Текст книги "От аншлага до «Аншлага»"

Автор книги: Евгений Крыжановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Что делать, молодой человек, вам надо еще работать и работать.

Фраза, правильная по форме, совсем не отражала истинного положения вещей. По реакции публики, других участников конкурса, даже по неофициальным высказываниям некоторых членов жюри я чувствовал, что я выступил лучше тех, кому в итоге отдали призовые места. Но слишком высока была ставка в этом конкурсе, слишком многое зависело от его результатов, поэтому такой жесткой была борьба, и в ход без разбора шли все средства, обеспечивавшие успех. Ведь, кроме призов, победители надеялись на показ по Центральному телевидению, что, сами понимаете, для эстрадного артиста самое важное. Возможно, судьба Перцова и Крыжановского постигла бы и сам театр «Христофор», но здесь нам помог Ян Арлазоров, не давший восторжествовать несправедливости. На заключительном заседании жюри он взял слово и сказал, что праздник удался только благодаря «Христофору», многие зрители, особенно в последние дни, приходили специально, чтобы посмотреть «Христофор», он обеспечил стойкий интерес к конкурсу и заслуживает первого места. И покрыл всех членов жюри матом. Крыть в ответ им было нечем – и, в итоге, нас признали лучшими, наградив комплектом аудиоаппаратуры, но так и не показали по телевидению, хотя съемки велись. Уезжая из Риги, мы давали себе слово больше в таких авантюрах не участвовать, но когда в 1994 году мне опять прислали приглашение на рижский фестиваль, я не удержался и поехал. Если какие-нибудь изменения там и произошли, то только в худшую сторону. Отбросив практически все условности, жюри во главе с очень уважаемым мной Михаилом Жванецким, демонстрировало полное безразличие к ходу самого конкурса. Если первый тур члены жюри еще как-то посмотрели, то второй и третий явно оказались вне поля их зрения. Во время выступления конкурсантов они даже выходили покурить, стояли за кулисами (конкурс проводился в Рижском цирке), беседовали с журналистами. А чтобы никого не обидеть, просто объявили всех лауреатами, да и делу конец. Теперь этот конкурс уже не существует, но память о 3244566678972 растраченных нервных клетках останется у нас навсегда…

Много лет назад Евгений Ваганович Петросян пригласил нас на фестиваль «Брянские зори». Власти этого областного российского города решили поддержать идею создания ежегодной юмористической тусовки и тем самым прославить Брянск на все времена, как прославилась Юрмала своими музыкальными фестивалями и «Юрмалиной» Михаила Задорного. Забегая вперед, скажу, что ничего из этой идеи не вышло, она умерла еще в зародыше, но одноразовый праздник все же получился. Фестиваль состоял из двух частей. Первая – это конкурс молодых исполнителей, вторая – концерт членов жюри и приглашенных. Среди членов жюри и приглашенных были сам Петросян, Александр Филиппенко, Александр Демьяненко (заменитый Шурик из «Кавказской пленницы»), Елена Степаненко, Семен Фарада и др. Вот в эти «др» и попал наш «Христофор». Выступили мы замечательно, зал хохотал до слез, даже в кулисах артисты аплодировали нам. Вкусив сей сладкий плод, мы решили почтить своим вниманием конкурс молодежи, состоявшийся на следующий день. Как оказалось, молодых талантов было около двух десятков. Выступали они все в разных номинациях но, честно говоря, нам никто особенно и не понравился. Особенно удручил нас конкурс пародистов, которых было больше всех. Они как сговорились, и все показывали одних и тех же персонажей. Ну, представьте себе, выходит молодой артист и делает пародию на Брежнева, Горбачева, Ельцина, Жириновского и других знаменитых политиков или артистов того времени. Зал принимает великолепно – овации, цветы и крики «браво». Выходит второй участник конкурса и… Брежнев, Горбачев, Ельцин, Жириновский… Вежливые хлопки, пару цветочков. Выходит третий… Брежнев, Горбачев, Ельцин, Жириновский… В зале мертвая тишина… Когда вышел 7–й или 8–й участник, раздался свист и крики «Хватит»… Честно говоря, бедных пародистов и обвинять нельзя – они пародируют только известных людей, а их не так уж и много. А вот устроители конкурса должны были такое предвидеть при предварительном просмотре и что-то придумать, чтоб не попасть в патовую ситуевину.

