Текст книги "Мы встретились в Раю"
Автор книги: Евгений Козловский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)
Козловский Евгений
Мы встретились в Раю
Евгений КОЗЛОВСКИЙ
Мы встретились в Раю...
СОДЕРЖАНИЕ
Часть первая
УТРО И ДЕНЬ. НА ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЕ
Глава первая. НАЧАЛО РОМАНА 13
1. Стилистические мучения и сцена у телефона. 2. Сочинение мрачного сновидения. 3. Стихи о тюрьме. 4. Композиционные мучения. 5. Завтрак на кухне. 6. Откуда возник Владивосток? 7. Препарирование истории шурина. 8. Очередь за ?явой?. 9. Авторский пропуск. 10. Утренняя мадонна. 11. Возвращение домой.
Глава вторая. ПРОВЕРЯЮЩИЙ 37
12. Мы идем по А-африке. 13. Канатная дорога. 14. Старуха на стуле. 15. Пробуждение днем. 16. Мотоциклист. 17. Женщина без родинки. 18. Смерть в шутку и всерьез. 19. Путь из ресторана. 20. Разбитое зеркало. 21. Адюльтер в Крыму. 22. Проблемы с трупом. 23. Квартира в Теплом Стане.
Глава третья. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ЖИЗНИ,
ЗАРАБОТКИ И АЛИМЕНТЫ 53
24. Сон за столом. 25. Загадочный звонок. 26. Как китайцы взрывали Московское метро. 27. Стекляшка. 28. Комаров и Комаров. 29. Стекло. 30. Главная обида лефортовского следователя. 31. Психологический нюанс. 32. Появление в редакции. 33. Как сгорели ?жигули?. 33. Действующие лица.
Глава четвертая. ПИКОВАЯ ДАМА 71
34. Начать следует с Нонны. 36. Под покровительством Ъ. 37. Авторский пропуск. 38. Долгая счастливая жизнь. 39. Мотоцикл и автомобиль. 40. Случай на даче Б. и его последствия. 41. Авторский пропуск. 42. Авторский пропуск. 43. В ресторане ВТО. 44. Из проруби на лед.
Глава пятая. ВАРИАНТ РАВИЛЯ 99
45. Вступая в год юбилея. 46. Черновик неизвестно чего. 47. Стихи о смерти на балконе. 48. Морщинистая старушечья шея. 49. Вопль души. 50. Авторский пропуск. 51. Пани Юлька. 52. Виктория Ильинична Лубянко. 53. Как Арсений спасал коммерческого секретаря. 54. Капитанский китель. 55. Вылитый ты!
Глава шестая. ЖРЕЦЫ ИДЕОЛОГИИ 125
56. Половинка человечка. 57. Десять русских парней. 58. Открытое партийное собрание. 59. Либерал Г. 60. Коллективный оргазм. 61. Египетские скопцы. 62. Терцины в метрополитене. 63. Парящий осел. 64. Белый, негр и две проститутки. 65. Звонок в ИВАН. 66. Абзац из финала. 67. Роковая тайна. 68. Старый друг.
Глава седьмая. МЫ ВСТРЕТИЛИСЬ В РАЮ 149
69. Глупая райская песенка. 70. Панихида по Т. 71. Физик и его жена Анечка. 72. Предсмертное письмо. 73. Воображение самоубийства.
Глава восьмая. ХЭЛЛО, ДОЛЛИ! 171
74. Времена года. 75. Пусть будет весна! 76. Ансамбль в раковых скорлупках. 77. Марк. 78. Вовка. 79. Хымик. 80. Арсений. 81. Послушав самого себя. 82. Равиль. 83. Отрывок из Библии. 84. Авторский пропуск. 85. Галя умерла. 86. Как назвать книгу? 87. Ликин день.
Часть вторая
ВЕЧЕР И ПОЛНОЧЬ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЕ ПОДПОЛЬЕ
Глава девятая. ЖИТИЕ ЛИКИ 203
88. Рождение и детство. 89. Театр, похожий на церковь. 90. Виолончелист. 91. Явление Режиссера. 92. Жанна д'Арк. 93. Живописец. 94. Феликс и Ия. 95. Эмиграция. 96. Последний акт трагедии. 97. Жизнь после смерти.
