355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Сухов » На воле » Текст книги (страница 15)
На воле
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 04:36

Текст книги "На воле"


Автор книги: Евгений Сухов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Глава 36

Видимо, на небесах за Аркашу Штыря молились крепко. Ему удалось выкарабкаться из могилы, хотя костлявая старуха с косой уже держала его за глотку.

В тот злополучный день Аркаша получил три пулевых ранения: первая пуля угодила в легкие, вторая пробила селезенку, третья задела аорту, а если к этому добавить значительную потерю крови, то шанс о в на выживание у Штыря было маловато.

Неделю он пребывал в беспамятстве, а когда открывал глаза, то с недоумением рассматривал потолок, не в силах понять, жив он или уже пребывает в аду. На рай он не рассчитывал. Галлюцинации его были тяжелыми: ему без конца мерещились какие-то доисторические монстры и огнедышащие драконы, наступающие на него со всех сторон.

Через две недели ему вдруг полегчало. Штырь стал потихонечку подниматься и, опираясь на парочку крепких телохранителей, совершать небольшие прогулки по палате.

Каждый день по распоряжению Аркаши Штыря во всех церквах города ставили толстенные свечи и писались записки о здравии. Священники, потупив взоры, смущенно принимали дары от Аркаши Штыря. Как– никак, он ведь обещал построить новый храм в городе и перевел в церковную казну такую сумму денег, какой хватило бы на содержание богадельни для одиноких неимущих стариков. Государство-то ведь давно отказалось от них…

Однако подобные чудачества не расслабляли Штыря. Он по-прежнему держал в своих руках весь игорный бизнес города, а коммерсанты, как и прежде, являлись к нему на поклон и, заискивая, просили заступничества от залетных рэкетиров.

Через месяц Штырь поднялся совсем. За прошедшие недели он высох, как-то скукожился, пожелтел лицом, передвигался медленно, опираясь на щеголеватую трость с набалдашником из слоновой кости. Босса плотным кольцом окружала толпа телохранителей.

Единственным местом, куда они не входили, был собор – так приказал Штырь. Они смиренно дожидались его на паперти, смешиваясь с толпой нищих, просивших свое скудное подаяние:

Для местных нищих приход Аркаши в церковь, однако, становился настоящим праздником. Штырь непременно брал с собой большую сумку с мелочью, в назначенный час к собору сходились убогие, и Ар каша Штырь с самодовольным видом подходил к каждому и щедро сыпал в ладони мелочь со словами:

Помолись за меня.

Благодарствую, обязательно помолюсь, добрый человек, – неизменно раздавалось в ответ.

На сей раз Аркаша Штырь запаздывал, и толпа страждущих начинала заметно волноваться. Местные алкаши, присоединившиеся к действительно неимущим, были чрезвычайно обеспокоены, что неотложные криминальные дела отвратили Аркашу от храма Божьего – тогда их пересохшие с похмелья глотки придется заливать ржавой водопроводной водицей.

Аркаша Штырь приехал в разгар обедни. Поддерживаемый под руки парочкой телохранителей, он не без труда выбрался из «мерседеса» темно-зеленого цвета и, опираясь на трость, побрел к собору.

Нищие заволновались – Штырь держал в руках сумку и, судя по ее тяжести, содержимого должно было хватить на всех.

Мил человек, подай, Христа ради, – запричитали собравшиеся.

Смотреть на зрелище раздачи милостыни сбегались даже священники, свободные от службы.

На нижней ступеньке крыльца сидел кряжистый мужик лет пятидесяти пяти с огромным синячищем под глазом. Лицо его опухло от многодневного пьянства. С утра он, скорее всего, где-то отлеживался под забором, но радужная перспектива получить деньги на опохмелку заставила его восстать из пепла и устремиться к собору. Согнав со ступеньки дряхлую, действительно несчастную и голодную старушонку, мужик сел сам на ее место и стал ждать благодетеля.

Штырь сунул пятерню в сумку, побренчал мелочью и выудил оттуда горсть монет достоинством от рубля до пяти рублей. Бросив деньги мужику в шапку, он мрачно произнес:

Помолись за меня.

