Текст книги "Наемники"

Автор книги: Евгений Коршунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 5

Проснулся Петр от стука в дверь. За окном было темно. Он нащупал выключатель лампочки-ночника, стоящего на тумбочке между кроватями – его и Войтовича, включил свет и взглянул на часы.

– Кого это там несет нелегкая? – пробурчал проснувшийся Анджей, не открывая глаз.

Петр встал с постели, нащупал ночные туфли, подтянул пижамные брюки и пошел к двери.

– Спроси сначала, кто там, – сладко зевая, посоветовал ему вслед Анджей.

Но спрашивать не пришлось.

– Господин советник, – донесся из-за двери приглушенный голос, – это я, ваш шофер. Его превосходительство президент республики просит вас срочно приехать…

Петр оглянулся на Войтовича, приподнявшегося на локте и близоруко щурящегося.

– Сукин сын! – выругался Анджей от души. – Слыхал? Его уже называют президентом!

– Господин советник! – Голос за дверью был настойчив. – Проснитесь…

– Да проснулся я! – сердито отозвался Петр. – Что там еще за спешка?

– Его превосходительство велел привезти вас немедленно!

Петр вздохнул:

– Придется, видимо, ехать. Войтович уже сидел на постели.

– Я поеду с тобой.

– Ни к чему, – возразил Петр. – Ложись и досыпай.

Они оделись одновременно и одновременно подошли к двери. Петр первым взялся за ручку и повернул ключ, но Войтович, резко оттолкнув его в сторону, толкнул дверь ногой…

За дверью, на крыльце, никого не было. Чуть поодаль темнел силуэт «мерседеса»; человек, сидевший за рулем, попыхивал сигаретой. Темнота уже не казалась густой. Быстрый рассвет красил все в серые тона, и можно было разглядеть, что, кроме шофера, в машине никого не было.

Войтович внимательно огляделся. Рест-хаус спал. Празднества на стадионе закончились около трех, и все легли спать только под утро.

– Иди в дом, – протиснулся Петр из-за спины Войтовича. – Это действительно моя машина…

– А ты привыкаешь… к должности, – с видимым облегчением пошутил Анджей и шутливо ткнул его кулаком в бок. – Ладно! Отправляйся же… особа, облеченная доверием. Президент не иначе как желает с тобой позавтракать. Судя по физиономиям духовных отцов народа идонго, интеллектуальную беседу вести с ними невозможно, а уж Шопена их и вовсе не заставишь слушать. Диктофончик… не забыл?

Петр кивнул и досадливо поморщился. Неужели же Анджей, который накануне так внимательно прослушивал запись разговора с Эбахоном, не хочет понять серьезности положения? Или не верит, что самозваный президент может привести в исполнение свои угрозы?

Петр вздохнул и взглянул на поляка. Лицо Анджея было серьезно.

Увидев вышедших на крыльцо, шофер поспешно выскочил из машины, бросил сигарету и козырнул:

– Доброе утро, господин советник!

Это был вчерашний солдат, Петр уже знал, что его зовут Осагие Лоусон, что ему двадцать лет и что в армию пошел добровольцем, с семнадцати, рассчитывая бесплатно приобрести профессию шофера.

Лоусон улыбался, лицо его было доверчивым и открытым. Он предупредительно распахнул дверцу машины…

– Надеюсь, я там долго не задержусь! – крикнул Петр Войтовичу, садясь в «мерседес».

Анджей молча поднял руку и помахал в ответ.

Шоссе, на которое Лоусон вывел «мерседес», считалось когда-то первоклассным, но с годами тропические ливни основательно его подпортили, и теперь приходилось осторожно объезжать коварные выбоины, заполненные доверху водой, скрывающей их глубину.

Одна сторона дороги прижималась к отвесным скалам, другая – к откосу, поросшему густым кустарником, асфальтовой ленты едва-едва хватало, чтобы могли разъехаться две легковые машины. И поэтому, когда за одним из поворотов показался пятнистый «джип», стоящий как раз посредине шоссе, Лоусон вынужден был остановиться.

