Текст книги "Наемники"

Автор книги: Евгений Коршунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 5

…Ночью Петр тихонько, чтобы не потревожить Веру, встал и оделся. Приближался сезон дождей, и небо было закрыто плотными тяжелыми облаками.

Петр, стараясь не шуметь, спустился в холл, где с вечера оставил свой дорожный портфель, похожий на небольшой саквояж: блокноты, ручки, пленка, фотоаппарат, пара банок консервов (на всякий случай!).

Он вышел в сад перед домом. Сонный садовник-северянин поливал клумбу роз, зажав пальцем кончик длинного и тонкого пластикового шланга.

– Монинг, маста, – поклонился он в пояс.

– Доброе утро, – ответил по-английски Петр, чертыхнувшись про себя: эти северяне, привыкшие валяться в пыли у ног своих хозяев, с трудом отказывались от старых обычаев.

Петр не торопясь пошел по улице, по асфальту, зажатому между густыми садами, в которых прятались двухэтажные домики, щедро и по сходной цене понастроенные в Луисе итальянской компанией «Ферранти и сыновья».

На первом же перекрестке перед ним затормозило такси, старая колымага, покрашенная в малиновый и синий цвета.

В аэропорт Петр приехал слишком рано. В баре, где он сидел вчера с нефтяниками Штангера, было пусто. На стойке, подложив себе под голову штиблеты, спал бармен.

Петр растолкал его и попросил приготовить яичницу с беконом.

– Йе, са, – сонно согласился бармен, изо всех сил стараясь казаться услужливым.

Он быстро приготовил завтрак на маленькой плитке за стойкой, поджарил тосты, вскипятил воду для кофе, достал из холодильника крохотную пачку масла и коробочку малинового джема.

Подав все это Петру и получив деньги, он опять заснул, на этот раз притулившись у зеркальных, заставленных бутылками полок. Но поспать ему не удалось. Минут через пять в бар с шумом ввалился старый Френдли, корреспондент американского еженедельника «Тайм». Клетчатый пиджак его, как всегда, был засыпан смесью перхоти, табака и пепла, в изобилии сыпавшегося из короткой трубки. Носильщик тащил за ним следом набитую битком изрядно потрепанную дорожную сумку желтой кожи.

Увидев Петра, Френди вытащил изо рта трубку и поднял ее в знак приветствия. Его дряблые, обвисшие, как у бульдога, щеки, раздвинулись в улыбке, и он пошел к Петру, на ходу протягивая короткую руку с отекшими пальцами.

– Хэлло, бади! – хрипло пророкотал он, пожав Петру руку, и усаживаясь за столик рядом с ним. – Летим вместе?

Бармен услужливо выбежал из-за стойки – Мартин Френдли, приехавший в Гвианию сразу после последнего военного переворота, уже успел прославиться на весь Луис щедростью чаевых.

– Двойной виски, – не оборачиваясь, рыкнул в его сторону Френдли, – да без льда. – И, не обращая больше внимания на бармена, начал объяснять Петру: – В этом чертовом климате не вылезаю из простуд… А вот и Стоун…

Американец замахал трубкой рослому парню в широкополой зеленой охотничьей шляпе, появившемуся на пороге бара.

– Сид! Присоединяйтесь!

Сидней Стоун, корреспондент Би-би-си в Гвиании, помахал рукою в ответ:

– Хэлло, Мартин! Хэлло, Питер!

Он дождался, пока второй «Би-би-си-мен», Александр Лаке, молодой рыжий парень в клетчатой дорожной рубахе с оттопыренными накладными карманами, появился на пороге, нагруженный двумя брезентовыми мешками с кино– и радиоаппаратурой, и направился к стойке, где бармен уже призывно позванивал кубиками льда в высоком стакане.

– Жарко! – крикнул Стоун американцу и русскому, доставая из кармана зеленых охотничьих брюк большой голубой платок и вытирая потную шею. Его помощник осторожно сложил свои мешки у входа и тоже направился к стойке.

