Текст книги "Вид на счастье (СИ)"
Автор книги: Этта Гут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Глава 2
Сколько она проспала? Да бог его знает! Ясно было лишь то, что причиной побудки предсказуемо стала хлопнувшая дверь. Однако, когда Дар громким шепотом спросил: «Фифа, спишь?», сознаваться в своем пробуждении Лена и не подумала – почему-то стало неловко.
– Ну и дура! – сказал Дар и принялся раздеваться.
Он явно был навеселе, потому что его изрядно штормило. Да и то, как решительно Дар избавился от трусов, зашвырнув их куда-то в сторону притулившегося к стене так и не разобранного чемодана, сказало о многом. Продолжая что-то бормотать себе под нос, Дар прошлепал в сторону душа и… включил там свет.
Еще не высохшие капли воды на стекле засверкали, таинственными бриллиантами украшая и без того совершенное мужское тело, и Лена замерла, сглатывая мгновенно набежавшую слюну. Задернет штору или нет? Но Дар делать это и не подумал. То ли потому, что был пьян и море ему оказалось по колено. То ли потому, что был уверен: соседка по комнате спит.
Дар двигался неторопливо, явно наслаждаясь процессом, как давеча сама Лена: поднимал вверх лицо, ловил ртом струи воды и улыбался. Его непокорно вьющиеся волосы, намокнув, распрямились, быстрые прозрачные потоки омывали смуглое, ладно скроенное тело – широкие плечи, выпуклую грудь, руки прекрасной лепки, промежность и ягодицы, которыми Дар нет-нет да поворачивался к темноте комнаты и, естественно, к зачарованно замершей Лене. Но совсем лихо стало, когда Дар выдавил на ладонь гель и принялся намыливать себя. Пальцы ласкающе проходились по животу, по груди, задевая мгновенно напрягшиеся соски…
Лена, не имея сил сдержаться, тронула себя между ног. Там было влажно, и все, кажется, даже пульсировало от притока крови. Первое же прикосновение сразу увело за грань – стало ясно, что теперь уже не притормозить и не убедить себя, что подсматривать нехорошо, а вуайеризм («Вот чертов Дар! Накаркал ведь!») – извращение и вообще зло.
Так что Лена лежала, следила за руками Дара, неторопливо двигавшимися по телу, и все более смело ласкала себя. А Дар… Дар словно нарочно делал все, чтобы окончательно лишить тайную наблюдательницу последних крупиц разума: трогал себя, гладил, с особой тщательностью мыл промежность…
Или уже не мыл? Ведь когда люди просто моются, у них на это не встает, нет ведь? И для того, чтобы сделать член чище, не нужно ритмично и неторопливо гонять по нему кожицу, при этом другой рукой нежа и перекатывая в пальцах яички. А Дар все это делал! И получал при этом явное удовольствие: жмурился, кусал губы и по-прежнему, сволочь такая, улыбался развратно-мечтательно. Маринка и Лерка были недостаточно хороши? Или, напротив, хороши настолько, что никак из головы не шли?
Мысль о девицах, от которых только что приперся Дар, несколько сбила настрой, оргазм отступил, и если бы этот козел блудливый теперь выключил воду и отправился спать, Лена сумела бы сохранить остатки самоуважения. Но Дар и не думал останавливаться. Теперь он принялся мыть голову. Мыльные потоки потекли по торсу, зарываясь в темные волосы в паху. Поднятые вверх руки позволили Лене видеть все тело Дара: каждую мышцу, каждую выпуклость, каждый изгиб. Но более всего по-прежнему манил член: покачивающийся при каждом движении, натянутым луком изогнутый вверх, темный от прилившей крови…
Лена невольно облизнула губы, представляя себе, каким он мог бы быть на вкус и какими были бы ощущения от прикосновения к блестящей гладкой головке. Минет она делала лишь однажды – парню, про которого начала было думать, что с ним все надолго и всерьез. Но именно минет положил этим мыслям конец. Парень оказался нетерпелив и даже груб, постоянно хватал за волосы, удерживая голову и не давая отстраниться, толкался членом прямо в горло. Лена слишком хорошо запомнила, как тогда беспомощно давилась и кашляла, и более на такое никогда не соглашалась.
