Текст книги "Архипелаг мореплавателей"

Автор книги: Ева Воляк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

В ДЕРЕВНЕ

Прогулка вокруг лагуны

Самоанская деревня украшена яркими цветами, тропического лета, кровавого от пурпурных гибискусов, пестрого от цветов китайской розы и кружевных бугенвилей, золотистого от плодов папайи и манго.

– Что за фантастический пейзаж! – сказала я мужу при виде небольшого селения у подножия холма на северо-восточном побережье острова Уполу. Оно раскинулось над отливающей синевой лагуной, заключенной в белую оправу песка. Подстриженные соломенные крыши хижин прятались в тени блестящих листьев хлебных деревьев, которые полукругом обступили ухоженную, покрытую травой центральную площадь. За ними, стыдливо прикрывшись кустами, горбились кухни-шалашики. На пологом склоне виднелась плантация кокосовых пальм и зеленые пятна таро.

Над селом висела ленивая, душная тишина. Только легкий бриз с океана время от времени шевелил сочные листья деревьев, которые, касаясь друг друга, чуть слышно шелестели. Если бы не это движение, такое ничтожное, что его трудно было заметить, открывшаяся взору картина своей статичностью произвела бы впечатление безвкусного полотна. Слишком голубого, слишком зеленого, чересчур позолоченного лучами солнца…

– Уж слишком здесь красиво. Никакого диссонанса, одна гармония и идиллия! – Збышек самозабвенно щелкал фотоаппаратом. – В Польше никто не поверит, что эти цвета натуральные. Вот увидишь, на сером фоне нашей осени они будут просто взрываться. Чего доброго, мы испортим репутацию пленки «Агфа Колер». Все будут думать, что во всем виновата только она.

Мы медленно въехали в деревню, миновали спящие домики с поднятыми под самые крыши занавесками. Было время сиесты.

Деревенский дом собраний

– Послушай, что здесь пишут, – водила я пальцем по странице путеводителя для туристов «Западное Самоа, население, страна и обычаи»: «Нельзя ехать на автомобиле или на лошади, нести поднятый вверх зонт или ношу на плече мимо фале, где происходит фоно (собрание вождей). Из уважения к вождям и их собранию вы должны оставить свое транспортное средство, пройти пешком мимо фале или слезть с коня и вести его на поводу. Вы должны также сложить зонт и снять с плеча ношу».

Я отложила книгу.

– Хорошо, что вожди спят, а то бы нам пришлось толкать автомобиль через всю деревню!

– О нет, как глава семьи я имею право на титул матаи. Самое большее, что я должен сделать, опустить зонт. Толкать автомобиль и носить тяжести будут нетитулованные члены семьи.

– Кто это?

– Ты и Магда, разумеется!

В это время мы проезжали мимо дома собраний. Он стоял в самом центре деревни, красивый и легкий, а его гладко полированные столбы, поддерживающие крышу, краснели в полуденном солнце. Магда смотрела в противоположную сторону.

– Мамуся, какие красивые домики! – показала она пальцем на прямоугольные будки, нависшие над лагуной.

– Что это?

–  Фале латити, – пояснил муж, гордясь своими свежеприобретенными знаниями о постройках самоанской деревни. – Это настоящее бельмо в глазу отдела здравоохранения.

– Почему? Это, наверное, какие-нибудь наблюдательные пункты. Они стоят вдоль берега в каждой деревне.

– Ты можешь их увидеть также в любом издании, рекламирующем прелести Самоа. Они встречаются через каждые несколько десятков метров на каждом красивом пляже.

– Чем же они не угодили отделу здравоохранения?

– Прежде всего тем, что они есть. Знаешь, что означает фале латити? Фале, конечно, – дом, а латити… Ничего тебе это название не напоминает?

– Ничего, оно звучит очень приятно и экзотично.

– А если я скажу тебе, что это не что иное, как отхожее место?

– Ну, знаешь!