Потом одновременно появились широколицый, похожий на Бальзака Серж Богар, корреспондент Франс Пресс, разбитной Дании Смит из Рейтера, меланхоличный Уолтер Шварц, представляющий «Гардиан» и несколько других английских газет, и маленький японец из «Джапан тайме» – Петр с ним еще не был знаком.

Элегантный Альберто Монтини, корреспондент итальянского журнала «Джорно», набриллиантиненный, в кремовом пиджаке, с бордовым галстуком-бабочкой, явился в сопровождении своей красавицы супруги, всем своим видом выражавшей глубокую печаль в связи с предстоящей разлукой. Однако ее огромные, влажные, темные глаза бросали откровенные взгляды на воех по очереди мужчин, собравшихся в баре.

Последними прибыли сухой, желчный Мозес Аарон, из Ассошиэйтед Пресс, тяжеловесный Конрад, Шмидт из западногерманского «Шпигеля» и месье Дюпон из «Монда».

– Все в сборе, – довольно сказал Мартин Френдли, пересчитав собравшихся толстым указательным пальцем. – Ровно дюжина.

Петр вопросительно взглянул на него.

– Я видел список в министерстве информации, – объяснил Френдли. – Правда, там было одиннадцать имен.

И он многозначительно посмотрел на Петра, давая понять, что советского журналиста в этом списке не было.

Петр промолчал: добродушный, всегда пахнущий виски и окутанный клубами табачного дыма, Мартин казался славным дядюшкой, все знающим, все понимающим и на все глядящим сквозь пальцы. Его так все и звали – «дядюшка Мартин».

Он был известным человеком в международных журналистских кругах, специалистом по Европе, точнее по Западной Европе. И то, что «Тайм» перебросил его из Лондона в Гвианию, многими было расценено как закат звезды первой величины.

Однако сам мистер Френдли (в переводе с английского его фамилия означала «Дружелюбный») не унывал.

– Лучше холодный пенни, чем раскаленный фунт, – любил повторять он старую английскую поговорку.

В бар вошел человек в форме «Эйр-Гвиании» – белая, с короткими рукавами рубашка с черными погонами, украшенными золотом шевронов, белые гетры и шорты. На голове его был фиолетовый тюрбан сикха, густую бороду стягивала крупная сетка для волос.

Сикх поднял голову, призывая к вниманию, и по листку тонкой бумаги прочел в наступившей тишине двенадцать фамилий. Называя кого-нибудь, он вопросительно смотрел поверх тяжелых роговых очков на сидящих в баре. Последним он назвал Петра.

– Джентльмены, прошу на посадку, – пригласил сикх и не оглядываясь пошел из бара.

В самолете, старом «френдшипе», который министерство информации продолжало использовать, несмотря на его дряхлость, уже сидели пассажиры – гвианийцы и гвианийки – с детьми, с клетками, набитыми курами, с какими-то мешками.

Сделав первый шаг в духоту салона, Сид Стоун потянул носом воздух и недовольно обратился к молоденькой стюардессе:

– Насколько мне известно, мисс, рейс специальный, и никого, кроме нас, на борту быть не должно!

Девушка кокетливо повела плечом:

– Администрация аэропорта приказала нам занять пассажирами свободные места. – И, гордо вскинув голову, добавила: – Республике нужны деньги, сэр!

– Проходи, бади, проходи, – дружелюбно подтолкнул надувшегося англичанина «дядюшка Мартин». – Если республике нужны деньги, значит, она их имеет право получить.

– Если кто-то и получил за это две-три сотни фунтов, то никак не республика, – проворчал, проходя вперед, Стоун.

Петр в душе был согласен с ним: правительство майора Нначи объявило коррупции войну, но пока результаты ее не чувствовались. Конечно же, деньги с пассажиров собрал кто-то из 'летного начальства.

