Текст книги "Джонни Тремейн"

Автор книги: Эстер Форбс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

4

Джонни задумчиво возвращался из Милтона по длинному пустынному Перешейку. Впереди маячила виселица, за ней – городские ворота. Каким далёким теперь казалось ему то время, когда он обжёг себе руку и узнал о гнусной роли, которую играл Дав в его несчастье! Как люто возненавидел он его тогда! Он поклялся расквитаться с ним, с этим лгунишкой и ханжой, – ведь Дав изобразил мистеру Лепэму дело так, будто хотел лишь научить Джонни покорности воле божьей! И вот теперь, когда Джонни каждый день встречался с Давом в «Чёрной королеве», он с трудом мог припомнить и ненависть свою и клятвы мести. Видно, ненависть и жажда мести – недолговечные чувства. С тех пор у него появилось много новых друзей. Мир мастерской Лепэма и его семейства отошёл в прошлое. Но старика Лепэма, умершего этой весной, он в воспоминаниях любил больше, чем тогда, когда у него работал. Теперь даже миссис Лепэм казалась ему не такой уж плохой. Бедная женщина, сколько сил и труда тратила она, чтобы кормить их всех, чтобы мальчики её всегда были в свежих белых рубахах, чтобы пол был всегда чист, а медная посуда сверкала! Нет, конечно, никогда не была она тем чудовищем, каким он представлял её себе год назад! Не было случая, чтобы кто-нибудь встал раньше неё. Тогда он рассуждал как ребёнок и думал, что ей нравится вставать раньше всех. Теперь он понимал, что и она, верно, была бы не прочь иной раз понежиться в постели не хуже Дава. Он вспомнил, как, когда не было денег на мясо, она шла от лавки к лавке, пока не находила мясника, который соглашался принять в уплату за свой товар замочек для бумажника, или рыботорговку, которая обменяла бы корзину селёдки на пару серёжек. Она торговалась и бранилась, а Джонни презирал её за мелочность: теперь он вырос и понял, что она вела героическую борьбу за то, чтобы прокормить всех своих чад и домочадцев. Конечно, Медж будет здоровенной женщиной из породы большеруких и громогласных, – ну и что же? Разве это такая уж плохая порода? Затем он с сочувствием вспомнил Доркас и её мечты о красивой жизни. Неужели ей с её любовью к тонкому фарфору так и суждено всю жизнь есть из оловянной посуды? Бедняжка, не очень-то роскошно предстоит ей жить со своим Фритцелем-младшим! Джонни мысленно пожелал ей счастья.

Присцилла Лепэм. С того вечера, когда Рэб проводил её до дому, оставив Джонни наедине с яичницей из шести яиц, у Джонни изменилось отношение к Цилле. Когда он жил у Лепэмов, она была его лучшим другом. Затем в течение двух-трёх месяцев он тяготился этой дружбой и не очень-то даже вспоминал Циллу. За одну ночь всё изменилось! Теперь он каждую неделю с нетерпением ждал четверга, когда они с Циллой могли посидеть полчасика под фруктовыми деревьями, жуя тминные коржики. Иной раз промелькнёт мисс Лавиния Лайт, и тогда у Джонни захватит дух, а по спине пойдут мурашки.

Изменилось отношение Джонни и к Исанне, но не к лучшему. Для Циллы увериться в том, что душа у Исанны не соответствует её прелестному личику, было бы настоящим горем. Джонни не понравилось, как она себя держала в прошлый четверг. Он сидел с Циллой на ступеньках заднего крыльца, когда к дому лихо подкатила коляска мисс Лавинии, в которой ехали сама мисс Лавиния, офицер в своём красном мундире и между ними Исанна. Девочка не могла не заметить Джонни. И, однако, она скользнула по нему небрежным взглядом и… отвернулась.