И вот теперь, подглядывая за Даром, думала лишь об одном: как смело войдет к нему под струи теплой воды, опустится на колени и самым кончиком языка, словно бы испрашивая разрешение, коснется дырочки уретры… Коснется и глянет наверх, в лицо Дару, чтобы получить ответ, и увидит в глазах любимого человека не насмешку и не желание оттолкнуть, а жаркое возбуждение, жажду удовольствия и просьбу продолжать… И тогда Лена возьмется за дело всерьез. Начнет посасывать головку, станет лизать ствол и нежно целовать яички…
– Мххх! – Лена выдохнула в подушку, зажав зубами плотную ткань наволочки, и кончила.
В глазах стало темно, дыхание сбилось, сердце колотилось где-то в горле.
– Ну что, налюбовалась? – с явно читаемой усмешкой в голосе спросил Дар.
Лена замерла, как мышь под веником, в секунду осознав, что Дар уже не в душе, а стоит совсем рядом, возле кровати. И наверняка слышит то, как она сопит, видит ее пододеяльную возню, потное лицо и прикушенную зубами наволочку. Мамочки! Мамочки родненькие!
Дар молчал, Лена и вовсе, кажется, дышать перестала, буквально остекленев от смущения и страха перед тем, что будет дальше. Однако ничего так и не случилось. Дар постоял еще рядом, потом то ли вздохнул, то ли хмыкнул, прошлепал к своей кровати, зашуршал свежим, хрустким бельем и улегся.
Лена приоткрыла один глаз. Было темно, но не настолько, чтобы погрузить комнату в полный мрак, так что соседняя кровать оказалась отчетливо видна. Дар лежал к Лене спиной и не шевелился. Влажные волосы разметались по подушке, во всей позе – напряжение. И вот как теперь жить-то дальше?.. Как?!
Просто лежать, слушать чужое дыхание, ждать, гадать и сдерживать себя, чтобы не начать скулить, объясняться и извиняться, было невозможно. Просто невозможно! Лена тихо встала, оделась и вышла, невесомо прикрыв за собой дверь номера. Полумрак круглосуточного, но в это совсем уж позднее время пустого бара оказался идеален для того, чтобы спрятаться от мира. Лена заказала себе чашку кофе, чтобы не нервировать бармена, и забилась в угол.
Если бы она сейчас была дома, то наверняка совершила бы что-то разгромно-разрушительное, но чужой город в чужой стране ставил в рамки, сковывал… Может, Дару, по крайней мере, хватит совести не трепаться о том, чему он стал свидетелем, и не издеваться особо зло над своей однокурсницей?
А после того, как все они вернутся на родину и сдадут зимнюю сессию, можно будет перевестись в другой институт, а то так и переехать в другой город, где Лену никто не будет знать, где до нее никому не будет дела…
– Вот она где! Кофеек пьет! – вздрогнув, выныривая из своих невеселых мыслей, она подняла голову – напротив, нервно притопывая ногой, стоял Дар.
– Я…
– Одно слово – Фифа! – Дар махнул рукой и вдруг решительно уселся напротив. – Ты куда драпанула-то? Я понадеялся, что, может, за презиками – вряд ли ж такая, как ты, в сумочке их пачками носит. А ты тут сидишь с похоронным видом, не ведая, что у меня полный боезапас…
– Боезапас… чего?
Дар вдруг ухмыльнулся совершенно хулигански и сунулся ближе, заставив Лену отпрянуть:
– Гондонов, Фифа! Или зря я старался, вокруг тебя гоголем ходил; хвостом крутил, ревность в тебе взращивая; и даже, увидев, какие нам перепали номера, подбил этого гамадрила Сашку, а главное, Машенцию на рокировку в составе постояльцев?
– Ты пьян, Дар…
– Да уж пришлось накатить для решимости – спасибо Маринке и Лерке, которые завсегда в состоянии «а у нас с собой было»! Иначе никак! Что я, стриптизер-профессионал, что ли, чтобы по трезвяку шоу «За стеклом» для тебя устраивать?
– Но…
– Да, блин, Фифа, пошли уже в нумера! А то мукает она, нокает… Или… – было поднявшийся на ноги Дар вдруг посерьезнел. – Или я все не так понял, и ты у меня на шее до сих пор не висишь не потому, что никак робость свою фифью не одолеешь, а потому, что я тебе со своими чуйствами на фиг не нужен?