Он не стал встревать в разговор и пошел между рядов, отыскивая место у иллюминатора. Публика летела опытная – хвостовые места были уже заняты, лишь у самой кабины пилотов было место, да и то рядом торчала чья-то макушка.

– Свободно? – спросил Петр.

– Пожалуйста, – вдруг услышал он хорошо знакомый голос.

– Анджей?!

– Да, это я, – отозвался Анджей. – Садись, веселее будет лететь.

Голос его звучал спокойно, как будто они только накануне уговорились лететь вместе и сейчас встретились.

Петр покачал головой и пробрался на место у иллюминатора.

– Теперь нас тринадцать, – подумал он вслух.

– Чертова дюжина, – охотно подтвердил Анджей. …Через два часа «френдшип» стал заходить на посадку, под его крылом поплыла широкая Бамуанга, похожая в лучах полуденного африканского солнца на поток расплавленного золота.

Мартин Френдли, «дядюшка Мартин», как-то само собой ставший во главе журналистской братии, узнав от Войтовича, что тот оказался на борту «френдшипа», сунув пилоту всего лишь десяток фунтов, хлопнул себя пухлыми ладонями по бедрам и долго, до слез хохотал, приговаривая:

– Браво, бади! Молодец, бади!

Потом, обойдя всех членов группы, он договорился, что все единогласно заявят властям Южной провинции, что их, журналистов, именно тринадцать, а Войтович в списке министерства информации пропущен из-за обычной для Гвиании неаккуратности какого-то мелкого клерка.

После этого «дядюшка Мартин» произнес короткую, но торжественную речь о профессиональной солидарности, а стюардесса объявила о том, что самолет по указанию властей провинции совершит посадку не в столице Поречья Обоко, а в Уарри, где для гостей уже забронированы номера в отеле «Эксельсиор».

Пилот положил «френдшип» на крыло, горизонт пошел наискосок, за иллюминатором поплыли одноэтажные, крытые ржавым железом кварталы города, его пыльные, неасфальтированные улицы с редкими гигантами манго, потом – пестроцветье рынка, растянувшегося вдоль самого берега, уткнувшись в который лежали сотни лодок самых разных размеров, узких и длинных гвианийских пирог.

Самолет выпрямился и понесся вниз, к просторному зеленому полю, оставив слева многоэтажную белую башню отеля «Эксельсиор». Наконец колеса черкнули о землю, затем глухо ударились о нее, «френдшип» взревел и стал глушить скорость. Двигатели заработали ровнее, и самолет легко побежал по пустому зеленому полю к двухэтажному домику вдалеке, над которым раздувался большой оранжевый сачок, указывающий направление ветра.

«Френдшип» подрулил к домику почти вплотную. Петр видел в иллюминатор, как к самолету спешили солдаты с карабинами наперевес, будто собираясь взять его штурмом.

Стюардесса открыла наружную дверь и спустила легкую лесенку. Пассажиры заволновались, повалили к выходу плотной гудящей толпой.

На земле командовал молоденький офицер-десантник. Держа в руках список пассажиров, он отмечал в нем имя каждого сошедшего с «френдшипа». Гвианийцам он приказывал отойти налево, европейцам направо. Когда выяснилось, что европейцев оказалось на одного больше, чем в списке, он очень удивился, но принял объяснения Френдли, с любопытством разглядывая старого американца и называя его «папа».

– Прошу на пограничный контроль, – вежливо обратился он к группе европейцев и не оглядываясь пошел к домику.

– Пограничный контроль? – удивился Петр. – Такого раньше здесь не бывало.

– Спокойно, бади, – хлопнул его по плечу добродушно улыбающийся Френдли. – Мы здесь гости, а не хозяева.

Анджей нахмурился и покачал головой:

– Значит, дела обстоят уже так… Они с Петром переглянулись.