Обязательно помолюсь, – торопливо закрестился тот слева направо, мгновенно определив, что подаяния вполне хватит на пару бутылок бормотухи. Причем, едва Штырь прошел мимо, «богомолец» вскочил и затрусил в сторону ближайшего коммерческого ларька.»

Вторым был шустрый дедуля с нечесаными седыми волосами и огромным синим носом. Дедуля с завистью смотрел вслед удалявшемуся счастливцу и держал в руках огромную шляпу. Судя по ее размерам, могло показаться, что дед имеет виды на все содержимое сумки.

Бог тебя хранит, добрый человек, – скорбно заголосил старичок, заискивающе глядя в лицо благодетелю. – Будь милосердным, подай копеечку!

Штырь привычно сунул руку в сумку и выгреб оттуда пригоршню мелочи.

Держи, старик, – веселым дождем монеты полетели на дно шляпы. – Помолись за мое здоровье.

Следующим в ряду стояли два молодца лет сорока. Они очень походили друг на друга: густые темно-рыжие бороды топорщились в разные стороны а заплывшие глазки колюче посматривали по сторонам. Это были братья-близнецы и различались они лишь тем, что у одного была разбита правая щека, а у другого левая. Полгода назад, обещая щедрую выпивку и кучу денег, их вывез из Архангельской области один делец строить особняки. Действительность оказалась суровей. Вместе с такими же бедолагами, как и они сами, братьям пришлось работать по восемнадцать часов в сутки – в награду им доставались жидкая похлебка из требухи да кусок хлеба. Паспорта отняли, О деньгах не было и речи. За непослушание их запихивали в сырой подвал и морили голодом по нескольку дней. Возможно, они до скончания своих дней строили бы загородные виллы для новых русских буржуа, но, к счастью, им представилась возможность для побега. Покумекав, братья сообразили, что куда безопаснее просить подаяние у соборов и на кладбищах – уж на винцо-то всегда набрать можно.

Не скупясь, Аркаша отсыпал монет и им.

Телохранители, преодолевая скуку, наблюдали за чудачествами патрона. По их единодушному мнению, Аркаша был мужиком достойным, платил щедро, держался просто и не строил из себя крутого. Однако его стремление приблизиться к Господу Богу выглядело забавно. Возможно, что-то в его башке замкнуло после покушения, если он стал снабжать деньгами разных уродов. Впрочем, деньги его, ему и решать.

Следующим в ряду был мужик с очень благообразным лицом. Сменив лохмотья на сносный костюмчик, он вполне мог сойти за школьного учителя. Глаза у него были серьезные, взгляд внимательный. Казалось, стоит ему раскрыть уста, и из них плавно польется мудрая проповедь. Но мужчина дрогнувшим голосом попросил:

Подайте, Христа ради, на хлебушек.

Рядом с ним, словно гимназистка со строгим наставником, стояла девчушка лет пятнадцати. Она выставила вперед тощую ладошку и жалобно пропищала:

Дяденька, подайте, Христа ради!

Благообразный мужчина выдавал девчушку за свою

дочку, однако каждому нищему было известно, что их связывали далеко не платонические отношения и в старом сарае за городом, где они коротали долгие ночи, девчушка согревала мосластое стареющее тело своего «папеньки».

Не поскупился Аркаша и в этот раз, – сыпанул так, что ладошки девушки до краев наполнились рублями. Дядьке он бросил сотенную.

Штырь постепенно приближался к дверям собора. Наконец он ссыпал остаток мелочи древней хроменькой бабке, которая явилась к церкви в надежде получить пятачок, а заработала, по ее мнению, целое состояние. Штырь бросил пустую сумку телохранителю и уверенно шагнул в тень церковного притвора.

Батюшка, про меня забыл! – раздался голос со двора. Там, прислонившись спиной к ограде, стоял сгорбленный нищий. Одежда на нем была настолько драная, что создавалось впечатление, будто он полз в ней по железной дороге от самой Москвы.

