Текст книги "Джонни Тремейн"

Автор книги: Эстер Форбс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

4

Как ни удивительно, Джонни прекрасно спал на своей соломенной постели. Прошлой ночью, когда он плакал среди могил копсхиллского кладбища, он почувствовал, что его несчастья достигли предела. Ниже уже не упасть, а следовательно, оставалось только одно – подняться. Он понимал, что по сравнению с тяжким обвинением, выдвинутым против него мистером Лайтом, ребяческие выкрики Исанны ничто, но именно эти выкрики и повергли его в отчаянье, и теперь обвинение в краже со взломом не могло его тронуть. Сердце его закалилось, и, казалось, нет такой беды, которой бы он не был в состоянии перенести. Тем не менее образ виселицы на городской заставе, пророчески попавшейся ему на глаза накануне, преследовал его воображение.

Утром, не успел он кончить свою кукурузную похлёбку, как пришёл Рэб. Джонни знал, что он придёт. Рэб притащил одеяло, книги и еду. Он держался с таким хладнокровием, словно навещать приятеля в тюрьме было для него самым привычным делом. Джонни заметил, что на его сильной загорелой шее висит какая-то медаль. На ней было выгравировано «Древо Свободы». Так, значит, Рэб принадлежал к знаменитому полуподпольному обществу «Сыновей Свободы», которое время от времени брало правосудие в собственные руки. Они запугивали королевских чиновников, заставляли их покинуть Бостон, мешали британским адмиралам насильно вербовать матросов в Америке, как они привыкли это делать у себя в Англии. При желании Сыновья Свободы могли парализовать торговлю, суд и действия правительства. Сколько раз по ночам слышал Джонни их свист, крики в рупор, сделанный из раковины, их клич: «Горожане, на улицу!», топот бегущих ног… А на другой день он видел чучела, подвешенные к столбам, поломанные заборы и выбитые стёкла в домах у хозяев – тори и узнавал, что королевский комиссар был вынужден покинуть Бостон. Или что такой-то купец, призванный под «Древо Свободы», со слезами поклялся не торговать с Англией до тех пор, пока она не откажется от своих притязаний. Лепэмы осуждали самоуправство Сыновей Свободы. Джонни никогда не задумывался надо всем этим. Но, увидев медаль на шее Рэба, он решил, что с ними, должно быть, не скучно.

Медаль оказала действие, так как и тюремщик и надзиратель были тоже Сыновьями. Джонни перевели в уютную отдельную комнату на первом этаже. Тут обычно помещались несостоятельные должники из благородных. Джонни рассказал Рэбу всё с начала до конца. Рэб уже успел узнать, что дело будет рассматриваться в следующий вторник и что судьёй назначен мистер Дана. Если судья найдёт, что достаточных улик нет, он тут же может освободить Джонни, не передавая дело в верховный суд с присяжными. Затем Рэб спросил Джонни, показывал ли он кому-нибудь свою чашку до двадцать третьего августа. Имея такого свидетеля, можно было бы доказать, что чашка, которую принёс Джонни, не является той, которую украли у мистера Лайта.

– Как же, показывал – Цилле Лепэм. Ещё в июле. Теперь я даже вспомнил, что я показал ей чашку в тот самый день, когда мистер Хэнкок пришёл к нам заказать сахарницу. Второго июля, во вторник.

– Больше ничего и не нужно. Ну и дурак же мистер Лайт – возвести такое нелепое обвинение на тебя!

– А почему он говорил, что ждал меня или кого-то ещё, когда у него пропала чашка?

– А кто его знает! Мало ли что происходит в этой коварной и хитрой башке! Очень может быть, что он считает тебя самозванцем и что ты затем только и украл чашку, чтобы доказать своё родство с ним. Цилла, конечно, согласится прийти в суд ради тебя?

– Если мать её отпустит.

– А миссис Лепэм – она даст тебе хорошую характеристику?

– Какое там! Если бы ей сказали, что я стащил парик с головы священника, она бы поверила.

На следующий день Рэб пришёл в тот же час. Он о чем-то озабочен. Мистер Лайт самолично посетил Лепэмов в карете с красными дверцами, заказал дюжину серебряных ложек, шкатулку для чая и обещал заказать серебряную кружку в фут высотой, если дело пойдёт на лад.

– Взятка?