Домики тотчас перестали мне нравиться. Кошмарные клозеты! Они занимают самые привлекательные места побережья, господствуют на самых красивых пляжах. Самоанский семейный индивидуализм не допускает, чтобы различные семьи пользовались одной и той же уборной. Поэтому каждая аинга строит собственную кабину с собственным мостиком на сваях как раз в том месте, где волны прилива омывают край лагуны.

Не без труда удалось нам найти узкую полосу пляжа, свободную от фале латити. Пальмы здесь доходили До границы песка, и мы улеглись в прохладной тени их Развесистых крон, наблюдая за приливом. Еще минуту назад видны были верхушки рифов. Но вот их покрыла вода, и до самого горизонта поверхность океана стала гладкой. Время шло в приятной дремоте. Я очнулась в тот момент, когда легкий ветерок покрыл мелкой рябью лагуну и зашелестел в листьях пальм над нашими головами.

Трррах! – что-то упало очень близко, и песок брызнул нам на ноги.

– Что это?

На траве лежал крупный кокос. Он весил почти три килограмма. Мы подняли головы и увидели зловеще покачивающиеся большие спелые орехи. Так нам был преподан урок первой заповеди Самоа: никогда не садись под плодоносящей пальмой…

– Давайте заберем вещички и смоемся отсюда. Ветер усиливается, – сказал Збышек, с подозрением глядя на кроны пальм. – Совсем невдалеке я видел скалы, выступающие в море. Там и подождем, пока не спадет вода. Отлив уже начинается.

Действительно, с каждой волной море понемногу отступало, оставляя на мокром песке мелкие ракушки и водоросли. Скалы были тут же, за поворотом дороги. Покрытые водяной пылью, они сверкали в солнечных лучах, как будто покрытые черным лаком. Небольшие крабы, потревоженные нашими шагами, удирали в щели между камнями. Они были одного цвета со скалами, поэтому их поначалу можно было принять за скатившиеся в море черные камешки. Снизу и с боков валуны обросли тысячами моллюсков в темных скорлупках, которые так прочно присосались к скале, что их невозможно было оторвать. По мере того как оседало зеркало воды, между камнями образовывались маленькие озерца, с белым песком на дне. В каждом из них были свои удивительные водоросли и ракушки.

– А это что такое? – воскликнула Магда.

Из-под плоского камня показались оливково-зеленые щупальца. Длинные, тонкие и волосатые, они извивались в мелкой воде.

– Осьминог?

– Нет, осьминог, которого мы видели на рыбном дереве, выглядел иначе.

– Но тогда кто?

– Принесите какую-нибудь толстую палку. Я попробую приподнять камень.

Твердая ветка оказалась слишком хрупкой.

– Здесь нужно использовать рычаг, – сопя сказал раздраженный Збышек. – Посмотрите-ка, это существо забирается все глубже. Может быть, удастся его выгрести.

Мы начали осторожно вытягивать из-под камня скрученные щупальцы. Зацепили палочкой одно гибкое щупальце и слегка подтянули его, как вдруг существо свернулось, сжалось и убралось в свое убежище, оставив нам на память кусочек оторванной конечности. Ампутированный обрубочек какое-то время болезненно корчился, потом упал на песок и замер. Я поняла, что мы имеем дело с так называемой «brittle star», нежной морской звездой с очень длинными и хрупкими щупальцами, которые регенерируют, если их оторвать.

– Давайте поищем. Их здесь должно быть мною.

Действительно, стоило внимательно присмотреться, как мы увидели змеевидные ленты, выступающие почти из-под каждого камня. Некоторые звезды выползли так далеко, что можно было рассмотреть их маленькую шишковатую головку. Нас охватила исследовательская страсть. Вода спала, обнажив песчаные участки дна, усыпанные морскими богатствами. Ежеминутно мы находили что-нибудь ценное, таинственное, то, что еще никогда никто из нас не видел… Алебастровые веточки коралла, покрытые застывшими почками, коралловые мисочки, сотканные из известковых пластинок и уложенные в форме грибницы. Кораллы древесные, губчатые, белые и с красными прожилками… И раковины. Фарфоровые монетки или каури, некогда дававшие прибежище студенистым моллюскам класса Cypraea, пуговки «кошачьих глазок», которыми моллюски закрывают вход в свой домик, и конусообразные раковины с причудливыми пятнами по поверхности.