Короче, когда мы уже собирались уходить, на сцену вышел худощавый юноша и… Брежнев, Горбачев, Ельцин, Жириновский. Парень волновался, в голоса «попадал» не очень. Зал неистовствовал… Чтоб не видеть, как молодого человека убивают, мы чуть ли не бегом рванули со сцены, где стояли за кулисами, и последнее, что мы услышали, был голос Петросяна:

– Перед вами выступал Максим Галкин. А теперь я приглашаю на сцену…

На следующий день, на закрытии фестиваля, состоялся банкет, на котором я очутился за столом рядом с этим самым парнишкой, ставшим, как ни странно, лауреатом. Все мы поднимали тосты, закусывали, шутили, слушали байки звезд. Парнишка скромно улыбался своим большим ртом и с уважением смотрел на сидящего рядом Крыжановского. Он даже попытался мне сказать, как ему понравилось наше выступление, и что он хотел бы быть таким же сильным артистом. Я снисходительно кивал, прекрасно понимая, что вряд ли ему удастся когда-нибудь добиться успеха, и что эта наша встреча последняя в его жизни, так как у него как у артиста нет никакого будущего… Я даже хотел сказать ему об этом, но напился и забыл.

Через много лет, на записи программы Лиона Измайлова «Смешные люди», мы встретились с Максимом Галкиным вновь. Я не знал, как подойти к мегазвезде, подъехавшей к концертному залу на шикарном «Бентли». Мы, провинциалы из Беларуси, делавшие первые шаги на московских подмостках и ОН… Каково же было мое удивление, когда я, все же подойдя к Максиму, попросил сфотографироваться с ним, он спросил:

– А помните Брянск?

– Максимушка, – заверещал я, – конечно, помню, я тогда так сразу и сказал всем, что ты, Максим, станешь великим артистом и за тобой будет большое будущее…

Вот такая я скотина.

Кстати, на этих же «Брянских зорях» произошла смешная история, ставшая даже притчей в «Христофоре». После нашего выступления, за кулисами, ко мне подошла девушка-корреспондент местной газеты «Брянский рабочий». У нее было редакционное задание взять интервью у участников фестиваля. Девушка была симпатичная, и я распушил хвост как павлин. Я рассказывал ей о создании нашего театра, о гастролях, о репетициях и съемках, но тут ко мне подошел администратор Петросяна и сказал, что Евгений Ваганович хочет что-то уточнить. В это время мимо проходил наш Шура Вергунов. Я попросил его рассказать о «Христофоре» еще что-нибудь, пока я не вернусь. С Евгением Вагановичем мы пообщались буквально три-четыре минуты, но когда я вернулся, девушки уже не было.

– Поехала печатать интервью, – сказал Шура и как-то гадко улыбнулся. Я не обратил на эту улыбку внимания, хотя, зная повадки Шуры, мог бы предположить, что он опять что-то придумал, а может, рассказал про меня девушке какую-нибудь небылицу. Но я даже не догадывался, какую подлянку устроил мне этот негодяй.

Короче, утром следующего дня я просыпаюсь от того, что кто-то шурша просовывает мне под дверь газету и быстренько сматывается. Я неохотно встаю, подхожу к двери, поднимаю газету и… чуть не падаю в обморок. На первой странице «Брянского рабочего» я вижу свое интервью с огромным портретом Шуры и подписью – главный режиссер Минского театра сатиры и юмора «Христофор» Александр Вергунов…

Потом еще долго Шура доказывал мне, что теперь он главный режиссер театра, так как у него есть документальное доказательство этого – «Брянский рабочий», а у меня даже удостоверения нет, мол, как я докажу народу, что главный я? Он даже вырезал это интервью и заклеил его в целлофан, чтоб сохранить на века, а когда уже в Минске я приходил в театр, он, сидя на лавочке перед служебным входом, всегда читал этот номер «Брянского рабочего», тираж которого Шура не поленился почти весь скупить в славном городе Брянске.

