Текст книги "Франгуляры (СИ)"

Автор книги: Евгений Беляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Когда был нанесен последний из назначенных сорока ударов и наказуемого отвязали, он не способен был уже стоять на ногах. Редлиса уложили на носилки и унесли в медсанчасть. Строй распустили и, поскольку до обеда еще оставалось свободное время, мальчишки разбрелись кто куда. Многие, и Игинкат в их числе, обследовали землю в том месте, где только что стоял Редле. Разворошенный песок был густо окрашен кровью.

Глава 12. Экзамены третьей ступени

За неделю до экзаменов Аранфед устроил курсантам последнюю проверку на болевую выносливость.

– Сегодня вы получите по восемьдесят розог, – заявил он перед началом тренировки, – а то некоторые из вас что-то слишком высоко о себе возомнили. Под розги ложатся – словно одолжение мне делают. Думаете, такими крутыми стали, что вас уже ничем не проймешь?! Сами же видели, как тут один засранец орал на весь лагерь! Ну, так сильно бить по вашему самолюбию я не собираюсь, вы этого не заслужили, но спесь я с вас все ж таки собью! Короче, терпите, сколько можете, оценивайте свои силы.

Услышав, сколько им предстоит сегодня вынести, мальчишки содрогнулись. Больше полусотни зараз им еще не доставалось, ну, за редким исключением. Игинката полгода назад один раз наказали шестьюдесятью розгами, он тогда еле на тренажере удержался. Нет, конечно, с тех пор он стал куда терпеливее, но число восемьдесят все равно страшило. А уж когда в связи с предстоящей экзекуцией вспоминают о злосчастном Редле… Тот после бичевания плетью целую неделю в лазарете отлеживался, и говорят, что это ему еще повезло. Вот если бы он тогда Итке насмерть зарезал, получил бы на десяток плетей больше и тогда бы уже ой как долго здоровье восстанавливал!.. Итке, говорят, тоже уже оклемался, кишки ему зашили, и воспаления не было, но все равно он еще слабый очень, и этот семестр для него, считай, потерян, придется осенью весь курс по новой проходить. Итке было жалко, но чем уж тут поможешь…

Отказавшись на скамье под розгами, Игинкат решил терпеть, пока в глазах от боли не потемнеет. Нет, он, конечно, не Итке, чтобы молчать до потери сознания, но сдаваться, пока есть хоть малейшие силы, было стыдно. Другие ребята тоже старались терпеть, во всяком случае, экзаменационные полсотни вынесли все. Потом для многих началась «неизведанная область ощущений», и то один, то другой стали подавать голос. Игинката прорвало на шестьдесят пятом ударе. Оставшиеся полтора десятка прошли как в тумане, под аккомпанемент многоголосого воя, но хотя бы с лавки не свалился, и то ладно.

Просечки, понятно, оказались у всех, и пришлось всей дружной командой плестись в медсанчасть, где еще выстаивать очередь, чтобы тебе их обработали. Салве постарался занять место рядом с Игинкатом и первым завел разговор:

– Тебе сколько вытерпеть удалось.

– Шестьдесят четыре.

– Неплохо. А мне вот только пятьдесят три… – вздохнул Салве. – Боюсь, это будет мой предел, если не получать больше нормы.

– Ну, тебе и этого хватит вполне.

– Тревожно как-то… результат-то почти на грани… Знаешь ведь, физическая форма имеет свойство меняться. Перенервничал слишком, слопал перед экзаменом что-то не то и потому ослабел, вот и результат у тебя уменьшился. Вот тебе точно нечего бояться при таком-то запасе.

– Зато у меня стрельба хромает, – нахмурился Игинкат. – И вот там уж точно раз на раз не приходится. Не хотелось бы провалиться из-за такой чуши…

– А ты соберись и верь в лучшее, – улыбнулся Салве. – Ты ж настоящий любимчик фортуны, Игинке. Вот скажи мне кто, что какой-то парень сумел за один год пройти три курса Агелы, я бы ни за что не поверил! А ты уже две ступени одолел без единого срыва, почему же на третьей должен споткнуться?

Игинкат готов был согласиться, что судьба действительно к нему благоволит. Но вдруг и у этого везения есть предел? Проверить это предстояло уже через неделю.