Всех одарил, а про меня запамятовал. Обидел, батюшка, – слезно пожаловался нищий.

Штырь вытащил из кармана толстенный бумажник, раскрыл его и достал стодолларовую купюру. Постукивая тростью по ступеням, Аркаша опустился с крыльца и подошел к нищему.

Возьми, отец, – вложил он сложенную вдвое купюру в протянутую руку.

Благодарствую, – низко поклонился нищий.

Поклон получился глубокий. Правая рука бродяги,

словно в знак наивысшей признательности, поползла к груди. Неожиданно нищий выхватил из-под лохмотьев тонкий длинный кинжал, похожий на миниатюрную шпагу, и вонзил заточенный клинок под ребра благодетелю.

Это тебе привет от Коляна, – прошептал нищий в самое ухо Аркаши. – Не помогли тебе молитвы бродяжек. Не тем денежки жаловал, падла!

Со стороны происходящее выглядело очень трогательно. Нищий чуть ли не обнимался с закулисным хозяином города и что-то нашептывал ему в самое ухо.

Нищий еще раз поклонился в знак благодарности и шаркающей походкой старого человека затопал от собора к воротам. На него никто не обращал внимания. Вскоре он смешался с уличной толпой и растворился в ней.

С минуту Аркаша Штырь стоял неподвижно. Вдруг трость выскользнула из его рук, громко стукнувшись костяным набалдашником об асфальт. Он повернул побелевшее лицо к охране, что-то беззвучно прошептал и тяжело повалился на кучу сметенного к ограде мусора.

Где нищий?! За ним! – заорал высокий верзила из охраны Аркаши. – Он, сука, Штыря пером проткнул! Урою!

Вырвав из-за пояса пистолет, верзила бросился в толпу нищих, локтями и кулаками пробивая себе дорогу к выходу.

Он за угол, за угол завернул! – бросился следом второй телохранитель.

Аркаша Штырь умирал в одиночестве. Пустая сумка, отброшенная охранником, валялась посреди двора. Пыль под животом раненого потемнела от крови.

Горыныч, едва покинув двор собора, сорвал с лица наклеенную бороду, отодрал усы, сбросил с плеч драный пиджак и бросился через проходные дворы на соседнюю улицу. Он бежал что было сил, не останавливаясь ни на секунду. Этот путь Горыныч: изучил досконально и теперь мог не задерживаться. Отодвинув доску в заборе, он юркнул в образовавшуюся щель. Дальше шел длинный, почти в сто метр о в узкий коридор между стенами зданий, упиравшийся в тупик. Однако справа в стене имелась небольшая дверца, – она вела на второй этаж дома, откуда можно было спуститься по пожарной лестнице в безлюдный двор. Там Горыныча поджидала машина. На все требовалось не более пяти минут

Горыныч победно улыбался, представляя, с каким энтузиазмом он будет рассказывать Коляну о блестящем выполнений задания. Николай сам большой артист и наверняка по достоинству оценит актерское мастерство своего киллера.

Глава 37

– Послушай, Андрей, если это все-таки твоя работа и ты решил жрать в два горла, то я не стану даже сливать на тебя компромат. Тебе просто отвернут голову, как безмозглой курице.

Владислав, это какое-то недоразумение, я ничего не знаю и даже не могу представить, кто бы это мог быть!

Глаза Платонова расширились от страха. Он никогда еще не видел Варяга таким взбешенным. Нет, Владислав не повышал голоса, не стучал кулаком по столу. Наоборот, он был подчеркнуто любезен, но вот глаза неожиданно обесцветились и стали напоминать кусочки льда. Невозможно было вынести беспощадный взгляд этих глаз.

Когда Варяг позвонил Платонову и сказал, что хочет переговорить, Андрея Егоровича мгновенно прошиб холодный пот. Платонов всякий раз испытывал стресс, когда к нему обращался господин Игнатов – будь то обыкновенная просьба передать во время застолья бумажные салфетки или предложение заняться вопросом поставки зенитных установок куда-нибудь в Юго-Восточную Азию.