Возле «джипа» курили европейцы в форме десантников. Рукава их расстегнутых курток были закатаны по локоть, на груди болтались автоматы.

Высокий парень шагнул навстречу «мерседесу» и поднял руку:

– Стой! Приехали!

– Кувье?

Да, это был бельгиец, которого Петр видел сначала в Луисе, а потом вчера в баре рест-хауса.

Кувье дружелюбно оскалил крупные белые зубы и коснулся двумя пальцами своего лихо сдвинутого набок малинового берета:

– Доброе утро, мистер Николаев! Петр открыл дверцу.

– Отчаянный парень, ребята! – сказал Кувье, указывая на него взглядом остальным наемникам, все еще стоявшим у «джипа», и хлопнул Петра по плечу. – Вот с кем я бы хотел выпить в нашей берлоге.

Он захохотал, поскреб щетинистую щеку, словно обдумывая эту мысль, потом лукаво подмигнул Петру:

– А что? Если в этой проклятой стране белый не будет держаться белого… Так как насчет выпить с моими парнями? Нас подняли ни свет ни заря и гонят… даже страшно сказать куда! Бррр! – Он передернул плечами. – Там нельзя оставаться непроспиртованным ни одной секунды!

– Меня вот тоже… – Петр кивнул на притихшего за рулем Лоусона, – подняли с постели. И куда бы, вы думали? – Он подмигнул шоферу: – Скажи-ка, парень, кто нас поднял в такую рань?

– Господина советника ждет его превосходительство президент республики, – заикаясь от страха, еле выговорил Лоусон. – Мне приказали…

– Чепуха! – усмехнулся бельгиец. – Здесь приказываю я. Так что, мистер Николаев? Едем с нами?

В голосе его были повелительные нотки, и Петр почуял недоброе.

– Похищение? – сухо спросил он.

– Нет, всего лишь приглашение на дружескую выпивку, – с холодной любезностью уточнил Кувье. – Прошу!

– С президентом вы будете объясняться сами!

Сказав это, Петр вернулся на свое место на заднем сиденье. Бельгиец бесцеремонно плюхнулся рядом.

– Вперед, малыш! – приказал он шоферу. – Держи за моими ребятами, да без глупостей! Ты меня понял?

Остальные, увидев, что Петр и бельгиец сели в «мерседес», поспешно вскочили в свой «джип» и рванули с места так, что их машина, с ходу влетев в первую же выбоину, подпрыгнула над землей чуть ли не на полметра.

– Дикари! – весело возмутился Кувье. – А машинишка-то ведь новенькая! Угробят, через неделю угробят!

И укоризненно покачал головой.

Через несколько минут обе машины подъехали к развилке: дорога налево вела вниз, в Обоко, направо – в холмы, в глубинные районы Поречья.

«Джип», не сбавляя скорости, свернул направо. Лоусон последовал за ним, и Петр, в глубине души все еще надеявшийся, что все это всего лишь дурная шутка, понял, что «джип» оказался в этот ранний час на шоссе совсем не случайно.

– Надеюсь, вы не задумали пересечь Сахару? – спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно насмешливее.

– Честно говоря, я предпочел бы Сахару той дыре, в которую нас запихнул ваш друг – господин президент, – искренне вырвалось у Кувье. – Вы бывали когда-нибудь в Мвахии?

– Мвахия? Лепрозорий? Колония для прокаженных?

– Эти умники… в Обоко… решили разместить нас под защитой, так сказать, Красного Креста и ООН.

«Боишься», – злорадно подумал Петр, беря реванш за те неприятные минуты, которые ему только что пришлось пережить.

– Конечно, проказа куда страшнее, чем прыжок в хлорированный бассейн… всего лишь с девяти метров…

– А еще страшнее – напалмовые бомбы, когда они начнут сыпаться нам на головы с самолетов федералов!