– Ну…
– Фифа!
– Я не Фифа! У меня имя есть!
– Смотри ты, реакция на раздражители присутствует. Теперь бы еще понять: мне тебя дальше соблазнять всячески или без сиропа, и ты «облико морале» без страха и упрека, Леночка?
– Сам ты Эльда-арчик!
Дар показал Лене кулак, Лена Дару – язык, после чего оба замолчали, прощупывая друг друга взглядами, словно минеры нашпигованное взрывчаткой поле.
– Не молчи! – велел, дернув уголком губ, Дар. – Я тебе свой вариант танца мущщинских лебядей уже станцевал. Голяком в душе. По чесноку, теперь твоя очередь цыганочку с выходом устраивать!
Чувствуя себя парашютистом, который уже прыгнул вниз, но пока не знает – раскроется над ним купол или нет, Лена тоже поднялась на ноги и рубанула – как кольцо дернула:
– Я тебя люблю. Уже давно. Но я и представить не могла, что… Ну, что ты… тоже… ко мне… неравнодушен. Неравнодушен ведь или?
– Я неравнодушен, – согласился Дар и нервно засмеялся. – Но… Пуганый я, понимаешь? Не то что на воду – на лед дую с некоторых пор. Запал на тебя, но сам, первым, не смог к тебе подвалить, бздел. Мечтал, надеялся, что ты сделаешь хоть какие-то шаги навстречу, расставишь точки над «ё», а ты все никак… Знаешь, сколько я тебе писем написал?
– Но я ничего…
– Конечно ты их не получала! Я ж их все потер на хрен! А ведь такие там излияния были – на три романа хватит. Я идиот, да?
Дар смотрел исподлобья, нервно переступал с ноги на ногу, кусал губу. А Лена вдруг почувствовала огромное, всепоглощающее освобождение: парашют раскрылся, подхватил своим ярким куполом, не позволил расшибиться о землю. Да и стекло, все это время отделявшее ее от Дара – не то, что было в душе номера берлинского отеля, а другое, виртуальное, но куда более крепкое, созданное неуверенностью в себе и прочими дурацкими заморочками – теперь исчезло, растаяло, утекло водой, омывая душу.
И почему, интересно, эти два слова – душ и душа – так похожи?
Лена покачала головой – самое время прикладной лингвистикой заниматься! Дар ждал, и дальше испытывать его (а заодно и свое) терпение было глупо. Руки дрожали, во рту пересохло. Казалось важным в такой момент сказать что-то большое, серьезное и красивое – что-то куда сильнее простых и каких-то затасканно-скомканных слов о любви. Но Лена так не умела, а потому, смущаясь и отводя глаза, действительно как распоследняя фифа, лишь буркнула:
– Так что ты там… про боезапас?
– Она еще спрашивает! Он есть, его не может не быть! – улыбнувшись от уха до уха, откликнулся Дар и потянул Лену за собой. – Если уж я нам такой шикарный порно-номер организовал, неужто возможно, чтобы я обо все остальном не позаботился?
– Нуу…
– И раз я такой решительный, запасливый и хитрый, то с тебя сегодня твое шоу «за стеклом», исполненное для меня! А я буду лежать, смотреть и делать то, что делала ты, когда в душе вытанцовывал я.
– Э-э-э! – возмутилась Лена, заливаясь румянцем.
И тогда Дар, который разве что не бегом тащил ее в сторону лифтов, притормозил, а после, рассмеявшись так громко, что строгие немецкие девицы за круглосуточно работающей стойкой ресепшен, украшенной еловыми гирляндами в искусственном снегу, глянули осуждающе, сунулся ближе и, как и обещал, «припомнил»:
– Кто опоздал, тот не успел, Фифочка! Кто опоздал, тот не успел!
ЧАСТЬ 4. ВИТЕ НАДО ВЫЙТИ
Глава 1
– А белый лебедь на пруду всю отморозил ерунду! – пропел Витёк и тут же получил незлобивый тычок в спину.