Кораллы… Мы не могли забрать с собой все, что хотели. Один из них, с круглым углублением, был, например, похож на тарелку. Он не жил в колонии, подобно остальным членам семьи, а одиноко обосновался на песчаном дне, оцарапав Магде ногу. Кто мог знать, что он там лежит?! Индивидуалист. Мы вытащили коралл на берег. Он был тяжелый, скользкий, поросший бесчисленным множеством полипов цвета истлевшей листвы. Потом он долго отмокал в растворе хлора, снова лежал на солнце, брошенный на съедение муравьям, и, наконец, после окончательных косметических операций засверкал своей алебастровой красотой. Этот коралл остался лежать у порога нашего самоанского дома, красивый и окостеневший, обращенный к солнцу и морю. До Польши нас сопровождала его маленькая копия – белый грибок величиной с пепельницу…

Я беру в руки мертвые обрубки коралловых садов. Они очень хрупкие и нежные. Вот, например, этот. Когда мы оторвали его от коралловой стены, он был красным и ветвистым, как оленьи рога. Теперь коралл полинял и поблек. Достался он нам нелегко. Однажды мы натолкнулись на небольшой пляж на северо-восточном побережье Уполу. В нескольких сотнях метров дальше на север лежал крохотный островок – попросту зеленая шапка, брошенная по капризу природы у самого берега.

– Во время отлива до него можно дойти вброд. Вода тогда не выше колена, – проинформировал нас случайный прохожий-самоанец.

Мы пошли к островку. Мягкий песок у берега постепенно сменился покрытой трещинами коралловой плитой. В песчаных расщелинах ютились сапфировые морские звезды, стремительно проплывали радужные рыбки. Между кораллами лежали коричневые и черные голотурии, которые называют еще морскими огурцами. Эти мягкие и дряблые существа длиной в 1 фут представляют собой наполненные жидкостью кожаные мешочки с двумя отверстиями по краям. Рассерженные, они выбрасывают из ротового отверстия клубок белых ниток, которые поразительно напоминают вареные макароны. Кое-где в разветвлениях коралловых кустов сидят коричневые морские ежи с хрупкими дрожащими иголками. Ноги скользят на губчатых водорослях, изодранные формы и цвет которых, от глубокой зелени до всех оттенков коричневого и темно-красного, напоминают осенние листья. Покров этого подводного леса ненадежен. Не раз он проваливался под ногами, обнажая колючее известковое нутро. Нужно внимательно смотреть, куда ставишь ногу. Менее предательским был «мягкий» коралл, Alcyonarian, близкий родственник настоящего, «твердого» коралла, от которого он отличается только тем, что не обызвествляется. И все же я неохотно прикасаюсь к нему. Слишком уж он напоминает коричневые, свернутые в клубок кишки…

Все чаще в коралловой платформе встречаются трещины. Они, должно быть, очень глубоки, потому что с каждой волной, движущейся со стороны моря, вода вздымается в них пенящимся булькающим гребнем. Мы ступали осторожно, чтобы не попасть в западню, и уже собирались повернуть назад, как вдруг Збышек испустил вопль индейского воина.

– Идите сюда! Я нашел красный коралл!

Ценой новых порезов и царапин добрались мы с Магдусей до широкой щели в рифе и склонились над глубокой ямой. В эту самую минуту что-то зашипело, забулькало, и яма выплюнула на нас гектолитры соленой воды. Мы заскользили спинами по дну, напоминавшему ложе факира, как будто нас выстрелили из катапульты…

– Боюсь, – тотчас же отреагировала Магда и ударилась в слезы.

Но вода успокоилась, и к нам вернулся спартанский дух. Мы снова склонились над расщелиной и у самой поверхности воды увидели лес красных кораллов. Этот лес в миниатюре рос не вверх, а по горизонтали, с легким наклоном в глубину. Он рос на зеленоватых и коричневых скалах, на толстых бурых стеблях, окраска которых постепенно, через различные оттенки кобальта и розового, переходила в темный пурпур. Коралл был твердый, колючий и мертвый.

