (Жуковского, Батюшкова) проанализировал также и деятельность забытых авторов. В двадцатых годах он написал и издал книги: «Певец молчания», «Пушкинская плеяда – старшее поколение», «Поэты двадцатых годов XIX века», «Н. А. Некрасов. Жизнь и судьба». Перед войной Иван Никанорович написал большую работу «Стихотворные размеры в донекрасовской поэзии и у Некрасова».

Одно из исследований посвящено стихам целой плеяды поэтов – его современников: Казина, Жарова, Радимова, Орешина, Доронина, Филиппа Наседкина, Каменского, Асеева, Сельвинского, Инбер… Конечно, далеко не со всеми оценками Розанова следует соглашаться – на них лежит печать времени. Но Иван Никанорович, например, первым, еще в 1922 году заявил, что именем Маяковского может быть обозначена целая эпоха в литературе. Розанов, пожалуй, первым приступил и к научному изучению творчества Сергея Есенина.

Не буду перечислять всего содеянного ученым. Нас интересует И. Н. Розанов как создатель единственной в своем роде, уникальной библиотеки. Хочется скорее войти в эту заповедную обитель муз, потрогать толстые шершавые страницы, запечатлевшие на века голоса поэтов. Здесь что ни книга, то сущий клад.

Вот славная книжица, изданная более двухсот лет назад. Она содержит первую – не устную, а печатную – любовную лирику на русском языке. Это знаменитая «Езда в Остров любви» Василия Тредиаковского. В конце книги помещен поэтический раздел «Стихи на разные случаи», которыми увлекались наши прадеды. Неуклюжие, забавные строфы, многократно переписывавшиеся щеголями екатерининских времен в любовных посланиях:

 
Кто любовию не дышит?
Любовь всем нам не скучит,
Хоть нас тая и мучит.
Ах, сей огонь сладко пышет!
 

Смешно? Да, конечно. Но с этого началось одно из самых мощных направлений в русской лирике. Уже современники живо чувствовали неуклюжесть, тяжеловесность стихов Тредиаковского, на бедную голову которого сыпался град насмешек. Не случайно «Езда в Остров любви» заканчивается пророческой эпиграммой «К охуждателю зоилу», гласящей:

 
Много на многи книги вас, братец, бывало,
А на эту неужли вас-таки не стало?
 

Тредиаковский не раз третировался в нашей литературе как бездарность. Но совершенно прав был И. Н. Розанов, утверждавший, что нельзя определять размеры поэтических дарований вне связи с уровнем эпохи и преодоленными препятствиями.

Мы не можем, мысля исторически, забывать, что Тредиаковский много сделал для развития русского литературного языка, и даже недостатки стихотворца объясняются не столько его личными качествами, сколько общим переходным состоянием тогдашней словесности.

Нельзя без душевного трепета брать в руки сборники и журналы, издававшиеся декабристами. Навсегда запечатлелись в сердце имена Рылеева, Бестужева, Кюхельбекера… Крупным почерком – каждая буква отдельно – на «Думах» начертал Рылеев свою фамилию. Много десятилетий эта запрещенная цензурой книга служила для вольнолюбивой молодежи своеобразным поэтическим революционным манифестом, а одно из стихотворений сборника, «Смерть Ермака», став народной песней, обошло всю Россию. Мне однажды привелось слышать «Ревела буря, дождь шумел…» в глухом степном селении за Байкалом, где сурово и вдохновенно пели старинные торжественные слова старики – правнуки гонимых в рылеевские времена раскольников. Есть в розановском собрании и другой автограф Рылеева. На книге Глинского, переведенной с польского и изданной в Петербурге в 1822 году, Кондратий Рылеев написал: «Милой сестрице Н. М. Кореневой».

В библиотеке И. Н. Розанова много альманахов, выпущенных в пору их пышного расцвета в Москве, Петербурге, Одессе, Сибири под самыми причудливыми названиями: «Аониды», «Альциона», «Букет», «Денница», «Подснежник», «Северная лира», «Одесский альманах», «Невский альманах», «Венок грации», «Утренняя заря»… Начало этому обширному семейству положил Н. М. Карамзин, выпустивший первый русский поэтический альманах в конце XVIII века – «Аониды, или Собрание разных новых стихотворений».

