Текст книги "Вид на счастье (СИ)"
Автор книги: Этта Гут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
ЧАСТЬ 6. ВИД НА СЧАСТЬЕ
Глава 1
Решение поехать сюда, в охотничий домик у озера, доставшийся Денису от деда, возникло спонтанно. Сидел-сидел в центре безумия под названием «предновогодний корпоратив», а потом молча поднялся, вышел к машине, сел за руль и просто поехал куда глаза глядят.
Вокруг бушевал вечер последнего рабочего дня уходящего года, и вся трудовая братия была в состоянии «не за руль». Ну, кроме отдельных идиотов, которым даже пьянка обрыдла. Праздничек, чтоб ему, с абсолютно железобетонной традицией уважить всех партнеров по бизнесу – посетить, поздравить, подарки вручить… Ну и, конечно же, выпить. С каждым. А партнеры-то все – мужики крепкие и до водочки охочие…
Сука!
Гаишник, остановивший на выезде из города, тоже был трезвым и злым. Повел носом, как видно, учуял собрата – одинокого волка, озлобленного и голодного – и отпустил, даже документы не глянув. Только вести себя осторожнее на дороге попросил.
– Спасибо, – буркнул Денис.
Лихачить действительно было глупо. Снег так и валил, а дорожники – тоже люди, тоже выпить в тесном кругу собратьев по метле и грейдеру хотят.
«Катану по прямой до бетонки, а в город вернусь уже по Дмитровке – как раз чтобы прямиком к дому…» – Подумал и опомнился, только когда вдруг осознал, что и первая бетонка, которая теперь почти вся обросла шикарным платным ЦКАДом, и вторая – та, что еще дальше от города, остались позади, а до малой родины, где родился, но как-то не пригодился и в результате уехал оттуда уже с десяток лет назад, теперь столько же, сколько до заметаемой снегом, ледяной Москвы.
А все потому, что мысли, пущенные охотиться свободно, забрели туда, куда обычно при таком вот раскладе и забредали – в прошлое. И в «а если бы», набившее кровавую мозоль в душе.
Как бы все сложилось, если бы Денис не принял решение уезжать? Чем бы он сейчас занимался? Где бы жил, если бы остался? И, главное, с кем?
Казалось, что точно не в одиночестве – родина ведь все-таки, хоть и малая. С другой стороны, если бы не решение свалить в прямом смысле от греха подальше, сейчас он мог бы уже и в тюряге обретаться… Причем вариант присесть был совсем поганым – по статье за растление несовершеннолетних.
Машка… Чертова девчонка из дома напротив, ходившая за Денисом хвостом, кажется, лет с пятнадцати. То есть с пятнадцати Денисовых, потому что самой Машке-то было, наверно, семь или восемь. Тогда эта приставала просто раздражала, тем более что из-за нее Дениса не подкалывал только ленивый. А вот потом… Потом Машка взяла и выросла, превратившись из пухлой девочки в длинноногую, тонко-звонкую девушку-подростка, а сам Денис был вынужден признать: как ни крути, а в любовный трепет его повергают не выдающийся бюст Катюхи – бойкой продавщицы из соседнего магаза тридцати с небольшим гаком лет, а как раз таки Машка – ее наивные голубые глазищи, копна светлых, вечно встрепанных волос и ее крепкие маленькие грудки с бойко торчащими сосками, обтянутые ставшей маловатой футболкой.
Сука! Сука! Сука!
Зарычав от накатившей злости, Денис свернул к удачно возникшей в просвете между снежными зарядами заправке. А потом, залив полный бак, а себе купив кофе и сосиску в булке, сидел, ел и думал-думал-думал. И таки надумал, после вырулив не в сторону Москвы, а прочь от нее – туда, где кто-то будто бы вбил виртуальный колышек, вокруг которого он все это время и бегал придурочной козой на привязи…
Зазвонил мобильник. Денис глянул и только вздохнул. Ничего страшного. Подождут. Да и всегда можно будет соврать, что нажрался в хлам и был offлайн по полной. Заказчики – люди в этом смысле понимающие, сами сейчас все бухают. А даже если и не бухают, так все равно подождут.