Глава десятая. СТРАХ ЗАГРЯЗНЕНИЯ 233
98. По вечерам над ресторанами. 99. На пути в Вену. 100. Сальный тип. 101. Рука крупным планом. 102. Мысли на унитазе. 103. А ты чистый? 104.. Чтобы не потерять самоуважение. 105. Любимый автор. 106. Патентованное средство от сифилиса. 107. Запинка в рукописи. 108. Сони или Бош? 109. Продукты и туалетная бумага, туалетная бумага и продукты. 110. Момент биографии, о котором лучше забыть. 111. Воспоминания о ненаписанном. 112. Проблемы жанра. 113. Призыв к покаянию.
Глава одиннадцатая. ЛИТО 259
114. Грузовой лифт. 115. Роман, автор, герой. 116. Пэдик. 117. Вербовка. 118. Критик и критикуемые. 119. Конец Коня. 120. Доходяга. 121. После Моцарта, перед Гайдном. 122. Путешествие с аквалангом. 123. Так нельзя! 124.. Кому есть довесочек? 125. Под Яшкиным портретом.
Глава двенадцатая. ЗЕРКАЛО В ПРОСТЕНКЕ 295
126. Ранние стихи. 127. Стихи к Виктории. 128. Стихи к Юлии. 129. Стихи к Нонне. 130. Стихи к Ирине. 131. Стихи к Лике. 132. В сумрачном лесу. 133. Пейзажи и настроения.
Глава тринадцатая. ГРЕЗА О ГАЙДНЕ 321
134. Продукция белого человека. 135. Неведомый шедевр. 136. Как ты живешь с такой философией?! 137. Лучший способ пить спирт. 138. Когда б вы знали, из какого сора... 139. Девочка в венце из колючей проволоки. 140. Стыдный сон. 141. Тоска по Хлое. 142. Снова в ресторане ВТО. 143. Сосед по номеру и ею подружка.
Глава четырнадцатая. НОСТАЛЬГИЯ 341
144. А что бы вы хотели поставить? 145. Роман с Ленинградом. 146. Леночка Синева. 147. Зайдем в парадную? 148. Дверь на чемоданах. 149. Сто девятый номер отеля ?Флорида?. 150. Печеные яблоки под Пастернака. 151. Полная ванна крови. 152. Сонет. 153. Выпить-то хоть принесли? 154. Маленький эпилог.
Глава пятнадцатая. СЕМЕЙНЫЕ ХРОНИКИ 365
155. И было их шестеро. 156. Воспоминания о ссылке. 157. Дом, где прошло детство. 158. Дядя Костя. 159. Поправить нельзя ничего. 160. Предательница, соузник, палач. 161. Пьеса в четырех действиях. 162. Материнская линия.
Глава шестнадцатая. ГРУППЕН-СЕКС 389
163. О дружеской цензуре. 164. Когда вышел роман. 165. Черная кошка парижской пластинки. 166. Постаревший Дориан Грей. 167. Авторский пропуск. 168. Я – мерзавец! 169. И все-таки посмотрите! 170. Авторский пропуск. 171. Про бобров. 172. Эакулевич питался женщинами. 173. Красный мотоцикл под летним дождем. 174. Авторский пропуск.
Часть третья
НОЧЬ И РАССВЕТ. СРЕДИ ЛЮДЕЙ
Глава семнадцатая. ПОСЛЕДНИЙ ПОЕЗД 417
175. Штурм метро. 176. Джинсы в ?Ядране?. 177. Отражение отражения. 178. Мелодраматическая встреча. 179. Алкаш на эскалаторе. 180. Неуловимый Колобков. 181. Дионисия. 182. Воображенная биография ресторанной мадонны. 183. Крохотные вагончики. 184. Игра в расстрел.
Глава восемнадцатая. ШЕСТИКРЫЛЫЙ СЕРАФИМ 439
185. Мужчина на стуле. 186. Остановка в Острове. 187. Девочка из автобуса. 188. Жизнеописание Ауры. 189. Сцена у обелиска. 190. Сожженная главка. 191. Подпольно, по-ленински. 192. Крушение. 193. Записка поверх рисунка. 194. Но и вдали, в краю чужом... 195. Все было сон. 196. Занавеска взмывает вверх.
Глава девятнадцатая. ОЧЕРЕДЬ НА ОЧЕРЕДЬ 461
197. Карла с хвостиком. 198. Авторский пропуск. 199. Одноглазая ступка. 200. Авторский пропуск. 201 Группен-секс в ?Лебеде?. 202. Авторский пропуск. 203. От чего мы должны спасаться? 204. Авторский пропуск. 205. Трайнина, номер триста двенадцатый.