В доме, обычном жилом коттедже, действительно оказался наскоро оборудованный контрольно-пропускной пункт: в холле стояли длинные столы, за которыми уже ожидали прибывших трое-четверо полицейских и несколько человек в штатском.

Офицер, встречавший «френдшип», забрал у журналистов паспорта, сложил их разноцветной стопкой и пошел по лестнице наверх, где, видимо, размещалось начальство.

Гвианийцы, прилетевшие вместе с журналистами, судя по всему, никого не интересовали. Им даже не предложили пройти на КПП, и Петр видел, как теперь, нагруженные своим скарбом, они тянулись мимо огромных окон холла куда-то за дом.

Чемоданы сгрузили и доставили в холл парни в голубых комбинезонах с надписью: «Эйр-Гвиания». На полицейских была гвианийская форма, офицер был тоже в форме гвианийской армии, но пограничный пункт внутри страны… Это было новостью…

Офицер вернулся и раздал прилетевшим паспорта.

Войтович поспешно раскрыл свой, полистал и молча протянул Петру. На одной из страничек чернел аккуратный штамп с надписью: «Прибыл». Дата была поставлена от руки.

Остальные тоже разглядывали свои паспорта, оживленно переговариваясь. Петр заметил, как весело переглянулись парни из Би-би-си, да и все остальные, судя по лицам, воспринимали происходящее со странным удовлетворением.

– Что ж, первый шаг сделан, – констатировал Войтович. – Тебе не кажется, коллега?

– Кажется, – согласился с ним Петр. – И наших друзей это явно радует.

Он кивнул на спутников, возбуждение которых все возрастало.

– Нам хотелось бы как можно скорее добраться до телеграфа, – выразил офицеру общее желание Мозес Аарон, тощий, похожий на черного ворона, корреспондент Ассошиэйтед Пресс.

Офицер вежливо кивнул.

– После таможенного досмотра, джентльмены, вас доставят в «Эксельсиор», и тогда…

– После таможенного досмотра? Как? Есть уже и собственная таможня? – зашумели вокруг. – Но ведь это прерогатива военного правительства…

Молодой офицер не стал вступать в спор.

– Прошу, джентльмены, положить свои вещи на столы, – сухо приказал он и отвернулся, давая понять, что больше от него не дождутся ни слова.

– Не спеши, – шепнул Войтович Петру и незаметно кивнул в сторону остальных. – Пусть сначала они…

Первым положил свой чемодан Альберто Монтини – и сейчас же сверкнула вспышка блица.

Все захохотали, а Шмидт, сделавший снимок, опустил фотокамеру и с шутливой галантностью поклонился итальянцу:

– Благодарю вас, сеньор, за любезность. Вы первый иностранец, досмотренный на таможне нового независимого африканского государства.

ГЛАВА 6

Деловой человек и местный король Макензуа Второй когда-то выбрал для строительства отеля «Эксельсиор» крутой и зеленый холм, возвышающийся над Уарри. И теперь четырнадцатиэтажное здание, построенное по последнему слову отельного бизнеса, горделиво красовалось, видное из любой точки города и даже из-за Бамуанги. С того берега оно казалось белой башенкой на фоне зеленых холмов, окружающих Уарри.

К ленчу в «Эксельсиоре» полагалось спускаться в пиджаках и галстуках или в национальной одежде, рубашки без галстуков и с короткими рукавами считались в ресторане отеля неприличными.

Зато в кабаре «Луна Росса», тоже принадлежащем королю, куда он пригласил журналистов на ужин, приходить можно было в чем заблагорассудится.

Его величество Макензуа Второй, дородный, килограммов на сто пятьдесят мужчина, встречал гостей у входа в заведение собственной персоной. Был он в просторном белом одеянии, обшитом по краям золотой лентой. На массивной голове красовалась малинового фетра феска с кисточкой. На могучей шее горела тяжелая золотая цепь, пальцы сплошь унизаны кольцами с фальшивыми камнями.