– Попробую отломать кусок. – Збышек нагнулся, опустил в воду руку, и снова послышалось бессвязное бормотание воды…

Мы с Магдой отскочили в последнюю минуту. Когда осела пена, мы увидели, что наш папа стоит и сосет кровоточащую ранку на ладони.

– Ужасно крепко держится. Тянул изо всех сил – и все без толку, – Он сосредоточенно рассматривал ранку. – Бегите к машине, принесите долото и молоток. Иначе ничего не сделаешь.

Постукивая молотком в паузах между набегающими волнами, нам удалось отбить несколько красных кустов. Мы положили их в деревянную коробку между Двумя слоями ваты и потом долго лечили воспаленные Ранки и царапины – назидание тем, кто не соблюдает вторую заповедь острова: никогда не ступай на рифы босиком.

Но это было уже позднее. А сейчас вернемся к нашей первой поездке в деревню и первому знакомству с морскими животными. Когда вода спала, мы покинули каменную плотину и поплыли вдоль берега в сторону заходящего солнца. Море, как обычно в последние пятнадцать минут перед закатом, было тихим и неподвижным. Сквозь прозрачную толщу воды можно было видеть покрытое складками дно. Недавний шторм, видимо, вымыл местами глубокие впадины и разбросал песок продолговатыми холмиками. В небольшом углублении между двумя такими холмиками стоял Збышек и со смешанным выражением восхищения и отвращения что-то рассматривал.

– Папа увидел рыбу, – точно определила Магда.

Да, несомненно. Такое выражение лица было у Збышека всегда, когда он встречался с рыбой. Только вчера мы говорили с ним на эту тему.

– Ты должен взять себя в руки. Магда во всем тебе подражает, и если она увидит, что ты боишься рыб, то будет реветь при виде аквариума.

– С рыбами лучше быть осторожным. А потом я их совсем не боюсь, а только чувствую к ним отвращение.

Вот и сейчас Збышек совсем, как мне показалось, непедагогично повернулся кругом и стал удирать к берегу. Я решила, что пришла пора позаботиться о душевной гигиене ребенка.

– Такой большой папа и боится такой маленькой рыбки! – произнесла я с нескрываемым удовольствием. – Иди сюда, мамуся тебе ее покажет!

Я взяла за руку упирающуюся дочь и потянула ее к тому месту, откуда минуту назад исчез глава семьи. Мы тут же увидели эту рыбку. Она была небольшая, сантиметров двадцать в длину, и очень красивая. Ее плотное тело покрывали горизонтальные полосы: желтые, голубые и розовые с бледно-зелеными полутонами у головы. Рыбка плавала вокруг кораллового камня.

– Ах, какая красивая, – благоговейно вздохнула Магда.

Мы сделали шаг вперед. Рыбка как будто нас совсем не боялась. Наоборот, после нескольких нерешительных движений она застыла неподвижно, как пестрое изваяние. Не знаю почему, но у меня появилось ощущение, что она внимательно нас разглядывает. Поэтому мне стало немного не по себе… Вдруг разноцветный феномен пришел в движение и быстро поплыл. Нет, рыбка не удирала, а с решительностью маленького броненосца плыла прямо на нас…

– Боюсь! – заревела наша героическая дочь и припустила что было сил к берегу, а я – за ней. Но только я успела сделать первый шаг, как почувствовала сильный укол в икру, потом второй, третий… Вода мешала бежать, а назойливое существо атаковало все настойчивее.

– Збышек, Збышек! – закричала я громче Магды. Збышек бросился к нам на помощь, схватил заплаканного ребенка на руки, и мы, полумертвые от страха, добрались до берега.

– Такая красивая рыбка… – рыдала с глубоким чувством обиды жертва моих дидактических экспериментов. А на икрах наших ног красным по белому была написана третья заповедь коралловых островов: глава семьи всегда прав!