Реально к определенному сроку надо было доделать заказ только для Коляна Панкратова, который сразу после завершения новогодних гульбищ, вечно превращавших его байкерский бар с чудо-названием «Вялый питон» в руину, планировал ремонт и, главное, обновление интерьера. О чем он Денису и сообщил, довольно поблескивая поросячьими глазками и улыбаясь сквозь буйную бородищу.
Задумка была верной: изготовить мебель, которую не сломать даже пьяным байкерам. Ну ладно, пусть не стулья – этими могут драться, раз терпежу нет, но хотя бы столы. Вот их-то Денис и должен был сделать, сварив неубиваемые и, главное, неподъемные подстолья из мотоциклетных деталей. Большую часть нужного подогнал Колян, кликнувший клич среди своих. Чтобы найти недостающее, Денис сам объехал постоянных поставщиков – автосервисы, пункты приема металлолома, свалки. Основы для будущих антивандальных шедевров уже были готовы. Оставалось главное – превратить их в объекты техноарта, приварив на гнутые трубы шестерни, цепи, втулки и прочий очищенный от ржавчины и отполированный металлолом.
Собственно, с подобного стола, только невысокого, типа журнального, и сооруженного из отработавшего свое автомобильного двигателя, приехавший покорять Москву Денис и начал карьеру техноарт-художника. Сделал он этот столик из стекла и металла (полированная и местами зачерненная железяка внизу и толстое ударопрочное стекло сверху) для мотосервиса, по соседству с которым начал снимать мастерскую. Как подарок – ведь именно хозяин этого самого сервиса позволил Денису набрать у себя на заднем дворе первый металлический хлам для творчества, которым тот отчаянно мечтал начать зарабатывать. Из отобранных деталей и прочего железа позднее была изготовлена и первая скульптура – здоровенный зверь явно волчье-собачьей породы, оскалившийся зубами из приваренных к стальной челюсти свечей. Его Денис по договоренности все с тем же хозяином мотосервиса выставил на улице напротив их соседствующих контор. Вышло здорово и принесло пользу всем – и починялам крутая реклама, и Денису тоже. Ведь мало кто из желающих отремонтировать свою мотокобылу парней не интересовался автором арт-объекта. Понятное дело – байкеры, и без того помешанные на железе.
Сначала шло туго, было стремно и вообще, но потом открытый на свой страх и риск бизнес благополучно попер в гору. Пришлось и мастерскую расширять, прикупив соседний заброшенный склад, и помощников созвать на вполне себе белые, официальные зарплаты, а после и бухгалтера Люсечку нанять, потому что справляться еще и с бумажно-волокитными делами стало совсем невмоготу. Люсечка – дама лет сорока с ярко-алым вампирским ртом и бодрым неохватным задом – мигом навела порядок в налоговой отчетности, зарплатных ведомостях и прочих цифирьях Денисова ИП, и сам он наконец-то вздохнул с облегчением.
Точнее мог бы вздохнуть, если бы не долбаные воспоминания о том, что осталось там, позади. Чертов родной городишка, из которого пришлось без преувеличения сбегать. Чертова Машка, мысли о которой так никуда и не делись, обрекая на одиночество…
Нет, перепихнуться-то всегда находилось с кем. А вот чтобы по-настоящему сблизиться – нет, не выходило.
– А все потому, – говорила на это Денису Люсечка, подпирая пухлым кулаком тугую щеку, – что вы, мужики, козлы!