У него было с десяток жен и сколько угодно наложниц. Был король удачлив и в бизнесе, хотя порой, забыв о титуле, пускался в столь рискованные махинации, что раза три чуть было не оказался под судом, несмотря на всю гибкость гвианийских законов.

Самому встречать гостей у дверей заведения с сомнительной репутацией ему отнюдь не казалось зазорным. Наоборот, визит иностранных журналистов в «Луна Росса» должен был, по замыслу хитрого короля, придать заведению особый шик и, во всяком случае, создать рекламу на международном уровне.

Но была и еще одна причина, по которой Макензуа Второй стоял сегодня у дверей своего кабаре. Губернатор Эбахон просил его задержать гостей в Уарри и не пускать их в Обоко, а король, член совета вождей провинции, знал, что эта просьба весьма и весьма основательна.

К «Луна Росса» гостей доставили три королевских «бьюика», выкрашенных под золото, с королевскими гербами на дверцах – два ставших на задние ноги слона под одной короной и скрещенные широкие мечи.

Зал сверкал разноцветьем электрических лампочек. Его стены из мангровых кольев снаружи украшали плакаты, рекламирующие все – от безопасных бритв «Три крокодила» до туристских круизов по островам Меланезии. Реклама пива, виски и джина, портреты заморских кинодив, вывеска, обещающая посетителям «туземные танцы и все существующие в мире радости», – все это должно было создавать гостям соответствующее настроение, при котором карманы раскрываются сами по себе.

Король широко распахнул объятия навстречу гостям.

Первым неосмотрительно попал в них старый Френдли, еле успевший выхватить изо рта свою неизменную трубку.

– Хэлло, парень! – трубно взревел король, и гигантское брюхо его ходуном заходило под белым одеянием.

Он изо всех сил стиснул утонувшего в его объятиях американца, приподнял, помял, подержал и отпустил.

– От имени группы журналистов приветствуем ваше величество, – выдохнул все же нашедший в себе силы многоопытный Френдли.

Маленькие глазки его величества довольно блеснули под широким, низко нависшим лбом. Мясистые губы расплылись в широкой улыбке, обнажив крупные белоснежные зубы.

– Дети мои, – неожиданно заревел он в толпу своих подданных. – Вы видите? Вы слышите? Смотрите, слушайте и запоминайте, а потом расскажите всем моим любимым подданным… Вашего короля, вашего отца и заступника перед небом и землей приветствуют белые, ради этого проделавшие путь из самой Англии по повелению моей любимой сестры королевы Елизаветы.

– Здесь представители и других стран, ваше величество, – поправил короля Сид Стоун, протянув ему ко рту микрофон на выдвижном хромированном стержне.

– Все, что не Гвиания, для них – Англия, – отмахнулся Макензуа Второй. Пряные запахи, доносившиеся сквозь щели стен, заставили его сглотнуть слюну, да и гости, проголодавшиеся после безвкусного ленча, которым их угостили в «Эксельсиоре», решили поторопить события. Сид Стоун выключил магнитофон и убрал микрофон, Френдли пыхнул трубкой так, что окутался облаком сизого дыма, а . остальные вплотную подступили к дверям «Луна Росса», скрытым широкой спиной его величества.

Теперь туго пришлось королю. Словно сговорившись, гости изо всех сил стискивали его большие, не привыкшие к такому обращению руки, дружески пихали локтями в большой живот, а Мозес Аарон даже назвал его Мак, сократив тем самым до минимума благородное имя Макензуа.

Сокращение прилипло моментально и неожиданно понравилось королю.

– А ты, оказывается, свой парень, Мак, – одобрил его реакцию Шмидт. – Свой в доску!

И сверкнул вспышкой фотокамеры.

Интерьер «Луна Росса» оказался точно таким, как ожидал увидеть его Петр и какими были все подобные заведения в Гвиании. Вдоль стен стояли грубо сколоченные столы без скатертей, напротив входа возвышалась небольшая эстрада, где уже устроилась пятерка музыкантов в красных костюмах с золотыми пуговицами и королевскими гербами на груди.