История эта произошла с замечательным эстрадным артистом Ильей Олейниковым. У нас он многим известен по горячо любимой народом телевизионной передаче «Городок»

Однажды, много лет назад, у себя в Ленинграде Илья участвовал в концерте, посвященном Дню милиции. В этот день по давней традиции устраиваются большие престижные концерты, на которые приглашают самых знаменитых артистов. И они охотно соглашаются. Мало ли что…

Жена Олейникова, Ольга, ждала его дома. Илья долго не возвращался, поэтому она начала даже немного волноваться, но успокаивала себя тем, что, видимо, после концерта устроили банкет, на котором муж и задержался. И вот, когда Ольга, устав от ожидания, едва не начала дремать в кресле, в квартиру позвонили. Не снимая цепочки, она приоткрыла дверь и увидела двух милицейских полковников.

– Вы жена Ильи Олейникова? – спросил один из них.

– Да.

– Разрешите войти?

Кто не разрешит войти милиции?! Впустила и она гостей. Показывают они ей «дипломат» и спрашивают:

– Это «дипломат» вашего мужа?

Ольга внимательно осмотрела его и утвердительно кивнула головой.

– Скажите, а ваш муж не был три месяца назад на гастролях в Новокузнецке?

– Был.

– Должны вам сообщить, что этот «дипломат» проходит сейчас как улика по делу об ограблении новокузнецкого банка.

От такого сообщения у Ольги потемнело в глазах, подкосились ноги, и она, чтобы не упасть, опустилась без сил в кресло.

А в это время широко распахнулась входная дверь и в квартиру гордо вошел сияющий Олейников с бутылками шампанского в руках. Не успел он вдоволь насладиться произведенным его розыгрышем эффектом, как пришедшая в себя жена вскочила и изо всех своих нежных сил (ее тоже можно понять) врезала ему по физиономии. При помощи шампанского и полковников, с которыми Илья сидел рядом на банкете, инцидент скоро удалось уладить, Ольга успокоилась и простила шутников, но…

Некоторое время спустя Илья со своим театром отправился на гастроли к нам в Минск. Поселились они в гостинице «Спутник». А через пару дней после этого Ольге на работе неожиданно предложили командировку тоже в Минск, и она решила не отказываться. Приехав в город, Ольга сняла номер в той же гостинице, что и муж. Илья об этом, разумеется, даже не подозревал. Дождавшись вечера, когда артисты уехали на очередное выступление, Ольга от имени давней, но не известной Олейникову поклонницы написала ему страстную любовную записку, приглашая на свидание в свой номер. Потом спрыснула послание духами, присыпала пудрой и просунула в щель под дверью номера мужа.

Ждать ей пришлось долго. Далеко за полночь, когда движение в коридоре почти прекратилось, в дверь вкрадчиво постучали. Повернувшись спиной ко входу, Ольга, не вставая с постели, томно сказала:

– Входите, не заперто.

Дверь тихонько отворилась, и кто-то, войдя в комнату, бархатистым голосом произнес:

– Здравствуйте, я Илья Олейников.

Помещение наполнилось запахами хорошего мыла, дорогих дезодорантов и одеколонов, которыми незадолго до этого Илья облил себя с ног до головы. Ольга вскочила с постели и повернулась к мужу лицом. В столь поздний час мужчины в соседних номерах этой далеко не самой шикарной гостиницы города были в лучшем случае в пижамах, Олейников же был облачен в свой новенький с иголочки костюм, который они всего пару недель назад вместе выбирали. Немая сцена, во время которой у мужа, узнавшего в своей таинственной обожательнице жену, отвисла челюсть, продолжалась недолго. Прервавшая ее сильнейшая пощечина помогла водворить челюсть на место.