Чаще всего они беседовали в офисе, отгородившись даже от секретарш за металлической звуконепроницаемой дверью. Но теперь, как показалось Андрею Егоровичу, разговор предстоял особенно трудный, а поэт о му он отважился на маленькую хитрость, решив затащить Варяга г себе, – дома, как известно, и стены помогают. Платонов боялся, что вор может отказаться, и пытался соблазнить его хорошей выпивкой и отменной закуской. Однако Владислав, вопреки ожиданиям, согласился неожиданно быстро.

Платонов тщательно проинструктировал жену, велел уставить стол всевозможными разносолами, – так, чтобы от обилия деликатесов рябило в глазах. Супруга выполнила распоряжения Андрея Егоровича в точности, дав ему затем полную возможность пообщаться с важным гостем наедине.

И вот теперь Варяг сидел за столом, совершенно не замечая кулинарных изысков. Не притронулся он и к дорогому коньяку, разлитому в пузатые хрустальные рюмки.

Ты даже не представляешь, как я хочу тебе верить! – Варяг пристально посмотрел на Платонова. – Может, ты мне хоть подскажешь, по чьей вине сорвалась сделка с Индией? Я не хочу тебя пугать, но общак недополучил сотни тысяч долларов, а такое ротозейство не прощается. Ты ведь знал о том, что часть поставок пойдет по нелегальным каналам?

Хуже всего было то, что Варяг совсем не притронулся к алкоголю и пище. С ним легче было бы разговаривать, если бы вор хрумкал малосольные огурчики и как бы между прочим говорил о делах. Но Варяг был полностью сконцентрирован на разговоре. Остальное его не интересовало.

Андрей Егорович с усилием проглотил слюну.

Знал, – наконец выдавил из себя Платонов. – Но поверь мне, Владислав, ко мне этот прокол не имеет никакого отношения. Верь мне!

Глядя на Варяга, сам Платонов тоже лишился аппетита, хотя еще каких-то полчаса назад готов был съесть чуть ли не быка.

И кто же, по-твоему, способен на подобную пакость?

О твоих планах в аппарате фирмы знало не так уж много людей, их можно перечислить по пальцам, – напомнил Андрей Егорович.

Например? – Варяг сверкнул глазами.

Я не могу так сразу их всех назвать, – смешался Платонов, – нужно подумать… А потом, ты и без меня можешь их вычислить… Так сказать, кому это выгодно. Ты бы ел, Владислав, жена старалась, – обиженно добавил Платонов.

Варяг неожиданно поднялся:

Ладно, разберусь.

Владислав, ты бы икорки…

Варяг усмехнулся:

Что я, икры, что ли, никогда не ел, по-твоему? – и поднялся из-за стола.

У двери Платонов произнес:

Через неделю в Грецию отбываем. Может, вместо меня поедешь?

Договорились, – ответил Варяг и направился к лифту.

У подъезда его ожидал черный бронированный «мерседес». Шофер, плечистый малоразговорчивый парень, предупредительно распахнул перед хозяином заднюю дверцу. Тихо заработал мотор, и автомобиль мягко тронулся, мгновенно отвоевав себе место в потоке уличного движения.

Выставки, подобные той, что планировалась в Греции, проходили ежегодно. Как правило, на них редко выставлялось новейшее оружие. Подобные тусовки напоминали клуб по интересам, где собирался едва ли не весь оружейный бомонд. Особенностью предстоящей выставки являлось то, что Россия собиралась выставить на ней секретную зенитную установку «Фаворит». Это должно было стать сенсацией и переполошить американцев – главных конкурентов в этой сфере военных разработок.

Руководить российской делегацией и одновременно представлять современные боевые системы всегда очень почетно. В какой-то степени это считалось политической миссией. Можно было только предполагать, насколько испугался Андрей Егорович, если согласился перепоручить руководство делегацией Варягу. И это при том, что его кандидатуру уже утвердил Кремль. Значит, ему понадобится найти вескую причину, чтобы отказаться от лестного назначения. Да, мужику не позавидуешь.