У левой стены было еще одно возвышение, окруженное шаткой балюстрадой, за которой стояло массивное кресло, сделанное, очевидно, на солидный вес его величества. Там же стояло несколько кресел поменьше, вероятно, для членов королевского семейства.

Между «королевской ложей» и эстрадой для музыкантов имелся проход вглубь, где, судя по запахам, располагалась кухня. Перед самой эстрадой пустовала площадка для танцев, к ней примыкал бар, полки которого были уставлены батареями пивных бутылок.

К удивлению Петра, король не вошел в свою «ложу», а тяжело плюхнулся на табурет за одним из столов, стоявших перед балюстрадой, – табурет затрещал, но выдержал его тяжесть.

– Садись, ребята! – зычно повелел его величество. – Валяй занимай столы!

Все бросились рассаживаться – охотно, с веселым шумом. Разбитной король действительно был «своим парнем».

– Сейчас выяснится, что он окончил Кембридж, – подмигнул Петру Анджей.

И он был недалек от истины – Макензуа Второй провел пару лет в Оксфорде.

– Пива и цыплят! – проревел его величество и грохнул по столу кулаком так, что сидевший рядом с ним Френдли от неожиданности чуть не проглотил свою трубку.

Несколько ловких молодых парней в красных кружевных рубахах один за другим выскочили из-за фанерной загородки, скрывавшей вход в кухню, держа на вытянутых руках бронзовые подносы с горами золотисто-поджаристых, аппетитно пахнущих цыплят. Другие тащили зеленые бутылки пива и высокие дешевого стекла стаканы. Затем последовали ярко расписанные миски, полные вареных яиц, сушеной рыбы и нарезанного крупными кубиками мяса. Пальмовое вино притащили прямо в колебасах – сосудах из сушеной тыквы, затейливо украшенных резными изображениями фантастических птиц, ящериц и змей, сплетенных в причудливые узоры. Судя по изобилию, гулянье должно было быть поистине королевским.

Парни под грозными взглядами его высочества поспешно открывали пивные бутылки, ловко разливали пиво по стаканам, украшенным аляповатыми королевскими гербами.

– А гирлянды… почему не горят гирлянды?! – вдруг взревел хозяин и занес было по привычке кулачище над столом, но в тот же момент под потолком зажглись разноцветные лампочки.

– То-то! – захохотал король и ткнул в бок Мартина Френдли.

– Дисциплина! – подзадорил короля сидевший напротив него Шмидт.

– Порядок! – самодовольно поправил его король и опять со всего размаху шлепнул немца по плечу.

– Ого! – отозвался тот, потирая ключицу. – Так ведь можно и… прямо в ад!

Музыканты на эстраде грянули что-то бравурное и сразу заглушили всех.

– Чоп-чоп! – возопил король и, схватив с подноса цыпленка, со смаком впился в него.

Гости последовали примеру хозяина. Цыплячьи кости трещали, размалываемые тренированными челюстями журналистской братии. Пиво лилось рекой. Лишь маленький элегантный японец чувствовал себя не в своей тарелке. Он смущенно отщипывал крошечные кусочки от цыпленка и на всякий случай вежливо улыбался всем вместе и каждому в отдельности.

Было шумно и весело. Пиво пьянило, во рту горело от пряностей, и стаканы наполнялись беспрестанно. А король, продолжая дурачиться, шумел все громче, могучие жизненные силы распирали его, неуемная энергия требовала выхода.

Он вспоминал английские футбольные команды и ругал происки ЦРУ в Африке, хвастался своим «Эксельсиором» и обещал отправить личное письмо президенту США.

Потом он вдруг приказал распахнуть настежь двери в «Луна Росса» и впустить всех желающих: первая бутылка пива каждому посетителю была обещана за счет администрации.