Так Илье во второй раз аукнулась та его давняя рискованная проделка. А вот в правовом государстве, говорят, два раза за одно и то же не наказывают.

Потом они долго вместе смеялись, и Илья объяснял жене, что он пришел только познакомиться и поблагодарить за внимание, потому и оделся так официально.

Откуда я все это знаю? От них самих. Мы познакомились с Ильей и Олей на одном из конкурсов. Они мне обо всем и рассказали, обильно сдабривая свой рассказ взаимным подтруниванием и самоиронией, и даже не возражали против его опубликования. Ольга часто сопровождает мужа на гастролях, но не потому, что не доверяет. Это очень дружная и счастливая семья. Просто сейчас талантливые артисты получили, наконец, возможность хорошо зарабатывать и могут себе позволить ездить вместе с супругами, как когда-то генсеки или члены Политбюро. А любовь к розыгрышам – это, как перец, только остроту чувствам придает.

Встречи

За годы выступлений на сцене нам посчастливилось встретиться и познакомиться со многими знаменитыми артистами Советского Союза и СНГ, а с работающими в жанре юмора и сатиры – так почти со всеми. Протекали эти встречи по-разному, но все они оставили в памяти какой-то след. Артистов эстрады разговорного жанра так мало, что мы все друг друга хорошо знаем и поэтому просто обречены на сотрудничество и взаимную поддержку. Многие контакты с корифеями были не только приятны, но и полезны для меня с точки зрения роста мастерства. Например, Юрий Никулин однажды своим добрым отношением вселил в меня уверенность перед очень ответственным выступлением, а Юрий Тимошенко (Тарапунька) даже помог профессиональным советом, позволившим усилить один наш номер. Немало полезного дало общение с Ольгой Аросевой («пани Моника»), Александром Кондратьевым (писатель, ведущий «Смехопанорамы»), Владимиром Ляховицким (бывший партнер А. Райкина) и многими, многими другими. Рассказать обо всех встречах невозможно, да вряд ли и читатель выдержит такой марафон, но о некоторых, наиболее мне запомнившихся, я все-таки попробую.

На фестивале «Море смеха–94» в Риге М. М. Жванецкий возглавлял жюри, а я был одним из участников конкурса и хотел воспользоваться случаем и снять Михал Михалыча на видеопленку. Это мне нужно было не только для себя лично, но и для передачи Белорусского телевидения «Семь минут с «Христофором». На одном из ежедневных, вернее, ежевечерних, банкетов мы случайно оказались рядом, и я спросил Жванецкого, не согласится ли он сняться со мной. Он не возражал, поэтому на следующий день я подкараулил его в фойе и предложил прямо сейчас провести съемку. Жванецкий, увидев в моих руках видеокамеру, замахал руками и сказал:

– Нет, нет, нет! Сниматься я не буду.

– Но вы мне вчера обещали.

– Я думал, что вы говорили о фотосъемках, – ответил Жванецкий, развернулся и ушел. Я догнал его и попытался объяснить, что снимать хочу для телепередачи, что все его у нас очень любят и будут счастливы увидеть на экранах. Но как я ни старался, Жванецкий был неумолим и сниматься наотрез отказался. На следующий день я повторил попытку, но Жванецкий, как мне показалось, был в плохом настроении, поэтому даже не захотел меня слушать. И вот вечером, на очередном банкете, я увидел, что настроение его резко улучшилось, он смеялся, шутил, произносил великолепные тосты. Решив, что у меня появился шанс, я быстренько сбегал в номер за камерой и с улыбкой во все лицо подошел к Жванецкому:

– Михал Михалыч, так может…

И тут он не выдержал. Встал и, попросив минуточку внимания, сказал:

– Друзья, обратите внимание на этого молодого артиста. Я – мягкий человек, я никогда никого в жизни не посылал на …

И он громко произнес слово из трех букв, которое можно прочесть на всех заборах.

– Но вот Евгения… Как вас по батюшке?