У Люсечки был период недолгого одиночества – она отправила восвояси очередного кавалера и пребывала в состоянии временной ненависти к противоположному полу. Когда Люсечка только-только взяла на себя бумажные дела «ИП Д.С.Куприянов», хозяин этого самого ИП тоже оказался в зоне ее повышенного внимания. Причем охота на него – неженатого, небедного, малопьющего и вообще «очень ничего» – была открыта внезапно и так энергично, что загнанный под флажки Денис сознался Люсечке даже в том, о чем и на белогвардейском допросе молчал бы, будто Мальчиш-Кибальчиш: что давно и глупо влюблен в юницу. Люсечка сначала осудила, потом, вкурив обстоятельства и что-то подсчитав в уме, оттаяла, Дениса простив и поняв. Правда, после некоторое время сильно расстраивалась, привычно подпирая щеку и приговаривая:
– Нет в мире справедливости. И почему как только плечищи, ручищи, жопа, что яблочко наливное, отсутствие зеркальной болезни, а ко всему еще и интеллект на лице – так мимо рыла? Эх…
Так дальше и пошло: Люсечка вышла на новую охотничью тропу уже не в Денисовом направлении. Зато сам он после их разговора ходил и нет-нет да ловил свое отражение в полированных железках: расправлял плечи (а ведь действительно широкие!), втягивал малость покруглевший живот (надо все-таки перестать пить столько пива, а железо начать тягать не на одной лишь работе, но еще и в зале!), делал значительное лицо, приглаживая отрощенную зачем-то бороду (а всё байкеры-уроды – насмотрелся на них, понимаешь, и вот!) и вообще… позировал сам перед собой.
Интересно, если бы Машка сейчас его увидела, тоже смотрела бы с той же наивной детской влюбленностью или отвернулась бы, скептически вскинув светлую бровь?.. Сколько ей сейчас? Двадцать? Нет, наверно, даже немного больше. Двадцать два или двадцать три. Естественно, раз самому Денису уже тридцатник. Время, чтоб ему…
Как она там, вообще?.. Учится? Работает? А может, вообще замуж вышла и дома с ребенком сидит?..
Мысль ударила куда-то под левое ребро, да так, что Денис невольно педаль газа сильнее надавил. Мощный неубиваемый мотор послушно взревел, но его пришлось обуздать – дорога действительно была не очень. Опять загудел телефон. На этот раз названивали коллеги-подельники, наверняка так и продолжавшие бухать в мастерской, и только теперь потерявшие шефа. Но отвечать по-прежнему не хотелось, и Денис отбил звонок, после скинув стандартное: «Сейчас не могу говорить». Часы на торпедо показывали, что хоть и тьма-тьмущая, но на самом деле еще не ночь, а вечер. Даже вполне себе ранний – всего-то что-то около восьми. Нормально. Как раз добраться и завалиться спать, чтобы все остальное уже утром, на свежую голову.
Снег валил по-прежнему, в прокатанных шинами черных колеях хороводила поземка, но машина цепко держалась за дорогу, да и вообще Денис в нее верил – древний, но истово обожаемый крузак с дизелем-миллионником под капотом еще и не такое в жизни видал и не с таким справлялся.
К родителям не хотелось – после того как Денис объявил им, что уезжает в Москву, отношения, раньше абсолютно нормальные, разладились. И они блудному сыну, когда он все-таки звонил, не больно-то радовались, и ему от общения с «предками» становилось тяжело.
Бывает. Ничего не поделать.
Так что в родной городок, до которого получилось добраться уже часам к одиннадцати, он даже заезжать не стал, а лишь закупился немудреной жрачкой в круглосуточном магазинчике на заправке у окраины и сразу от нее свернул налево. Тут пока все тоже было чищено, а вот на отрезке за последней деревней, где начиналась грунтовка в сторону озера и дедова домика, Денис ждал всяческих испытаний для себя и своего железного коня. Однако с удивлением увидел – и тут чистили. Не вот прямо только что, но перед последним снегопадом, который и теперь никак не мог угомониться, точно. Это показалось странным, однако сетовать на судьбу, расщедрившуюся на подобный подарок, было глупо. Так что Денис осторожно свернул с торной дороги на этот внезапный зимник и покатил дальше.