Толпа, наблюдавшая за пиршеством сквозь щели между мангровыми кольями, радостно хлынула в зал, славя щедрость своего правителя. Впрочем, на некоторых лицах читалась плохо скрываемая ирония.

Король этого явно не замечал. Глаза его налились кровью. Он приказывал наливать еще и еще, кричал так, что заглушить его не могли даже взмокшие от усердия джазисты. И вдруг вскочил, поводя по сторонам ставшими малиновыми, как его фесда, глазами.

– Мария! – рявкнул он. – А где Мария?

Из-за «королевской ложи» выскользнула стройная девушка лет шестнадцати, в короткой кофточке с рюшками, в длинной, по щиколотку юбке – черные птицы на светло-коричневом фоне. На голове ее во все стороны торчало десятка полтора тоненьких косичек, туго перемотанных нитками. Черты лица ее были, с точки зрения европейца, почти правильны, глаза светились лукавством.

Король ласково и осторожно положил руку на хрупкое плечо девушки. Лицо его подобрело. Он обвел всех вдруг просветлевшим взглядом.

– Мария, – как-то непривычно мягко сказал он. И, словно упиваясь звуками этого имени, повторил опять: – Мария. Моя дочь, ребята… Принцесса!

– Хэлло! – кокетливо улыбнулась девушка и прижалась к громоздкому телу отца.

Рядом с этой громадой принцесса казалась особенно хрупкой, почти невесомой.

– Садитесь, мисс, – с кряхтением стал подниматься Френдли, но Войтович опередил его.

Он уже стоял перед принцессой, склонившись в изящном полупоклоне. («Откуда, черт возьми, в нем все это берется!» – с доброй завистью подумал Петр.)

– Ваше высочество! Позвольте предложить вам место…

Девушка вопросительно посмотрела на отца и весело фыркнула – было видно, что дома ее таким обращением не баловали.

Король улыбнулся дочери с нежностью, какую только может проявить к своему любимому дитяти старый, матерый гиппопотам, и поднял руку.

Музыка разом оборвалась, словно кто-то выключил радиоприемник.

– Джентльмены, – торжественно произнес Макензуа Второй, обращаясь к гостям. – Мне сказали, что среди вас есть русский.

– Так вот же он! – тряхнул щеками Френдли, выпустил струю дыма в сторону Петра и, старательно выговаривая непривычные звуки, добавил по-русски: – Товарищ… Петр.

– Мария! – взревел король, вновь входя в свой привычный образ, и решительно подтолкнул девушку к Петру. – Иди к нему, Мария!

Петр опешил. Видимо, выражение лица у него было совершенно идиотское, во всяком случае, все захохотали.

– Иди к нему, Мария! – гремел король, театрально указывая на Петра.

И внезапно Петр понял: его величество король Макензуа Второй играл, играл, словно провинциальный трагик, а они, европейцы, скованные собственными, давно устаревшими представлениями о старой колониальной Африке, обмануты, примитивно и жестоко, этим хитрым дельцом, который прикидывается простаком для того, чтобы выгоднее обделывать свои делишки.

Девушка между тем легко проскользнула мимо Войтовича, мимо столика, за которым сидели японец, итальянец и парни из Би-би-си, и грациозно опустилась рядом с Петром на табурет, где еще минуту назад сидел поляк.

– Хэлло! – улыбнулась она.

Петр чувствовал, что лицо его заливается краской. Однако на выручку пришел все тот же Макензуа Второй.

– Джентльмены, – прогремел он, – моя дочь решила поехать в Москву – в университет Лумумбы. И она хочет познакомиться с русским!

Гости задвигали стульями: они ожидали более пикантного поворота.

– А король-то… красный, – услышал Петр, как желчный Мозес Аарон ехидно шепнул итальянцу Монтини.

– Зато как прекрасна сеньорита! – промурлыкал ему в ответ итальянец и с завистью вздохнул.