– Анатольевич.

Он взял меня за руку, поднял ее, как поднимает рефери на ринге руку победителя, и продолжил:

– Так вот, Евгения Анатольевича, потому что он меня уже просто достал, я сейчас с удовольствием посылаю. Пошел ты, Евгений Анатольевич на …

Адрес был указан четко и недвусмысленно, что вызвало бурную реакцию присутствующих, раздались аплодисменты. Не знаю, снял ли кто-либо эту сцену видеокамерой или хотя бы записал на магнитофон, но фотографировали нас в этот момент многие. Польщенный всеобщим вниманием, я налил в бокал шампанского и предложил выпить за человека, вошедшего в историю как Человек, Которого Жванецкий Первым Публично Послал На … Возражений ни от кого, даже от тех, кто мне тогда сильно завидовал и мечтал оказаться на моем месте, не последовало.

Самые теплые и дружеские отношения сложились у «Христофора» с Семеном Альтовым. Он иногда помогал нам с репертуаром, поддерживал на конкурсах, никогда не отказывался участвовать в минских юморинах, даже если гонорар оказывался чисто символическим. Согласился он, не в пример другим, принять участие в одной нашей телепередаче. В 1994 году, после первоапрельского Минского фестиваля «Камаедзіца», мы придумали и решили показать по телевидению сюжет о том, как Семен Альтов не смог достать билет и вернуться в Санкт-Петербург. Он якобы застрял в Минске, живет в гримерке, бытовые условия, естественно, отвратительные, деньги на питание кончаются. Мы одели его в драную телогрейку, нанесли ему трехдневную небритость, усадили на миленький стульчик и стали брать интервью. Я задавал вопросы, а Семен с несчастным видом отвечал. Из его ответов следовало, что он уже смирился со своей участью и почти не надеется увидеть лица родных. Не все зрители поняли нашу шутку, на телевидение потом звонили и присылали гневные письма с требованием привлечь виновных к ответственности и помочь любимому писателю вернуться домой. А работники Дома офицеров мне рассказывали, что приходил человек с термосом и просил провести его к Семену Теодоровичу, чтобы дать ему поесть горяченького.

Кстати, за год до этого мне самому пришлось даже стать Семеном Альтовым, точнее раздавать за него автографы. Он был тогда председателем жюри одной юморины, а я – ведущим. После ее окончания мы сидели в гримерке, Семен давал интервью обступившим его журналистам, а на столе лежала огромная куча его книг и прочей печатной продукции, которую стоявшая за дверью толпа благодарных зрителей жаждала получить с автографами. Альтов куда-то торопился и поэтому нервничал из-за того, что не успеет все подписать. И тут мне пришла в голову мысль, за которую я сейчас хочу покаяться. Я сказал тогда:

– Семен Теодорович, давайте я за вас подпишу книги, все равно никто вашей росписи не знает.

Выбора у него не было, поэтому пришлось согласиться. И я принялся за дело. Слова я писал самые теплые, старался даже больше, чем когда давал автографы от своего имени, поэтому никто в тот вечер, надеюсь, обиженным не ушел.

Через много лет, на своё 50 летие, я не раздумывая пригласил Семёна Теодоровича, а он не раздумывая согласился и с блеском выступил в моей юбилейной программе «50 – это смешно» во Дворце республики.

С Ефимом Шифриным мы познакомились в Риге на уже упомянутом мной «Море смеха–94», и у меня сразу создалось впечатление, что мы с ним давно знакомы и дружны. Общение с Ефимом – сплошное удовольствие, настолько это обаятельный, отзывчивый и скромный человек, достойно несущий бремя славы. Когда я обратился к нему со своей традиционной просьбой сняться для нашей телепередачи, он не только не отказался (в отличие от жестокосердного Жванецкого), но даже помог мне в придумывании сюжета сценки. В результате получился очень смешной этюд о том, как мы с ним обедали в общепитовской столовой. Я был страшно доволен съемками, но когда решил посмотреть, как все получилось на пленке, то, к своему ужасу, обнаружил, что на ней ничего нет, потому что я неправильно установил диафрагму. Знаете, что сделал Ефим, когда узнал о моей оплошности? Он невозмутимо произнес: «Ничего страшного. Давай снимем еще раз». И мы сняли все сначала, придумав дополнительно несколько смешных элементов, поэтому получилось даже лучше, чем в первый раз. А ведь Ефима тогда, я это точно знаю, ждали срочные дела, со мной же он мог после этого никогда больше не увидеться и ничем мне обязан не был.