У Варяга же в Греции имелись свои интересы. Накануне он договорился о том, что доставит сотню станковых автоматических гранатометов АГС-17 «Пламя», пять переносных зенитно-ракетных комплексов «Игла-1», два комплекса противотанковых управляемых ракет «Конкурс» и тридцать ПТУРСов «Метис». Вооружение будет доставлено вертолетами, а уже из Греции переправлено Курдам.

В состав делегации Варяг решил включить Лозовского и Костылева.

Глава 38

Дача находилась в престижном районе ближнего Подмосковья. Величавый сосновый бор обступал трехэтажный особняк, стоявший на берегу ровного, словно блюдечко, озера. Случайные люди не посещали эти живописные места – грибников и туристов отпугивали колючая проволока с предупреждающими надписями и неожиданно появлявшиеся из чащи патрули с автоматами. Добраться до особняка можно было только по специальному разрешению, а бдительные прапорщики, стоявшие на въезде в заповедную зону, прощупывали недоверчивыми взглядами и эти разрешения, и каждый автомобиль, и каждого гостя. Так же недоверчиво они осмотрели и подкативший и шлагбауму черный «мерседес», но, изучив документы, взяли под козырек и подняли шлагбаум.

Черт бы их всех побрал! – горестно матюкнулся сидевший в машине круглолицый мужчина лет пятидесяти пяти. У него были крупные черты лица, мясистый нос и полные губы. – Что творится! Россию, как проститутку, по борделям растаскали, нищенку из нее сделали. А все эти гребаные реформы!

Да, Юрий Павлович, – отозвался шофер. Дорога была отличная, но ему приходилось ехать медленно – в запретной зоне разгоняться было не принято.

Все просрали. Абсолютно все! Наворовали и слиняли на Запад. Вон вчера по ящику показывали – один новый русский выступал. Харя, как у борова! Рассказывал о том, что на всех лучших пляжах планеты задницу грел, имеет недвижимость в Испании, работает во Франции, а в России бывает не больше двух месяцев в году. Хотя деньги из нее качает… У него спрашивают: почему так редко бываете на родине? И знаешь, что он, сукин сын, ответил? За капиталы свои, говорит, боюсь! Дескать, только тогда в Россию окончательно вернусь, когда все образуется.

Да-а, – неопределенно поддакнул шофер, выруливая к воротам особняка, очень смахивающего на средневековый замок.

Неужели этот болван столь наивен, что не может понять простой истины – в России никогда ничего не образуется! Если не будет революции, то обязательно случится какой-нибудь переворот! И кто же страдает? Мы! – ткнул Юрий Павлович себя пальцем в тучную грудь. – Государство не пропадет. Выжило оно при большевиках, выживет и при этих демократах продажных…

Ворота мягко отворились – охрана сработала безупречно, и «мерседес» важно въехал в широкий двор, где уже стояли ярко-красный «БМВ» и темно-синяя «тойота».

Навстречу гостю вышел хозяин – мужчина лет пятидесяти. Лицо у него было худощавое, строгое, иссеченное морщинами. По подтянутой фигуре чувствовалось, что он прошел кадровую военную школу. Одет он был в просторный спортивный костюм, на жилистой шее висел махонький серебряный крестик. Хозяин тепло улыбнулся и приветственно раскинул руки.

А мы тебя ждем, Юрий Павлович. Уже все в сборе. Пока тебя ждали, успели принять по рюмке коньячку. Надеюсь, ты не в обиде?

Ничего, наверстаю! – заверил Юрий Павлович Баскаков, выбираясь из машины.

А ты все крепчаешь, – уважительно протянул хозяин, обводя взглядом могучую фигуру гостя.

А ты все тощаешь, Герасим Савельевич, – в тон ему ответил Баскаков, чуть задержав руку хозяина в ладони.

Не в коня корм!..

В просторной комнате, окна которой были задернуты бледно-зелеными полупрозрачными занавеска-" ми, сидели еще два человека. Было заметно, что здесь не скучали – возвышавшаяся в центре стола большая бутыль уже наполовину опустела. Свет, пробиваясь сквозь занавески, приобретал зеленый оттенок, и создавалось полнейшее впечатление того, что и гости и хозяин погрузились в водную стихию.