Охранники забегаловки, под конвоем которых изрядно подгулявшая компашка Витьковых друзей-приятелей и вынуждена была проследовать из заведения на улицу, знали их всех как облупленных, а потому драки и не вышло, хотя Витёк желал. И даже сейчас еще на что-то рассчитывал, а потому тут же возмутился:
– Убери лапы!
– Вите надо выйти! Иди домой, чудила! – смешливо долетело в ответ, и дверь захлопнулась.
Мда. Совет можно было бы счесть даже дельным, если бы Витьку на самом деле было куда идти. Но со вчерашнего дня такая штука как «дом» в его жизни отсутствовала – в предыдущую ночь даже спать пришлось в кабине родной фуры, благо койка там имелась. А все потому, что давно назревавший чирей под названием «семья» наконец-то вскрылся! Классика: Витёк днем раньше, чем планировал, вернулся из рейса и обнаружил у себя в спальне перформанс «Любовник в шкафу». Это было так смешно, что Витёк хохотал все то время, пока мужик натягивал штанцы и прочее, а Витькова жена Лерка скакала вокруг, нервно стягивая на груди полы халата.
Осуждать ее как-то особо не получалось. Было, конечно, противно просто потому, что обманули, что все это жирное и пошлое творилось за спиной неизвестно сколько времени, но на самом деле Лерке Витёк был даже в чем-то благодарен. Если бы не ее глупость, не любовник, зазванный в дом прямо накануне возвращения мужа, весь этот фарс под названием «семья» тянулся бы еще невесть сколько, несмотря на давно остывшие чувства. А так… Так только Марка жалко. Витьку всегда в таких вот историях жальчей всего было детей. Он и на Лерке-то женился, если честно, не от великой любви, а потому что та умудрилась залететь, несмотря на то, что секс у них всегда был защищенным. Бракованный презик, бывает… Зато теперь у Витька был сын, которого он назвал в честь лучшего друга – Марком. Друга, которому всегда тайно завидовал. Просто потому, что тот не боялся жить так, как хотел!
В отличие от самого Витька, Марк сам выбрал профессию и вообще путь в жизни, выстояв под напором родителей, которые, как и все папы и мамы, желали сыну «лучшего», а значит, своего. И доказал, что выбрал правильно, потому что был не только успешен, но и до сих пор работу свою любил, за что та одаривала его деньгами и даже признанием. Да и в личной жизни…
Хотя, если честно, эта их сходка, которая чудом не закончилась дракой, состоялась из-за того, что у Марка с ней возникли проблемы. Не такие непоправимые, ка у Витька, нет. Но он о своем позоре и неизбежном теперь разводе не сказал ни слова, стыдясь невесть чего, а вот Марк, как и всегда, действовал открыто, не боясь показаться в глазах друзей неудачником. Собрал приятелей и просто сказал, что нужна поддержка, потому что его любимая Полька неожиданно задурковала – выставила его из дома, заявив, что Марк «эмоциональный холодильник». А Марк… А что Марк? Сидел, рассказывал, вздыхал, грелся в кругу друзей. Ну и, конечно, хранил великую мужскую выдержку и стоически воспитывал, как видно, одумавшуюся Полину, не отвечая на ее звонки и смски, но при этом не выпуская телефон из рук.
Толика-алкоголика его мудрая супруга, о которой он неизменно отзывался так: «Жена мне досталась строгая и авторитетная!», в очередной раз «спустила с поводка», позволив мужу оторваться с друзьями. Серый… Ну, Серый выпивал со всеми просто за компанию – у него дома гроз практически не бывало, и семейный барометр всегда показывал «ясно». Один-единственный раз, когда Серый было ушел от своей Таси, все, узнав об этом, кинулись мирить их с таким рвением и чувством, будто от этого зависело общемировое благополучие! И действительно казалось, что, если уж Серый с Таськой разойдутся-поссорятся, это уж точно конец света и полный швах! Так что Серега пил сегодня с друзьями, как он сам любил говорить, только для запаха, «потому что дури у нас и своей хватает».
А вот Витёк… Витёк, сука, взялся закладывать за воротник по самой днищенской причине – потому что не было больше сил! И так-то жизнь говно, а тут еще и Лерка с ее хахалем, дай ему бог сексуального здоровья!
– Ты меня никогда не любил! – трагическим голосом упрекнула она, закрыв за своим ебарем дверь.