Въехав в городские ворота и объяснив английским часовым, по какому делу он отлучался, Джонни прежде всего направился с докладом к Полю Ревиру. Семейство тори, проживающее в Милтоне, захотело переехать в Бостон и написало полковнику Смиту об этом своём желании. Виги со своими семьями выезжали из города, зато многие тори, напуганные резкими выпадами местного населения, переезжали в Бостон, под защиту британских войск. Так как всю дорогу от Роксбери Джонни думал о Лепэмах, он решил заехать к ним. С того времени, когда миссис Лепэм и мистер Твиди ради того, чтобы мистер Лайт сделался заказчиком, с такой лёгкостью предали Джонни, он ни разу не бывал там.

«Поросёнок» сидел один в мастерской. Он не имел помощников и был вынужден всё делать сам: и огонь разводить и пол мести. Джонни сразу заметил, что он занят починкой серебряной рукояти сабли английского офицера.

– Что вам тут нужно? – сердито прошипел мистер Твиди.

Джонни снял шпоры и показал мастеру сломанный зубец.

– Я попросил бы вас починить мне это до вечера, господин мастер.

– Хорошо, сэр… будет сделано.

Раз Джонни пришёл как заказчик, ему прощаются все его былые грехи.

– Вы садитесь, я вам починю её за пятнадцать минут.

Джонни не выдержал и отчеканил:

– Нельзя ли через десять?

– Через десять минут, сэр.

Джонни прошёл на кухню. Там было пусто и слышался запах поднимающегося в печке хлеба. Он заглянул в «комнату смертей и рождений». В ней опять устроили кладовую. Было дико вспомнить и как-то не верилось даже, что он здесь пролежал так долго. Для него этот чулан и в самом деле оказался комнатой смерти и рождения заново. Шустрый ученик ювелира умер в ней, и теперь на пороге этой каморки стоит уже не прежний Джонни, а совершенно новый человек.

Оттуда Джонни прошёл на задний двор, где находились угольный сарай, уборная и старая ива. Под ивой сержант британского флота обнимал Медж, которая сидела у него на коленях. Джонни так и думал, что Лепэмы примкнут к тори. Влюблённые подняли головы. Джонни рассмеялся. Засмеялись и сержант со своей милой.

– Слава богу, что не мама! – сказала Медж и нежно взглянула на своего возлюбленного. – Мой милый сержант, – проворковала она, – позволь тебе представить старого друга нашей семьи. Ну и вырос же ты, Джонни! Не знаю, как и величать тебя – то ли Джонни, то ли мистером Тремейном?

Джонни и в самом деле вырос. Большую часть прошлого года он провёл на воздухе, верхом, да и теперь бывал очень много на солнце и ветру.

– Просто Джонни.

– Сержант Гейль, дорогой мой! Это – Джонни Тремейн.

Оба сказали, что очень рады. Гейль поднял Медж, как кошку, и пересадил её на скамейку, рядом с собой. Этот маленький человечек с некрасивым, изборождённым морщинами лицом, видно, очень силён, подумал Джонни и сразу почувствовал к нему расположение. Вид у него был очень крепкий даже для моряка. Медж, которая из четырёх сестёр нравилась Джонни меньше всех, сейчас порозовела, похорошела и вся сияла. Он и раньше слышал, что любовь – удивительная штука. Что ж, если благодаря ей Медж стала так мила, он, пожалуй, готов согласиться с этим изречением.

– Садись, Джонни, и расскажи, как ты живёшь.

– Да чего особенно рассказывать? Живу.

– А как Исанне повезло, а? Её ведь прямо взяли в семью, как сестру родную.

– Как любимую болонку.

– Э! Да ты, я вижу, ничуть не изменился. Ты ведь всегда был злой!

– Я и теперь злой. Как миссис Лепэм?

– Поговорим о чём-нибудь другом, – предложил сержант Гейль.

– Мама говорит, что я должна выйти замуж за мистера Твиди. А он не хочет, да и я не хочу. Ах, Джонни, ты ещё молод, чтобы понимать такие вещи, а мама, верно, уже слишком стара. Я никак, ну никак не могу выйти за мистера Твиди, в особенности с тех пор, как повстречала сержанта Гейля!