Приятно удивил меня Евгений Петросян. На сцене мы видим маску артиста, а каков он на самом деле – это известно очень немногим. После нашей победы в Кисловодске, где он был председателем жюри, Евгений Ваганович пригласил меня к себе в гости. Я захватил бутылку коньяка и в назначенный час пришел к нему в номер. Бытует мнение, что любой эстрадный артист – не дурак выпить. Я, кстати, тоже всегда так думал, поэтому старался не быть «белой вороной». Увидев у меня в руках бутылку, Евгений Ваганович сказал:

– Ну что ж, выпьем?

Он достал рюмки, я откупорил бутылку и приготовился наливать, но Петросян прикрыл свою рюмку рукой:

– Нет, нет, я пью свое.

Открыл холодильник, вынул оттуда бутылку пива, налил его в свою рюмку и убрал бутылочку обратно. Потом мы с ним долго сидели за столом и беседовали: я – периодически наливая себе из своей бутылки, он – потягивая из своей единожды наполненной пивом рюмочки…

А еще один смешной случай произошел со мной и Евгением Вагановичем в городке Лазоревское, что на Черном море, недалеко от Сочи. Я, отдыхая там с семьей, увидел расклеенные по всему городу афиши о приезде Евгения Петросяна и Елены Степаненко. Билеты были довольно дорогими, да и расхватывали их мгновенно, поэтому я решил воспользоваться нашим знакомством и попасть на концерт «на халяву». В день выступления, где-то после обеда, я пришел во Дворец культуры. Зрителей еще не было, но в фойе возле журнального столика раскладывал для продажи книги Евгения Петросяна его директор, пожилой седовласый мужчина, Юрий Яковлевич. Я представился и спросил у него, где Евгений Ваганович. Он показал на дверь директора дворца. Я пошел к двери, а Юрий Яковлевич что-то крикнул мне в след, но я расслышал только «Пусть Петросян подпишет». Я подумал, что он имеет в виду, чтобы Евгений Ваганович написал мне записку о том, что мне разрешается посмотреть программу. Как потом установило «следствие», бедный Юрий Яковлевич сказал мне, чтобы я взял у него, Юрия Яковлевича, бесплатно книгу Евгения Вагановича, и чтобы тот мне ее подписал. Зайдя в кабинет, я увидел и самого Евгения Вагановича и Елену Григорьевну Степаненко. Мы тепло поздоровались и немного пообщались, но, видя, что им надо переодеваться и готовиться к программе, я попрощался и, вспомнив Юрия Яковлевича, попросил, чтобы Петросян написал ему разрешительную записку.

– Какую записку? – искренне удивился Евгений Ваганович.

– Ну, что б меня пропустили.

– Ты разве не сказал, что ты артист и что мы хорошо знакомы?

– Сказал, но он требует вашу подпись.

Петросян обернулся к Елене Степаненко:

– Вот паразит! Ну, сейчас я ему напишу!!!

Он взял листочек бумаги и написал: «Пошел ты на …» ― И подписался.

– Отдай этому бюрократу записку и скажи, что я ПРИКАЗАЛ посадить тебя на самое лучшее место!!!

Я вышел в фойе, где уже появились первые зрители, подошел к Юрию Яковлевичу и молча протянул ему записку… Надо было видеть лицо Юрия Яковлевича, когда он ее прочел. Он произнес только одну фразу: «За что?»… Когда потом все разъяснилось, мы все долго хохотали и теперь, когда на съемках встречаемся с Евгением Вагановичем, всегда вспоминаем эту историю.