– Значит, – понял Петр, – вас разместили в колонии в расчете, что федеральная авиация не будет бомбить… этих несчастных?

Бельгиец хмыкнул:

– Нам придется там отсиживаться, пока не прибудут наши парни с нашими самолетами. А пока пусть повоюют черные. Белые шкуры обходятся нашим хозяевам слишком дорого, чтобы их можно было дырявить по пустячным делам!

Несмотря на плохую дорогу, они проскочили тридцать миль за полчаса и, не доезжая с полмили до самой Мвахии, большой торговой деревни, где жили в основном родственники прокаженных, свернули на размытый ливнями проселок.

Красные латеритовые колеи были заполнены мутной водой. То здесь, то там из грязи проступали камни и толстые ветки, набросанные шоферами уже застревавших в этом месиве машин.

– «Мерседес» здесь не пройдет, сэр, – почтительно сказал Лоусон, не оборачиваясь, но было ясно, что он обращается не к Петру, а к бельгийцу.

– А ты соображаешь, парень! – усмехнулся Кувье. – Что ж, не будем портить автомобиль господина советника. Придется нашему гостю пересесть в «джип».

В его голосе опять появилась веселая галантность.

Лоусон выбрал местечко посуше и остановил машину. В «джипе», ушедшем было вперед, поняли, в чем дело. Он тоже остановился и пошел назад по глубокой и скользкой колее.

Наемники молча и с откровенным интересом рассматривали Петра, вслед за бельгийцем выбравшегося из машины. Их было четверо, очень молодых, почти мальчишек, со свисающими из-под беретов длинными волосами, по моде закрывавшими уши. Никого из тех, с кем Петр познакомился в Луисе, видел в ресторане «Эксельсиора» или вчера в рест-хаусе, среди них не было.

– А ты, парень, двигай назад, – приказал бельгиец Лоусону.

Тот медлил, явно желая что-то сказать и не решаясь.

– Тебе что? Повторять дважды? – нахмурился Кувье. Губы Лоусона дрогнули.

– Но, господин…

Он шарил испуганным взглядом по плечам, по воротнику, по груди бельгийца, пытаясь найти хоть какие-нибудь знаки различия и определить его звание.

– Полковник! – весело подсказал ему Кувье. – Пора бы знать, парень, что каждый вооруженный белый, если он пожил с мое в Африке, – полковник!

– Что прикажете доложить моему начальству, господин полковник? – сейчас же вытянулся шофер.

– Передай… (бельгиец бросил на Петра быстрый взгляд) …что господин советник решил навестить своего старого друга полковника Штангера!

«Штангер, – думал Петр, трясясь на ухабах на жестком металлическом сиденье „джипа“ между двумя парнями. – Рольф Штангер… Так, значит, у наемников он немалая фигура. Постой-ка, постой!»

Ему вспомнилось невыразительное плоское лицо этого немца, редкие светлые волосы, косой челкой налипшие на лоб, бледно-голубые фарфоровые глаза… И вдруг в памяти всплыла фотография, крупная цветная фотография, которую он видел на обложке какого-то западногерманского журнала. Да, фотография Рольфа Штангера – в черном берете со значком – череп и скрещенные кости, в пятнистой куртке десантника…

Ну конечно же, как только Петр его не узнал!

…Журнал со смаком расписывал «незаурядную личность» – Рольфа Штангера. Родился в 1930 году, когда нацисты рвались к власти. Захватив ее, они не жалели сил, чтобы воспитать молодое поколение в нужном им духе. В гитлерюгенде юный Рольф маршировал и горланил «Хорст Вессель», упражнялся в стрельбе и метании гранат. А дома с жадностью читал книги о дальних экзотических странах, об опасностях, подстерегавших храбрых носителей «бремени белого человека» в джунглях Африки и Азии. Ему нравились записки немецких миссионеров, с крестом в руках пытавшихся исподволь подготовить туземцев к мысли о неизбежности их подчинения фатерлянду. И хотя мысли о боге в гитлерюгенде не поощрялись, ибо у нацистов оказались старые счеты со многими священниками, юный Рольф тайком мечтал о том, как он будет миссионером.