Глава двадцатая. РЕКВИЕМ ДЛЯ ТОПОРА 477
207. Recordare. 207. Рассказ о смерти отца. 208. Agnus Dei. 209. Гамлет. 210. Sanctus. 211. Lacrimosa. 212. Dies irae. 213. Confutatis. 214. Письмо из провинции. 215. Hostiae. 216. Продолжение письма. 217. Rex trenende. 218. Post scriptum. 219. Оставьте о мертвых скорбеть мертвецам. 220. Agnus Dei (2). 221. Развязка без развязки. 222. Requiem aeternen.
Глава двадцать первая. МЕЖДУ ВОЛКОМ И СОБАКОЙ 489
223. В ступке по Москве. 224. Зачем нужен автомобиль. 225. Избиение ногами. 226. Кинематографическое отступление. 227. Художник с собаками. 228. Розы назывались ?баккара?. 229. Оборотень. 230. Пустые колготы. 231. Мишень для Бога. 232. Авторский пропуск. 233. Попытка отвлечься от жизни с помощью литературы.
Глава двадцать вторая. УБИЙЦА 507
234. Что есть истина? 235. Прочесе. 236. Как сжигают расстрелянных. 237. А как, собственно, расстреливают? 238. Одна из двух центральных ролей. 239. Последнее произведение. 240. Я убил человека. 241. Главное открытие. 242. Кончина тетки. 243. Субъективное бессмертие. 244. Идеальное преступление. 245. От природы я добр. 246. Альтруизм и садизм. 247. Противоречие в теории. 248. Сон разума. 249. Мысль и действие. 250. Труп человека, погибшего в огне. 251. В полуподвале отделения. 252. Капитальная наледь. 253. Кусок отточенной стали. 254. Нашли виновного! 255. А. И. Горюнов, полковник Госбезопасности. 256. Аптекарь Попов. 257. Скорпион.
Глава двадцать третья. АВТОМОБИЛЬНАЯ КАТАСТРОФА 533
258. Искусство, от которого тошнит. 259. Авторский пропуск. 260. Укради! 261. Растянутое, как на рапиде, мгновение. 262. Последний и решительный бой. 263. Авторский пропуск. 264. Авторский пропуск. 265. Один из способов примирить читателя с героем. 266. Deus ex machina.
Глава двадцать четвертая. ОКОНЧАНИЕ РОМАНА,
ДВА ЭПИЛОГА И ПОСЛЕСЛОВИЕ
АВТОРА 557
267. Судьба – индейка, жизнь – копейка. 268. Перемены в редакции. 269. Воспоминания о будущем. 270. У райской калиточки.
ЛИШЬ НЕРАЗУМНЫЙ, ОТЦА ИСТРЕБИВШИ, ЩАДИТ РЕБЯТИШЕК.
Древнегреческое
часть первая
УТРО И ДЕНЬ.
НА ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЕ
Глава первая
НАЧАЛО РОМАНА
Искусство есть искусство есть искусство,
но лучше петь в раю, чем врать в концерте.
Ди Кунст гехабт потребность в правде чувства.
И. Бродский
1.
Герой нашего повествования, привыкший за последние пятнадцать лет жизни засыпать не прежде трех-четырех утра, а просыпаться часов эдак в одиннадцать, переносил ранние пробуждения труднее, чем если бы...
Черт побери совсем! Кто же так начинает романы? Кому нужен этот якобы иронический тон: герой нашего повествования, эдак и проч.?! Что за обороты – чем если бы?! И потом, тысячу раз ведь договорено: сразу, сразу, сразу! Как в холодную воду. Безо всяких вступительных фраз, без предуведомлений, без экспозиций! Без! Быка за рога! Добавочная информация может лишь сквозить меж холодных и точных, литых строк констатации внешнего действия. Плюс, разумеется, диалог. Словом сценарный стиль. В конце двадцатого века, слава Богу, живем! Эдак!
1.
Заснувший довольно поздно, Арсений с трудом и раздражением возвращался в реальность, куда его призывал настойчивый звонок междугород...
Вот тебе и быка за рога! К дьяволу, к дьяволу Арсения! Еще не появившись, он успел надоесть до печеночных колик. Нет уж, действие так действие. Прямо со звонка!
1.
Телефон звенел настойчиво и неритмично – так звонит междугородная...