– Выпьем! – продолжал король, разом опрокидывая в свою розовую пасть очередной стакан пива.

– Выпьем! – задорно поддержал его Френдли и подмигнул всей компании.

– Здоровье короля! – шутливо выкрикнул кто-то, и все опять вскочили с поднятыми стаканами.

Его величество благосклонно кивнул и поднял стакан, мгновенно наполненный парнем, все время стоявшим за его спиной с бутылкой пива наготове. Опять загремел джаз, кто-то из гвианийцев пошел танцевать. На Марию и Петра теперь никто не обращал внимания.

Но Петру не стало легче. Он никогда не умел быть галантным.

– Вас зовут Питер Николаев? – спросила наконец девушка и в упор взглянула на Петра, разглядывая его с откровенным любопытством.

– Петр, – смущенно ответил он.

– Потанцуем?

Она встала и тронула его плечо.

– Но… это «хайлайф», – нерешительно попытался отказаться Петр. – Это… слишком сложно…

Действительно, на площадке возле музыкантов в замысловатых ритмичных движениях извивались гвианийцы, милостиво допущенные в кабак королем, и среди них – местные девушки, судя по их смелому поведению, постоянные посетительницы этого злачного места.

– «Луна Росса», – звонко и решительно выкрикнула Мария, точно копируя повелительные интонации своего родителя.

Джаз оборвал «хайлайф», и сейчас же серебряно запела труба, надрывая тоскливой нежностью душу. Это было итальянское танго, прозрачное, как горный ручей.

Мария решительно вывела смущающегося Петра в круг прекративших танцевать гвианийцев, прильнула к нему, и они сделали несколько па.

– Смотри, парень, как бы тебе не стать принцем-консортом! [3]3
  Принц-консорт – муж правящей королевы.


[Закрыть] – весело выкрикнул Сид Стоун, но в голосе его чувствовалась зависть.

– Если мужем сестры английской королевы стал простой фотограф, то почему журналист-международник не может стать принцем-консортом? – в тон ответил ему Войтович.

– Танцуйте, дети мои! Танцуйте!

Пьяненький король сидел по-бабьи, подперев могучим кулачищем толстую щеку, и в его наполненных слезами глазах светилась отцовская нежность.

– Еще по… бутылке… всем моим подданным! – вдруг заревел он и так саданул кулачищем по столу, что посуда посыпалась на земляной пол.

– Да здравствует король! – выкрикнул совершенно трезвый Шмидт и подмигнул коллегам.

– Виват! – взревели те с готовностью нарочито пьяными голосами.

Гвианийцы радостно ударили в ладоши, прекратившие было танцевать пары вернулись на площадку, где сразу же стало тесно и душно.

Минуты две Петр и Мария танцевали молча. Потом Петр, чтобы нарушить молчание, спросил:

– А вы в самом деле хотите поехать в Москву?

– У нас в Уарри есть ребята… окончившие университет Лумумбы. – Она вдруг прижалась к Петру, он почувствовал на щеке ее дыхание и сейчас же услышал шепот: – Вас просили быть сегодня вечером в бассейне «Эксельсиора». Ровно в одиннадцать тридцать. Запомнили? Ровно в одиннадцать тридцать.

– Кто? – удивился Петр.

Но Мария уже отступила от него и громким капризным голосом объявила:

– Спасибо за танец. Вы прекрасно танцуете, мистер Николаев!

И быстро пошла от него сквозь толпу танцующих. Она решительно прошла к отцу, с трудом удерживающемуся на табурете (Войтович потом сказал, что его величество выпил почти полсотни бутылок!), что-то сказала ему… Король согласно кивнул…

– Бай, бай! – обернулась девушка к гостям, улыбнулась и исчезла.

– Вот и все, – ехидно заметил Мозес Аарон, и итальянец вздохнул:

– Но… сеньорита! Божественна!