Началась вторая мировая война. Наставники Рольфа твердили, что она должна послужить испытанием для сильных личностей и средством утверждения превосходства германской расы.

Юный Штангер пытался бежать на фронт: один раз, другой, третий… Третья попытка была в 1944 году и закончилась тем, что его соблазнила истеричка монахиня, тронутая патриотизмом еще совсем зеленого юнца.

Рольф воспринял это как трагедию. Теперь уже, впавший в смертный грех, он не сможет стать миссионером, не сможет нести божье слово и цивилизацию в далекие джунгли, теперь до конца своей жизни он должен будет стремиться заслужить прощение неба. И лучший путь к этому – борьба с большевистскими ордами, рвущимися на священную землю фатерлянда.

В дни, когда фашистские бонзы, пытаясь оттянуть неизбежный конец и выиграть время для спасения собственных шкур, бросили на фронт стариков и мальчишек, вооруженных фаустпатронами, Рольф Штангер был под Берлином, на Зееловских высотах.

Бог, видимо, не слишком гневался на него за истеричку монахиню: в отличие от многих своих сверстников он остался жив… жив и полон бессильной ненависти. Много лет спустя он рассказывал журналисту, которого направил к нему большой западногерманский журнал, решивший заняться «патриотическим воспитанием» молодежи:

«Когда война окончилась, я был в отчаянии, потому что психологически и физически был готов к бою. Я стал бы драться, даже когда союзники уже контролировали всю страну. Но я не мог воевать в одиночку».

Зверенышем, затаившим злобу, смотрел он на тех, кто сокрушил рейх, кто растоптал его мечты стать героем фатерлянда. Он едва дождался, когда ему исполнилось шестнадцать: рослый, крепкий, он выглядел старше своих лет и нелегально пробрался во Францию. Его мечта – иностранный легион!

Он знал, чего хотел. Французские колонии жаждали независимости. В Алжире и на Мадагаскаре то и дело вспыхивали волнения, а французские солдаты, еще недавно сражавшиеся против фашистов, были заражены левыми идеями и ненадежны, в армии немало бывших партизан-коммунистов…

Иностранный легион – вот кто должен навести порядок в колониях. И вербовочное бюро в Марселе, куда явился Штангер, работает день и ночь, вербовка ведется без ограничений, легиону нужны люди без морали и убеждений. В казармах легиона не спрашивают документов, можешь назваться любым именем. Подпиши контракт, поклянись на верность французскому флагу и не пытайся сбежать. И тогда никому не будет дела до твоего прошлого: будь ты убийца, растлитель малолетних или вор.

Пять лет, полный срок контракта: кровавое умиротворение Мадагаскара, зверские расправы в Алжире… Когда контракт кончается, легион награждает Рольфа – теперь уже профессионала высшей квалификации – кругленькой суммой, вполне достаточной, чтобы начать жизнь респектабельного буржуа. Но хищник, однажды отведавший человеческой крови, навсегда останется людоедом. И в послужном списке профессионального наемника появляются Корея (обучение командос для Сеула), Вьетнам (поражение в Дьенбьенфу), снова Алжир (изощренные пытки патриотов), Конго (служба у Чомбе и попытка отколоть Катангу)…

И вот теперь он здесь, с мятежниками и раскольниками.

– Так, значит… меня захотел видеть полковник Штангер? – спросил Петр бельгийца, сидящего напротив него.

– А разве вам не интересно поговорить с человеком, за которым гоняются репортеры всего мира? – подмигнул в ответ Кувье. – Кстати, шеф, как мне кажется, даже обиделся. Вы не узнали его тогда, а бассейне, а затем и в баре.