– А ты меня? – ответил вопросом на вопрос Витёк и пошел на кухню.
После рейса, который он, словно что-то почуяв, проделал в сжатые сроки, практически нигде не задерживаясь, остро хотелось спать и жрать, но было ясно, что тут, в этой квартире, разом переставшей быть домом, рядом с этой женщиной, оказавшейся совсем, окончательно и бесповоротно чужой, Витёк ничего такого – обычного, каждодневного, простого – делать не сможет. Если только сесть на привычную табуретку у стены, потому что от усталости и нервов трясутся ноги.
– А за что тебя любить-то? – надрывалась Лерка. – За что?! Когда ты последний раз ко мне хоть какой-то интерес проявлял?! А?! Если у тебя член не стоит, то я еще молодая здоровая баба и хоронить себя…
– Не ори, ребенка разбудишь!
Лерка действительно заткнулась, села по другую сторону кухонного стола, помолчала и заговорила уже совсем другим тоном:
– Он у бабушки. Не совсем же я… шалава, чтобы при Марке другого мужика… И… И прости, что так вышло.
– Может, и к лучшему…
– Может, и так…
Пустота… Тишина… И только мертвые… Блин!
– Вите надо выйти, – с кривой усмешкой сообщил теперь уже бывшей жене Витёк и свалил.
Городская ночь была слишком светлой, чтобы видеть всю красоту звездного неба, которое всегда манило Витька, околдовывало, будто бы даже гипнотизировало. Он и свою работу, помимо романтики дальней дороги, в конце концов полюбил именно из-за того, что, ночуя на трассе – где-нибудь у заправки или мотельчика для дальнобоев, но главное, в глуши, – мог ночью выйти из своей фуры, с которой сроднился, будто улитка со своим домиком, задрать башку к небу и смотреть, смотреть, смотреть…
Все-таки странная штука жизнь. Или это сами люди делают ее странной? Вот, к примеру, Витёк. Он мог бы жить спокойно и даже счастливо, если бы в силу каких-то обстоятельств с самого начала не стал казаться даже самым близким людям не таким. Тем, про кого постоянно думали или говорили: не оправдал, не дотянул, не выдался.
«Мальчики не должны плакать», но маленький Витёк был натурой чувствительной – ревел от обиды, плакал из-за прочитанной книжки, пускал слезу над брошенным щенком. И в итоге отец его за это истово презирал и вытравливал из сына это «девчачье» всеми силами – ремнем и секцией бокса. И Витёк ведь рвался, изо всех сил рвался доказать, что он правильный, лучший! И даже чего-то добился – тренер хвалил его за быстроту реакции и филигранную точность ударов, которые подняли его на уровень кандидата в мастера спорта. Вот только удары эти все равно были по мнению отца «мушиными». Да и как могло быть иначе, если Витёк, добравшись в росте до отметки «метр с кепкой», так на ней и застрял? Неполные метр семьдесят ростом и шестьдесят с малым килограммов живого веса. Разве это по-мужски?
Так что юношеские успехи в боксе ничего и никому доказать не смогли, и тогда повзрослевший Витёк выбрал самую что ни на есть мужскую профессию – отцовскую. Отучился на шофера, сел за руль фуры, стал уходить в рейсы. И все равно каждый раз почему-то получалось так, что «не дотягивал, не соответствовал, не оправдывал».
– Вот смотри Толик какой умничка! Уже женился, того гляди детками обзаведется! А ты? – говорила мать.
Вместо «Толик» периодически подставлялись другие имена и обозначались другие «достижения», но это было вторичным. Главное заключалось в другом: «умничкой» каждый раз оказывался не Витёк. Впрочем, в чем-то мать была права – с противоположным полом у него вечно как-то не ладилось. И даже не потому, что Витёк был коротышкой. Дело было в другом. Парни вокруг влюблялись, буквально летали на крыльях своих чувств, иногда, конечно, после падали на землю, но только чтобы вновь расправить крылья. Ну, или просто трахались так, что дымилось. А Витёк и не влюбился ни разу за всю жизнь по-настоящему, и к сексу особой тяги не имел. Так… гимнастика.