– Цилла говорит, что он дал аванс. Тогда-то миссис Лепэм и сказала, что не позволит впутывать свою дочь в такое безобразное дело. Она обещала запереть Циллу на замок в следующий вторник.

– И меня могут повесить?

– Кроме того, она во что бы то ни стало хочет угодить этому мистеру Твиди. Если он не подпишет договор и не примется тотчас за работу, они не сумеют выполнить заказ мистера Лайта. Бедняга Лепэм ничего знать не хочет, кроме своей библии. Говорит, ему мало осталось времени, чтобы приготовиться к встрече с творцом. Между прочим, мистер Твиди люто тебя ненавидит. Говорит, что ты его обозвал поросёнком. Ему это не понравилось.

– Ну да, обозвал, конечно. Но что же из этого!

– Прекрасно! Бранись себе, обзывай людей поросятами, но только потом пеняй на себя, если они будут давать сдачи! И не словами – это дано не всякому, – а делом! Твиди ухватился за случай поквитаться с тобой. Он сказал, что, если миссис Лепэм допустит, чтобы Цилла давала показания в твою пользу, он тотчас отправится обратно в Балтимор. Он говорит, что он художник и поэтому очень чувствителен и не желает, чтобы всякие воришки и скандалисты его расстраивали. Ну, да ладно. Только я на твоём месте не стал бы…

– Ах, ну перестань же ты об этом! – перебил Джонни капризным голосом.

– Теперь насчёт адвоката. Я говорил с Джозией Куúнси. Он часто пишет в «Наблюдателе». Он говорит, что готов к услугам.

– Джозия Куинси? Но… Рэб, скажи ему, что не надо!

– Не хочешь? Он ведь самый лучший юрист в Бостоне, из молодых.

– Но я не могу расплатиться с ним!

– Ты ничего не понимаешь. Он подарит тебе своё время бесплатно. Он зайдёт к тебе сегодня под вечер. А я должен буду встретиться с Циллой тайком от матери, понимаешь, чтобы составить план действий.

– Всё ведь зависит от Циллы, правда?

– Очень многое, во всяком случае.

– А миссис Лепэм и поросё… то бишь Твиди, – они говорят, что запрут её?

– Запрут, да только не от меня. Я бы её не то что из дому – из тюрьмы бы вызволил, откуда хочешь! Она ведь такая, что дала бы показания в твою пользу, даже если бы это стоило ей жизни. Как её зовут на самом деле?

– Присцилла.

– Дай бог, чтобы Присцилла была на моей стороне, если меня когда-нибудь будут судить! А её сестрёнка – вид у неё смышлёный – как на самом деле?

– Да не особенно. Она вроде попугая. Она вечно повторяет то, что скажет Присцилла или кто-нибудь другой, и выдаёт это за своё.

5

Судья мистер Дана был толст и румян. На нём была чёрная шёлковая мантия и большой курчавый белый парик.

Джонни сидел рядом с мистером Куинси, следил за напряжёнными, нервными руками судьи и прислушивался к его бормотанию: «Так, так, дальше что», и быстрым вопросам, которые он обращал к людям, сменявшим друг друга на скамье подсудимых. Одних он тут же отпускал, других приговаривал к штрафу или к ударам плетьми, третьих приказывал выставить в колодках, четвёртых направлял в высшую инстанцию. Джонни догадался, что скоро будут рассматривать его дело, когда услышал, как судья послал курьера на Долгую пристань сказать купцу Лайту, чтобы он прибыл через полчаса.

Джонни ещё раз оглядел судебный зал, внимательно всматриваясь в каждое лицо. Ни Рэба, ни Циллы не было видно, и он упал духом.

– Рэб сказал, что доставит её сюда к одиннадцати, – шепнул ему на ухо мистер Куинси. – Рэб никого никогда не подводил.

Джонни нравился молодой адвокат. Это был крупного сложения человек с лихорадочным румянцем на щеках. Кашель его предвещал раннюю смерть. Так вот умерла и мать Джонни – сгорела в лихорадке. Подвижное, страстное лицо мистера Куинси было бы красивым, если бы не бельмо на одном глазу.

Мистер Лайт прибыл в сопровождении своего бедного родственника и секретаря мистера Сюэлла. Купец вошёл так, словно и тут хозяин был он, и громко поздоровался с судьёй, прервав лепет какой-то обтрёпанной булочницы, обвинявшейся в том, что она торгует заплесневелым хлебом. Затем послышался лёгкий стук колёс, позвякивание сбруи, и, ко всеобщему удовольствию, появилась Лавиния Лайт. Красавица скромно опустилась на стул подле дверей.