Последняя неделя перед экзаменами была занята облегченными тренировками. Нового ничего не осваивали и жил не рвали, больше старались отшлифовать технику.

Экзамены, как и на первых двух курсах, заняли два дня. В первый день сдавали стрельбу, скалолазание и панкратион, а во второй – болевую выносливость. Ну, это уж как обычно. Только на сей раз процедура обещала затянуться надолго и занять весь день, вместо торжественного обеда, соответственно, планировался торжественный ужин.

Первым, по плану, проходил экзамен по той дисциплине, которая требовала наименьших затрат физических сил и при этом наибольшей сосредоточенности, то есть по стрельбе. На завтраке Игинкату положительно кусок в рот не лез. Когда из взвод колонной по трое маршировал из столовой на стрельбище, мальчик чувствовал себя хуже, чем когда на тренировке забирался в ванну с крапивой. Получив в руки винтовку, он судорожно вцепился в нее, чтобы не дрожали пальцы, и тут явственно понял, что если срочно не справится с собой, то экзамен завалит как пить дать. Пришлось вспоминать все приемы самоуспокоения, которые он применял, когда лежал под розгами. Вроде помогло.

Стрельба, тем не менее, задалась не очень. Игинкат шел почти точно по графику экзаменационного норматива, отклоняясь от него то выше, то ниже. Это ужасно нервировало, особенно когда рядом Салве выбивал десятку за десяткой. Дружок явно боролся за звание лучшего стрелка взвода, а может, и всего курса, норматив он выполнил настолько играючи, что последний выстрел мог бы и не делать вообще. Игинкату же перед последней серией не хватало до норматива восьми очков. Достаточно влепить в семерку и все – позорный провал на первом же экзамене! Мальчик целился так тщательно, словно от этого зависела его жизнь. Когда осматривавший мишени офицер объявил его результат – девять очков – Игинкат ощутил такую эйфорию, что чуть в пляс не пустился. Все! Самый трудный для него норматив выполнен, пусть с запасом всего в одно очко, а уж в своих способностях сдать остальные дисциплины он даже и не сомневался.

Салве показал в стрельбе третий результат среди всех соревнующихся и был этим, кажется, даже не очень доволен. А двое парней не смогли выполнить норматив вообще. Они не плакали, чай, не маленькие уже, но не знали, куда деться от сочувствующих глаз. В двенадцать – тринадцать лет очень больно ощущать себя неудачником.

Со стрельбища курсанты повзводно двинулись в горы. Для сдачи норматива инструктора подобрали им не слишком сложную, но зато ни разу еще не покоренную ими скалу, и штурмовать ее надо было без страховки. Ребятам дали лишь время разглядеть будущую трассу, наметить для себя, где и за что цепляться, а дальше уже каждый сам выбирал себе маршрут.

Игинкату после успешного прохождения стрельбы хотелось летать, и этот эмоциональный подъем мог сыграть с ним злую шутку. Хотелось показать лучшее время, даже если для этого придется рисковать. В конце концов, он же уже взбирался на скалодром в «Акарисе», а там маршруты точно посложнее будут, чем на этой скале. Начал мальчик очень шустро и прошел уже больше половины дистанции, когда при переброске тела от одного выступа к другому у него внезапно сорвалась опорная нога. Мальчик повис на руках и потерял несколько драгоценных секунд, нащупывая ногами новые точки опоры, но зато этот предупредительный звоночек немного его отрезвил. Дальше Игинкат двигался чуть более осторожно и благополучно добрался до вершины. Инструктор, стоящий наверху, фиксировал время покорителей скалы, и результат Игинката долгое время оставался лучшим. Но в одном из взводов нашелся парень с руками длинными, как у обезьяны, который смог пройти маршрут и достаточно быстро, и без досадных срывов, он и отодвинул Игинката на второе место.

Глядя на успех этого длиннорукого, ребята, еще не прошедшие дистанцию, заметно расшевелились. Кое-кто явно вознамерился побить его рекорд, и это чуть не привело к трагедии. Один из наиболее прытких пацанов сорвался, причем, кажется, в том самом месте, где ранее оступился Игинкат, только в отличие от последнего на руках удержаться не сумел и хорошо что не слетел, а съехал вниз, цепляясь пальцами за все встречные неровности на скале, срывая ногти и корябая грудь и пузо о камни. Приземлился он, конечно, жестко и вдобавок к царапинам сломал себе левую лодыжку, но хоть жив остался. Несчастного отнесли в лагерь на носилках, а еще не сдавшие экзамен курсанты пыл свой явно поумерили. Результат Игинката так и остался в итоге вторым.