– Ещё бы, – сказал моряк. – Медж, к вашему сведению, выходит за меня. Верно, моя толстушечка, мой пончик?

Джонни вернулся в мастерскую, расплатился с мистером Твиди и нацепил шпоры. Он был доволен своим посещением. Мистер Твиди поклонился Джонни, называл его «сэр» и потирал руки от благодарности за небольшую сумму, которую от него получил. Медж была мила, а хлеб матушки Лепэм показался очень душистым.

Гоблин, которого Джонни привязал к столбу поодаль на пристани, повернувшись в его сторону, бил копытом и ржал. Усаживаясь как следует в седле и пустив лошадь шагом по Рыбной улице, Джонни решил, что визит его был удачен, но что больше он туда ни ногой. С этим покончено.

5

Миссис Бесси, «чертовски славная женщина», которая стряпала на семейство Лайтов и одновременно была их экономкой, старалась каждый четверг после обеда освобождать Циллу, чтобы она могла посидеть с Джонни. Но на этот раз, когда Джонни подъехал к дому, она покачала головой:

– Заходи, Джонни, только боюсь, что тебе придётся довольствоваться моим обществом. Я думаю, что сегодня твоя милая (от этих слов Джонни покоробило) будет нужна в гостиной. У нас человек десять английских офицеров, и мисс Лавиния не захочет ударить перед ними в грязь лицом.

Джонни и прежде замечал, что миссис Бесси отзывается о мисс Лавинии в весьма непочтительном тоне. Она постоянно ругала Циллу за то, что она бежит сломя голову на каждый звонок.

– Пусть высморкается без посторонней помощи, – приговаривала она.

Джонни понимал, что это плохой знак, если старая женщина, знавшая свою хозяйку с самого её сиротливого детства, ничуть ей не предана. В глубине души он и сам знал, что в Лавинии Лайт было что-то отталкивающее.

Миссис Бесси было известно, что именно. Теперь уже и Цилла знает. Но ему ни за что не соглашалась сказать. Всякий раз, что он заговаривал о мисс Лайт, она заслоняла глаза рукой, искоса на него поглядывала и… молчала.

– Они там в гостиной собираются на бал-маскарад, который даёт сегодня генерал Гейдж. Мисс Лавиния будет дамой пик, а все её поклонники вырядятся в масть, королями да валетами. Они берут и Исанну с собой.

– Исанну?

– Ага. Куда мисс, туда и она. У нас теперь так. Иззи (так Исанну никто ещё не называл!) будет одета двойкой и держать шлейф мисс Лавинии.

Цилла вбежала в кухню, сияющая и взволнованная.

– Я так и думала, что ты здесь, Джонни! Им нужен скипетр из жести для королевы пик. Я сказала, что ты сделаешь. Мисс Лавиния велела мне позвать тебя.

Изящная гостиная, выдержанная в голубовато-серых, сиреневых и жёлтых тонах, была «в страшном беспорядке», как сказала бы миссис Лепэм. Офицеры, рассчитывая на то, что дамы им помогут с маскарадными костюмами, привели на всякий случай ещё с собой армейского портного, который сидел посреди комнаты на полу, скрестив ноги, и приметывал на живую нитку жёлтый с чёрным камзол для одного из валетов.

Мисс Лавиния уже частично облачилась в свой костюм дамы пик. Джонни на минуту даже смутился – не оттого, что она полуодета, но оттого, что она так хороша собой. Он никогда не видел её такой радостной и оживлённой. Она пыталась укрепить две плоские картонные доски – двойки пик – на Исанне и безудержно хохотала. Исанна же стояла в одной коротенькой рубашонке – миссис Лепэм умерла бы на месте, если б увидела, как её дочка показывает всем свои розовые ножки! Мистер Лепэм перевернулся бы в гробу. У Джонни защемило сердце. Не обращая никакого внимания на резвившуюся мисс Лайт, он подошёл к Исанне:

– Вот что, девочка, ступай наверх и оденься!