Глава 2
Настроение сделалось отличным – точно таким, как бывало в детстве, когда отец брал сына с собой на охоту, и они втроем – дед, отец и внук – проводили «безбабские» выходные.
А потом деда схоронили, отца повысили в должности, в результате чего свободного времени у него почти не осталось, да и сам Денис вырос. В итоге все прекратилось. Жаль.
На последнем повороте перед домиком, который дед почему-то завещал не сыну, а внуку, неожиданно занесло, но крузак не подвел, удалось тут же выровняться. И все же дальше Денис катился уже совсем потихоньку. Вот приметная, памятная еще с детства кривая сосна. Вот елочки-сестрички, которые, будто бы приглашающе расступаясь, открывали вид на занесенное снегом озеро и посеревшие от времени и непогоды бревна глухой северной стороны знакомой хибары.
Дед, или, может, даже прадед, выбирая место для рыболовно-охотничьего домика, не ошибся, все сделал очень правильно. Да и сам сруб сложил так, что стоял до сих пор, даже не покосившись. Одноэтажный и маленький – всего-то четыре на четыре. Зато теплый из-за большой каменной печи. А уж какой вид открывался летом с обращенного к озеру крыльца! В детстве Денис эту красоту как-то не ценил. А дед, посмеиваясь, говорил: «Мал еще, чтобы понимать, где тебя счастье ждет! Но ничего, повзрослеешь – поймешь».
Не желая машиной загораживать этот самый «вид на счастье», Денис остановился за домом, прямо на дороге. Было неправильно, но не Москва же – кому тут помешать-то можно? Взяв пакет с едой, он привычно сунул в карман куртки телефон, смотал было на кулак провод зарядника, но потом только глянул на него с усмешкой – в дедовой халабуде электричества отродясь не водилось.
– Ну и отличненько, – сказал сам себе Денис.
Зарядник отправился обратно в бардачок, а секунду спустя туда же нырнул и сам телефон. Ибо на хрен!
Насвистывая себе под нос и ведя рукой по седым бревнам, Денис обогнул угол… и замер, только теперь осознав, почему дорога была прочищена – перед дедовым домишкой, как раз-таки загораживая вид, стояла присыпанная снегом Нива, а из небольшого оконца дома прямо под ноги падал квадрат зыбкого света. Свеча? Старая, еще дедова керосинка? Но кто?..
Шагнув ближе, Денис приподнялся на цыпочки, но так ничего и не увидел, а потому, примерившись, наступил краем ботинка на здоровенный валун из числа тех, на которых лежал нижний венец дома, подтянулся вверх и все-таки заглянул в окно. Свет действительно давала керосиновая лампа. Но и не одна она: в старой настольной плитке горел газ из стоявшего тут же на полу баллона. А на нем кипятилась большая алюминиевая кастрюля. Это, конечно, уже само по себе было удивительно, но все же настоящий шок Денис испытал, когда к плитке шагнула какая-то женщина.
Узкая спина в сером свитере, голубые джинсы, заправленные в берцы… и лохматая светлая шевелюра, при одном только взгляде на которую в груди что-то сместилось так, будто съехались, врезавшись друг в друга обычно малоподвижные плиты Русской равнины.
Да нет, не может же быть, чтобы… Денис и сам не понял, что собрался делать, когда по ту сторону стекла на подоконник прямо ему под нос вспрыгнул одноухий полосатый кот и заорал, скаля клыки и пуча единственный глаз.
– Едрить… – выдохнул, почти выкрикнул Денис и, от неожиданности потеряв равновесие, сверзился вниз.
Особо больно не было – снег принял ласково, но от общего изумления тело будто приморозило. Ни рукой шевельнуть, ни ногой. Только лежать и вращать ошалело глазами, попутно разевая рот.