Ну вот. Уже чуть-чуть лучше. Тоже, конечно, не Бог весть что, но все-таки. Только звенел – звонит в одной фразе. Нехорошо. Ладно. Оставим. После, при сквозной правке? А то и с места не сдвинешься никогда. Сверху же, чтобы ни здесь, ни дальше не тратить лишних слов, недурно проставить время действия. Как у той девочки в Дне получки. У Ирины. Итак:
1. 6.03 – 6.27
Телефон звенел настойчиво и неритмично – так звонит междугородная. Арсений, как был, голый, выбрался из-под одеяла и побежал на кухню. Вдогон ему полетел испуганный голос мгновенно проснувшейся Лики: не снимай трубку! Слышишь! Не снимай трубку! Арсений понес исходящий звоном аппарат в комнату, но шнур зацепился под дверью и расцепляться не желал, а звонок надрывался из последних сил. Не выдержав напряжения, Лика, тоже голая, вскочила с постели. Ответьте Владивостоку! Ал°, вы слышите? Отметьте Владивостоку! Да-да, сказала Лика, я слушаю.
Пока в мембране трещало, Лика беззвучно, одною артикуляцией, объяснила: Же-ня! приложила палец к губам и махнула Арсению рукою: отойди. Он поставил телефон на пол, двинулся к диванчику, взял лежащие поверх одежды электронные часы: 6.04. Во Владивостоке, стало быть, сколько? Плюс семь... Второй час дня. Или минус семь? Голая Лика на корточках у телефона выглядела неприятно, лобковые волосы, слипшиеся от ночных утех в сосульку, притягивали брезгливый взгляд, и Арсений подумал: надо запомнить сосульку на будущее: после очередной ссоры она, может статься, удержит от обычного примирительного звонка. Ал°, Женя! кричала Лика в микрофон. Ничего-ничего, я как раз вставать собиралась. А? А? Как ты смеешь такое спрашивать?! Ради этого и звонишь? Конечно же не пила! Не пи-ла-а... Врет! с раздражением подумал Арсений. Не пила! И чего она ему врет?! А? Когда? Очень плохо слышно! А? Подожди минутку... Лика привстала с корточек, не отняв трубку от уха, жестом попросила принести карандаш и бумагу. Арсений принес. Говори, прокричала на всю квартиру: слышимость, надо думать, на самом деле была скверная, я записываю. Какой неприятный у нее голос, когда она кричит, отметил Арсений и это. Голый. Белый. Пропила голос. Девятнадцатого. Восьмой рейс. Поняла, поняла. Ладно, не буду. Ну, целую, привет. А? Конечно, скучаю. Привет, говорю. Целую. Привет.
Лика положила трубку, через заметную паузу подошла к Арсению, обняла сзади: зачем одеваешься? Рано. Поспим капельку. Ликина рука случайно наткнулась на твердый бугор, выпирающий сквозь тонкую кожу пиджака. Арсений напрягся и резко, слишком, пожалуй, резко сбросил руку, прикрыл бугор своей ладонью. Случайно ли? Неужто догадалась, что у него в кармане? Ты же вставать собиралась! Лика забралась в постель, отвернулась, – конечно же не догадалась, но на Арсениев жест обиделась, кажется, сильно. Жест, действительно, получился не очень красивый, но Арсений никак не мог допустить, чтобы Лика, чтобы кто бы то ни было знал об этих деньгах или о тех, что лежат на книжке. Деньги, разумеется, не ворованные, заработанные, и все же... Он рванулся на кухню, ощупал пачку в кармане и, успокоенный, чиркнул спичкою под чайником. Вспыхнуло, зашипело голубое пламя. А чего он, на самом деле, оделся? Уходить? Но тогда зачем чай? Деньги, деньги, вс° проклятые деньги! он из-за них такой взбудораженный со вчерашнего вечера, из-за шестисот двадцати рублей, с которыми получается четыре двести пятьдесят, то есть сумма, уже позволяющая подумать о ?жигулях? реально. Но не сейчас же, не в шесть утра бежать подыскивать машину! Арсений постоял неподвижно, пытаясь себя успокоить, и, когда счел, что это удалось, вернулся в комнату. Взял со стула у кровати сигарету, щелкнул любимой зажигалкою, ?Ронсоном?. Рядом с одетым мужчиною белый лифчик на деревянной спинке, смятый, несвежий, остывший, казался неуместным, – третье брезгливое наблюдение за утро. Впрочем, Арсений, сама объективность, покосился и на собственные ступни, обутые стоптанными тапочками Ликиного мужа.