Таким образом, благодаря мне, две звезды российской эстрады – Жванецкий и Петросян, культурные, интеллигентнейшие люди, от всей души выразились по «матушке»… На ком бы мне еще проверить мои уникальные способности?..

Кстати, записочку Петросяна я храню в своих архивах наряду с самыми редкими документами. Вот только жаль, что по этическим соображениям, я не могу опубликовать ее в этой книге.

Под старость лет МХАТовские корифеи при старательном участии власть предержащих превратились практически в «небожителей». Но артист всегда остаётся ребёнком (недаром ещё Горький сказал: – Артисты это те же дети… А Раневская добавила: – Только у них письки больше…). Так вот, несмотря на звания и награды, старики МХАТа вытворяли, что хотели. Была у них очень популярна такая игра: если кто-то из участвующих тихонько говорит другому слово «Гопкинс!», тот должен непременно подпрыгнуть, независимо от того, где он находится. Не выполнившие подвергались огромному денежному штрафу. Нечего и говорить, что чаще всего «Гопкинсом» пользовались на спектаклях, в самых драматических местах… Кончилось это тем, что министр культуры СССР Фурцева вызвала к себе великих «стариков». Потрясая пачкой писем от возмущённых зрителей, она произнесла целую речь о заветах Станиславского и Немировича – Данченко, об этике советского артиста, о роли МХАТа в советском искусстве. Обвешанные всеми мыслимыми званиями, премиями и орденами, слушали ее стоя Грибов, Массальский, Яншин, Белокуров, … А потом Ливанов негромко сказал: «Гопкинс!» – и все подпрыгнули…

Во время одного из наших приездов в Москву я был приглашен в гости к Борису Брунову. Сегодняшний зритель не знает этого уникального артиста, но все профессионалы «снимают перед ним шляпы». Это была живая история советской эстрады. Принимал он меня в своем роскошном рабочем кабинете, который находится в знаменитом Доме на набережной. В этом же доме, кстати, располагается и руководимый тогда Бруновым Театр эстрады, которым теперь руководит Геннадий Хазанов. Встретил меня Брунов очень радушно, держался естественно, даже без намека на разницу наших положений в мире эстрады. Поразила его манера курить сигары (а другого он ничего, как выяснилось, не курит с молодых лет), в ней совсем не было присущего нынешним «новым русским», еще вчера дымившим «Примой» или «Астрой», позерства. Говорили мы о разном, но больше всего мне запомнилось, как Брунов ответил на мой вопрос о том, каким должен быть настоящий конферансье. Мне очень важно было знать мнение признанного мэтра конферанса, так как самому очень часто по долгу службы приходится выступать в роли ведущего.

– О, мой друг, – сказал Брунов. – Я тебе отвечу так: конферансье прежде всего должен быть широко и глубоко эрудированным. Он обязан хорошо знать историю, литературу и, как ни удивительно, географию и даже философию.

Здесь Брунов сделал паузу, потом задумчиво продолжил.

– Впрочем, если он все это знает, на кой ляд ему быть конферансье? Ну, да ладно. Конферансье непременно должен быть очень обаятельным человеком. Он может быть некрасивым, как я, и даже еще хуже, как ты – он показал на меня пальцем, – но обязательно обаятельным. Сочетание эрудиции и обаяния позволит ему успешно выступать и перед колхозниками, и перед академиками, он будет своим и для одних, и для других.

Эти слова я запомнил навсегда. Они помогли мне понять, почему у нас в Минске я не слышал ни об одном профессиональном конферансье. Людей, занимающихся этим делом, достаточно, многие ведут сейчас дискотеки и разнообразные шоу, юбилеи и свадьбы, но делают это на таком уровне, что даже не поворачивается язык назвать их «конферансье», уж больно далеки они от критериев, о которых говорил Борис Брунов.

Известный белорусский артист Борис Галкин не обошел своим вниманием ни один из минских театров: в каждом из них он проработал хоть по нескольку лет, оставив о себе память в виде легенд и баек.