В доме затопотали, загавкала собака, явно проспавшая чужое присутствие и теперь отрабатывавшая пайку с особым усердием, распахнулась дверь.
– Тузик, стоять! Нельзя, Тузло, нельзя!
Но этому самому Тузлу сказанное было, кажется, по фигу. Он в два прыжка одолел расстояние до Дениса, все еще возившегося полудохлым жуком, и навис над ним, вывалив здоровенный розовый язык.
– Не шевелитесь, и он не тронет.
– Я и не шевелюсь.
– А вы кто?
– По традиции – конь в пальто. А вы? И что, собственно, делаете в моем доме со всем этим зверинцем?
– В вашем?..
Торопливые шаги простучали по звонким от мороза деревянным ступеням, заскрипел снег, и над Денисом теперь нависли уже два, прости господи, лица – собачье и человечье.
– Машка… – все еще не веря себе, выдохнул Денис. – Машка.
– Денис… Денис!
Машка склонилась ближе, улыбаясь растерянно и неверяще, собака – здоровенный кудлатый зверь неизвестной породы, страшный будто все гончие Ада – тоже сунулась прямо в лицо и вдруг, вместо того, чтобы отгрызть незваному гостю что-то жизненно важное, принялась лизаться.
– Фу, Тузло, фу! Да отвали ты, дохлятина кудлатая. Денис! Денис, ну вставай же. Замерзнешь. Ты как тут? Вот уж не ждала…
– Да я и сам… не ждал, – поднимаясь и отряхиваясь, проворчал Денис. – Ты-то здесь как?
Лицо Машки вдруг мигом осунулось, как-то даже посуровело, замкнулось. Она глянула на так и оставшуюся открытой дверь и махнула рукой в ее сторону:
– Пошли в тепло. Там и поговорим.
В доме пахло едой. Причем так вкусно, что у Дениса забурчало в животе. Машка хмыкнула и полезла на полку, которую мастерил еще Денисов отец. Оказалось, за мисками. Они тоже помнились очень хорошо – алюминиевые, одна целая (ее всегда отдавали Денису), и две с немного примятыми невесть кем днищами. Машка все три, понятно, доставать не стала, но целую опять-таки плюхнула перед хозяином дома, который сейчас ощущал себя не иначе как незваным гостем.
– Что там у тебя?
– Щи.
– Вчерашние?
– Не угадал. Позавчерашние. Не будешь?
– Буду, конечно.
– Хлеба только нет. Не ездила сегодня никуда.
– Хлеб! – Денис хлопнул себя по лбу и помчался на улицу, где в сугробе так и остался валяться пакет со жратвой, купленной на бензозаправке.
Пес, шнырявший рядом, уже во всю к его содержимому принюхивался, но пока деликатничал – не трогал.
– Фу, Тузло, – сказал ему Денис, стараясь быть убедительным, и пакет забрал.
Машка все еще посматривала растерянно, явно не зная, чего ждать от внезапного визита. И в то же время в этих взглядах было столько неприкрытого восторга, что даже неловко делалось. Совсем ведь не изменилась – чуть больше вытянулась и немного покруглела местами. А вот с лица детская округлость как раз ушла. И все же прежняя слишком хорошо памятная девчонка будто бы улыбалась Денису из глубины Машкиных глаз, пряталась в уголках знакомых пухлых губ, манила темной родинкой на правом виске.
Поцеловать бы ее… Эх…
Щи оказались адски горячими, но чертовски вкусными – на тушенке, как в детстве. В Москве такие Денису никто не варил, а в общепите было либо говно, либо с мясом – вкусно, но не так. Неудивительно, что эти он лопал и знай нахваливал. Сама же Машка, заручившись разрешением и явно себя стесняясь, таскала из вскрытой вакуумной упаковки копченую колбасу и ела ее, будто это было что-то немыслимо деликатесное.
