Текст книги "Архипелаг мореплавателей"

Автор книги: Ева Воляк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Что я могла сделать для этого ребенка? Моя роль ограничилась лечением его от кишечных паразитов, малокровия и чесотки. А изменения в психике ребенка… Что ж, сомнительно, чтобы его психика пришла в норму без сложного специального лечения, которое недоступно для самоанцев.

Иоане был исключением. Среди многих тысяч маленьких жителей острова я встретила только одного такого, как он. Вообще без преувеличения можно сказать, что самоанские методы воспитания дают отличные результаты. Дети рано начинают учиться работать, но, вопреки мнимой занятости, у них достаточно времени для игр. Они живые, веселые и сообразительные. В отличие от своих европейских ровесников – дисциплинированны и послушны. Как врачу мне никогда не приходилось иметь дело с более рассудительными и милыми пациентами.

Азбука, а что дальше?

В одной сельской школе на Савайи я увидела на стене портрет вице-президента США того времени Хэмпфри. Портрет вырезали из обложки иллюстрированного журнала. Государственный деятель был погружен в меланхолическую задумчивость. Внизу неумелая детская рука написала по-английски: «Почему он грустный? Он грустный потому, что голоден».

Как нетрудно догадаться, это не было преднамеренной сатирой. Наоборот, портрет служил «наглядным пособием» по изучению английского языка. Пособий подобного типа можно отыскать в самоанских школах великое множество. Их поставляют американские цветные периодические издания, наполненные рекламой и фоторепортажами из жизни высших сфер общества. Благодаря им у молодых приверженцев трудного искусства чтения и письма по-английски складывается мнение, что жизнь в Соединенных Штатах Америки представляет собой сплошную полосу интимных вечеринок в обществе кинозвезд, прерываемых изредка короткими эпизодами стрельбы с бедра с подбрасыванием револьвера. Благодаря английским традициям, перенесенным на самоанскую почву через Новую Зеландию, здесь укоренилось убеждение, что европейцы с удовольствием проводят время за различного рода чаепитиями. И нередко к туристу в деревне подходит самоанский малыш и вежливо приглашает его зайти в фале на morning, afternoon or evening tea [39]39
  Утренний, дневной, вечерний чай (англ.).


[Закрыть]в зависимости от времени дня. Эта смесь гостеприимства островитян с консервативной английской номенклатурой производит забавное впечатление. Припоминаю, что как то раз поздним вечером я вышла из больницы в Апиа, где навещала подругу после родов. На газоне перед родильным отделением сидела самоанская семья. Самоанцы разложили на циновках еду: таро, бананы и куски рыбы. Увидев меня, тотчас же поднялась какая-то солидная матрона и плавным движением пригласила занять место рядом с собой.

– Не выпьете ли вы с нами вечернего чая?

Изучение английского языка на фоне общих школьных проблем, вероятно, после системы матаи наиболее острая проблема на Самоа. Знание этого языка для самоанца представляет собой несколько большее, чем просто снобизм. Очень редко, по все же встречаются и такие самоанцы, которые считают, что английский язык – это патент «благородства», волшебный ключик к почести и должностям. Поэтому они охотно пользуются им даже в кругу земляков. Большинство же попросту понимает, что хочешь или не хочешь, но без знания английского языка невозможно получить образование и сделать карьеру. Это проявляется уже на уровне начальной школы. Ребенок начинает учиться в шесть лет. Первое время он не пользуется учебниками, а учится только тому, что показывает и пишет учитель на доске. Сразу же обращает на себя внимание существенная разница в уровне обучения языку между сельскими школами и столичными, в которых английский язык вводится уже в первых классах начальной школы как один из изучаемых предметов или как язык, на котором ведется обучение.

Если сельский ребенок желает в будущем получить среднее или университетское образование, – а в деревне живет две трети детей, – то он должен быгь исключительно талантлив, чтобы конкурировать с одной третью городских детей. В течение года только сорок самых способных маленьких жителей деревень имеют шанс поступить в так называемую intermediate school – переходную школу в Апиа, где за десять месяцев напряженного труда в классе ускоренного обучения они осваивают уровень знаний выпускников столичных начальных школ. Затем деревенские и городские дети учатся вместе. Из них будут отбирать кандидатов в общеобразовательные лицеи, учительские лицеи, Техническую школу и Школу тропического земледелия, которые готовят местную интеллигенцию и различных специалистов. Постепенно они заменят европейских экспертов и высших государственных чиновников.