Исанна вытаращила на него свои красивые карие глаза. Взгляд их был так пуст, что она казалась чуть ли не слепой.

– Дедушка твой так и барахтается у себя в гробу, и ты это прекрасно знаешь. Ведь ты совсем не так была воспитана.

– Но ведь я совсем ещё ребёнок, – сказала Исанна.

Она, очевидно, повторила то, что слышала от кого-то из взрослых. Джонни шлёпнул её. Все захохотали.

– Ой, Джонни, – проговорила Лавиния сквозь смех, впервые назвав его но имени. – А если мы возьмём тебя с собой на бал, ты и там, верно, примешься шлёпать всех, кто покажется тебе недостаточно одетым? Ах! У меня, кажется, лопнул шнур от корсета. Дайте мне… Цилла, принеси…

Цилла сама догадалась, что нужно её хозяйке. Она прибежала с нюхательной солью, но, видно, поднесла флакончик слишком близко к носу мисс Лавинии. Та стала задыхаться.

– Глупая девчонка! Чуть не уморила меня! Убери скорей!

Джонни вдруг разъярился. Ему были противны и мисс Лавиния, и эти хохочущие офицеры, и Исанна. Он и раньше догадывался, что к сёстрам тут отношение неравное, но впервые убедился в этом воочию.

Цилла отошла в сторонку, всей позой своей она словно говорила: «Если нужно услужить – пожалуйста, я готова, а хотите – считайте меня за мебель». Джонни подошёл к ней.

– Цилла, – сказал он, – уходи от них. Слышишь? Кругом тебя не люди, а… колода карт. Брось их и уходи отсюда. Все, все они таковы – и Иззи твоя и мисс Лавиния.

Мисс Лайт овладела собой:

– Я не позволю прислуге…

– Я вам не слуга! Так вот, Цилла…

– Я не позволю моей прислуге врываться в гостиную со своими личными делами. Присцилла, если тебе здесь не нравится, я могу отпустить тебя домой, но приводить сюда всяких уличных мальчишек, конюхов и бездельников…

– Вы мне сами приказали привести его.

– Никогда я этого не приказывала!

– Нет, приказывали.

– Я велела привести мастера по металлу, а ты привела этого дерзкого мальчишку! Да он всё равно не смог бы сделать ничего, потому что он…

Джонни мрачно ждал конца последней фразы. Если бы только она осмелилась сказать вслух, что у неё было на уме, то есть что он калека, он бы схватил её за длинную шею и тряхнул бы как следует, несмотря на офицеров его величества. Но у неё вдруг дрогнули ресницы, и она так и не закончила начатой фразы.

– Цилла, ступай к себе и ложись. Ты устала, я вижу. Я только этим объясняю твою дерзость.

– Слушаюсь, мисс Лайт!

– А ты, – мисс Лавиния повернулась к Джонни, – ступай назад, на улицу, или где там такие мальчишки, как ты, обретаются!

– Слушаюсь, мисс Лайт! – передразнил он Циллу.

Хотя миссис Бесси ничего не сказала, но видно было, что она прекрасно знает о только что разразившемся скандале в гостиной.

– Ну, вот, Джонни, – сказала она спокойно, – присаживайся. Это, конечно, не настоящий чай, но я подбавила туда каплю коньяку – пей, он горячий и довольно вкусный.

– Мисс Лавиния делает какую-то мартышку из Исанны, – проговорил он наконец.

– Мартышку можно сделать только из мартышки.

– А Цилле как здесь – хорошо?

– Да ничего. А что ей сделается? Исанну она потеряла, она это знает. Поначалу она много плакала, а потом привыкла. Тут всё время суета, сутолока, ей и интересно. Сегодня бал, а завтра мы на остаток лета выезжаем в Милтон. Ну, да там долго не пробудем.

– Это почему?

– Да потому, что тамошние Сыновья Свободы так и ждут мистера Лайта. Они затем только и не расправляются со своими, местными тори, что хотят заманить его, чтобы он поехал туда, как обычно. Они намерены схватить его, вымазать дёгтем и вывалять в пуху. А мисс Лавинии тоже покажут, что к чему. И ещё они собираются в присутствии мистера Лайта разнести в щепы его большой загородный дом.