Судья принялся поправлять воротник. Сюэлл покраснел. Булочница забыла, чтó она собиралась сказать, залюбовавшись темноволосой красивой девушкой в чёрном платье. Появление мисс Лайт в зале суда было неожиданно. Впрочем, эта нетерпеливая, вечно скучающая девица часто совершала непонятные поступки.

– Иск Джонатана Лайта к Джонни Тремейну, или Джонатану Лайту Тремейну.

Мистер Куинси незаметно прикоснулся к его колену. Джонни знал, что ему следует выйти и присягнуть на библии в том, что он будет говорить правду, только правду и всю правду, да смилостивится господь бог! Он шагнул вперёд, и ему вдруг сделалось жутко: быть может, это его первый шаг на пути к виселице – той самой, что ожидает его в сумраке за городской заставой.

Точно такую же присягу принёс после него и мистер Лайт. Мистер Куинси единственным своим зрячим глазом перехватил взгляд Джонни и одними губами произнёс какое-то слово. Часы пробили одиннадцать – в дверях стояли Рэб и Цилла. Рэб казался таким же, как обычно, – загадочным, смуглым, умным. У Циллы лицо было наполовину скрыто капюшоном.

Мистер Лайт разговаривал так непринуждённо, словно был наедине с мистером Дана в каком-нибудь кабачке, где за бутылочкой мадеры они беседовали и щёлкали орехи. Он рассказал, как его прадед, Джонатан Лайт, мэр Козуэя, что в графстве Кент, в Англии, заказал шесть одинаковых чашек, по числу своих сыновей. Четыре чашки попали в эту страну, и нынешний мистер Лайт владел ими вплоть до августа месяца сего года. В ночь на двадцать четвёртое вор или воры вырезали кусок стекла в окне столовой. Образовавшееся отверстие было мало для взрослого мужчины – только подросток мог бы проникнуть через него и выкрасть одну из знаменитых чашек.

В этом месте своего рассказа мистер Лайт прищёлкнул пальцами, и Сюэлл выступил вперёд и расставил четыре серебряные чашки на столе перед судьёй.

– Вот чашка, которая была украдена, – сказал мистер Лайт уверенно. – Я перевязал её красной ленточкой.

Затем он стал рассказывать, не без юмора и поблёскивая своими маслянистыми глазами, как Джонни пришёл к нему в контору, назвался родственником и как он, мистер Лайт, заманил воришку к себе в дом, заставив его притащить украденную чашку.

Судья спросил:

– Мистер Лайт, не допускаете ли вы, что мальчик этот рассказал правду и в самом деле приходится вам роднёй?

– Нет, нет, исключено. Может быть, господин судья будет столь любезен и взглянет на этот вот договор – бывший хозяин мальчика мистер Лепэм любезно предоставил его мистеру Лайту. В договоре мальчик значится как Джонни Тремейн, и никаких Лайтов. Надо полагать, что за спиной у мальчишки стоит кое-кто постарше, подстрекая его на этот гнусный, подлый трюк; впрочем, мистер Лайт заинтересован лишь в том, чтобы получить обратно свою собственность, а вникать в это дело он лично не намерен. Он ни на одну минуту не допускает, чтобы Лепэмы принимали какое-либо участие в задуманном шантаже, – нет, это скромная, честная, благочестивая семья. Что же касается самого факта кражи – а в настоящий момент его волнует только этот факт, – то тут, надо полагать, всё «ясно, как божий день». Он хотел бы просить смертной казни. Уж очень много воровства развелось в Бостоне. Неимущие подмастерья совсем отбились от рук. Что-то слишком долго пустует наша виселица.

– Это уж как суд решит, – кисло произнёс мистер Дана.

Он набил себе ноздрю табаком, мистер Лайт тоже. Они чихнули одновременно.

Мистер Куинси заставил Джонни рассказать все обстоятельства дела. Мальчик говорил уверенно – ведь Рэб привёл Циллу. Он впервые выступал публично, все слушали, боясь проронить слово, и он чувствовал, что ему верят. Он говорил всё лучше и лучше. Он рассказал, как мать дала ему чашку, и то немногое, что она при этом ему поведала. Она не велела ему разлучаться с этой чашкой никогда, а к Лайтам обратиться лишь в том случае, если все иные пути окажутся закрыты. Легко и просто рассказал он о беде, с ним приключившейся, о поисках работы об отчаянии – и аресте. Когда он кончил, в зале раздался сочувственный гул.