– Я не репортер уголовной хроники! Кувье снисходительно рассмеялся.

– А ведь между уголовщиной и большой политикой теперь такая, в сущности, неразличимая грань, господин советник!

Петр не успел ответить. «Джип» резко свернул с проселка в кусты и уперся в деревянные ворота, над которыми была прибита большая фанерная вывеска:

«Лепрозорий, Мвахия».

ГЛАВА 6

Из зарослей сейчас же возник чернокожий солдат с автоматом, в пятнистой форме и, увидев наемников, поспешно принялся открывать ворота, решетчатые створки которых жалобно заскрипели на давно не смазывавшихся петлях. Открыв, он отскочил в сторону и вытянулся. «Джип», миновав ворота, въехал на прямую дорожку, усыпанную мелким щебнем и обсаженную большими кустами жасмина.

Проехав еще с полкилометра, «джип» остановился на большой поляне у длинного одноэтажного здания, бетонные стены которого были тщательно побелены. На них издалека виднелись огромные красные кресты. Рядом, борт к борту, стояли пятнистые «панары» – пять машин, чуть дальше – грузовой «мерседес» и несколько пятнистых «джипов» с пулеметами и базуками на турелях. Вокруг машин лениво слонялись парни в распахнутых куртках, без оружия. Настроение у всех было прекрасное, то и дело слышались шутки и взрывы смеха.

– Привет, ребята! – крикнул Кувье, выскакивая из машины. – Шеф у себя?

– У себя, – ответил молодой парень со сплошной татуировкой на обнаженных выше локтей волосатых руках. – Злой как черт!

– Сейчас мы ему поднимем настроение. Гостя привез!

И Кувье, подмигнув, согнул руку кренделем, словно приглашая Петра войти с ним в дом под ручку.

– А где же… Больные? Врачи? – Петр, легко выпрыгивая из «джипа», указал взглядом на здание с красными крестами.

– В буше, – кивнул Кувье в сторону зарослей, окружающих большую поляну, на которой стоял дом. – Да ты не бойся, – снисходительно добавил он. – Здесь у них контора была, прокаженных сюда и близко не подпускали. По крайней мере так нам сказали, когда мы реквизировали это здание.

Не обращая внимания на черных часовых, стоявших под козырьком-навесом у входа, он пошел вперед, не оглядываясь, уверенный, что Петр идет за ним следом.

Действительно, Петру не оставалось ничего иного, и он вошел в крохотный и совершенно пустой холл, из которого направо и налево тянулся коридор. У стен громоздились зеленые ящики с надписями, призывающими к осторожности в обращении с их содержимым. На некоторых были нарисованы черепа и кости.

Кувье свернул налево и прошел в конец коридора, упиравшегося в дверь с надписью: «Шеф-доктор», подождал, пока Петр догонит его, и без стука открыл дверь. За ней оказалась просторная комната, у дальней стены которой вокруг массивного письменного стола томилось несколько европейцев в пятнистой форме, с тяжелыми кобурами, оттягивающими широкие брезентовые ремни.

Штангер, в такой же форме, склонился над расстеленной на столе картой. Он первым заметил вошедших и уперся в них холодным взглядом. Остальные разом обернулись.

Все они были, как сразу же отметил Петр, далеко не новички в своем деле. Жесткие, обветренные и обожженные солнцем лица, колючие, недоверчивые глаза.

– Хэлло! – бросил в наступившую тишину Кувье. – Господин советник оказался столь любезен, что с благодарностью принял ваше приглашение, шеф!

Штангер досадливо поморщился, попытался изобразить на своем плоском лице подобие улыбки:

– Хэлло, мистер Николаев! Рад продолжить знакомство. После нашей первой встречи вы пошли в гору.

– Спасибо, полковник, – в тон ему ответил Петр, – да и вы, как я вижу, не теряли времени даром.

И он демонстративно обвел взглядом просторную комнату: стены ее были увешаны крупномасштабными картами, в углу, у окна, на зеленом ящике, стояла рация, рядом с нею, на подоконнике, лежал гранатомет.