Наивные, прелестные альманахи романтических времен, наполненные сентиментально-напыщенными прадедовскими романсами и элегиями, где воспеваются бледные девы, блуждающие среди скал, озаренных луною, где на кладбищах ночью непременно бродят призраки…

Вот «Северные цветы» за 1826 год, издаваемые другом Пушкина Дельвигом. Раздел поэзии в альманахе был представлен первоклассными литературными именами. В книге карманного формата напечатаны произведения Пушкина, Батюшкова, Вяземского, Языкова, Баратынского, Дельвига, Ф. Глинки, Козлова, Туманского. Откроем наугад изящную книжицу и на одной из страниц прочтем знакомые со школьных лет слова:

 
Ее сестра звалась Татьяна…
Впервые именем таким
Страницы нежные романа
Мы своевольно освятим.
 

Конечно же, перед нами вторая глава «Евгения Онегина», произведения, первые главы которого вместе с «Цыганами» составили вершину прижизненной литературной славы Пушкина. Как известно, «Полтава» и седьмая глава «Онегина» были встречены и критикой, и тогдашней читающей публикой довольно холодно. Были пущены такие куплеты:

 
И Пушкин стал нам скучен,
И Пушкин надоел,
И стих его не звучен,
И гений охладел.
 

И это написано в тот период, когда Пушкин создавал свои лучшие реалистические творения! Дополнительные тома посмертного Собрания сочинений А. С. Пушкина расходились плохо, хотя в них содержались такие шедевры, как «Каменный гость», «Русалка», «Египетские ночи». Торговцы книгами публиковали даже сообщения о том, что цены на сочинения Пушкина снижены. В чем тут дело?

Читатель того времени, воспитанный на романтических и сентиментальных произведениях, не мог так сразу, без подготовки, принять Пушкина-реалиста, чьи творения открывали новую эпоху в русской литературе и искусстве. Нужна была длительная работа литературно-критической мысли, направленная на воспитание читательских вкусов.

Изучая старые книги, И. Н. Розанов много размышлял о причудливости писательских судеб и литературных репутаций. В своем увлекательном, остроумном, хотя далеко не бесспорном, очерке «Литературные репутации» Розанов приводит многочисленные примеры того, как тщетны были попытки сокрушить Пушкина – вершину нашей художественной классики. А ведь литературные декларации о низвержении Пушкина громогласно звучали во времена не столь уж отдаленные. Ведь это в нашем столетии Игорь Северянин (ценивший себя необычайно высоко: «Я – гений, Игорь Северянин») провозглашал: «Для нас Державиным стал Пушкин»; а футуристы и в двадцатые годы еще нет-нет да и вспоминали лихой призыв «сбросить Пушкина с корабля современности». Но забыты шумливые ниспровергатели, а над страной русской поэзии вечным светом сияет незакатное пушкинское солнце.

Что ни книга, то своя судьба, своя история. Весьма любопытен том, в котором воедино переплетены несколько книжек под общим заглавием: «Кольцов». На первой книге надпись: «Доброму и любезному Андрею Александровичу Краевскому с душевным уважением Алексей Кольцов. Питер, 1836 г., 4 апреля». Перед нами подарок замечательного поэта будущему издателю «Отечественных записок», на страницах которых столько потрудился Белинский для популяризации творчества Кольцова. Примечательно и то, что книги Кольцова и о Кольцове, статьи о нем собрал воедино и переплел известный библиофил и издатель П. Ефремов, создавший таким способом для собственной библиотеки много оригинальных книг.

Есть экземпляры, интересные читательскими пометками, сделанными на полях или на обложке. На первом издании «Стихотворений» поэта-партизана Дениса Давыдова, выпущенном в Москве в 1832 году, неизвестный читатель оставил карандашную надпись: «Портрет, созданный здесь Мясоедовым, очень похож: он сделан таким, каким мы его видели в Новоград-Волынском в 1831 году». В книге стихотворений Александра Полежаева, гонимого в течение всей жизни царским правительством, некий раздраженный консерватор возле знаменитой «Песни пленного ирокезца» в сердцах написал: «Извините, Виссарион Григорьевич, это дичь, да еще плохая». Вот какой сердитый выпад против Белинского, называвшего дивным это стихотворение.

Большую ценность представляют собранные под одним прекрасным переплетом три выпуска «Вечерних огней» А. А. Фета. Поэт вписал в книгу посвящение «Марье Петровне Шеншиной»:

 
Ты все стихи переплела
В одну тетрадь не без причины:
Ты при рождении их была,
И ты их помнишь именины,
Ты различала с давних пор,
Чем правит муза, чем супруга,
Хвалить стихи свои – позор,
Еще стыдней – хвалить друг друга.
 

Эта запись была сделана в январе 1888 года.

Нет занятия более увлекательного, чем рыться в старых книгах. В розановской библиотеке особенно, так как здесь чуть не каждый экземпляр – раритет, а история литературы получает тут зримо-реальное воплощение.