– Джонни, – спросил мистер Куинси, – не нарушили ли вы когда-нибудь завета вашей матушки – никому не показывать чашку?

– Один раз нарушил. Это было второго июля сего года. То ли я забыл, что говорила мама, то ли решил не послушаться, но я рассказал дочери моего хозяина, Присцилле Лепэм, как (со слов моей матери) меня зовут на самом деле и про чашку. Ей захотелось посмотреть на неё. Это было на рассвете – то есть уже третьего июля. В среду.

Вызвали Циллу. Джонни всегда считал её застенчивой, но тут она стояла прямо перед судьёй и отвечала своим тихим и отчётливым голосом. Он почувствовал гордость за неё. А он-то думал о ней как о худенькой дурнушке! Сейчас она ему казалась просто-напросто красавицей.

Как только она кончила говорить, в зале суда поднялось волнение большее, чем то, которое было вызвано появлением мистера Лайта или даже его великолепной дочери. Исанна, с кудряшками в диком беспорядке, ворвалась в зал суда, и казалось, что она, как мышка, не бежит, а катится. Без всякой присяги, минуя все формальности, она бросилась к господину судье и вновь пересказала всё, что только перед ней рассказывала Цилла. Джонни прекрасно знал, что Исанна спала крепким сном, когда он рассказывал Цилле о чашке. Она была уже в постельке, когда он показывал чашку её старшей сестре. Его поразила яркость её беспорядочного рассказа и растрогало, что она приписала ему всевозможные добродетели. А всё ведь сочинила!

Тщетно произносил мистер Дана своё «так, так, что же дальше» и «я не могу принять это за показания», тщетно пыталась Цилла утихомирить её. Она была прелестна, казалась существом из другого мира, и ей дали договорить до конца.

– О боже! – сказал господин судья сморкаясь. – Сколько же тебе лет?

– Восемь, сэр, девятый.

– Ну ладно, будь умницей, видишь, у меня в кармане оказался кусочек лакрицы для тебя – садись и жуй себе тихонько. Вот!

Почти тотчас он закрыл дело. Никаких законных оснований считать, что обвиняемый украл чашку или что чашка, перевязанная красной ленточкой и незаконно присвоенная мистером Лайтом, является той самой чашкой, которую у него выкрали в августе этого года, не было. Все показания этому противоречили. Барышни Лепэм – мистер Дана позволит себе сослаться на положительную характеристику, данную семейству Лепэм самим мистером Лайтом, – вполне убедительно доказали, что, как ни странно, подмастерье в самом деле является обладателем серебряной чашки и что она, по всей видимости, является одной из шести чашек, заказанных мэром Козуэя в графстве Кент. Судья велел Джонни Тремейну взять чашку, перевязанную красной ленточкой. Это была его собственность. Он может при желании предъявить иск мистеру Лайту, но судья бы не советовал – слишком влиятельная фигура мистер Лайт.

Джонни схватил чашку. В следующую минуту вместе с мистером Куинси, Рэбом и Циллой он стоял на залитой солнцем улице, напротив здания суда. Все четверо были так счастливы, что могли лишь смеяться. Адвокат пригласил всю компанию в трактир перекусить и выпить за здоровье Джонни из его чашки. Но куда делась Исанна?

Она стояла рядом с мисс Лайт, крохотная её ручки покоилась в руке, облачённой в перчатку, а сама она обожающим взглядом заглядывала ей в лицо.

Цилла сердито окликнула её. Мисс Лайт легко занесла ногу на высокую приступку коляски.

– Она говорит, – захлёбываясь, рассказывала Исанна, – что она ничего подобного никогда не видела, даже на какой-то там улице в Лондоне.

– На Дрюри Лейн,[8]8
  На улице Дрюри Лейн в Лондоне было расположено несколько театров, в том числе названный именем этой улицы знаменитый театр «Дрюри Лейн» (основан в 1663 году).


[Закрыть] верно, – вставил мистер Куинси не без яда, – я и сам об этом думал.

– Скажи, Рэб, – спросила девочка, – я ведь хорошо говорила, да?

– Лучше нельзя. Хотя ты часть рассказа вела от первого лица, так что это была не совсем правда… Ну, да ты не пропадёшь!