Соревнования по панкратиону начались после обеда. Ребят предварительно рассортировали по весовым категориям, а чтобы определить, кто с кем будет встречаться внутри каждой из категорий, тянули жребий. Зачетные требования здесь были те же, что и в соревнованиях по борьбе на втором курсе: необходимо было либо победить противника в первой схватке, либо выиграть две схватки утешительного турнира.

Игинкат знал, что в своей категории именно он является для всех самым опасным противником. Это значит, что его будут бояться и в открытый обмен ударами вряд ли ввяжутся, а завершить бой хотелось досрочно и желательно нокаутом – за это начисляют дополнительные очки в общем зачете по результатам всех экзаменов. Он уже дважды становился лучшим выпускником курса, когда одолевал программу первой и второй ступеней. Сию традицию хотелось продолжить, но шансов на это после довольно слабого результата в стрельбе было крайне мало. Ну, разве что всех его основных соперников выбьют в первом же поединке. Впрочем, среди них был и Салве, а уж ему этой участи Игинкат никак не желал. Вот будет дело, если их сведет жребий! Мальчика даже передернуло от такой мысли. К счастью, пронесло: в соперники Игинкату достался один из редлевских приятелей.

Первыми на ринг выходили мухачи – в основном, конечно, десятилетки. Игинкат привык уже, что юные обладатели красных трусов – народ, как правило, отчаянный, и здесь они эти свои качества продемонстрировали в полной мере. Дрались пацаны яростно, не обращая внимания на синяки и кровоподтеки. Проигравший, сбитый с ног, утирал, бывало, расквашенный нос и тут же топал выяснять, с кем ему предстоит встречаться в утешительном турнире. По выражению его лица можно было заранее сделать вывод, что его будущим соперникам очень не поздоровится! Больше всех Игинкату понравился Линре. От его недавней забитости и следа не осталось, напротив, это был самый бешеный боец среди всех мухачей. Своего противника он вывел из строя в первом же раунде, и казалось, попадись ему на ринге кто-нибудь из старших ребят его взвода, кто еще совсем недавно его третировал, этого парня он бы тоже завалил.

Наконец, дошло и дело и до той весовой категории, в которой выступал сам Игинкат. В ожидании, когда его вызовут, мальчик наблюдал бой Салве. Соперником его друга оказался тот самый длиннорукий пацан, что умудрился взобраться на скалу быстрее всех. Оказалось, что он и отстрелял неплохо, и в совокупности по набранным очкам опережал пока всех. Понятно, что и в схватке он уступать не хотел. Салве был, безусловно, лучше сложен, дрался техничнее и по рингу перемещался не в пример грациознее, длиннорукий брал своим напором. Первый раунд они провели на равных, но во втором длиннорукий, кажется, малость подустал и ослабил защиту. Одной из его ошибок и воспользовался Салве, с блеском применив прием из тех, которым его с Игинкатом обучил Истребитель. Пропустив удар ногой в голову, длиннорукий рухнул на ринг. Победа нокаутом выводила Салве в лидеры гонки, его поверженному сопернику в утешительном турнире потерянных очков не отыграть. Поняв, что в заочном споре друга он теперь не догонит, Игинкат выбросил из головы все мысли о первенстве. Теперь бы просто не облажаться, сдать все экзамены, и хватит с него.

Парень, вышедший на бой с Игинкатом, откровенно его боялся, это было видно даже по глазам. Итке уже успел наделать фурор на занятиях по панкратиону, а ведь тому удару, которым он свалил более рослого соперника, он научился не от штатного тренера. По казарме уже прошел слушок, что к этому приложил руку Игинкат. Ну, а если даже спешно обученный мухач оказывается так опасен, то чего же, спрашивается, ждать от его учителя, который к тому же одних с тобой габаритов?! Больше всего боясь пропустить нокаутирующий удар, противник Игинката все свои силы отдавал защите, откровенно стараясь дотянуть до конца раунда. Игинкат ему, впрочем, этой возможности не дал, загнав в угол ринга, хорошенько отмутузив и закончив таки дело эффектным ударом пяткой в нос. Редлевского дружка почему-то жаль не было. Понадеявшись, что в утешительном турнире его точно добьют, да хоть тот же длиннорукий, юный Игироз предался, наконец, заслуженному отдыху. Завтра, как-никак, еще экзамен по болевой выносливости сдавать, там силы тоже потребуются.