– Разве я не говорил? – подвел Збышек итог нашей первой поездки в деревню…

Рыба и киты

Перед наступлением ночи, когда солнце еще не зашло, а на противоположной стороне неба уже появилась большая оранжевая луна, самоанская деревня выплескивает всю свою энергию и радость, которую она копила в течение жаркого дня. Люди высыпают из домов, садятся у обочины дороги и на краю малаэ, играют па укулеле,поют, шутят…

Старики с удовольствием загадывают загадки. Кто угадает, что это такое: «Женщина сидит на скале, а се седые волосы поднялись к небу»? Конечно же, – уму с косой белого дыма.

Кто-то произносит: лаумеи(черепаха) – и выжидающе смотрит на соседа. Лицо последнего принимает озабоченное выражение. Найдет ли он рифмующееся с этим словом название рыбы?

На малаэ две команды мальчишек играют в крикет, который здесь называют киликити.Английская игра, перенесенная на самоанскую почву, за короткое время стала подлинно народным спортом. Куда ни посмотришь: на школьных спортивных площадках, пустырях, деревенских площадях – везде молодежь увлеченно бьет тонкими битами по каучуковым шарам. Англичане с трудом узнают этот росток, отпочковавшийся от британского деревца.

– Ну, это не крикет, – открещиваются они с пренебрежением, наблюдая за игрой, которая действительно больше напоминает сражение древних воинов, чем состязания элегантных воспитанников public school [27]27
  Закрытая средняя школа для мальчиков (англ.).


[Закрыть].

– Но это же киликити! – горячо возражают им самоанцы.

Деревня отдыхает. Только паопао,небольшие лодки, выдолбленные из ствола дерева, лениво скользят по заливу. Может быть, рыбаки собираются на ночной лов? Да, гребцы направляют лодки в открытое море. Через минуту они останавливаются у коралловой стены, которая отделяет лагуну от океана, и начинают ловить рыбу прадедовским способом – при свете факелов.

Деревню кормит море. Море для нее имеет тем большее значение, чем беднее деревня, чем меньше у нее земли. Утром, днем и вечером на самоанских пляжах можно увидеть худых, жилистых рыбаков, которые с сетью или копьем и самодельными очками для подводного лова возвращаются с охоты. С пояса свисают яркие трофеи: связки сапфировых, красных и серебристых рыбок. Наловить на обед рыбы в лагуне могут даже мальчишки. Ловко и бесшумно погружаются они под воду и в зеленом полумраке высматривают жертву. Одно быстрое движение копья – и серебристая рыба бьется на железном наконечнике. Изредка удается поймать крупную добычу: молодую акулу, которую отлив застал по эту сторону рифов, заблудившегося тунца или вкусную барабульку. Настоящий сезон ловли барабулек начинается только в октябре. Между октябрем и мартом эта рыба-бродяга откладывает икру в верхнем течении рек, а потом большими косяками возвращается в море и попадает прямо в расставленные сети. Для деревни это приятное время – пора сытости и благоденствия.

Операция «барабулька» готовится заранее и необычайно тщательно. Сначала расставляют западни – сети из кокосового волокна и пальмовых листьев. Так как плести такие сети весьма трудоемкое занятие, да к тому же они легко рвутся, то постепенно их вытесняют дорогие, но зато прочные – металлические. Расставляют их в устьях рек в форме огромной буквы V. Одна сторона тянется вдоль линии рифов, другая идет прямо к берегу. Как открытая пасть, направлена она в сторону устья реки, заманивая рыбу в шаровую западню с узким горлом. С вышки на берегу дежурный наблюдает за рекой и лагуной. Как только он заметит приближающийся косяк, то извещает об этом деревню пронзительными звуками, которые извлекает из раковины тритона. Поднимается неописуемая суматоха. Дежурный трубит что есть мочи в раковину, дети визжат и путаются под ногами, женщины перекликаются, вытаскивая из тайников под потолком большие сети, натянутые на деревянные рамы, а мужчины разматывают длинную сеть, которая отрежет рыбам обратный путь.