– Ты как здесь оказалась-то? – возвращаясь к основному вопросу сегодняшнего очень странного вечера, повторил Денис.
Под дверью заскребся и заскулил брошенный на морозе пес, и Машка, кажется, обрадовавшись этой микроскопической отсрочке, кинулась его впускать. Началась суета. Одноглазый кот, теперь перебравшийся на широкую лавку ближе к хорошо нагретой печи, вскочил и попытался цапануть пса лапой. Но, кажется, без когтей, играя и привычно, потому что тот на это наглое нападение не отреагировал – промчался мимо, лишь морду отворотив, и сунулся нюхать запахи, стекавшие ему в чувствительный и неожиданно розовый нос прямиком со стола.
– Ты уже накормлен, Тузик, так что иди давай, – велела ему Машка, но пес не обратил на сказанное никакого внимания, теперь пристроив морду на ноги Денису и глядя на него исподлобья в точности так, как смотрел на Шрека кот в известном всем мультике.
– Попрошайка.
– Еще какой… – согласилась Машка и пригорюнилась на табурете напротив, кажется, наконец-то решившись начать свою исповедь. – Меня мать из дома выперла. Оно и ничего, даже смотивировало – я как раз после в Москве на высшее учиться поступила, а там общага вполне приличная. Но на каникулы и в обычное время по домам всех выпроваживали, а сейчас и вовсе ремонт затеяли. Ну и вот. Ты не думай, я не самовольно тут. Мне твой отец здесь пожить разрешил. Сказал: мол, Дениски все равно нет и не будет…
– А Дениска тут как тут… За что тебя выгнали-то? Чего такого натворила?..
– Да так… Неважно. Ты не думай, если надо, я уеду. Найду, где…
– Не суетись. И вообще – утро вечера мудренее. Я ехать сюда так задолбался, что ни о чем даже думать не могу.
– Я постелю! – Машка подхватилась, засуетилась, кинулась вглубь дома, а Денис сидел, следил за ее действиями и… млел. Самым идиотским образом млел, просто потому, что ему здесь были рады. Столько лет уж прошло, а все равно рады, хоть и пытаются это скрыть, будто что-то стыдное.
– И все же, за что тебя из дома поперли? Ты ж всегда была золотой девочкой, отличницей и гордостью.
– Была… – Машка замерла, а потом вдруг заулыбалась явно наигранно, опять засуетилась. – Одеяло здесь только одно, но я накроюсь курткой. На лавке возле печи хорошо, тепло.
Глава 3
Можно было бы предложить ей разделить единственную в доме узкую, еще дедову кушетку, но Денис промолчал. И не потому, что вдвоем на ней было бы тесно, а потому, что отчетливо понимал: выдаст он себя при таком-то близком контакте. Спалится с потрохами и со всеми своими застарелыми хотелками, жадно сконцентрированными на Машке. Долбаной Машке, с ее мягкими, будто одуванчиковый пух светлыми волосами, стройным телом и по-прежнему абсолютно невинными, полными любви к миру и населявшим его людям-ублюдям глазами.
Короче говоря, спать легли, как Машка и задумала: Денис на кушетке (просто потому, что узкой лавке с его габаритами вообще швах было, Машка как раз на лавке у печи. Вот только заснуть ни у кого из них так и не получилось. Собака по имени Тузик, как выяснилось, отбитая у догхантеров, дрыхла без задних ног, устроившись под столом. Кот сначала тарахтел откуда-то, кажется, с верха печи, а потом захрапел. Да так громко, будто и не кот, а целый котозавр был. А Денис лежал, закинув руки за голову, смотрел невидящим взглядом в скрытый мраком потолок и прислушивался к беспокойной возне по соседству.
– Правда или действие? – вдруг негромко спросила Машка и хмыкнула.