– Джентльмены, позвольте представить вам господина советника, – пропустил мимо ушей его слова Штангер. – Маршал (он презрительно скривился) Эбахон, как говорят, советуется с господином Николаевым по важнейшим политическим вопросам.

Наемники смотрели на Петра с любопытством.

– Господин советник – русский, – многозначительно продолжал Штангер.

– Надеюсь, белый? – сострил круглолицый толстяк, стоящий рядом с ним.

– Красный! – отрезал Штангер. – Самый настоящий красный!

– Ого! – вырвалось у толстяка.

– Забавно, – протянул почти нараспев другой наемник, чей череп был выбрит до синеватого блеска.

– А это… – Штангер сделал округлый жест рукою, – мои боевые товарищи, господин советник. – И обратился к бельгийцу: – Проводи господина советника в соседнюю комнату и постарайся занять, пока мы тут кончим наши игры…

И он склонился над картой, словно Петра здесь уже не было.

Соседняя комната, о которой говорил Штангер, оказалась чем-то вроде маленького конференц-зала. Вдоль стен здесь стояли металлические белые стулья, на стене, за хлипким столиком, висела большая порыжевшая школьная доска, расчерченная мелом на горизонтальные и вертикальные графы. Кто-то небрежно стер мел сухой тряпкой, валявшейся тут же, на полу, но на доске все еще виднелись какие-то цифры.

– Здесь они писали, сколько у них вылечилось, сколько пришло новых, – брезгливо покосился на доску Кувье и ногой пододвинул Петру белый стул.

– Давайте-ка… На всякий случай…

С этими словами он отстегнул от своего широкого брезентового пояса большую флягу, отвернул пробку-стакан и плеснул в него коричневатую жидкость. По комнате разлился запах виски.

Петр протянул руку. При мысли о проказе все-таки становилось не по себе.

– И вторую тоже, – потребовал Кувье.

Петр с удивлением протянул и вторую руку. Бельгиец нетерпеливо сложил его ладони ковшом и выплеснул на них виски:

– А теперь растирай…

Пока Петр послушно растирал виски по ладоням, Кувье налил другую порцию.

– А это вовнутрь! Черт их знает, может быть, микробы здесь носятся в воздухе. А теперь полей на руки и мне…

Для большей надежности они повторили процедуру уже за столом, правда, на этот раз не заботясь о чистоте рук.

– Ну вот, – облегченно вздохнул Кувье, завинчивая флягу. – Оказывается, жить можно даже в лепрозории. Сказали бы мне это в Европе, ни за что бы не поверил. А ты?

Петр пожал плечами.

– Мне приходилось бывать в таких местах. Врачи убеждены, что проказа – болезнь грязных рук. Если соблюдать правила гигиены…

– Выходит, мы сделали все по науке, – подвел итог бельгиец. – Так, говоришь, ты бывал в таких местах и раньше? – Он покрутил головой. – Ты храбрый парень, я понял это еще тогда, в бассейне.

Петр хмыкнул: виски размягчило его собеседника, чувствовалось, что его томит жажда общения.

– А что это за люди… у вашего шефа? Тот вот толстяк, например? – как бы между прочим спросил он бельгийца.

– Гуссенс? «Пивная бочка» Гуссенс? Командир Кодо-3? – развеселился Кувье. – О, этот фламандец себя еще покажет. Он прославился еще в Конго: перепродал в Саудовскую Аравию два грузовика оружия, которое Чомбе закупил для своих наемников.

– А что такое Кодо-3?

– Так мы называем наши части. Командо-1, Командо-2, Командо-3. Сокращенно – Кодо. Полковник Штангер, например, командир Кодо-5. Понятно?

– Это ясно. Но что же это… за части?