В воскресенье, наконец, в лагере появилась экзаменационная комиссия в полном составе. Точнее, даже четыре экзаменационные комиссии, поскольку одна просто не успела бы принять экзамен у всех допущенных к нему курсантов. Но даже при таком разделении обязанностей процесс грозил затянуться часов на восемь, во всяком случае, время на него отвели с десяти утра до шести вечера. Самой плохой новостью оказалось то, что никакого перерыва на обед не запланировано, по крайней мере, для экзаменующихся, пожилые экзаменаторы могли покидать экзекуционный зал, но, разумеется, не все сразу. Среди пацанов тут же начались разговоры, что хуже всего придется тем, кто ляжет на скамью в числе последних. Тут и от долгого ожидания измаешься, и пустой живот сил не добавит, да еще, не дай боги, захочется в туалет. Туда ведь тоже не выпустят. А какой будет позор, если вдруг обмочишься на лавке, прямо во время сдачи экзамена!

Разговоры разговорами, но делать нечего, придется сносить дополнительные трудности. В конце концов, их во время занятий и к этому тоже приучали. Да и не маленькие они уже, чтобы не смочь перетерпеть.

Изменив ради такого дела распорядок дня и посетив туалет не до, а после завтрака, заодно и помывшись, Игинкат сумел придать себе должный настрой. Хорошо еще, что инструктора вошли в положение воспитанников и не стали их сегодня гонять на утреннюю пробежку. Незадолго до десяти часов ребята повзводно промаршировали из казарм в административный корпус, к дверям зала, где обычно проводились тренировки болевой выносливости, а теперь надо было предъявлять придирчивым комиссиям их результаты.

Войдя внутрь, Игинкат огляделся. Зал широкий, четыре лавки, установленные в линию вдоль дальней стены, отнюдь его не перекрывают, между ними можно свободно ходить. За каждой из лавок сидит своя комиссия со своим секретарем и экзекутором, только распорядитель экзаменов один на всех – майор Аранфед. Он, наверное, и вызывать будет, причем сразу четверых. Интересно, ребят уже расписали по лавкам, тьфу, точнее, по комиссиям, или все пойдут в порядке общей очереди? Курсанты уже целиком наполнили зал, сидят по взводам. Все как один чисто вымытые, в наглаженных трусах, хотя те все равно снимать. Никакой посторонней публики, в отличие от экзаменов на первых двух курсах, здесь нет в помине, да и куда бы она втиснулась? Зал большой, но все же не резиновый. Ну и ладно, обойдемся, в конце концов, тут уже не малыши экзаменуются, вполне могут и обойтись без родительской поддержки.

Ага, вот уже и первую четверку вызывают. Порядок все тот же: снимаешь трусы, кладешь на стул, идешь строевым шагом к предназначенной тебе лавке, рапортуешь комиссии о прибытии, ложишься на лавку, ухватываешься за нее покрепче, вытягиваешься в струнку и терпишь, сколько положено. Не упал с лавки, рук от нее не оторвал, не всхлипнул, не заорал – значит, экзамен сдан. Вроде бы все просто и знакомо, только поди продержись эти пятьдесят ударов!

Первыми секли обладателей красных трусов. Ну, они тут самые младшие, могут, стало быть, рассчитывать на небольшое послабление – меньше маяться в ожидании. Десятилетки держались хорошо: не дергались, не стонали, даже слезы не пускали, малозаметные поерзывания ближе к концу наказания – это уж не в счет. Крепкие ребята, будущая военная элита, уже почти готовые франгуляры. Экзамен выдержали, понятно, все.