Присутствующие знали друг друга уже много лет, когда-то вместе учились на одном курсе в Киевском общевойсковом училище. Потом судьба раскидала их по России, чтобы через пятнадцать лет свести вместе в Госснабвооружении. Правда, связей между собой

они никогда не теряли и едва ли не ежегодно совместно проводили отпуска.

Штрафную, – налил в рюмку коньяку Алексей Петрович Попцов, востроносый мужик с плечами борца. В доме Герасима Савельевича он чувствовал себя очень свободно – было заметно, что он здесь частый гость.

С удовольствием. – Баскаков вальяжно подплыл – к столу, взял пузатенькую рюмку и величаво влил ее

в огромный рот.

Красиво пьешь, – подал голос третий гость.

Короткая прическа и почти озорная улыбка делали

его похожим на мальчишку-задиру. Вот только серебристый цвет волос подводил Антона Дмитриевича Корнеева – собеседник начинал понимать, что перед ним мужчина, преодолевший пятидесятилетний рубеж.

По-другому не умею, – скромно отозвался Баскаков и со стуком поставил рюмку на стол. – А помнишь, как мы девкам водку за шиворот заливали?

Это которые не пили, что ли? Прекрасно помню! – весело отозвался Корнеев, совсем по-мальчишески шмыгнув носом. – Столько добра понапрасну переводили!

Погусарили мы, конечно, на славу, – заговорил хозяин дома, Герасим Савельевич Заботин. – Я на втором курсе как-то в училище бабу притащил.

Как же это так? На территорию нельзя.

Нельзя. Пришлось с ней через забор лезть. Так вот, напоролись на какой-то гвоздь, она изодрала воскресное платье, я порвал парадку. Думаю, куда ее вести? Всюду мужики! Если в казарму, так это не дело. Казарма большая, там сто двадцать человек спят, пока она будет раздеваться, ее молодые голодные самцы на части порвут. Решил повести ее в кабинет к начальнику курса. Его тогда не было, а ключи у дневального.

Взял я ключи, привел подругу туда. А она все удивляется: как ты хорошо живешь, да у тебя здесь все в зеркалах! Посадил я ее на командирский стол и «отоварил», насколько моих силенок тогда хватило. Молодой был, сами понимаете, сейчас бы я на такие подвиги не отважился…

Все дружно рассмеялись.

А у тебя здесь уютно, – констатировал Попцов. – Жалко будет с дачкой-то расставаться, когда попрут?

Уже выгоняют, – с грустью пожаловался хозяин. – Так и сказали: теперь ты в Госснабвооружении не работаешь, давай поскорее служебную дачку освобождай. Получается, как работал – был нужен, а как уволили, так под зад коленом. А что я жене скажу, дочке? У Маришки на этой даче, считай, все детство прошло. Признаюсь, и мне отсюда непросто съезжать…

Можем помочь. Хотя нас из Госснабвооружения поперли, но связи кое-какие еще имеются. Дачку-то уж твою отстоим как-нибудь, – великодушно пообещал Баскаков, прожевывая кусок розового сала. – Приватизируешь по остаточной стоимости…

Ладно, – отмахнулся Заботин, – пока я еще тоже кое-что из себя представляю, так что с моим выселением им придется подождать. Ладно, вспомнили старое, посмеялись, а теперь давайте поговорим о делах. Как вы знаете, я заведовал не только внешнеэкономическим отделом – в круг моих обязанностей входила разработка новых каналов для переброски оружия в заинтересованные страны. Сами понимаете, каналов часто нелегальных. Чего нам кокетничать друг перед другом? С этого мы имели неплохой навар. А значит, я должен был заниматься в первую очередь агентурной сетью, внедренкой и так далее. Все это лежало на моих плечах. Кроме того, я обязан был налаживать хорошие контакты с заводами-изготовителями, у которых всегда имелись излишки продукции. В этом случае мы делились по-братски – часть доставалась директору завода с главным инженером, другая часть отходила нам.