– Кодо-5 – около трех тысяч черных и полтора десятка белых. Черные, правда, вояки никудышные, – презрительно прищурился Кувье. – Да и белые… большинство мальчишки. Бывалые-то солдаты теперь предпочитают иметь собственную команду.

Он опять отцепил флягу:

– Выпьем?

– Мне хватит, – отклонил Петр протянутый ему стаканчик. – А тот… бритый?

Кувье выпил, отер губы тыльной стороной ладони.

– Бритый? Француз, Жак Ренар, у него – Кодо-1. Бывший полицейский из Касабланки. Служил у Чомбе, воевал в Йемене. Потом опять у Чомбе. Сюда он продал целую роту. Парень с размахом. А бородач… полковник Кэннон. Самый молодой среди начальства. У него Кодо-2: англичане, американцы…

– Молодой и уже полковник? – подогрел Петр бельгийца.

– Хорошо, что этот парень еще не произвел себя в генералы! – возмутился Кувье. – Был сержантом в Ольстере, лупил ирландцев, а заодно организовал с приятелями налет на банк. Доказал, что он невменяемый, и отделался лечебницей. А здесь помешан на дисциплине. Зверюга! – Он взглянул на часы и вскочил. – Однако! Эти джентльмены заставляют нас ждать! Они что же, вообразили там, что действительно великие полководцы, и прикидывают, как прихватить еще один кусок Гвиании? – И Кувье нехорошо рассмеялся. – Сегодня утром майор Нначи заявил по радио, что не признает Республики Поречье, и отдал приказ о подготовке к наступлению. Вот тогда в деле мы и посмотрим, кто чего стоит!

– Вы что же… думаете, будет жарко? Кувье посмотрел на него с сожалением:

– А ты нет? Напрасно. Это когда-то, еще в Конго, стоило нашему брату появиться – и черные драпали без оглядки. Теперь они кое-чему научились и могут так дать сдачи, что только держись. Вот почему старички предпочитают нынче командовать, а не соваться в пекло…

За дверью послышались громкие голоса и тяжелые шаги нескольких человек, идущих к выходу. Кувье выглянул в коридор:

– Ушли!

Он сделал Петру знак следовать за ним.

Штангер был в хорошем настроении. Он встал из-за стола и пошел навстречу вошедшим.

– Прошу, господин советник, прошу…

Рука его была жесткой и сильной, он взял Петра за локоть и по-хозяйски повел к плетеным креслам возле рации.

– А ты, малыш, можешь идти. Скажи парням: пусть возвращаются к своим черным, да не жалеют палок. Не думаю, что федералы дадут нам на дрессировку этих кафиров больше двух недель.

– О'кэй, шеф! – козырнул Кувье и подмигнул Петру. – У нас еще будет время поболтать, господин советник!

Штангер подождал, пока за бельгийцем закроется дверь, и обернулся к Петру.

– Надеюсь, мистер Николаев, мои парни доставили вам не слишком много неприятных минут…

Его фарфоровые глаза были холодны, у рта пролегли жесткие складки.

– Напротив!

Петр устроился в кресле посвободнее, вытянул ноги и зевнул.

– Вы доставили мне огромнейшее удовольствие. Все это так интересно… – Он сделал жест в сторону открытого окна, за которым слышались слова команд, отдаваемых бравым Кувье: – Я уверен, мои коллеги, оставшиеся в Обоко, будут мне завидовать. Честно говоря, мне просто везет, господин полковник!

Штангер нахмурился:

– Ну конечно же… Я забыл, что вы храбрый человек и слишком долго жили в Африке. Встречей с «ужасными» вас не испугаешь… Вы ведь знаете, что еще со времени Конго наемников окрестили «ужасными»… – Он криво улыбнулся: – Глупо, не правда ли? Сначала при этом слове мы хватались за оружие, оно казалось нам оскорблением, а потом… ко всему привыкаешь, мистер Николаев. И даже к мысли, что сидишь и разговариваешь с коммунистом, а ведь ваших единомышленников я всю жизнь видел лишь сквозь прорезь прицела. Впрочем, они видели меня точно таким же образом.