Неверная жена лежала в постели, отворотясь в угол. Перестань дуться, бубнила. Нашел к кому ревновать! Арсений демонически, так что самому стало смешно, улыбнулся. Во-первых, он скучает по Олечке. Во-вторых, надо же в моем положении соблюдать хоть элементарный такт. В положении содержанки? В положении жены! Как я, по-твоему, должна была поступить? Бросить трубку? Сказать, что люблю не его, а тебя? Не водить любовников, буркнул Арсений. Ах, сегодня я не могу! ох, мне пора домой! передразнил непохоже. Надоело! Видела б, что с тобою сделалось, когда телефон зазвонил! Смотреть противно. Дай сигарету, снова примирительно попросила Лика. Возьми сама, ответил Арсений и вышел из комнаты. Лика повернулась на спину, закрыла глаза, заплакала. На кухне гремела посуда, шумела вода. Протянув руку, Лика нашарила на сиденье стула сигарету. Закурила. Арсений появился на пороге: завтракать будешь? Спасибо. Только кинь мне, пожалуйста, халат. Арсений вспомнил сосульку и зло ответил: стесняешься? Ну-ну.
Потом сходил в ванную за халатом, бросил через комнату.
2.
Сцена, надо сознаться, получилась не Бог весть какая оригинальная, и открывать ею книгу казалось нехорошо. Да и сама фраза про .междугородный звонок годится разве что для начала эпизода, главки, а никак не всего романа. Но увы, Арсениева жизнь поводов для чего-нибудь покруче, поинтереснее – хоть разбейся! – не давала. Пробавляться чем есть? Жрать что дают? А может, копнуть из подсознательного, воображенного? Из снов? Тем более что герой как раз просыпается.
Арсений стал внимательно перебирать в памяти последние сновидения: позы женских тел, брызжущая сперма, очереди за мебелью, респектабельная езда в собственной машине (в машине – только во сне, только, увы, во сне!) – и во снах не отыскивалось ничего подходящего. Оставалось смириться или выдумывать что-то, сочинять.
Сочинять хотелось не очень. То есть, пожалуй, и хотелось, но не соответствовало первоначальной идее документального романа. Впрочем, если заложить подтекст, внутренний, что называется, смысл: дескать, чувствует Арсений, что жизнь его катится не так-то уж и гладко, как кажется, как мечтается, чтобы казалось; дескать, мстит ему подсознание за то, что загоняет он туда неприятные наблюдения и мысли, не делает из них действенных выводов, не позволяет им нарушать ровное почти благополучие собственной жизни, – если заложить подтекст, то почему бы и не разрешить себе и что-нибудь эдакое, на всю катушку, с КГБ, так сказать, и расстрельчиком? Чтобы и первая фраза была, и все как положено.
Долгое время коридор был пуст.
Это уже похоже на начало. Фраза литая, короткая, без оговорок, без всевозможных придаточных, без извинений перед читателем, что, дескать, пишешь. И вполне диссидентский образ коридора. Метафора бюрократии, власти. Дальше уже можно цеплять слово за слово – что-нибудь да получится.
Долгое время коридор был пуст. Потом, выйдя из его колена, на фоне бело-розовой мраморной стены возникли три человечески; фигурки в ряд, средняя чуть впереди боковых. Эхо размывало шаги.
Пока фигурки вырастали, приближаясь, Арсений мучительно старался припомнить, что это за место, и вдруг узнал, будто пелена спала с глаз: новый переход с ?Площади Свердлова? на ?Проспект Маркса?. Недавно открытый, он стеклянно блестел полированными плитами пола и стен. Пахло известкой...
Лихо загнул: ПАХЛО ИЗВЕСТКОЙ! Сны запахов не воспроизводят – вот и получается сон, а вместе и не сон:. некая фантастическая реальность. Кафка какая-то! То что надо.
Средний шел, опустив голову, лицо его оставалось в тени, и Арсений, как только что с коридором, все не мог узнать среднего. У боковых, которые сильнее и сильнее отставали, лиц не было вообще.
Арсений увидел узенький, совсем слабый лучик желтого света, бьющий сквозь стеклянную линзу в стене наперерез коридора, и отметил: фотоэлемент. Как в турникете. Только здесь-то зачем? Для статистики? Пассажиров, что ли, считать? А сам прекрасно знал и зачем фотоэлемент, и кто тот, средний, – просто никак не успевал сосредоточиться на своем знании: следил за происходящим.
Средний подошел вплотную к лучику и пересек его. На маленькое окошко в стене упала тень. Изменился ток. Сработало – Арсению даже показалось, что он слышит щелчок, – реле. Замкнулись контакты. Сердечник повлек тонкую черную тягу, та – спусковую скобу скрытого где-то выше пулемета.