Герасим Заботин выдержал паузу. Откровенным, слегка насмешливым взглядом он прошелся по напряженным лицам генералов. Никто из них ему не возражал.

Заботин был единственным из этой компании, имевшим звание полковника. Самое обидное состояло в том, что он занимал генеральскую должность, а на гражданку его отправили буквально за два месяца до подписания приказа о присвоении ему генеральского звания. На протяжении полугода ему твердили о том, что бумага о его повышении лежит на столе у Президента, которому оставалось только поставить размашистую подпись. Но создавалось впечатление, будто бумага слетела с президентского стола и была заметена Вместе с прочим государственным мусором не в меру расторопной уборщицей.

Незавершенность карьеры попортила Заботину немало крови. Кроме того, несмотря на общие юношеские воспоминания, он немного комплексовал перед генеральским собранием, хотя и не желал признаваться в этом даже самому себе. Заботин уселся на подлокотник кресла, давая понять, что сейчас генеральские регалии не в счет. А потом, если разобраться, каждый из присутствующих был кое-чем ему обязан. Именно Герасим Савельевич Заботин уважил просьбу друзей-однокашников и подыскал каждому из них неплохое место в Госснабвооружении, когда им осточертело разъезжать по бескрайним просторам Родины и захотелось завершить свою карьеру в столице. Это на первый взгляд теплыми местами распоряжаются люди с большими погонами, но на практике все выглядит до безобразия банально – от мнения или подписи какого-нибудь незаметного подполковника, несущего службу в отделе кадров Московского военного округа, зависит судьба даже трехзвездных генералов. Подчас достаточно презентовать подполковнику музыкальный центр, чтобы заполучить желаемое назначение.

Герасим Заботин был именно из таких людей.

За время своей работы в Госснабвооружении он успел обзавестись нужными связями и частенько использовал их с выгодой для себя. Он и сам старался никому не отказывать в просьбах, зная, что придет день, и должок ему вернется сторицей.

В Таежном у меня был свой человек, очень надежный, майор Громовский, – продолжал Герасим Заботин. – В его задачу входило поддерживать связь с триста сороковым заводом, на котором собирали узлы для зенитных установок. Заодно он должен был присматривать и за директором, чтобы тот не выкинул какого-нибудь финта вроде Явки с повинной.

Ты его сам туда послал? – поинтересовался Баскаков.

С триста сороковым заводом у Юрия Павловича были связаны самые приятные воспоминания. Именно с него началась служба генерал-майора Баскакова в компании Госснаб в ооружение. Шесть лет назад он продал восемь зенитных установок, положив себе в карман около восьмидесяти тысяч долларов.

Нет, – покачал головой Заботин, – Громовский уже там работал. Я просто его прикормил. На самом деле он служил в одном из отделений ФСБ!

Ого! – вымолвил Попцов.

Ничего страшного. – Заботин откинулся на высокую спинку кресла. – У него от меня не было секретов, я слишком крепко держал его на кукане. Он занимался. тем, что присматривал за политическими горлопанам, которых в последние годы там появилось немало. Громовский вербовал людей, которые контролировали движение изнутри. Вся его агентурная сеть находится вот в этом ящике, – показал полковник пальцем на небольшой сейф, вмонтированный в стену. Он не опасался, что документов коснется чужая рука. Даже если дверца откроется, то содержимое сейфа мгновенно превратится в пепел. Нужно было набрать несколько заветных цифр, чтобы этого не случилось. – Не так давно он завербовал местного криминального авторитета, некоего Николая Радченко, который проходил у нас под кличкой Глухарь. Этот Радченко учился в милицейской спецшколе, но совершил убийство однокурсника. Мне пришлось немного похлопотать, чтобы последующие десять лет он не смотрел на мир в клеточку, за эту любезность Глухарь обещал отплатить верностью.

" – Послушай, Герасим Савельевич, – встрял в разговор Антон Корнеев, – какое отношение это имеет к нам? Насколько я понял, у тебя созрело предложение ткнуть Игнатова мордой в стол?