Лавка, на которой она устроилась спать, была так близко, что руку протяни – и дотронешься. Сделать это хотелось нестерпимо, но приходилось терпеть, а потому Денис со вздохом ответил:
– Правда.
– Зачем приехал?
– Родина, блин. Тянет. И на тебя думал посмотреть. – Оказалось, что в глухой деревенской темноте быть откровенным совсем несложно.
– Правда? – Судя по звукам, Машка приподнялась на лавке и теперь наверняка смотрела, тараща свои невозможные наивные глазищи, но это, к счастью, не было видно, а то бы совсем тяжело стало.
– Конечно правда! Врать же не по правилам, – лишь отчасти иронизируя над самим собой и над ситуацией, откликнулся Денис, а после потянулся изо всех сил с отчаянным наслаждением. – Ну, теперь твоя очередь? Правда или действие?
– Правда, – не стала долго колебаться Машка.
Узнать хотелось многое, но Денис так и не смог сформулировать ничего, кроме того, что спрашивал уже неоднократно и на что каждый раз получал ответы разной степени уклончивости:
– За что тебя выгнали из дома?
– Между нами? – странным, будто бы зыбким тоном, немного помедлив, сказала Машка.
– Могила, – пообещал Денис и невольно затаил дыхание.
– Отчим… – Машка завозилась на своем жестком ложе и, судя по звукам, села. – В общем, мать сказала, что это я во всем виновата. Что, если сучка не захочет, кобель не вскочит.
Дыхание у Дениса сбилось. Во рту стало совсем сухо.
– А он вскочил?
– Как вскочил, так и соскочил, – со злостью сказала Машка.
– Ты… Вы…
– Я терпела, пока он так… вокруг да около ходил. А потом… Короче, яйца я ему отбила, когда всерьез лезть начал. Он, конечно, орать. Тут мать. Ну и вот… Не хочу больше об этом. Прошлое путь остается в прошлом.
– Я его убью, – сообщил Денис буднично. – Утром поеду и убью.
В голову будто давешней поземки намело – мелькало что-то белое и невнятное в свете фар. На Машка – маленькую, невинную, наивную Машку покушался ее отчим?! Денис плохо помнил этого человека, а вспомнить, каков он, почему-то остро хотелось. Вспомнить, чтобы завтра, едва увидев, узнать и… Зубы во рту, кажется, захрустели, так крепко их пришлось стиснуть, чтобы не начать рычать и материться. С-скотина, тварь, мразота!
– Не получится. Все уж… Прибрал его боженька пару месяцев назад. А вот мать… Мать меня так и не простила. Любила его. Ревновала ко всем. Все боялась – уведут. И про меня так же сказала: что сама его соблазняла. Как же – счастье, блин, такое красоты неземной.
– Маш… – Денис, не имея сил дальше просто лежать бревном, скинул куртку, которой укрывался, одеяло все-таки оставив даме, и, опустившись на колени у лавки, обхватил Машку за талию, уткнув лицо ей в ноги. – Машка…
– Ничего. Не переживай. Мне, когда мать меня выставила, твои здорово помогли. Поддержали.
– Мои родители?
– Ну да. Хорошие они у тебя. Скучают только очень, переживают, что ты уехал и даже не звонишь.
Машка вздохнула и завозилась в кольце Денисовых рук, попытавшись высвободиться, но тот не пустил.
– Дурак я. Был уверен, что они все еще на меня злятся. А про тебя… Маш, блин, ну почему ты мне ничего?.. Ну позвонила бы, сказала…
– А тебе разве не все равно? Это ж только я люблю тебя, сколько себя помню. И ты это знал. Знал ведь? Знал. Но все равно уехал.
– Не мог я, понимаешь?
– Чего не мог?
– Да ничего! Тебе пятнадцать, а у меня от одной только мысли о тебе член до носа стоит. И фантазиях только одно – как бы так тебя в койку заманить, чтобы после самому себе отвратительным не быть.