Знание английского языка необходимо уже в средней школе, так как из-за отсутствия самоанских учебников дети вынуждены пользоваться американскими или английскими. Из маленькой горсточки самоанцев, достаточно подготовленных к поступлению в университет, большинство государственных стипендиатов направлялось в Новую Зеландию, часть поступила в Медицинскую школу на Фиджи, а часть пользуется стипендией различных агентств ООН в Австралии, Новой Зеландии, на Гавайях… Обязательным условием для претендента на стипендию является его беглое знание английского языка.

В отношении целесообразности ускоренного обучения английскому языку, в ущерб родному, на Самоа обозначались два крайних течения и множество промежуточных, поддерживающих в большей или меньшей степени то или иное направление.

– Самоанский язык обречен на вымирание, – говорят сторонники «трезвого курса», очень популярного и представленного главным образом европейцами, – Его возможности ограниченны. Даже с тонганцами самоанцы объясняются с трудом, не говоря уже о жителях других полинезийских архипелагов, с которыми они вынуждены объясняться через переводчиков. Более того, недостаточно просто перевести тексты с языков более развитых на самоанский. Переводить можно только слова простые и конкретные: мокрый, голодный, солнце, ветер… Но как передать абстрактные понятия? И даже если бы группа экспертов разработала новый словарь и общество приняло бы его, то все равно из соображений чисто технических невозможно было бы издавать школьные учебники, специальную литературу и беллетристику на самоанском языке. Насколько огромной была бы стоимость перевода, издания и систематического обновления книг, предназначенных исключительно для страны с населением, едва достигающим 132 тыс. человек.

Сторонники новых порядков говорят:

– Не будем сентиментальны! Быстро вытесним самоанский язык из школ и учреждений и введем там английский. Кроме того, хотим мы того или не хотим, когда фирма «Потлач» утвердится на Савайи, американизация страны произойдет в таком же быстром темпе, как на Восточном Самоа, и дискуссия будет беспредметной.

Сторонники старых порядков приводят следующие аргументы:

– Нам не нужны ни иностранцы, ни их язык. Самоа существовало без них столько столетий, просуществует и дальше. Мы создали собственную культуру и общественную систему, которая исключает несправедливость и бесправие. Посмотрите, что может нам предложить западная культура! Безработицу, деморализацию, неуважение к традициям. Наша сила в традициях. Мы устояли перед волной германизации во времена немецкой оккупации, сохранили извечные формы общественной жизни под новозеландским протекторатом. Разве нам следует отказываться от них сейчас на пороге независимости? Мы не хотим европейской культуры и цивилизации. Если самоанский язык был достаточно хорош для наших предков, то он хорош и для нас.

Конечно, Самоа не может оставаться таким, как тысячу лет назад, и даже таким, как двадцать лет назад, и молодые самоанцы, точно так же как и жители других малых стран мира, должны знать языки с большим словарным запасом. Даже в самых фантастических мечтах нельзя себе представить, чтобы такое государство, как Самоа, не имея больших перспектив развития, могло бы стать экономически независимым в области высшего образования и подготовки специалистов. Даже когда осуществится проект создания на Фиджи Центрального университета для стран южной части Тихого океана, языком, на котором будет вестись преподавание, будет английский, так как многочисленные полинезийские и меланезийские наречия не могут служить базой для всеобщего понимания.

Поэтому пользу изучения английского языка в самоанских школах оспаривать нельзя. Но это не означает, что следует отказаться от родного, самоанского, и похоронить многовековые достижения культуры. Например, ораторское искусство всегда высоко ценилось на островах. Говорят даже о трех разновидностях языка: будничном, вежливом и ораторском… прекрасном, цветистом, изобилующем сложными метафорами и поговорками, непонятными для непосвященных…

С развитием и распространением образования увеличивается потребность выражения на самоанском языке новых понятий. Поэтому самоанский язык постоянно развивается, и развивается он стихийно и порой довольно забавным образом. Мне кажется, что господствующая в этой области радость творчества доведет самоанских пуристов до нервного расстройства.