Ловлей руководит самый уважаемый матаи деревни. В тот момент, когда косяк проходит мимо определенного места, он дает знак, и все входят в воду. Шум и суматоха уступают место заранее установленному и логичному порядку. Впереди идут мужчины, неся перед собой развернутую сеть. За ними – женщины с высоко поднятыми сетками, похожими на большие черпаки, а завершают эту процессию возбужденные, галдящие дети. Женщины пронзительно кричат и бьют ладонями или палками по воде. Все это делается для того, чтобы загнать рыбу как можно дальше в западню. Кольцо сжимается. Барабульки мечутся. Одним из них удается перескочить высокую, в несколько футов, сетку, другие пытаются проскользнуть между ног рыбаков, но там, за шеренгой мужчин, их уже ждут сети женщин.

Тем временем испуганных барабулек загоняют в шарообразную западню и там закрывают. Под вечер начинается избиение. Мальчишки пробивают копьями одну рыбу за другой и бросают ее в приготовленные лодки. Когда вся рыба забита и перевезена на берег, начинается кульминационный момент охоты на барабулек – дележ добычи. Жители деревни садятся вокруг вождей и бдительно следят за ними. Прежде всего рыбу пересчитывают и сортируют по величине на крупную, среднюю и мелкую. В зависимости от улова ее может быть около сотни, несколько сотен, а в удачный сезон даже несколько тысяч. Потом матаи самого высокого ранга с блокнотом в руке вызывает глав отдельных семей и громко объявляет, сколько рыбы причитается его аинге. Остальные матаи следят, чтобы дележ был справедливым и соответствовал установленной традиции. Излишки жители деревни могут продать в городе и на деньги купить необходимые предметы обихода, которые не умеют делать сами.

За акулами и жирными тунцами самоанцы выходят в открытое море. Тунца можно легко обмануть блеском полированного перламутра, но у акул вкус иной. Их следует подманить к лодке куском мяса, вывешенного за борт. Тогда на акул набрасывают лассо, подтягивают к лодке и убивают ударом по голове. По традиции первая акула, пойманная в новой лодке, приносится в жертву деревне. Взамен рыбак получает подарок – различные продукты.

Чаще, чем акул и тунцов, на Самоа едят осьминогов. Иногда можно видеть в деревне развешенного на солнце осьминога, сильно напоминающего пятнистого бумажного змея. Каждый день рыбаки плавают за ними к рифам и ловят их очень простым способом – «на крысу».

В давние времена крыса, краб и птица были закадычными друзьями. Однажды вышли они в море на лодке. Над рифами каноэ перевернулось, и вся троица оказалась в воде. Птица, не обращая внимания на друзей, расправила крылья и улетела. Краб заковылял к щели в рифах, а крыса осталась одна-одинешенька и отчаянно пыталась удержаться на поверхности. Тут ее увидел осьминог.

– Садись мне на голову, – сказал он. – Я довезу тебя до берега. С большим трудом, сгибаясь под тяжестью ноши, добрался осьминог до пляжа. Но как только крыса почувствовала под лапками твердую почву, она запела и заплясала от радости:

– Осьминог, осьминог, пощупай свою голову, посмотри, что я там оставила!

Осьминог коснулся головы и нащупал… стыдно сказать что. Такова была плата за его благородный поступок. Осьминог решил отомстить крысе и крикнул:

– Совы востока и запада, совы моря и суши, летите сюда и разыщите моего врага!

Трусливая крыса глубоко зарылась в песок. Однако ей это не очень помогло, так как совы увидели ее и разорвали на куски.

С той поры совы считают крыс своими врагами, а осьминог истребляет все, что напоминает ему неблагодарного грызуна. Но иногда его подводит память, и он яростно нападает на приманку, сделанную из листьев и панциря краба. Он обвивает приманку щупальцами и, ослепленный ненавистью, позволяет втащить себя в лодку и убить…

Реже всего, может быть, раз в несколько десятков лет, самоанцы встречают кита. Несчастное животное, злой судьбой выброшенное на мель или заблокированное в лагуне, становится добычей жителей ближайших деревень. Он надолго обеспечивает самоанцев запасами мяса и жира. Самые знатные патриции носят дорогие ожерелья из зубов кита.