– А девочек они не тронут?

– А я на что? Скажу тебе по секрету, только ты помалкивай: если б было «Общество дочерей свободы», я бы к ним присоединилась. Сэм Адамс знает кое-что обо мне. Я уже много лет ему помогаю исподтишка.

Джонни был поражён. Ему казалось само собой разумеющимся, что старая экономка должна разделять взгляды своих хозяев-тори. Так обычно и бывало. Он взглянул на миссис Бесси с восхищением.

– Лайты больше месяца не пробудут в Милтоне, – прошептала она. – Вот увидишь.

VIII. Мир будущего

1

Джонни совершенно случайно повстречался с красной каретой Лайтов, которая медленно ползла по Апельсиновой улице, вывозя семью в Милтон, на свежий деревенский воздух.

Яркое солнце сверкало на золотом оке, украшавшем дверцу кареты, и на чёрных лоснящихся крупах крепких лошадок. Джонни с трудом удержался от того, чтобы не остановить карету: назад, назад, мисс Лайт, там западня! Ему было неприятно думать о том, что грубые люди будут издеваться над ней, оскорблять её. Он видел её профиль в окошко кареты. Цилла сидела напротив мисс Лайт. Исанна – чином повыше – сидела рядом с мисс Лайт и смотрела в окно на копошащуюся «чернь». Она взглянула в упор на Джонни, он – на неё. Они смотрели друг на друга, как чужие.

Зато в следующий раз Джонни увидал рубиновую карету уже не случайно. К концу августа по Бостону разнёсся слух, что купца Лайта то ли уже «проучили», то ли собираются «проучить» в Милтоне. Джонни рассудил, что Лайтам, в случае если бы им пришлось покинуть свой загородный дом, некуда было бы податься, кроме как Бостон, под защиту английских солдат.

Он начал дежурить у заставы с вечера. Деревенские телеги, везущие еду и топливо в Бостон, тащились по трясине, тянувшейся между городом и материком. Английская охрана у заставы (не меньше двухсот солдат несла здесь службу круглые сутки) пропускала их, но с наступлением ночи ворота запирались и большая часть солдат шла спать в бараки. В караульной было несколько часовых и горсточка солдат с капралом. Там Джонни и обосновался. Он слегка задремал, как вдруг услышал крики часовых и приказ капрала открыть ворота.

В тихом воздухе летней ночи раздался цокот копыт, стук колёс и… душераздирающий вой. Капрал натягивал китель – он уже смекнул, в чём дело: должно быть, ещё один верноподданный его величества, преследуемый толпой, ищет убежища в Бостоне.

– Только факелы! – закричал он солдатам. – Никаких мушкетов. Смерть тому, кто откроет огонь!

Размахивая огромными пылающими факелами, безоружные солдаты выбежали навстречу карете. Толпа уже остановилась и поплелась назад, туда, откуда пришла. Чёрные взмыленные кони медленно протащили тяжёлую рубиновую карету мимо мигающих факелов, наполнивших воздух запахом горящей смолы. Ворота за ними закрылись. Карета, казалось, вот-вот развалится, кони были в полном изнеможении. Факел внезапно озарил лицо кучера. Оно было искажено страхом.

– Мистер Лайт, это вы, сэр? – произнёс молоденький капрал, открывая дверцу кареты. – Позвольте вам помочь, сэр. У вашей кареты отвалилось колесо. Не угодно ли вам переждать в караульной, пока не подадут другой экипаж?

Опираясь на капрала, а ещё больше на мисс Лавинию, мистер Лайт кое-как выбрался из кареты. Он попробовал улыбнуться, и губы его обнажили два ряда длинных жёлтых зубов. Такое выражение Джонни как-то видел у дохлой лесной крысы. Мистер Лайт был смертельно болен.