Школа в Апиа

Чаще всего пользуются легким переиначиванием английских выражений по фаасамоа. Например, время – таими,нож – наифи,полдоллара – афаталаи т. д. Некоторые слова появились благодаря деятельности миссионеров: апосетоло – апостол, попатисо – крест. Встречаются слова с латинским или греческим корнем. Поэтому они имеют научный характер. Например, ауро – золото, эпикопо – епископ.

Несмотря на финансовые трудности и нехватку кадров, самоанское правительство прилагает все усилия, чтобы сделать образование общедоступным. Ежегодно оно выделяет из своего бюджета около пятисот тысяч фунтов на нужды образования. Часть из них, около ста тысяч, поступает в виде помощи из Новой Зеландии. Эти деньги предназначаются главным образом для вознаграждения многочисленных новозеландских учителей и высших чиновников отдела просвещения, работающих на Самоа. Помощь оказывает также ООН, главным образом посылая специалистов, работающих в системе народного образования.

Самоа предпринимает большие усилия для обеспечения всеобщего начального обучения. Правительство действует по следующему принципу: как можно больше знаний для как можно большего количества детей и как можно раньше. Почти 90 % детей посещают начальную школу. Из них только одна пятая доходит до переходной школы и одна девятая до общеобразовательной школы типа лицея или профучилища, соответствующего нашему техникуму.

Часть детей заканчивают свое образование в первых классах начальной школы. Практически это означает, что они умеют читать псалмы из молитвенников, стихи из Библии и, возможно, немного писать и считать. Этим детям предстоит впоследствии представлять костяк самоанской деревни. Они станут земледельцами, рыбаками или же, в соответствии с родовой традицией, может быть, станут строителями лодок и домов. Самую большую группу составляют дети, которые закончили начальную сельскую школу и не имеют возможности продолжить образование. Они также останутся в деревне, но уже будут представлять более просвещенную прослойку, которая может способствовать некоторым изменениям и модернизации земледелия. Талантливые и более удачливые выпускники школ, проучившиеся год или два в средней школе, станут в шеренгу мелких чиновников, продавцов и продавщиц… Некоторые из них пойдут дальше, выучатся на каких-либо специалистов или закончат профессиональные курсы. Полное среднее образование получит только очень небольшая группа детей.

Сельские школы представляют собой начальный и самый важный комплекс учебных заведений, на которые ложится ответственность за общий уровень образования в стране. Они дают образование среднему гражданину Самоа.

Что представляют собой сельские школы?

Уже после нескольких месяцев пребывания на островах можно понять, что уровень их далеко не одинаков. Есть деревни богатые, есть бедные. Деревенские советы той или иной деревни более или менее заинтересованы в развитии образования. А от деревенского совета зависит очень многое, так как совет приглашает и оплачивает учителей, отвечает за строительство школы и следит за ее состоянием, а также отвечает за приобретение пособий. Последняя обязанность носит чисто номинальный характер, так как учебники для начальных школ Самоа практически недоступны.

Школьные здания отличаются по внешнему виду от тех, что мы привыкли видеть. Никаких лавок, парт, кабинетов, классов нет. В легких деревянных бараках, поделенных на комнаты временными стенами, учатся свыше двадцати шести тысяч детей. Сидят они на панданусовых циновках, босоногие и серьезные, гордые своими разноцветными мундирами. Они любят школу. Может быть, потому, что привыкли к дисциплине и послушанию, или потому, что на несколько часов по утрам освобождены от хозяйственных забот. Кроме того, именно в школе к ним проявляют интерес и заботятся о них. Здесь дети освобождаются от обслуживания своих младших братьев и сестер и выполнения тех работ, которые надоели взрослым.

Сколько лет Миле?

Обучение в школе на Самоа необязательно. Поэтму некоторые родители оставляют детей дома, не желая терять ценную рабочую силу, какую представляет собой даже шестилетний ребенок. Только спустя несколько лет они решаются отдать ребенка в школу. Но в это время он уже выходит за рамки соответствующего возраста. До чего доходит человеческая изобретательность! Самоанцы не помнят скрупулезно дат рождения, а в семье всегда найдется несколько шестилетних детей, которые могут одолжить старшему ребенку свои метрики. Да и, кроме того, кто бы стал углубляться в установление возраста такой маловажной личности, как ребенок… Поэтому двенадцатилетний Лони является в первый класс в качестве шестилетнего Пепи, и никто не будет удивляться его росту. Но… но, к сожалению, в школу может прийти несносная фомаи(врач) и вдобавок папаланги.

По списку, в который включено десять имен, она вызывает по очереди детей для осмотра. Остальные сидят по-турецки на циновке и смотрят на меня выжидательно с благочестивым страхом. Называю первое имя:

– Мила Лети!

Поднимается угрюмый подросток, которого я сначала приняла за опекуна группы. Смотрю в список – не может быть! Черным по белому написано: Мила Лети, шесть лет.

Пытаюсь с ним говорить:

– Ты Мила Лети?

–  Ои!(Да!)

– Сколько тебе лет?

–  Ои.

– Сколько, четырнадцать?

–  Ои.

Я вздыхаю с облегчением от того, что сразу же угадала его возраст. Но во мне просыпается недоверие. Я на Самоа не первый день.

– А может быть, тебе шесть лет?

– Ои, – вежливо соглашается Мила Лети. Он согласится со всем, что я скажу. Взрослым возражать нельзя. Однако я настаиваю на своем.

– Мила, сколько тебе лет – десять, двенадцать, четырнадцать?

Я вижу, как в глазах Милы растет удивление. Еще минута – и он задаст стрекача, только я его и видела.

– Ои, – отвечает он ломающимся голосом.

Я заканчиваю с ним беседу и на карточке Милы в рубрике «возраст» ставлю красным карандашом большой вопросительный знак. Еще одна загадка поджидает меня в той же самой группе. Я вызываю маленького заморыша, который скромно сидит на краю циновки.

– Как тебя зовут?

– Соли.

Ищу в списке – Соли в списке нет.

– Как зовут твоего отца?

– Тоотоо.

В списке ясно написано: Макелита Тоотоо – Маргарет, дочь Жезла Оратора, девять лет. Ребенок же выглядит лет на пять. А может, он просто маленький?

– Открой рот!

У девочки только один зуб, нижний передний резец. Ей не может быть девять лет. Я навожу справки у учительницы. Да, это Макелита Тоотоо.

– Не может быть!

Учительница не соглашается со мной. Она сама видела метрику. А может быть, это метрика другого ребенка? Не исключено, так как родители часто подменяют метрики. Наверное, они хотели выпроводить ребенка из дома, пока он не достиг школьного возраста. И такое случается. А то, что имя не сходится, – ничего не значит.

Однако имена не давали мне покоя. И не мне первой.

– Американцы, которые были у нас здесь во время второй мировой войны, – рассказывала как-то Фанафи Ларкине, первая женщина на Самоа, имеющая степень доктора, – имели большие неприятности при выяснении имен своих симпатий. Обычно они спрашивали девушек сразу же после знакомства, как их зовут. Американцы не знали, что у нас не принято произносить собственное имя. Сконфуженные девицы произносили первое имя, пришедшее им в голову, а потом возникали в связи с этим забавные ситуации. А между тем, согласно нашему общественному кодексу, нужно было спросить об этом третье лицо, а потом уже обращаться к девушке. Надо думать, что после этого американцы не были высокого мнения о нас.

Фанафи не сказала, что беседа протекала с трудом, так как на Самоа как огня следует избегать вопросов, требующих однозначного ответа. Хорошо воспитанный самоанец никогда не даст отрицательный ответ особе, стоящей выше его на общественной лестнице. Он будет выделывать удивительные словесные выкрутасы, чтобы избежать явно отрицательного ответа. Поэтому робкая, немного испуганная девушка будет говорить неизменное «да», независимо от смысла вопроса.

Возвращаясь к вопросу об именах, можно легко убедиться, что здесь господствует полная неразбериха. Первое имя, так же как и у нас, ребенок получает сразу же после рождения, а точнее, в момент регистрации у приходского священника. Обычно, чтобы сделать приятное духовной особе, родители выбирают имя какого-нибудь святого покровителя, но очень быстро о нем забывают. Случается, что они выбирают просто красиво звучащее слово. Однако чаще всего малыша, который еще ничего собой не представляет и ничего не имеет, кроме громкого голоса и хорошего аппетита, называют просто Пепи – Малыш, как и всех маленьких поросят, крутящихся во дворе. Только со временем из безымянной массы Пепи начинают выделяться отдельные индивидуальности – с именем, полученным при рождении, или с кличкой, «заработанной» по случаю какого-нибудь важного или смешного события.

Так как крикетные матчи пользуются огромной популярностью и проводятся ежегодно в каждой деревне, в их честь несколько новорожденных получают красивое имя Киликити. Во время перехода самоанской валюты с фунтов на доллары (тала)и центы (сене)страну захлестнула эпидемия имен Тала и Сене. Если бы они обладали денежной стоимостью, то быстро докатились бы до инфляции.

Иногда имена бывают весьма необычные. Например, в резиденции верховного комиссара Новой Зеландии, Поля Гебитса, подавал на стол импозантный молодой самоанец. Дора Гебитс, итальянка по происхождению, сказала мне как-то за ужином:

– Ты себе не представляешь, как нелегко мне давать ему поручения.

– Да, он выглядит очень представительно. Наверное, неудобно посылать его за какой-нибудь мелочью на кухню.

Дора подвинула мне хлебницу.

– Хочешь масла? Муссолини, подай, пожалуйста, госпоже масло!

Муссолини имел счастье или несчастье родиться во время абиссинской кампании. Его родители читали местную прессу. Не знаю, кто в данном случае проявил политическую неосведомленность – отец Муссолини или газетный комментатор…

Славу своему потомству обеспечил также один работник аптеки в Апиа. Зачарованный магией химии, он выбирал имена своему многочисленному потомству по… таблице Менделеева и по списку лекарств. В его семье можно было встретить Окисене (кислород), Аспирини (аспирин), Иотини (йод). Одиннадцатый ребенок доставил ему, однако, много хлопот. На какое-то время его оставила изобретательность. Но так как наука всесильна, через десяток дней появился на свет маленький Сиоту, в котором каждый, кто знаком с английским алфавитом, узнал бы без труда СO ₂.

Только достигнув школьного возраста, ребенок обязан вернуться к имени, записанному в метриках. Вместо фамилии к нему добавляют имя отца, и с этой минуты каждый маленький Пепи становится уже особой, четко определенной. То есть должен быть таковым. К сожалению, здесь мы подошли к самой сути хлопот педагогов. Единственным доказательством того, что свидетельство о рождении, предъявляемое руководству школы, принадлежит именно этому ребенку, а не какому-либо другому, является утверждение его родителей. А те не привыкли уделять чрезмерное внимание бумаге. Кто обязан при таком количестве детей помнить, кто родился раньше, а кто позже? Иногда эта амнезия создает впечатление небольшого надувательства, мелкого мошенничества…

Джордж Ирвин, который много лет был директором лицея в Апиа, рассказывал такой случай.

Ежегодно новозеландская администрация присуждает нескольким самоанским детям в возрасте двенадцатичетырнадцати лет стипендии в одной из своих средних школ. Как-то в конкурсных экзаменах принял участие мальчик по имени Савили. Он занял второе место, и казалось, что стипендия у него в кармане. Но, несмотря на малый рост, Савили по внешнему виду и манере держаться казался старше своего возраста. Тем не менее родители, учитель, а также пастор из его деревни упорно твердили, что Савили двенадцать лет и ни годом больше. В доказательство он предъявил документ, в котором было черным по белому написано, что Савили, мальчику из Савайи, двенадцать лет.

«Пусть слово возьмет самый объективный арбитр – наука», – решила комиссия. Савили сделали рентгеновские снимки зубов и убедились, что у него хоть и немного, но все же прорезались зубы мудрости.

– Ему, по крайней мере, восемнадцать лет, – сказал дантист.

– Савили двенадцать лет и ни годом больше! – упорно повторяли родители, пастор и учитель.

Сделали рентгеновские снимки его скелета и отослали в Новую Зеландию.

– Мальчику не меньше восемнадцати лет! – ответил врач.

– Двенадцать лет и не годом больше! – упорствовали непоколебимые адвокаты Савили.

Теперь уже затрагивалась их честь. Мальчик должен был иметь двенадцать лет. Савили не стал стипендиатом, но его адвокаты вернулись домой с таким объяснением случившегося, что это позволило им сохранить достоинство.

– Руководитель отдела здравоохранения, – говорили они, – отказался выдать справку о состоянии здоровья, так как Савили развит не по возрасту.

Джордж Ирвин год спустя после описанных событий посетил школу в той деревне, откуда был родом несостоявшийся стипендиат. Там он встретил тринадцатилетнего Неви, брата не по возрасту развитого Савили. На этот факт вряд ли стоило обращать внимание, если бы его имя, записанное в классном журнале, не звучало бы… Савили.

Недалеко от нашего дома расположилась деревня Магиаги. Она входила в Апиа, но лежала немного в стороне. К ней вела полуразрушенная дорога, которая кончалась сразу же за деревней. Сюда редко заглядывали европейцы.

Дети в Магиаги были исключительно запущенными. Редко случалось мне обнаружить в одной школе такой большой процент недоедающих, больных хроническими гнойными инфекциями среднего уха, с плохим слухом, с паразитами в кишечнике и целой гаммой разнообразнейших кожных заболеваний. Одних только чесоточных было около 70 %! Кроме того, мое внимание привлек тот факт, что много детей было просто грязных. Наконец, я нашла объяснение этому. Оказалось, что в школе нет воды, а точнее, водосборника, в который можно было бы собирать текущую по водопроводу тоненькую струйку воды.

– Вода идет только ночью, а днем вообще перестает капать. Если бы у меня был большой бак, я наполняла бы его ночью, а днем у нас была бы вода, – объяснила мне директор школы.

– Вы должны поставить вопрос о покупке бака на деревенском совете.

– Я уже несколько раз просила, но мне отвечали, что нет денег. А такой бак стоит несколько фунтов. На другие расходы деньги находятся – и на церковь и на фиафиа, а школа у них на последнем месте.

В тот же день мне представился случай познакомиться с одним из самых высокопоставленных ораторов Магиаги. Он пришел в помещение, где я осматривала детей, сел в углу на циновку и с интересом за мной наблюдал. Иногда он смеялся и от удовольствия похлопывал себя по бедрам.

– Я хочу, чтобы фомаи осмотрела моего сына, – сказал он, когда я закончила осмотр.

– С удовольствием. Приведите его сюда.

– Сын больной, лежит в фале.

Оратор был уважаемым членом деревенского совета, и я посчитала, что наступил подходящий момент напомнить ему о баке для воды.

– Состояние здоровья ваших детей хуже, чем во всех остальных деревнях на северном побережье. Школа находится в ужасных санитарных условиях, и если не удастся решить вопрос с водой, то я выступлю в отделе здравоохранения с предложением закрыть школу.

Оратор на какое-то время приуныл, но вскоре просиял и начал витиеватую речь о нуждах деревни, о делах более важных, чем прозаическая чесотка, о необходимости удовлетворить религиозные потребности и возрастающие расходы на нужды миссии… Если бы я не знала, что вожди Магиаги даже по самоанским стандартам чересчур увлекаются дорогими фиафиа и обильными обедами из импортного писупо, я могла бы еще поверить, что передо мной сидит одухотворенный аскет, который ест только коренья и пьет воду из ручья.

Так как разговор о баке не клеился, я вернулась к его сыну.

– Сколько лет больному ребенку?

– Двадцать четыре.

Я хотела уже порекомендовать сыночку пойти на своих двоих в ближайшую больницу в Апиа, но совесть врача в последнюю минуту не позволила мне это сделать.

Сын лежал на циновках в отличном настроении. От него разило самоанским пивом фаамафу, отличительный признак которого состоит в том, что им, хоть и нелегально, можно напиться быстро, эффективно и дешево. Сыночка мучил «самоанский живот», к тому же он сильно страдал от безделия. Папочка внимательно наблюдал за осмотром и о чем-то шептался с санитаркой. Та в какой-то момент прыснула от смеха и быстро прикрыла рот ладонью.

– Он спросил, есть ли у вас муж, – сказала она по дороге в больницу. – Он сказал, что с удовольствием заимел бы в доме невестку, которая умеет лечить!