Подробное описание устройства устройства – тоже хорошо. Деталь! А деталь, как известно, убеждает. Можно врать напропалую – лишь бы детали были точны. Ну, и прямо к действию!
Затарахтела очередь. Пули из ствола летели до тех пор, пока средний, обмякнув, не опустился на пол. Свет снова попал в окошечко. Контакты разомкнулись. Сердечник освободился из-под власти соленоида. Один из конвоиров переключил тумблер, притаившийся между плитами. Лучик погас. И все же другой, прежде чем подойти вплотную к лежащему, взял ?Калашникова? за ствол, вытянул руку и помахал прикладом: техника безопасности.
Когда еще мягкое тело скрючившегося в смерти среднего перевернули на спину, Арсений узнал его окончательно. Смотреть было неприятно, но и глаз не отвести, и в каждом из крохотных коридорчиков, светящихся на экранах Арсениевых сетчаток, две опрокинутые фигурки продолжали заниматься своим делом: извлекать из секретной дверки в стене каталку, похожую на больничную, вскидывать на нее труп, небрежно покрывать простынею. Потом они, связанные воедино никелированным сооружением, двинулись по коридору назад, туда, откуда возникли пятью минутами раньше, и прежде чем их силуэт, потеряв детали, стал похож на уменьшающуюся букву ?Н?, Арсений успел вдоволь наглядеться – простыня сползла – на лицо среднего: побледневшее, утончившееся, уже успокоившееся собственное лицо.
Коридор снова опустел, и только густая лужа темнела на серых мраморных плитах. Показалась уборщица в выцветшем черном халате, с тряпкою на палке и ведром. Подошла к месту расстрела, поставила ведро, принялась вытирать пол. А из другого конца коридора, оттуда, где исчезла за поворотом, превратившись на мгновение в положенное на бок, перекладиною назад, ?Т?, буква ?Н?, повалила будничная толпа пассажиров метро.
Итак, по метафорическому подземному коридору пошла метафорическая же толпа равнодушных людей. Ве-ли-ко-леп-но!
Старуха окатила пол, подтерла насухо и так же неспешно скрылась за дверью, откуда те двое выкатили каталку.
Толпа подхватила Арсения и потащила по коридору и лестницам, впихнула в узкое русло эскалатора и вынесла наконец в большой зал станции, сразу ослабив напор, растекшись во все стороны. Подошел поезд, и за движущимися освещенными окнами Арсений тотчас заметил тех двоих: сейчас они были без оружия и одеты как-то по-другому: не отличались от толпы. Или толпа не отличалась от них. Арсений побежал им вдогонку вдоль тормозящего с визгом состава, но, когда т о т вагон оказался в каком-то метре, двери схлопнулись. Следующая станция – ?Дзержинская?.
Вот это тоже хорошо: названия станций как на подбор: ?Площадь Свердлова?, ?Проспект Маркса?, ?Дзержинская?. Впрочем, тут не его заслуга: простой натуралистический снимок с фантастической реальности Московского метрополитена. Вообще говоря, для сна можно стасовать эту реальность как угодно – вряд ли только получится удачнее.
Стойте! закричал он и замахал руками переполовиненному стеною кабины, в черной с золотом форме, помощнику машиниста. Подождите! Тот скользнул взглядом мимо, повернул голову к напарнику и, громко сказав ВПЕРЕД!, захлопнул на ходу дверцу. Снова, хоть вроде были и впереди, промелькнули те два лица без лиц, и поезд, обдав затхлым ветром и нестерпимым металлическим скрежетом, скрылся во тьме тоннеля, оставил от себя только два багровых пятнышка, две капельки крови на черном бархате.
Они уменьшались, переключая по пути зеленые светофоры на красные, пока и вовсе не скрылись за поворотом. Потом тьма стала полной...
Что ж. И закончили недурно. Эмоционально, с многоточием...
3.
Неохота писать о тюрьме, оказавшись в тюрьме,
как, попавши в дерьмо, смаковать не захочешь в дерьме
филигранность букета,
но, куда ни воротишь покуда заносчивый нос,
до параши три шага, соседа замучил понос:
за букетом победа.
Третьесортной гостиницы номер: пожестче кровать,
ночью света не выключить, днем не положено спать,
да решетка в окошке.
Впрочем, тоже и вольные граждане: в страхе ворья,
если первый этаж, доброхотно окошки жилья
решетят понемножку.