На лице Лавинии не было страха – одна лишь тревога за отца. Она велела капралу послать за врачом и настаивала на том, чтобы пригласили доктора Уоррена.

– Я знаю, что он мятежник, но всё равно, я хочу, чтоб пришёл он. Это лучший доктор в городе, а папа… папе нужно самого лучшего.

Устроив отца как можно удобней в караульной, мисс Лавиния вышла вновь на улицу и уставилась невидящим взором на поломанную карету и солдат, вытаскивавших из неё наиболее драгоценные вещи, которые удалось увезти из Милтона. Только теперь Джонни увидел Циллу. Она всё это время сидела на козлах, рядом с кучером.

– Не знаю, как это случилось, – сказала она, подходя к мисс Лайт, – но мы оставили всё серебро там.

– Серебро?

Сейчас мисс Лайт могла думать только об отце.

– Вы мне приказали упаковать его, я и начала, но тут мы услышали приближение толпы, и с мистером Лайтом сделался припадок…

– Да-да, помню… серебро… ну что ж…

Она стояла на улице и жадным взглядом ловила коляску доктора Уоррена. Исанна, притихшая и смирная, прижималась к своей покровительнице, держа её за руку.

– Ладно, девочка, – продолжала мисс Лайт добродушно-рассеянным голосом, – слава богу, мы все целы, только бы папа поправился…

– Я съезжу в Милтон, мисс, чтобы забрать серебро, пока его не растащили.

– От него, наверное, уже ничего не осталось.

Тут коляска доктора Уоррена поравнялась с караульной. Он уже выходил. Мисс Лавиния тотчас забыла о фамильном серебре.

Джонни подошёл к Цилле.

– Послушай, Цилла, – сказал он, – я с тобой.

– Под конец всё так смешалось…

Девочка, казалось, пыталась объяснить свою оплошность не столько Джонни, сколько себе самой.

– …Мистер Лайт посинел весь и упал. А толпа всё ближе. Миссис Бесси предупредила нас, но она сама не ждала их так скоро.

– Миссис Бесси?

– Да. Она каким-то образом узнавала обо всём в деревне.

– Понимаю.

– Джонни, я должна вернуться в Милтон! Я должна спасти серебро. Это ведь по моей вине.

– Но ведь мисс Лавиния о нём не жалеет. Она тебя даже не ругала.

– Если б ругала, я бы не поехала.

– Она думает, что его уже украли.

– Нет. Толпа, после того как взломала ворота и выбила окна, оставила дом и помчалась за нами. Мы не решились уехать через ворота и поехали сенокосом, они услыхали и догнали нас, но мы от них вырвались и всё было хорошо, покуда на Перешейке не сломалось колесо… Это было ужасно. Я должна вернуться, сейчас же!

– Я поеду с тобой. Но нам, верно, понадобится лошадь с коляской. Семь миль, как-никак.

Доктор Уоррен стоял на ступеньках караульной и говорил мисс Лайт, что отец её должен провести остаток ночи на ложе, которое ему соорудили солдаты. Его нельзя трогать с места, и он ни в коем случае не должен больше волноваться. Отныне, если она его любит, она должна следить, чтобы ничто никогда его не сердило и не расстраивало. Девушка кивала головой, обещая соблюдать эти невыполнимые условия. Всё ещё держа Исанну за руку, она пошла назад, к отцу. Джонни заговорил с доктором.

Особенного желания уступить свою коляску и лошадь у доктора Уоррена не было. Судьба лайтовского серебра его ничуть не волновала. Но он был великодушный человек и предоставил свой экипаж Джонни и даже выписал им пропуск, чтобы виги их не задерживали, а Цилле посоветовал раздобыть соответственный пропуск для предъявления британским патрулям. Таким образом, они застраховали себя со всех сторон.

И вот ещё раз медленно распахиваются тяжёлые городские ворота. Впереди – тьма и унылое безлюдье суши и моря. Маленькая кобылка доктора с длинными заячьими ушами пускается рысью в путь. С такой быстроходной лошадкой можно скоро добраться до Милтона.