Она хотела было поцеловать Джонни, но он считал, что целоваться на улице ниже его достоинства.

– Ты вся измазалась в лакрице, – сказал он.

Она наклонилась и поцеловала его обожжённую руку. Он молчал. Он боялся, что вдруг разрыдается.

V. «Бостонский наблюдатель»

1

Они зашли в «Чёрную королеву» и расположились в столовой. Мистера Куинси никто не просил показать, как выглядят его деньги. За столом было оживлённо, даже немного шумно. Больше всех веселились Исанна, Джонни и сам мистер Куинси. Многие из крупных вигов Бостона ежедневно обедали в «Чёрной королеве», и сейчас они один за другим подходили к столику, чтобы вместе посмеяться над публичным провалом купца Лайта на судебном заседании. Куинси-то каков! Можно сказать, уличил старую лису в намерении украсть у подмастерья серебряную чашку! Мистер Куинси, счастливый и возбуждённый, принимал поздравления. Правда, он тут же принялся внушать Джонни, чтобы он держал ухо востро. Мистер Лайт человек самолюбивый. Его самолюбие получило удар. Отныне он – заклятый враг Джонни… Впрочем, сейчас всем было весело.

Джонни был чуть-чуть разочарован, когда Рэб рассказал, каким образом ему удалось доставить Циллу в суд. Он ожидал увлекательных приключений, а Рэб всего-навсего показал миссис Лепэм письмо, под которым значилась подпись губернатора Хатчинсона и стояла Большая массачусетская печать. Письмо было адресовано мистеру Лорну и повелевало ему, а также и прочим издателям Бостона прекратить свою крамольную деятельность. Миссис Лепэм не умела читать, и Рэб просто-напросто взял Циллу под руку, развернул письмо под самым носом миссис Лепэм и, указав на печать, сказал:

– Воля губернатора.

Он не дал ей времени вызвать грамотея Твиди и пустился вместе с Циллой со всех ног в суд. Предварительно он выдрессировал Исанну и спрятал её поблизости на случай, если ему не удастся вытащить в суд Циллу. По его мнению, обе девицы справились отлично.

– Вот и мисс Лайт так сказала! – радостно согласилась младшая. – То есть она сказала, что я была поразительна и…

– Будет тебе об этом! – грубо оборвал Джонни.

«Эта Исанна становится совсем невозможной!» – подумал он.

Во время обеда у Рэба создалось впечатление, что Джонни намерен ночевать у Лепэмов, а Цилле казалось, что он переселяется к Рэбу. Но Джонни не желал быть приживалкой ни там, ни тут – нет, нет, он найдёт работу – и не каким-нибудь там рассыльным у дядюшки Лорна! Он видел, сколько мальчишек крутятся возле конюшен «Чёрной королевы».

Ветер с моря завывал, волны бились о пристань. Осень выдалась хорошая, днём всё звенело и искрилось; по ночам, однако, спать под открытым небом было уже нельзя; зато в конюшне, укрывшись сеном или лошадиной попонкой, согреваясь теплом, исходящим от животных, можно было отлично выспаться.

Ночь после суда Джонни как раз и провёл в конюшне, а на следующий день нашёл капитана, который соглашался, несмотря на искалеченную руку, взять его к себе в качестве прислуживающего «боя». Ни капитан, ни судно, ни предстоящий маршрут не нравились Джонни. Корабль отправлялся в Халифакс, между тем как наступившие, холода и отсутствие тёплой одежды заставляло Джонни мечтать о поездке куда-нибудь к тропическим Сахарным островам. Впрочем, он уж совсем было договорился, когда вдруг шкипер, как бы невзначай, обронил, что одеяла, дождевик, сапоги и бушлат должны быть свои. У Джонни не было денег на покупку всего этого.

Теперь ему негде было оставлять чашку, и он привязал завязки фланелевого мешочка, в котором хранил её, к поясу, так что при ходьбе чашка била его по бедру. Самая большая удача в его жизни пришла к нему оттого, что он ослушался матушку и в июле месяце показал Цилле чашку. Теперь он ещё раз нарушит материнскую волю и чашку продаст.

Конечно, всякий серебряных дел мастер охотно купил бы её, но отделка выглядела так старомодно, что можно было рассчитывать только на стоимость самого серебра. Единственно, кто дал бы хорошую цену, – это мистер Лайт, обладатель неполного сервиза. И Джонни снова отправился на Долгую пристань, в контору этого купца.