Снова стены. Прогулка. Пространство четыре на шесть
и свободное небо. Свободное... все-таки есть
над бетонной коробкой
череда ячеи, сквозь которую сеется снег,
а над сетью, и снегом, и небом торчит человек,
именуемый попкой.
На четвертые сутки приходит потребность поесть
с тошнотой поперек: организма законная месть
за балованность прежде.
Организм оптимист: мол, недельку помучимся, две
и домой. Но покуда хватает ума голове
не сдаваться надежде.
Каждый новый подъем принимаешь за новый арест,
ибо сон как-никак, а относит от тутошних мест
(что ни ночь, правда, – ближе).
Исчезают вопросы о Родине, о Языке,
и одна только фраза болтается на языке:
оказаться б в Париже!
Нету точки на свете, чтоб дальше была от Москвы,
чем Лефортово. Ах, парадокс! – парадокс, но увы:
до любой заграницы
дозвониться хоть трудно, а все-таки можно, а тут
не ведет межгородная счет драгоценных минут,
тут уж не дозвониться.
Вот такая гостиница. Бабы за стенкой живут,
а что в гости не ходят, а также к себе не зовут
и на воле бывает
целомудрие твердое. Так, понемногу, шутя,
и к тюрьме, и к тюрьме человек привыкает. Хотя
грустно, что привыкает,
прозаичными, документальными стихами, которыми, сочиняя в день по строфе, всю первую лефортовскую неделю будет пытаться Арсений привести себя в равновесие: сесть в тюрьму за беллетристику в столь либеральное время! нет, право же, и на мгновенье, сколько бы ни кружил над КГБ и расстрельчиками, не допускал он такой мысли, – откликнется три года спустя поэтическая, вымышленная проза второй главки начинаемого романа. Покуда же Арсений счел, что
4.
с началом теперь все в полном ажуре, дальше смело можно пускать жанровую сценку с междугородным телефоном, сосулькою и деньгами в кармане и продолжать в том же духе. После эдакого сна за самым примитивным семейным скандальчиком, спровоцированным раздражением невыспавшегося мудака, предполагается некий особый, второй смысл. Существует ли он объективно дело темное, но тут еще поди докажи, что нет. Во всяком случае, человек, которому снятся такие сны, может позволить себе немного покривляться и покапризничать. Правда, стыдную телефонную сценку можно еще немного повертеть в направлении эпатажа читателей: например, во Владивосток отправиться самому, что вполне замотивировано профессией, Лику сделать собственной женою, а в постель к ней подложить лучшего своего друга. Словом, воссоздать ситуацию, что возникла лет десять назад между ним, Викторией и Равилем.
Странно, столько времени прошло, а Арсений все не может простить Виктории предательства; и знает ведь, что сам изменял направо-налево, что оставил ее прежде, чем даже узнал про их с Равилем связь, что, оставленная, Вика чуть не умерла в больнице, что никого, кроме него, Арсения, она никогда не любила и не любит до сих пор, если, конечно, Париж не открыл ей чего-то нового в ней самой, – а вот поди ж ты... И к Равилю отношение изменилось. Незаметно, непонятно как, но изменилось. Практически тогда-то их дружба и кончилась – бытовые сложности стали просто поводом. А вроде бы тоже не с чего: ну, переспал приятель с твоей женою, ну и что? Циническую философию, такие вольности дозволяющую, разрабатывали вместе, исповедовались друг другу так, как, может, не решились бы и себе самим, всегда легко перепасовывались и женщинами. И Людку его Арсений не трахнул тогда только по какой-то случайности.
Впрочем, нет. Эту ситуацию восстанавливать бессмысленно: возраст другой и реакции должны быть другими. Да и женить себя на Лике он не имеет права: психологически недостоверно, чтобы Арсений решился взять на себя такую обузу, не тот он человек. С другой стороны, выдать Лику за Женю – тоже не Бог весть как точно: она, со своей дерганой, истеричной судьбою, вряд ли пошла бы на столь благополучный брак. А и пошла бы – встретив Арсения, тут же от мужа и отказалась. Независимо даже от того, как повел бы себя сам Арсений. Или просто не ответила бы нашему герою, не позволила бы себе роскоши его полюбить. Хотя бы из-за Оли, из-за дочки. Но я другому отдана и буду век ему верна.
Однако здесь-то как раз можно сделать лихой выверт: пусть Оля будет дочка не Жени, а предыдущего мужа, скажем... Феликса. Тогда мещанский брак становится возможным и даже психологически пряным: жена, не уходящая к любовнику, чтобы сохранить ребенку отца, который вовсе и не отец. Вот все и становится на места.