Вот что рассказывают о нем, например, в Русском драматическом театре им. М. Горького. В одном из спектаклей изображалось заседание партийного комитета. За длинным столом с важным видом сидели люди и обсуждали какие-то проблемы завода. Галкин же, демонстративно развернув газету «Правдa», делал вид, что его это не касается и что он очень увлечен какой-то статьей. Никто из участников заседания не обратил на него внимания, ну, мол, импровизирует актер, ну и ладно. Но когда Галкин во время выступления одного из очередных ораторов неожиданно резко встал, все настороженно замерли. Осекся и выступавший. Ведь пьесой такое поведение Галкина предусмотрено не было. Прищурившись по-ленински, он окинул всех заседавших пристальным взглядом, сложил газету, сунул ее в карман, выдержал паузу и быстрыми уверенными шагами пошел за кулисы. Недоуменно переглянувшись, «комитетчики» продолжили заседание…

Галкин появился только к самому его концу. Спокойной, умиротворенной походкой он подошел к своему месту, не спеша сел, достал из кармана газету и вновь ее развернул, чем, естественно, опять привлек к себе внимание, как зала, так и артистов на сцене. Среди зрителей, после мгновенного замешательства, стали раздаваться выкрики и смешки, а затем вал аплодисментов накрыл их: в газете недоставало большого с неровными краями куска…

В том же театре в «Энергичных людях» по Шукшину в одной из сцен артист Кашкер обращался к друзьям с просьбой: «Налейте мне стакан коньяка». Ему из бутылки наливали полный стакан чая, он, крякнув, выпивал и делал вид, что оставался доволен.

Однажды, чтобы позабавиться, ему налили вместо чая «Зубровку». Кашкер взял стакан и по запаху понял (все-таки опыт кое-какой был), что там было налито. Не подав вида, он, как обычно, залпом опорожнил 250–граммовый стакан, занюхал его взятым со стола кусочком настоящего хлеба (здесь мы работали без муляжей), а потом недовольно пробурчал: «Какой же это коньяк? Чистая «Зубровка»

В спектакле опять же Русского театра «И один в поле воин» наш подпольщик во время беседы с провокатором раскрывал его, затем доставал пистолет и прямо на месте вершил правый суд в присутствии своего друга. Но однажды пистолет не выстрелил. Такое в театре случается часто, техника у нас, как известно, пока только на грани фантастики, поэтому подпольщик не растерялся и нажал на спусковой крючок еще раз, потом еще. Но каждый раз была осечка, и в зале звука выстрела так и не услышали. Провокатор, не будь дурак, «сбежал» за кулисы, чем немного разрядил обстановку. Но враг ведь не должен уйти безнаказанным, и подпольщик бросился за ним в погоню. Сначала зрители услышали доносившиеся из-за кулис шум борьбы и крики, а потом появился и сам слегка потрепанный, но довольный подпольщик.

– Ну что? – спросил его друг, импровизируя на ходу.

– Догнал и удавил гада, – ответил подпольщик. – А потом еще, для надежности, добил из своего бесшумного пистолета…

Однажды знаменитый артист московского Малого театра Степан Кузнецов ехал на извозчике в театр. Времени до начала спектакля оставалось очень мало, поэтому Кузнецов ежеминутно поглядывал на часы и все просил извозчика:

– Быстрее! Быстрее!

Извозчик на просьбы артиста флегматично отвечал:

– Да не волнуйся, барин, доедем аккурат вовремя.

Но Кузнецов не успокаивался и снова повторял свою просьбу, получая каждый раз один и тот же обнадеживающий ответ. Наконец добрались они до Малого, как и предполагал Кузнецов, здорово опоздав. Расстроенный, он достал деньги и, вручая их извозчику, в сердцах воскликнул:

– Тебе не артистов возить, а дерьмо!

Извозчик взял деньги, а потом, внимательно посмотрев на Кузнецова, сказал:

– Так вот и возим.