Там всё было по-прежнему, только не было «кузена Сюэлла». Старые клерки сидели кузнечиками над своими бумагами. Ни тот, ни другой не шелохнулся, когда Джонни тихонько скользнул мимо них в кабинет.

Мистер Лайт оторвал свой взор от бумаг. Чувство, похожее на ненависть, блеснуло в скользких чёрных глазах, когда они остановились на Джонни. Господин судья публично осрамил купца, и слух о его унижении мгновенно облетел все пристани, весь город.

– Ну? – спросил он еле слышным голосом.

– Вот. У меня нет денег. Нечего есть. Всё моё имущество на мне. У меня нет выбора. Одно серебро в этой чашке стоит четыре фунта. Я сам работал по серебру и знаю. Ценность её для вас должна быть по крайней мере в пять раз больше, так как у вас сервиз. Дайте мне двадцать фунтов, и чашка ваша.

На прозрачных восковых щеках проступил лёгкий румянец. Голос купца был ровен, но Джонни чувствовал, что он взбешён.

– Я ещё никогда не скупал краденый товар и не намерен этим заниматься, даже когда товар этот – моя собственность.

Джонни опустил чашку в мешочек и начал уже привязывать его к поясу, как вдруг мистер Лайт протянул свои длинные пальцы и извлёк оттуда чашку.

– Отдайте, пожалуйста, мою вещь, – сказал Джонни вежливо, – я понесу её мистеру Ревиру или мистеру Бэрту. Четыре фунта тоже деньги, в конце концов.

– Погодите, молодой человек. Вы-то знаете, что украли её. Признайтесь чистосердечно, и я не буду слишком строг. Судья Дана дурак, что поверил этим лгунишкам девчонкам.

– Я её не украл. Это доказано судом раз и навсегда.

Но мистер Лайт вскочил и проворно двинулся к двери, так что Джонни не мог уйти.

– Хэддон и Бартон! – позвал он.

Старички с перьями в руках быстро проковыляли кабинет.

– Сюэлл всё ещё не вернулся с верфи? Верно, с патокой возится. Тем лучше. Без этого щенка нам легче будет сделать то, что нужно. Так вот, Хэддон и Бартон… вот мальчик… это Джонни Тремейн. Вы, наверное, слышали что…

– Да, сэр.

– Закройте дверь и заприте её. Как ни погряз он в бедности и пороке, а всё же какая-то совесть в нём есть.

– Да, сэр.

– Итак, через два дня после того, как мистер Дан объявляет его невиновным в хищении моей чашки, он сам приходит ко мне, признаётся в краже и желает возвратить мне мою собственность.

– Вот как! Чрезвычайно похвально с его стороны, сэр.

– Мистер Хэддон и мистер Бартон, вы свидетели его признания и добровольного возврата украденной им у меня вещи.

– Да, сэр.

– Отдайте двадцать фунтов! – Джонни задыхался.

– Ах ты, глупый портовый крысёнок! Ищи-свищи теперь! Да ведь у меня два почтенных свидетеля – они присягнут в том, что любые мои слова – святая правда. Неужели ты думаешь, что в бостонском суде, – пусть сам Дана будет судьёю – кто-нибудь станет слушать тебя и твоих несчастных девчонок, если я и мои клерки скажем, что вы лжёте? Ещё в родственники лезет!

Джонни понял, что попал в ловушку.

– Это моя чашка, – произнёс он побелевшими губами. – Вы вор!..

– Пойди взгляни на улицу, Хэддон. Позови капитана Булля, если он поблизости.

– Если кого и повесят за кражу чашек, так не меня. Так я портовый крысёнок, да? А вы… по вас виселица плачет!

– Ах, он ещё грозится? Ну что ж, я буду снисходителен. Ха-ха! Как-никак, ты сам признался в краже, умница! А работку трудно достать, а? С одной-то рукой. Ну что ж, мой приятель капитан Булль со следующим отливом отправляется на «Единороге» в Гваделупу. Может быть, хочешь поселиться в Гваделупе? Уж очень много народу развелось в Бостоне. В Гваделупе куда больше простору лгунишкам, ворам и паршивым жуликам!