Машка замерла, кажется, даже дышать перестала, а потом вдруг склонилась ниже, обдав Денису ухо горячим дыханием:
– Правда или действие?
– Действие, – дрогнувшим голосом откликнулся тот, поднимая голову. – Действие, Маш!
Первый секс был абсолютно пионерским – каким-то, что ли, неловким, нескладным, слишком торопливым и при этом робким, неуверенным. Презерватива не было, так что еще и об этом пришлось помнить, контролируя и себя, и, кажется, мало что соображавшую Машку. И все равно в результате всей этой возни на узкой дедовой кушетке Денис кончил так ярко, что сразу после самым постыдным образом вырубился и продрых, кажется, до позднего утра.
Разбудили его негромкие звуки – Машка шепталась со своим зверинцем, чиркала спичками и приглушенно ругалась на них за то, что не желали разгораться. В доме действительно было прохладно. Настолько, что даже из-под одеяла, которым Денис, как выяснилось, теперь был накрыт чуть ли не с головой, вылезать абсолютно не хотелось. И он лежал, затаившись, – опять-таки будто в детстве, когда уже проснулся и ясно, что скоро в школу, но так хочется украсть еще хотя бы пару минуточек в тепле и уюте родной кровати…
Он уже почти совсем решил прекращать заниматься фигней, когда хлопнула дверь. Машка ушла? Но мотор старенькой Нивы молчал. Да и куда бы она делась, если за домом, раскорячившись поперек всего, стоит крузак? Похвалив себя за то, что разместил его так мудро и дальновидно, Денис все-таки выбрался из постели, натянул одежки, обулся и очччень бодренько поскакал к уличному сортиру. Это окончательно взбодрило, и, облегчившись, он начал мыслить уже вполне складно, так что сразу сообразил, куда могла отправиться Машка – из печи приземистой баньки, стоявшей в отдалении, у самой кромки воды, курился дымок. Да и снег вокруг был притоптан, а в одном месте будто выбран. Натаскала, чтобы после горячая вода на мытье появилась?
Отличная, кстати, мысль! Представилась Машка – голая, с прилипшим к мокрой розовой попе березовым листочком, с блестящими от влаги грудками, украшенными задорно торчащими сосками, и аж жаром опалило. Будто из дверцы той самой банной печи, у которой сейчас наверняка и возилась точка притяжения малопристойных Денисовых мечтаний.
«А ведь отец с матерью о Машке, поди, не просто так позаботились. Неужто на самом деле догадывались об истинных причинах, по которым ох сын-дурачина из родного города сбежал так быстро, будто за ним черти гнались?» Эта мысль, зревшая еще с вечера и вот теперь проклюнувшаяся в посвежевших после посещения ледяного сортира мозгах, показалась очень важной.
Подумалось: а может, та неловкость, то тягостное чувство, которое всегда накрывало при разговоре с близкими, было лишь порождением собственного Денисова ума, и к реальности не имело никакого отношения? Но тогда… Тогда выходило, что он сам, по собственной глупой инициативе все это время зачем-то рычал и скалился, всячески изображая волка-одиночку, боролся с тем, с чем совершенно точно не стоило. С тягой к родному дому. И к Машке…
Ну не дебил ли?
Все это следовало немедленно прояснить. Так что он, обнаружив в доме у ведра с водой мыло и зубную пасту, для начала «почистил» зубы, повозив по ним указательным пальцем. А после, поплескав себе в лицо и вытершись своей же майкой, подтянутой наверх с пуза, накинул куртку и потопал до баньки. Входить сразу не захотелось – уж очень хорошо оказалось вокруг. Просторно, светло и совсем по-новогоднему. Подсвеченный низким зимним солнцем снег искрился на земле и на тяжелых лапах елей, небо победно синело, и даже дедова халабуда с вившимся из трубы дымком выглядела будто картинка с рождественской открытки. И правда «вид на счастье».