Грело, что и Марк пока один и каких-то ярких чувств ни к кому не проявляет. И какой же был удар, когда и он вдруг привел в компанию свою Польку и сразу рубанул: люблю, женюсь… Как же Витёк в тот вечер нажрался! До зеленых соплей и «Вите надо выйти…»
Наколку эту себе на руке он сделал тоже по пьяни. Потом вынашивал планы свести, но в итоге оставил. Потому что, ну… соответствовала. И потому, что «Вите нада выти» было первым, что маленький Витёк сказал в своей жизни. Мать тогда офигела, не поняла, даже испугалась из-за этого старорежимно-мрачного «выти», но потом выяснилось, что сына просто укачало в автобусе. Итогом непонимания стало облеванное платье и недовольство отца, который в произошедшем опять увидел какие-то сыновьи «недоработки»: у всех – как у людей, первые слова «папа» или «мама», а этот…
И только дед, который тогда еще был жив, смеялся и рассказывал всем желающим и нежелающим анекдот про немого, который впервые заговорил в двадцать лет, сказав: «Овсянка пригорела!», а раньше молчал, потому что «все нормально было». Отец и мать обижались, а дед предлагал им смотреть на жизнь проще: комплимент же, раз ребенку и говорить ничего не приходится, близкие все нужное и важное и так про него понимают. «И, кстати, чего вы так нервничаете? За это вам не заплатят!» Дед был вообще чудесным стариканом. Жаль, Витёк его мало застал.
Но в итоге – то ли из-за деда, то ли как-то само собой – это самое «Вите надо выйти» стало чем-то вроде девиза. Зачастую откровенно дурацкого, но действенного способа идти по жизни: когда что-то получалось не так, мешало, пугало, было неудобным, Витёк просто уходил. Не сражался «за свое», не пытался переубедить – лишь поворачивался спиной и двигался дальше. Благо дорога всегда лежала перед ним, маня лентой асфальта, согревая и бодря мощным двиглом грузовика под задницей. Вот только теперь вдруг стало совершенно ясно, что ехать-то по ней Витьку некуда. Нет цели! И нет места… Да что там – места! Главное, что нет человека, к которому хотелось бы вернуться. Да, был сын. Но он еще такой малыш-несмышленыш, что, наверно, даже и не заметит отсутствие отца, который из-за постоянных рейсов и так-то бывал дома весьма эпизодически… Эх…
– А белый лебедь на прудууууу, – провыл Толик и упал бы, если бы самый трезвый из всех друзей-приятелей – Марк – не ухватил его за шкварник в последний момент.
– Так! Этого пакуем в такси и отправляем к Милке. Надо ей позвонить, чтобы принимала «груз», – составил план Серый. – Я его провожу, а потом и сам до дома, до семьи. Витёк, ты с нами? А ты, Марк, как?
– Неа, я сам, – отказался Витёк, а Марк и вовсе лишь отрицательно качнул головой, глядя с легкой улыбкой в свой телефон.
– Ну, как хотите!
Такси обнаружилось в два счета. Время было самое то, чтобы начать развозить «тяжелых» клиентов питейных заведений по домам, так что таксисты кружили вокруг голодными грифами-трупоедами. Серый загрузил в салон все еще горлопанившего намертво приставшую «лебединую песню» Толика и отбыл. Марк, пробурчав что-то смутное про то, что желает еще прогуляться и голову проветрить, побрел в противоположную сторону, а Витёк… Витёк охлопал себя по карманам, понял, что, похоже, спьяну во всей этой кутерьме профукал все, что только мог, включая телефон, кошелек с деньгами и карточкой и, что самое поганое, с правами, задрал голову к черному небу и завыл. Воистину: Вите надо выти… Или сойти. Да, блин! Остановите, суки, Землю, я сойду!
Охранники, только-только избавившиеся от задуривших пьянчуг, пускать Витька обратно и не подумали – забаррикадировались изнутри, твари, и лишь твердили: «Завтра, все завтра!» Круто! Дома нет, семьи нет, денег нет, так теперь еще возись с заменой прав, чтобы хотя бы работа была. Поехать к родителям? Чтобы слушать причитания матери и презрительные реплики вечно всем недовольного отца? Брр… К счастью, ключи от фуры Витёк, как раз таки опасаясь потерять их, предусмотрительно пристегнул карабинчиком к шлевке на джинсах. Ну хоть на лавочке в сквере спать не придется!