Самоанцы никогда не умели охотиться на этих гигантских млекопитающих. В прежние времена они плавали за китовыми зубами на Фиджи, где получали их в качестве вознаграждения за службу у какого-нибудь местного царька. Современные самоанцы довольствуются ожерельями из зубов кабана, плодов пандануса или, signum temporis [28]28
  Знамение времени (лат.).


[Закрыть], белыми воротничками от рубашек.

Во время нашего пребывания на Самоа, в октябре 1967 года, имели место два инцидента с китами. Один из них едва не кончился трагически для пассажиров моторной лодки, курсирующей между Уполу и Савайи.

Была суббота. Лодка, как обычно переполненная в начале уикенда, отплыла от пристани. Вдруг раздался крик, и лодку тряхнуло от внезапного удара.

– Два раза, – рассказывал потом один пассажир, – кит поднимал лодку на спине и на хвосте. Затем он всплыл на поверхность, открыл пасть, ударил лодку головой и попытался разбить ее хвостом. Он, несомненно, нападал, а не столкнулся с нами случайно. Капитан маневрировал, стараясь избежать столкновения с колоссом. В конце концов кит поранился о винт. Тогда он отказался от дальнейших попыток нападения и скрылся под водой. На воде остались кровавое пятно и лодка с перепуганными пассажирами.

Несколько недель спустя большой кит приблизился к пристани Салуафата к востоку от Апиа. Было время отлива. Животное оказалось на песчаной отмели. Местное население обезумело от радости. Каждый хватал все, что было под рукой: ружье, нож, палку, динамит… и с громким криком бежал на пляж. Увидев, что его ожидает, охваченный ужасом, кит собрал остатки сил и сумел сползти на более глубокое место. Целые сутки каноэ патрулировали в заливе, но кит больше не появился.

Море, рыбы, крабы и морские птицы прочно вошли в самоанские поговорки, как в утонченные, которые используют ораторы во время своих ярких выступлений, так и будничные, известные любому школьнику.

«Злой, как рыба тифитифи», – презрительно фыркнет коренной самоанец, хлопнув от удовлетворения себя по массивным ляжкам, завидев тощего человека.

«Сеть, которую уже нельзя починить», – сочувственно вздохнет он над старым больным человеком.

Сварливую особу самоанец сравнит с барракудой, которая, после того как ее поймают, имеет обыкновение бросаться на всех. Нет причин радоваться человеку, о котором говорят: «У него два рта, как у морского огурца», так как отталкивающие своим видом голотурии считаются на Самоа синонимом двуликости. Такую славу они заслужили во время мифической войны между рыбами и птицами, когда примыкали то к одной, то к другой стороне в зависимости от того, кому сопутствовала удача. Когда же самоанец хочет кого-нибудь ободрить, то вместо того, чтобы сказать «не расстраивайся», скажет: «Сеть сейчас висит, потому что ей надо просохнуть. Но она снова будет ловить рыбу!»

На Самоа нет промышленного рыболовства, нет рыбачьих ботов, холодильников, рыбозаводов. Редко встретишь исправную моторную лодку, на которой можно выйти в открытое море за крупной рыбой. Но еще кое-где можно увидеть очень красивые лодки вааало,некогда использовавшиеся здесь для ловли рыбы за рифами. Их строят из досок хлебного дерева и украшают раковинами. Доски пропитывают смолой и по примеру древних строителей связывают веревками из кокосового волокна, не применяя ни одного гвоздя. На таких лодках мужчины выходили далеко в море. Они покидали безопасные лагуны и защитный вал коралловых рифов и отдавались на волю ненадежных течений и ветров. Много раз в открытом море их заставал внезапный шторм, топил или уносил далеко от берега. Затерянные в пустом океане, они пытались найти дорогу домой теми же способами, какими пользовались их отцы, деды и прадеды.

«Солнце – их проводник днем, а звезды – ночью», – писал капитан Джемс Кук после пятимесячного пребывания у тонганцев, ближайших соседей и побратимов самоанцев. «Если они невидимы, то туземцы придерживаются направления, в котором ветер и волны бьют в лодку. Если же в темноте ветер и волны изменят направление… они теряются, часто не попадают в пункт назначения, и тогда уже никто о них ничего не услышит».