Когда дело дошло до более старших, картина стала не столь однозначной. Хоть Аранфед и обещал, что выбьет из воспитанников всякую изнеженность, до конца ему это сделать, похоже, не удалось. Да, жирок за семестр ребята порастеряли, все теперь тощие и поджарые, все от шеи до пяток в следах от рубцов и царапин, все поначалу стараются тянуть носочки и делать вид, что это не их секут, но далеко не у всех хватает запала на всю долгую порку. Некоторые под конец уже и воздух шумно втягивают при каждом ударе, и ногами дрыгают, и извиваются под розгой, и уже явно видно, что терпят они из последних сил, еще чуть-чуть – и заорут! Двое в итоге все же не вытерпели – голос подали, а потом расплакались, поняв, что завалили экзамен.

Но были и другие, державшиеся неимоверно стойко, словно они статуи, не чувствительные к боли. Игинкату не часто перепадала возможность видеть такую длительную лупку со стороны. Когда других драли на занятиях по болевой выносливости, одновременно драли и его, тут уж не до отвлеченных наблюдений. Сейчас же, видя своих товарищей под розгами, мальчик с удивлением осознал, что даже порка по спине может выглядеть эстетично. Ну, если парень, которого секут, сам по себе стройный и красивый, и умеет сдерживаться.

Больше всего Игинкат переживал, когда на лавке оказался Салве. Он, конечно, обаяшка и способен вызвать симпатии к себе и у комиссии, и даже у экзекутора, но только тут ведь за красивые глаза никому послаблений не делают, может, даже еще сильнее станут сечь, чтобы никто не подумал, что пожалели юного красавца. Салве, конечно, полсотни розог выносил с трудом, но внешне он сегодня держался просто идеально, знать бы еще, каких усилий это ему стоило.

Очередь Игинката подошла где-то на седьмом часу экзамена. Мальчику уже хотелось в туалет, но он сумел задавить в себе эти недостойные позывы и все проделал, как надо. Абстрагируясь от жгучей боли, охватывающей всю заднюю часть тела от плеч до колен, паренек думал о том, как вернется в Ксарту, как продемонстрирует отцу нагрудный знак, свидетельствующий о том, что он освоил нормативы третьей ступени мальчишеской доблести, а значит, отцовское задание стать настоящим франгуляром можно считать выполненным, как он придет с этим знаком в какой-нибудь клуб, куда ходят учащиеся женских школ… Да, ему ведь совсем скоро тринадцать исполнится, стало быть, для местных девчонок он будет уже настоящим мужчиной, а он к тому же еще единственный иностранец-франгуляр… да они на него десятками будут вешаться! Но и погрузившись в сладкие мечты, он сумел не утерять контроль над собственным телом и положенные пятьдесят розог перенес безупречно… даже слегка удивился, когда ему вдруг сказали, что все, надо вставать. Подниматься с лавки и топать в медсанчасть было потом, правда, ой как больно, и эйфории что-то не ощущалось, хотя по пути его не раз хлопали по плечу даже малознакомые парни, говоря, что он сегодня на экзамене был лучше всех.

Торжественный ужин прошел, как положено, хоть и не было на нем родителей, которые могли бы гордиться успехами своих отпрысков. Ну, значит, главные торжества откладываются до возвращения в город. Если честно, видеть тут своих родственников никто особо и не жаждал. Спины болят, бедра болят, о ягодицах и говорить нечего, это ж еще попробуй усиди после такой порки даже на мягком стуле, не скрипя от боли зубами! Но испеченные на праздник торты были, тем не менее, съедены, а все положенные регалии – вручены. Салве удостоился почетной грамоты за лучшие результаты на экзаменах. Игинкат радовался за него больше, чем радовался бы за самого себя, достанься эта грамота ему.

Вечером курсанты особо не бузили, всем больше хотелось отлежаться после порки, но уже поутру в казармах воцарилось всеобщее веселье. Весь распорядок дня пошел побоку, пацаны занимались, кто чем хотел, до самого отъезда, который произошел только после обеда. Даже жесткие скамьи в автомобильных кузовах, на которых пришлось ехать всю дорогу, не смогли лишить ребят оптимистичного настроя. У ворот Агелы N 5 их уже ждала торжественная встреча, на заключительном построении сам директор школы произнес прочувственную речь. Тут же, понятно, были и многочисленные родственники, которые задарили героев дня подарками, а по окончании церемонии развезли их по домам. Игинкат думал, что на этом его знакомство с Агелой и закончится. Как же он ошибался!