Чем, например, знаменателен в нашей памяти 1840 год? Пожалуй, даже иные знатоки не ответят на этот вопрос. Но стоит взять с полки три небольшие книги, вышедшие именно в этом году, и все станет ясным: в 1840 году русская читающая публика получила первые книги стихов Лермонтова, Некрасова и Фета. А ведь в нашем сознании они художники разных эпох.

Дело, оказывается, в том, что при жизни Лермонтова его стихам было уготовано «журнальное бытие». В свою первую и единственную прижизненную книгу стихов Лермонтов, необычайно строго отнесшийся к составлению сборника, не включил даже такой шедевр, как «Белеет парус одинокий». Некрасов же свою первую книгу, «Мечты и звуки», справедливо раскритикованную Белинским, скупал и уничтожал. До нас дошло не так уж много экземпляров этого сборника. К Фету, выпустившему в 1840 году «Лирический Пантеон», слава пришла позднее.

Многие считают, что забытый, никому не известный автор – это, как правило, бездарность, не создавшая ничего достойного памяти потомков. Такое мнение широко распространено, но не имеет веского основания. Прежде всего, десятки старинных песен, тексты которых известны каждому с младенчества; их знают на память миллионы, но авторы слов ведомы лишь специалистам.

Всем знакома песня «Среди долины ровныя…», но кто помнит ее творца – поэта-ученого Мерзлякова? Нет, думается, русского человека, не слышавшего песни «Из-за острова на стрежень…», но создателя ее, одаренного поэта Д. Садовникова, назовут лишь немногие. Кто не вспомнит, увидев море созревшего хлеба, строку «Нива моя, нива, нива золотая…», но очень немногие назовут автора – поэтессу Юлию Жадовскую.

Берем в руки книгу «Досуги сельского жителя». Автор ее – ярославский крестьянин Федор Слепушкин, чей талант был замечен в свое время Пушкиным, восхищавшимся такими стихотворениями, как «Святки», «Масленица», «Изба». И. Н. Розанов буквально открыл для читателей стихи Егора Алипанова, который впервые в нашей литературе воспел труд рабочего. Ошибались те, кто трактовал стихи Алипанова как «литературный сор». Вот скромная книжечка забытого поэта. Прочтем четверостишие:

 
Под дерном сим сокрыт убогий дровосек,
Людьми пренебрежен, он в бедности жил век.
О участи его порадуйся, прохожий:
Теперь в соседстве он с богатым и вельможей.
 

Ведь неплохо сказано?! От этой строфы не отказался бы и куда более известный стихотворец.

Особняком стоят в библиотеке анонимные книги, литературные обманы и подделки. Историю одной из них, изданной в 1835 году, разузнал ее пытливый владелец. На титульном листе написано «Собрание стихотворений». Фамилия автора не указана, а сзади на обложке неожиданное откровенное признание: «Уговорили выпустить». В книге 14 стихотворений. Одно из них, «Розы», начинается словами: «Как хороши, как свежи были розы…». Кто же их автор? Читатель, очевидно, помнит, что есть у Тургенева в прозе именно так и названное: «Как хороши, как свежи были розы…». А первые слова в нем таковы: «Где-то, когда-то, давно-давно тому назад, я прочел одно стихотворение…». Значит, перед нами книга, содержащая произведение, которое запало в душу Тургенева. Автор знаменитой строки «Как хороши, как свежи были розы…» – Иван Мятлев, поэт, хорошо известный в литературных кругах своего времени. Он создавал коллективные стихотворения вместе с Пушкиным и Вяземским; Лермонтов упоминал его как «Ишку Мятлева». По-видимому, поэт-юморист, написавший впоследствии «Сенсации и замечания госпожи Курдюковой…», стеснялся выпускать в свет книгу задушевных лирических стихов.

К сожалению, Иван Никанорович не успел составить подробную библиографию принадлежащих ему книг, хотя неоднократно выступал в печати с рассказами о своих раритетах. И последняя статья Розанова – «О редкой книге», – опубликованная в первом сборнике «Книга» Всесоюзной книжной палаты, была написана по материалам его библиотеки.

Вдова профессора Ксения Александровна Марцишевская, подарившая библиотеку Розанова Музею А. С. Пушкина, составила вместе с музейными сотрудниками научную опись этого редкостного собрания.

Увлекательное путешествие в страну поэзии совершают сотни и тысячи людей, осматривающих розановское книжное собрание в Пушкинском музее в Москве или обращающихся к прекрасно изданному каталогу розановской библиотеки, которая воспринимается как энциклопедический свод русского стиха.

1961 год.