Хэддон привёл капитана Булля. Джонни взглянул на капитана и отпрянул. Это был могучего сложения человек, шея его была толщиной с талию Джонни, а огромные кулачища болтались где-то у самых колен. Кисти рук его напоминали увесистые связки бананов. Церемонный поклон, который он попытался отвесить своему хозяину, ещё увеличил его сходство с гориллой, зато прежде чем капитан Булль успел перевести дух после этой процедуры, Джонни воспользовался мгновением и выскочил из кабинета. Хэддон вскинул свои костлявые руки, стараясь задержать его, но тут же рухнул, как связка хвороста.

Джонни бежал по Долгой пристани, затем по коротенькой Королевской улице, затем нырнул в Кривой переулок и очутился на Портовой улице, опрокинул корзину у торговки перьями, с минуту путался в стаде визжащих поросят, но, так как он знал, куда бежать, вскоре выбрался и ринулся вниз по Союзной улице. И вот наконец Солёная улица, где маленький человечек так старательно обозревает Бостон в свой бинокль. Тут Джонни остановился и поглядел назад. Улица была пуста. Капитана Булля не видно. Где этой горилле догнать его!

Рэба в лавке не было. Один дядюшка Лорн.

– Вам всё ещё нужен верховой?

Джонни так запыхался, что с трудом говорил.

– Да, пожалуй, – ответил несколько ошарашенный мистер Лорн. – Когда-нибудь нам он понадобится, но такой страшной спешки у нас нет. Пока что мы наняли мальчика из «Чёрной королевы» на месяц и…

– Я вам подойду?

Мистер Лорн посмотрел в окно, которое выходило на задний двор. Рэб варил в котле типографскую краску, близнецы обучались у него этому искусству и подносили дрова.

– Рэб, Рэ-эб! – крикнул ему дядюшка. – Тут вот Джонни пришёл. Он может быть ездовым у нас?

– Да.

Голос Рэба, спокойный, уверенный, донёсся со двора вместе с облаком зловонного чёрного дыма.

– Хорошо, Джонни. Ты, конечно, умеешь ездить верхом?

– Я ни разу не сидел в седле.

– Право же, я тогда не знаю, как…

– Но я научусь.

– Рэб!

– Что?

– Этот твой Джонни Тремейн, он может научиться ездить верхом?

– Да.

– Хорошо, мальчик. Теперь сядь и переведи дух, а тебе расскажу, как у нас и что. Дело в том, что ты не будешь занят всё время, поэтому я могу предоставить тебе только жильё, харчи и одежду. Зато первые четыре дни недели ты можешь подрабатывать где-нибудь сам или продолжать своё образование (если ты когда-нибудь начинал его). У меня прекрасная библиотека. Если Рэб захочет, ты можешь спать с ним на чердаке, над типографией. А если он предпочитает жить в одиночестве по-прежнему, жена найдёт тебе место в доме. «Наблюдатель» выходит по четвергам, и в тот же день газета доставляется подписчикам. На лошади, конечно, быстрее, но, если хочешь, можешь разносить их пешком. Большая часть этого дня у тебя будет занята. Затем на следующий день, в пятницу, часу этак в шестом утра ты должен будешь отправляться в Дóрчестер, Рóксбери, Брýклин, Мúлтон и так далее (Рэб тебе начертит маршрут); там будешь оставлять газеты на постоялых дворах. Подписчик за ними приезжают сами. Итак, поздно вечером в пятницу или в субботу утром ты пересекаешь Чарлз-ривер и едешь Кéмбридж, Уóтертон, Уóлтам, Лексингтон и, наконец, заворачиваешь к Чáрлстону. Оттуда в субботу вечером ты на пароме отправляешься домой.

Рэб вошёл с полной кастрюлей тёплой, чёрной, тягучей краски. Ни на белой рубахе его, ни на кожаном фартуке не было ни единого пятнышка. Близнецы же измазались с ног до головы и походили на чёртиков.

– Рэб, – обратился к нему дядюшка, – где будет Джонни спать?

– Со мной, конечно!

– Хорошо. Покажи ему комнатку. Но сперва своди его в конюшню «Чёрной королевы» и покажи лошадь, которую ты купил. По правде говоря, Гоблин[9]9
  Гоблин – по-английски «домовой».


[Закрыть] этот – не самая удачная сделка в твоей жизни. После обеда можешь больше не работать, а вместо этого преподай Джонни урок верховой езды – покажи ему, как падать, не ломая костей. Ему эти уроки очень пригодятся, если он собирается ездить на этом дьяволе…

У Джонни началась новая жизнь.