И возникает Феликс, который оставил Лику конечно же потому, что эмигрировал в Америку.
5. 6.40 – 6.55
Они молча ели яичницу. Стук вилок казался в тишине ссоры таким громким, что Лика не выдержала, врубила радио.
Кроме того, создается опасный прецедент для любителей
?горяченького?, а такие еще встречаются. Не проявили ли
соответствующие органы попустительства этому
издевательству над русской классикой? Все, кому дорого
великое наследие русской культуры, не могут не
протестовать против безнравственности в обращении с
русской классикой и не осудить инициаторов и участников
издевательства над шедевром русской оперы.
ё?б твою в Бога душу мать! сказал Арсений, белея от злости. Как ты только можешь все это слушать?! Лика беспомощно взглянула на любовника и выдернула шнур из розетки. Собрала тарелки, поставила в раковину, пустила воду. Разлила чай. Веселенькие пошли у нас встречи, не унимался Арсений. Радостные. Только не надо на меня так смотреть! наконец прорвало и Лику. Не надо! Тоже мне мужчина! Нравственный камертон! Дворянин засратый! Да, да, да! Я – нечестная! Я – говно! Я сплю и с тобой, и с Женькой! Я живу в его доме и за его счет! А ты?! Я пошла бы за тобой куда угодно – позвал бы только, намекнул! Конечно, приходящая блядь удобнее. Поехали, подумал Арсений, будто не специально спровоцировал вспышку, будто не получал от нее едва, как запах ириса, уловимого удовольствия. Куда б я тебя позвал? повторил в сто первый раз. В шестиметровую комнатку? К соседям? На девяносто рублей в месяц минус алименты? И непроизвольно прикрыл ладонью выпирающую сквозь пиджак пачку. А ты знаешь, что у нас клопов вывести невозможно в принципе? А ты без ванны сумеешь прожить?! Убийственный здравый смысл, взвилась Лика. При общем романтическом мироощущении! Но когда здравый смысл проявляю я, ты почему-то начинаешь беситься и тыкать в лицо своей честностью. Шел бы ты с ней... знаешь куда?! – Это было примерно то, чего Арсений и добивался: не уйти самому, а оказаться выгнанным; переложить вину за очередную ссору на Лику. Он надевал башмаки, натягивал пальто, но Лика остановиться не могла: ишь, бросил жену! Ради меня, скажешь? Так тебе удобнее – вот и бросил!
Арсений уже стоял на площадке и безнадежно глядел на красную кнопку, которая гасла только на мгновения и перехватить которую все не удавалось: в это раннее время люди косяком валили на службу, – а Ликины слова неслись и неслись сквозь щель между коробкой и неприкрытой дверью: хотя и вообще – хвалиться особенно нечем: бросил жену! Ничтожества! Подонки! Ни одному мужику не верю! Дверь, наконец, захлопнулась. С-сволочи, пробормотал Арсений. На такую домину второго лифта пожалели. Сэкономили!
Спешить абсолютно некуда, но нелепое ожидание подъемника дозаводило и без того заведенного Арсения, даже становилось тяжело дышать. Он похлопал себя по боковым карманам: конечно, забыл сигареты – и тут же рефлекторно проверил, на месте ли деньги. Да, непомерно толстая пачка раковой опухолью прощупывалась и сквозь пальто. Надо же, у жены этого миллионера Г. не нашлось крупных купюр, отслюнила трояками да пятерками! Все же следовало занести деньги в сберкассу прямо вчера, ничего, подождала бы Лика, куда бы делась?! Как же с сигаретами? Возвращаться – значит начинать новую долгую сцену с непременным примирением в финале, а примирения не хотелось: теперь, когда сумма перевалила за самим же Арсением назначенный четырехтысячный рубеж, остальные полтора-два куска в случае чего можно уже и одолжить, хоть бы у того же Аркадия, – Арсений чувствовал, что открывается некая новая жизнь и старые привязанности становятся только помехами. Красная лампочка горела практически непрерывно, Арсений вполголоса выругался и пошел вниз пешком. Одиннадцать этажей. Двадцать пролетов. По девять ступенек в каждом. Плюс еще четыре – внизу.
Арсений заставил себя идти по улице медленно, то ли чтобы успокоиться, то ли чтобы полюбоваться на собственное раздражение. Лика, уже приготовившая примиряющую улыбку, стояла на подоконнике и смотрела в открытую форточку: ждала, что обернется как обычно, помашет рукою. Не дождалась. Арсений свернул во двор.