«А ведь ты позер, – думал Петр, – и тебе хочется произвести на меня впечатление. Только вот зачем? Что ж, не буду тебя перебивать, послушаем, посмотрим…»

– И потом… почему «ужасные»? Потому, что зарабатываем на жизнь профессией солдата? Но профессия наемника одна из древнейших в мире. И она никогда не считалась позорной. Посмотрите на моих ребят – такие могут и воевать, и приказывать, и повиноваться. Они говорят: если у тебя есть для нас работенка, ты можешь на нас рассчитывать – в какой стране – безразлично! Эти люди, которым претит жизнь от девяти до семнадцати в вонючей конторе. Они ищут приключений… и денег, конечно. Это романтики. Но есть среди них и циники. Свободный мир? Сколько вы мне заплатите за то, что я буду защищать этот ваш свободный мир? – говорят они.

Штангер резко встал и прошелся по комнате, заложив руки за спину, потом, широко расставив ноги, вдруг остановился перед Петром:

– Но, перехватив вас на пути к моему другу маршалу Эбахону и рискуя поссориться с ним из-за этого, я рассчитывал на вас не как на святого отца, который будет выслушивать мою исповедь и отпустит мне мои грехи! – Штангер пожевал тонкие, бесцветные губы: – Я солдат, мистер Николаев, и буду говорить прямо. Ваше присутствие здесь, за Бамуангой, мешает некоторым… очень влиятельным лицам. Мы не знаем, какие полномочия вы имеете, но ваша близость к маршалу делает вас в достаточной степени опасным для планов… этих лиц.

Наемник замолчал, ожидая, что скажет Петр, но ответом ему было тоже молчание.

«Значит, англичане проглотили приманку, которую им предложили Аджайи и Эбахон, – думал Петр. – И теперь пытаются прощупать меня. Сначала припугнуть, похитив и доставив в логово профессиональных убийц, а потом… чего они хотят потом?»

– Что же дальше, господин полковник? – неожиданно голос Петра стал хриплым.

«Волнуюсь», – невольно признался он самому себе.

Штангер тоже заметил это, по его тонким губам скользнула слабая улыбка.

– Эти лица понимают, что маршал Эбахон ведет торг за нефть, которую бог так неразумно поместил под здешними болотами. Но в каждом торге есть предельная цена, дальше которой дело становится невыгодным. И лица, которые поручили мне поговорить с вами, готовы предложить вам хорошие условия… для сотрудничества.

Петру вдруг стало весело: такого поворота событий он не ожидал.

– Короче говоря, меня хотя купить? Заплатить за сведения о планах Эбахона?

Штангер поморщился:

– Сейчас вы скажете, что не все продается, а я отвечу вам, что продается все, дело только в цене. Давайте же будем деловыми людьми, господин Николаев. Вам заплатят достаточно хорошо, чтобы вы могли в дальнейшем заниматься вашей африканистикой в каком-нибудь солидном университете: ей-богу, журналистика хороша только до определенного возраста. Да и мне, как вы догадываетесь, пора на заслуженный отдых: писать книжки о приключениях и ходить по воскресеньям в церковь. Или еще лучше – стать миссионером и нести слово божье где-нибудь в джунглях Малайи. Так как же?

– А если я не приму предложение этих… очень важных лиц?

– Тогда… – Штангер вздохнул и развел руки. – Тогда, как вы понимаете, остается только одно… Мне будет очень жаль, но на войне погибают не только солдаты, иногда пули настигают и журналистов.

– Слушайте, вы! – разозлился Петр. – Меня запугивают с того самого дня, как только мы оказались в Поречье.

Он вскочил с кресла и теперь стоял лицом к лицу со Штангером, глядя ему прямо в глаза.

– Питер! – раздался вдруг за его спиной знакомый голос, и, обернувшись, он увидел стоящего на пороге Жака.