Минутку терпения, – сдержанно попросил Заботин, – мы не только накажем Игнатова, но и вернем себе прежнее положение. Кто он такой, чтобы вышвыривать нас под зад коленом? На наше место он посадил других людей. Но они воруют не меньше нашего, а больше! А этот паскуда Платонов делает вид, будто совершенно ничего не происходит. Я отказываюсь что-либо понимать.

А чего тут понимать? – искренне удивился Баскаков. – Наш Платонов залепил глаза долларами, вот поэтому ничего и не видит.

От выпитого коньяка Баскакова разморило, кровь теплыми волнами побежала по телу, и он настроился на обстоятельный разговор. Плохо, что Заботин не приглашает на свою дачу девочек по вызову, не мешало бы разбавить мальчишник их присутствием.

Не исключено, что Игнатов имеет компромат на Платонова, вот и держит его за глотку, – подал голос Попцов.

Глухарь оказался не просто хулиганом, – почти торжественно объявил Заботин. – Из него вышел отъявленный бандит. Он сумел подмять под себя не только город, но и весь регион! Я предлагаю вот что… – Герасим Савельевич сделал небольшую паузу, придавая сказанному особую значимость. – Предлагаю вызвать Радченко в Москву, и пускай он разберется с нашим Владиславом Геннадьевичем!

Идея неплохая, – первым отозвался Баскаков. Он плеснул в рюмку немного коньяка и принялся разглядывать золотистую жидкость на просвет. – Кажется, Игнатов бывший вор? Странно, как он попал к нам.

В этом мире вообще творится много непонятного. Он не просто вор, а вор в законе! – мгновенно отреагировал Заботин. – Так сказать, элита преступного мира.

Кстати, а что об этом думает твой майор? – спросил Корнеев.

Он уже ничего не думает. Его убили. У меня есть подозрение, что дело не обошлось без Глухаря.

Вот оно как? – хохотнул Баскаков. – Майор, значит, его растил, воспитывал, а он вместо благодарности возьми да и отправь своего наставника на тот свет.

Герасим Заботин поднял палец вверх:

Это только мое предположение, но косвенные улики указывают именно на него. Возможно, Глухарю стала надоедать опека майора, он почувствовал, что перерос его, и решил избавиться от своего куратора. Такое случается в нашей практике. Но это неважно: Глухарь, сам того не зная, оказал мне услугу. Я сам искал случая, чтобы избавиться от Громовского. Он стал слишком активно интересоваться нашими делами, а такое не прощается. Ну так-как вам моя идея насчет приглашения Радченко в Москву?

Мне кажется, очень неплохая идея! Даже если мы не вернемся обратно в контору, то сможем хотя бы рассчитаться за те унижения, которые этот ворюга нам принес, – процедил Антон Корнеев. – Но где гарантия. того, что этот бандюга захочет приехать в Москву?

Я знаю этих отмороженных типов, – презрительно улыбнулся Заботин. – Он не станет отказываться от нашего предложения. К тому же у меня имеются кое-какие бумажки, которые заставят его быть посговорчивее. А теперь давайте оторвемся на славу!

Он трижды хлопнул в ладоши и позвал:

Девушки, ну где же вы, наконец? Мы уже заждались!

Из соседней комнаты вышли четыре девушки в белых юбках, очень смахивающих На спортивный наряд теннисисток. Их можно было принять за признанных фавориток Уимблдона, если бы не одна пикантная деталь – под юбками ничего не было. Это стало очевидно, когда девушки сели на диван и одновременно закинули ногу на ногу.

Господи, какой сюрприз! Какой сюрприз! – восторженно запричитал Баскаков и, ухватив со стола бутылку «Мартини» и пару рюмок, уверенно двинулся к девушкам. – Позвольте, барышни, я вас угощу. Уверяю, вам очень понравится этот напиток.

Повернувшись к Заботину, Баскаков восторженно зашептал:

Послушай, полковник, где ты раскопал этих пташек?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю