Текст книги "Архипелаг мореплавателей"

Автор книги: Ева Воляк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Как купить остров?

Предвестником лучшего будущего Савайи должно было стать строительство порта в Асау, на северо-западном побережье. Там простираются пустынные поля, напоминающие застывшую лаву. Они возникли в 1905–1911 гг. в результате очередного извержения вулкана Матавану, который залил жидким огнем многолюдные деревни и сто тринадцать квадратных миль возделанной земли. Лава плыла двумя языками: более узким – с востока и широким, в форме неправильного треугольника, обращенного основанием в сторону моря, – с запада. Эта часть острова напоминает морщинистую черную пустыню. Местами лава потрескалась, местами посерела, и там, где разрушилась, уже виднеются молодые пальмовые побеги. По лавовому полю проложена дорога до Асау. Едешь по ней, как по бурному морю, преодолевая колдобины и проваливаясь в глубокие ямы. Идти еще хуже. Ноги покрываются черной пылью, а ступни проваливаются в расщелины. Не знаю почему, но мне всегда казалось, что лава застывает в виде отдельных гладких камней. Но на Савайи она пористая и напоминает черную пемзу, только еще более шершавую и колючую.

Асау, вундеркинд самоанской экономики, лежит к западу от второго лавового поля. Это ребенок не только многообещающий, но и дорогостоящий. Его запланировали как второй крупнейший город и международный морской порт Самоа, и ввод его в строй должен был обеспечить экономическую активность всему острову. Это становится понятным, если учесть хотя бы расходы на перевозку сельскохозяйственных продуктов. Например, стоимость каждого ящика бананов, экспортированного с Савайи за границу, на четыре шиллинга выше точно такого же яшика, вывезенного с Уполу.

Вначале строительство порта казалось делом несложным. Географическое положение и очертания побережья Асау говорили о том, что это единственное подходящее место для намеченной цели на всем Савайи. Залив шириной в полторы и длиной в четверть мили, закрытый от ветров и большой волны, был идеальным естественным бассейном. Более того, территория, на которой должны были в будущем строиться город и порт, принадлежала государству. Однако в проекте было одно маленькое «но» – слишком узкий и мелкий проход в рифах, окружающих залив. Нужно было его расширить и углубить, чтобы океанские корабли могли свободно заходить в акваторию порта.

Препятствие, как полагали, пустяковое. Создали комиссию из специалистов, которые после ознакомления с поставленной перед нами задачей сказали, что минимальные расходы на превращение залива Асау в океанский порт составят около полутора миллионов новозеландских фунтов, из которых на углубление канала в рифах уйдет около миллиона. Это мнение не разделяли другие, более оптимистически настроенные эксперты, которые считали, что полная стоимость расходов, связанных с расширением самым простым способом прохода в рифах, не будет превышать 150 тыс. фунтов.

Приступили к подготовительным работам. Получили кредит для необходимых инвестиций, выполнили проектные работы, построили склады, портовый мол и бассейн. В самом конце, когда уже предвкушали близкое открытие порта, занялись проходом между рифами, но наткнулись на неожиданные трудности. Рифы, окружающие залив в Асау, оказались твердыми и неподатливыми. Простое, на первый взгляд, дело – пробить проход, осложнилось. Уже были израсходованы все выделенные на эти работы средства, а рифы стояли на прежнем месте, будто бы к ним и не прикасались. Обратились за помощью к Новой Зеландии, но в то время она не могла справиться с собственными экономическими трудностями и была не в состоянии выделить даже минимальную сумму. Тем не менее из Новой Зеландии прибыл корабль со взрывчаткой и водолазами. Все от мала до велика ехали в Асау посмотреть, как коралловые стены взлетят на воздух. Водолазы заложили взрывчатку. На пляже толпы людей с нетерпением ожидали взрыва.

– Уже взрывают, смотрите, смотрите! – прошел по толпе шумок.

Загремело, загрохотало, забурлило, в небо поднялся столб воды, на поверхность всплыла оглушенная рыба, какие-то зеленые крошки и больше ничего. Рифы не дрогнули. Попытки взорвать их возобновляли несколько раз. Известковое кладбище микроскопических существ оказалось сильнее динамита и всех научных расчетов. Эти неразумные создания не проявили ни малейшего уважения к планам, бюджету и мнению экспертов, а Самоа так и осталось с готовым портом, в который не могли войти корабли. В такой ситуации ничего не оставалось, как искать кредиты, еще больших кредитов, чтобы ввести порт в эксплуатацию. Инвестиция, которая должна была спасти экономику страны, стала для нее камнем на шее. А Самоа находилось в те дни в преддверии решения, которое могло отразиться на будущем страны, предопределить сохранение независимости или ее утрату. Решение заключалось в том, чтобы пустить на Савайи мощную американскую деревообрабатывающую фирму «Потлач Компани».

Дело в том, что порт Асау и фирма «Потлач Компани» тесно связаны между собой. Чтобы вывезти самоанскую древесину, «Потлач» нужны порт и хорошие дороги, по которым доски можно было бы отправлять в Асау. Кольцевая дорога по острову, построенная с большим трудом местным населением в 50-х годах, не годилась для перевозки древесины как из-за плохого состояния, так и из-за трудностей подхода к ней из глубины острова. Компания «Потлач» желала иметь современное шоссе, пересекающее остров поперек, и удобные дороги, соединяющие шоссе с плантациями и плантации друг с другом. Эти дороги она хотела строить сама. Самоанское правительство должно было обеспечить строительство главных дорог и, разумеется, всех портовых сооружений.

Удивительная история произошла с этой «Потлач», удивительная и поучительная. В 1967 г. представители фирмы прибыли на Самоа под видом филантропов.

– Наша единственная цель – оказать помощь вашей стране! – все время повторяли они во время официальных и неофициальных встреч. С делегацией прибыл в Апиа некий Гарри С., личность, хорошо известная в южной части Тихого океана. До этого он много лет жил на Самоа, занимал высокие посты в международных организациях, которые, казалось, должны были гарантировать ему независимость и нейтралитет. В конце 1966 г. он вышел на пенсию и выехал из Апиа. Гарри с большой помпой проводило правительство и население страны. Сейчас он вернулся, запасясь кредитом доверия, добытого во время исполнения своих прежних обязанностей. Вернулся в роли, которую было трудно определить. Номинально он считался советником фирмы. Позднее оказалось, что не только советником… В любом случае его особа должна была олицетворять кристально чистые намерения всего предприятия.

С делегацией в качестве юридического советника приехал также молодой новозеландец, связанный с Самоа уже во втором поколении. Его все любили и уважали.

Эти люди были прежде всего официальными адвокатами фирмы и обрабатывали мнение тех кругов, с которыми на Самоа больше всего считаются – членов парламента, великих вождей… Они везде имели свободный доступ, все двери для них были открыты. Они отлично знали местные обычаи и слабости. Знали, куда следует пойти в первую очередь, кого похлопать по плечу, а перед кем почтительно склонить голову. У них были на Самоа свои люди.

Общественное мнение было вначале застигнуто врасплох. Потом постепенно начали раздаваться удивленные и даже возмущенные голоса. Это касалось прежде всего Гарри, роль которого во всем мероприятии в связи с его прежним положением начала возбуждать определенные подозрения. Неужели седовласый Гарри с высоким лбом римского сенатора готовит план продажи страны вместо того, чтобы сослужить ей добрую службу?

Вопреки ожиданиям, дела фирмы «Потлач Компани» продвигались вперед черепашьими шагами. Самоанцы оказались более осторожными, чем предполагала фирма. Они задавали неожиданные вопросы, добивались того, чтобы обсуждение проекта носило публичный характер. Дело осложнялось еще и тем, что земли, которые фирма хотела получить в аренду сроком на 99 лет, занимавшие четвертую часть Савайи, нельзя было никому передавать по самоанскому обычному праву. Десятилетиями это право защищало земли от алчных вожделений европейцев и местных бизнесменов, не давая возможности недобросовестным или легковерным вождям разбазаривать их и лишать источников существования целые семьи. Сдача в аренду этих земель иностранному капиталу была бы опасным прецедентом по отношению к традиционному праву, подрезала бы корни общественной жизни Самоа. Даже в прессе появились протесты против порядка рассмотрения дела фирмы «Потлач».

«„Потлач“… должна детально изложить, какие прибыли она надеется получить от этой сделки, хоть бы это и пришлось не по вкусу американским бизнесменам. Так как они по-прежнему утверждают, что честно хотят помочь нашей стране, то представляется разумным, чтобы доброжелатели оценили, во что обойдется их бескорыстие и сколько они на нем заработают!» – писал издатель правой газеты «The Samoa Times». И далее: «Наша газета ничего не имеет против „Потлач“ и ее развития, но она не согласится на создание новой отрасли промышленности до тех пор, пока не получит полную уверенность в том, что „Потлач“ не принесет временную выгоду взамен длительного разочарования».

Переговоры и дискуссии велись три года. Дискуссии горячие, полные горьких упреков и обвинений. С одной стороны, выступала неопытность и некоторая политическая наивность, сочетающаяся с дозой трезвого рассудка и недоверчивостью, с другой – отличное знание предмета и различных способов и трюков, которыми крупный капитал пользуется десятилетиями в своей мировой экспансии. А еще где-то посередине находились те американцы, формально независимые, которые исполняли роль советников или руководителей ключевых департаментов Самоа. Несмотря на такие сильные козыри, судьба проекта фирмы «Потлач» до самой последней минуты висела на волоске. И кто знает, чем бы закончились дебаты, если бы не вмешательство премьера Матаафы, который воспользовался всем своим престижем, чтобы утвердить проект. Трудно сказать, как случилось, что человек, которого считали хранителем самоанских обычаев и традиций, решительный противник развития туризма, вмешательства иностранного капитала во внутренние дела страны и всего того, что бы нарушило фаасамоа, вдруг изменил свои взгляды на диаметрально противоположные.

Это не прошло без последствий. Вечерами в самоанских деревнях шептали на пороге фале и говорили в домах и клубах Апиа о том, что у премьера свои расчеты относительно проекта. Сплетни повторялись все громче, а после отъезда Матаафы в Сан-Франциско, куда его пригласила фирма, стали говорить об этом открыто. Но премьер, несмотря ни на что, непоколебимо стоял на стороне «Потлач».

– Неправда, что я акционер фирмы «Потлач», – возражал он официально предъявленным обвинениям.

Парламентская комиссия, созданная для рассмотрения проекта, высказала критические замечания по многим его аспектам, а ее председатель Фуимаоно Моасопе в своей речи подчеркнул, что в своих выводах комиссия целиком руководствовалась интересами Самоа.

– Горе нашей стране, если проект будет утвержден! – сказал он.

Ответ Матаафы всех удивил.

– Это уже слишком! – крикнул он, глубоко оскорбленный тем, что Фуимаоно несправедливо обвинил кабинет премьера в том, что тот якобы хочет нанести ущерб собственному народу. Матаафа пригрозил, что, если парламент утвердит внесенные комиссией поправки к проекту, он посчитает это за вотум недоверия и подаст в отставку.

Дальнейшая дискуссия протекала фаасамоа. Председатель объявил краткий перерыв на молитву, которая должна была направить на путь истинный заблудших. Фуимаоно взял назад свои… оскорбительные замечания. Проект фирмы «Потлач» утвердили единогласно. Владельцы передали свои земли в аренду правительству, а то взяло на себя все дальнейшие переговоры с «Потлач». Самоанские семьи, живущие в нескольких деревнях на Савайи, уже не имели право распоряжаться землей своих предков.

Много говорили об инвестициях, которые фирма «Потлач» собиралась вложить на Савайи. Жонглировали миллионами долларов и десятками миллионов футов досок, которые должна была производить фирма на благо самоанского народа. Но это «благо» оказалось сформулировано очень общими словами: активизация, развитие, модернизация… Избегали конкретных данных и цифр. Сколько заработает на сказочных инвестициях средний гражданин, а сколько вожди? Сколько людей получат работу в новой промышленности и чему будет равняться их заработок?

В то время, когда утверждали проект, эти вопросы остались без ответа. А ведь было известно, что «Потлач» собирается вывозить из Самоа полуфабрикаты, простые и фанерованные доски, а их более квалифицированная обработка и поэтому более высоко оплачиваемая должна была производиться за рубежом. Было также известно, что фирма пришлет своих специалистов, а местные рабочие будут заняты на неквалифицированных операциях. Скольким людям «Потлач» может дать работу на лесопилках и плантациях? А что станет с той огромной и быстро растущей массой самоанцев, которым скоро не хватит земли на расширение необходимых для пропитания плантаций таро, бананов и копры?

Намечается тенденция более широко распахнуть двери перед иностранным капиталом. Первые шаги на этом пути уже сделаны. Последующие ведут к полной зависимости Самоа от капиталистических стран, в первую очередь от Соединенных Штатов Америки.

В разливе лавы на северном побережье Савайи есть интересное место – могила девушки. Как оно возникло – трудно сказать. Поток лавы, сходя по склонам вулкана Матавану, раздвоился по неизвестным причинам, окружил двумя рукавами могилу, потом вновь соединился и сплыл в море. На протяжении нескольких километров могила осталась единственным местом, которое пощадил катаклизм. Повторится ли подобное чудо на Савайи и других островах Западного Самоа?

МАЛАНГА НА АПОЛИМЕ

Что означает слово маланга?

Несколько дней в Новой Зеландии свирепствовал торнадо. Волны Тихого океана бились о берега Самоанских островов, поднимая над рифами высокие султаны пены. Даже в лагунах по воде бежала мелкая рябь, а в Апиа, где океан не отгорожен барьером рифов, волны перекатывались через высокий парапет набережной, обрушивались на мостовую и доходили до самых дверей отеля Эгги Грей.

Как это ни парадоксально – погода была прекрасная, солнечная и безветренная. В тот день на портовом молу собралась большая толпа зевак, которая с интересом наблюдала за маневрами приближающегося парохода. При каждом ударе волны огромное судно сильно кренилось на борт, и по толпе пробегал возбужденный шумок.

– Как ты думаешь, море завтра успокоится? – спросила я мужа, когда пароход благополучно пришвартовался. – А если оно не успокоится, мы поедем или откажемся?

Мы говорили о планируемой целую неделю поездке на Аполиму, самый мелкий из обитаемых островов Западного Самоа. Он лежит всего в пяти милях к западу от Уполу, но из-за своей малолюдности – там живут около восьмидесяти человек – и труднодоступности «континент», как жители Аполимы называют Уполу, не поддерживает с ним постоянную лодочную связь. Мы должны были ехать туда завтра с группой знакомых по приглашению местного пастора.

Семья, школьники, женский комитет и почти все жители острова были втянуты в водоворот приготовлений к нашему приезду, и если бы мы изменили планы в последнюю минуту, то доставили бы им массу неприятностей. В то же время мы боялись выходить в открытое море на небольшой моторной лодке, тем более что по радио весь день говорили о том, что плавать в прибрежной зоне не рекомендуется. Ночью в беспокойном неглубоком сне мы слышали грохот волн, которые, казалось, сейчас сокрушат рифы и обрушатся на наш сад.

Между тем на следующий день море как будто бы успокоилось. Небо было безоблачным. Дул легкий бриз. Мы поехали. Лодка ждала нас на западном побережье Уполу. Поверхность лагуны блестела в утреннем солнце, гладкая, как зеркало озера, неправдоподобно голубая и прозрачная. Лодка была небольшая – около пяти метров в длину и двух в ширину – с навесом на жердях. Мы сели на узкую лавку и двинулись в путь. Впереди лежал плоский островок Маноно. За ним виднелась темная вершина Аполимы, а далеко у горизонта маячил туманный Савайи. Маланга началась.

Маланга! Слово экзотичное и непривычное. Оно ассоциируется с соленым ветром, запахом копры и гниющих водорослей. Словари с европейской бесцеремонностью трактуют его как «путешествие». Самоанцы менее точны. Они употребляют много красивых и витиеватых слов, пускаются в лабиринты традиций и ритуалов, пока ошеломленный слушатель не поймет, что на Самоа ничего нельзя понимать дословно. С определенным упрощением можно допустить, что понятие «маланга» складывается из путешествия к какой-либо цели и обратного пути, торжественных приветствий, ритуала преподношения корня и церемонии питья кавы, традиционной раскладки принесенных даров, угощений и фиафиа. Весь этот ритуал обильно нашпигован речами ораторов, которые в роли хозяев церемонии наблюдают за тем, чтобы все проходило согласно этикету, их подопечным оказывали подобающие им почести и преподносимые взаимно подарки были равноценны. Самые лучшие подношения, разумеется, получают ораторы.

В зависимости от социального состава гостей и хозяев маланга может иметь характер небольшого семейного приема или, напротив, пышного торжества в сочетании с обменом очень ценными подарками и угощением, которое может привести хозяев на край финансового краха и голода.

Особенно опустошительной формой маланги, которую по результатам можно сравнить с вражеской оккупацией, является визит жителей одной деревни к жителям другой. Предположим, что в Лефага по случаю строительства церкви, свадьбы таупоу или другого дорогостоящего и хлопотного мероприятия иссякли денежные средства, а плантации стоят заброшенными… Что в таком случае делают типичные жители типичной самоанской деревни? Может быть, они дружно принимаются за работу? А может быть, ложатся под пальмы и ждут, пока созреют плоды хлебного дерева? Нет, они берут несколько циновок, сиапо или другие предметы, используемые для традиционного подношения даров, и в полном составе с ораторами, вождями, детьми, женским комитетом и почтенными старцами отправляются, например, в деревню Салани, где (о чем заранее известно) хорошо уродилось таро и жители которой живут в довольстве.

Хозяева прячут глубоко в сердце жалость к самым лучшим свиньям и с улыбкой угощают, кормят и развлекают гостей. Когда еда подходит к концу, гости с достоинством удаляются, разумеется, выразив хозяевам чувства уважения и забрав с собой корзины с остатками еды. Саланинцы стискивают зубы и ждут подходящего случая, чтобы отплатить лефаганцам тем же самым. Впрочем, маланга, если ею не злоупотреблять, имеет много плюсов. Она заменяет городские развлечения: театр и кино, сближает людей, дает возможность обменяться новостями и установить полезные взаимоотношения. Но прежде всего она заменяет кассу взаимопомощи. Голод не угрожает никому, пока соседу есть что положить в кастрюлю. Принцип делиться с нуждающимися на Самоа соблюдается весьма твердо, а традиция жестоко мстит тем, кто проявляет чрезмерный интерес к бренным благам.

В деревне Фалелатаи жила когда-то одна женщина, которая прятала еду от родственников. Семья тщетно пыталась вылечить ее от этого порока, но когда уже стало невозможно скрывать перед деревней постыдную правду, ей отрезали палец на руке и захоронили его на мысе Усу, насыпав над ним холмик, который можно видеть и сейчас. Поговорка «объявиться на мысе Усу» означает, что правда, как масло, всегда всплывает на поверхность.

Со своей стороны, гости тоже не должны испытывать терпение хозяев и прощаться с ними надо до того, как хозяев постигнет полный экономический крах. Тем, кто не придерживается этого принципа, деликатно намекают: уа афу ле лауфале(циновки на полу взмокли).

Маланга – основной элемент фаасамоа. Ее не удастся искоренить без перестройки всего существа самоанской общественной системы, и она наверняка не исчезнет по указанию сверху. Такие попытки в прошлом предпринимались неоднократно, но результаты оказались ничтожными.

Когда в 1923 г. Джордж Ричардсон стал администратором подмандатной территории Новой Зеландии, он с энтузиазмом и самыми добрыми намерениями стал перекраивать самоанцев на европейский образец. Его шокировало то, что время, деньги и материальные блага расточаются здесь так непродуктивно. Поэтому он издал законы, направленные против самоанских традиций. Тем самым Ричардсон обратил против себя лично и новозеландской администрации большую часть самоанского общества и способствовал возникновению оппозиционного движения «мау». В конце концов, огорченный и обескураженный, он покинул страну, а обычаи островитян остались без изменения.

Наша маланга на Аполиму, вопреки мрачным прогнозам метеорологов, началась удачно. Вода напоминала прозрачный бледный изумруд. Когда мы приблизились к острову Маноно и из массы зелени начали выделяться отдельные пальмы и дома на белом пляже, лодка вошла в неспокойные воды над коралловыми рифами. Узкими, незаметными для нас проходами капитан вывел нас в открытое море. Там лодка заколыхалась на волнах. Качка стала неприятно сказываться на вестибулярном аппарате. Наши лица позеленели и с тоской повернулись в сторону Аполимы. Из моря вырастали его отвесные голые берега, напоминающие каменные башни. Плоская вершина замыкала кратер. С восточной стороны после небольшого уклона она образовывала площадку, на которой стоял маяк. Тут же перед ним скалу прорезала широкая неправильной формы расщелина, а ее стены, как крылья, окружали маленькую бухточку и деревеньку с миниатюрной плантацией копры.

Когда мы на безопасном расстоянии обогнули остров, то увидели на горе прыгающие фигурки людей.

– Это дети нас заметили, – сказал капитан. – Сейчас они известят деревню о прибытии лодки.

Вскоре мы оказались прямо перед входом в залив. Он был с двух сторон зажат в каменные клещи, причем проход между ними не превышал трех метров. Через него с громким шумом и шипением перекатывались волны. Лодка пошла медленнее и почти остановилась. В тот момент, когда вода вздулась и поднялась высокой волной, лодка на полной скорости проскользнула по ее вершине, проскочила скалы и повернула налево, чтобы обогнуть риф, торчащий из воды прямо напротив прохода. Вся эта процедура заняла считанные секунды. Стоило капитану на мгновение ослабить внимание, и вместо Аполимы мы осматривали бы дворец бога осьминога в подземном мире Пулоту.

В заливе лодка остановилась. На пляже нас ожидала делегация старейшин и стайка щебечущих ребятишек. По узкой тропе через зеленую котловину нас провели к дому пастора. Он был празднично украшен гирляндами цветов; столбы, подпирающие крышу, обвивали пальмовые листья и пестрели вырезками из иллюстрированных журналов. Дорогие автомобили, улицы больших городов… Красивые девушки, запечатленные на фотографиях, протягивали заиндевевшие бокалы самоанским вождям. «Весь современный элегантный мир пьет сухое мартини!» – кричали жирные буквы на столбах хижины посреди океана.

Рукопожатия, приветствия… И вот мы уже сидим на приготовленных циновках. Дом был обычный – открытый, продуваемый и пустой с одним-единственным предметом – большой тяжелой кроватью, которая нахально не скрывала свое европейское происхождение. Она была, как в польской деревне, высоко застелена, только вместо вышитых подушек здесь лежали стопки циновок. Я заподозрила, что они имеют чисто декоративное значение, чтобы поднять престиж пастора, так как на полке под потолком лежали свернутые спальные циновки.

Нам принесли кокосовые орехи, полные терпкого молока, и подкрепившиеся ораторы приступили к предписанным в таких случаях речам. Я слегка оперлась на край кровати. Ноги, согнутые по-турецки, немилосердно болели. Чтобы отвлечь свое внимание от истязаемых конечностей, я начала рассматривать циновки на кровати. Они свидетельствовали о богатстве дома. Самая красивая, почти белая, лежала сверху. Я пощупала ее копчиками пальцев. Мягкая и шелковистая, тонкого и искусного плетения – это была иетонга высшего качества.

– Почему сейчас не плетут циновки иетонга? – спросила я пастора, когда после окончания речей мы ожидали каву.

– Потому что у женщин на это нет времени. Раньше молодые мужчины работали на плантации, принадлежащей их семье, а женщины занимались домашними делами и рукоделием. Теперь все больше людей трудятся ради заработка. Мужчины уходят из деревни, а женщины вынуждены занять их место на плантации. Плетут они только то, что крайне необходимо, и то, что можно сделать быстро: напольные и спальные циновки, корзины, а также другие вещи, предназначенные для продажи. Еще кое-где старухи плетут иетонга, но их становится все меньше.

Подали каву. Пастор не доверял нашему знакомству с самоанскими обычаями и давал краткие пояснения и инструкции.

– Всегда выливайте несколько капель кавы на землю, – сказал он. – Раньше мы делали это ради языческих богов, а с того момента, как стали христианами, совершаем этот ритуал в честь единого бога. Мануиа! Пусть он счастливо доведет вас назад в Уполу.

Удивительно? Нет, типично. Самоанцы обладают поразительной способностью наполнять новым содержанием старые формы. В соответствии с эпохой они легко и непринужденно меняют интерпретацию древних обрядов, оставляя их внешнюю форму неизменной.

– Вы знаете доктора Гаральдсона? – продолжал пастор.

Да, мы его знали. Сикстен Гаральдсон, шведский врач, большой оригинал и общественный деятель, работал на Самоа в качестве эксперта Всемирной организации здоровья. Он много ездил по островам и знал фаасамоа так, как никто другой. Заседал с вождями на деревенских советах фоно, пил с ними каву. В конце концов, дело неслыханное – вожди острова Аполима предложили ему титул матаи. Он его принял. Следующим этапом для Гаральдсона было финансирование саофаи —традиционной церемонии, во время которой вновь испеченного матаи утверждает деревенский совет, и он получает первую чашу кавы уже с новым именем. Потом Сикстен устроил угощение, благодаря которому завоевал сердца всех жителей Аполимы.

– Ай, ай, что это была за фиафиа! – чмокал от удовольствия губами пастор два года спустя, после того как Сикстен уехал из Самоа.

Гаральдсон был нетипичным матаи. Он не облагал усыновленную семью контрибуцией, не заставлял ее расплачиваться с ним ни деньгами, ни натурой, а, наоборот, поддерживал ее материально и помогал в трудную минуту. Поэтому нет ничего удивительного в том, что освободившийся после него титул вожди преподнесли другому скандинаву.

Когда чаша с кавой обошла всех собравшихся, внесли свертки с нашими подарками. Для европейцев эта часть церемонии немного неприятна. По очереди вытаскивают из ящика банку писупо, пачку сигарет, бутылку керосина и поднимают над головой, чтобы все могли видеть. Расхваливают подарки на разные лады и вручают тому лицу, которому предназначил оратор, представляющий подарки присутствующим. Точно так же поступают и с деньгами, которые охотно принимают в качестве дополнения к подаркам или их замены. Деньги передают соответствующему лицу после того, как поднимут вверх и объявят общую сумму.

Эта система имеет и положительную сторону. Она не дает возможности что-то утаить, приносит удовлетворение дарящему, если его подарки соответствующего качества и представлены в должном количестве. В то же время она заставляет мучиться от стыда тех гостей, которые хотели бы просто отделаться от своей обязанности.

После окончания этой части торжества девушки принесли на подносах из пальмовых листьев порции клейкого фааусии кокосовую скорлупу со сладким супом ваисало,особенно полезным кормящим матерям. Готовят его из мякоти и молока кокосового ореха с добавлением тапиоки. Порции были обильными. Каждая из них могла бы насытить целую палату родильного дома. Но, к счастью, фаасамоа не предписывает опустошать тарелки полностью. Поданное блюдо имело характер скорее символический. Впрочем, за порогом всегда толпятся голодные ребятишки, которые в мгновение ока уничтожат все объедки со стола взрослых.

– Теперь до обеда у вас есть свободное время, – сказал пастор, когда мы отодвинули от себя скорлупу с супом и подносы из пальмовых листьев. – Вы должны ознакомиться с церковью и посмотреть реку.

Мы с восхищением качали головами, увидев великолепную церковь и ручей с кристально чистой водой, который жители Аполимы с некоторым преувеличением называют рекой. Потом поднялись в гору на то место, где на выступе отвесной скалы стоял маяк. К нему сквозь заросли вела узкая тропинка.

Мы с трудом карабкались по скользким камням и даже не заметили, как Магда, опередив нас, исчезла в кустарнике. Когда перед нами предстал освещенный солнцем лысый череп Аполимы, я увидела Магду. Она стояла, повернувшись лицом к морю, на краю каменной площадки, в нескольких сантиметрах от… пропасти. Маленькая, смешная, с мышиными хвостиками косичек и мишкой Робинзоном под мышкой, она четко выделялась на фоне раскаленного неба. За ее спиной, как мне показалось, толкались смеющиеся подростки. Моя реакция была нелогичной, но типичной для такого случая. Отведя Магду в безопасное место, я ее тут же отшлепала, испытывая извращенческое удовольствие от того, что было кого бить. Сколько раз я заглядывала вниз, столько же раз мне хотелось начать лупить Магду сначала. К сожалению, я слишком поздно заметила, что за нами наблюдают удивленные коричневые мордашки. Самоанские матери иногда пугают своих детей такими словами: «Веди себя хорошо, а то тебя папаланги заберет». Хоть дети здесь и привыкли к ежедневной порции подзатыльников и шлепков, поведение женщины экзотического вида вызвало среди них панику.

На обратном пути нас сопровождала группа испуганных мальчишек. Стоило нам на кого-нибудь из них посмотреть, как мальчуган с отчаянным криком убегал в кусты. Позднее наши отношения с детьми немного улучшились ценой, стыдно признаться, низкой взятки фруктами.

В деревне нас уже ждал обед, разложенный на циновках. Мы сели по-турецки; женщины – с одной, мужчины – с другой стороны, а хозяева по самоанскому обычаю сели отдельно, на другом конце фале. Одна группа девушек быстро и ловко подавала и убирала блюда, другая – стояла за нашими спинами и веерами из листьев на длинных палках отгоняла тучи мух. В этот момент налетел первый порыв ветра. Он поднялся неожиданно, сдул несколько циновок, покружил и утих. Хозяева спустили панданусовые занавески, но я успела заметить, что на море поднялись волны и вдалеке показались пенистые гребни.