Текст книги "Джонни Тремейн"

Автор книги: Эстер Форбс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

4

– Они выступят сегодня, это точно, – сказал Джонни доктору Уоррену. – Командует полковник Смит.

И Джонни рассказал всё, что ему удалось узнать от Дава. О том, что англичане выступят этой же ночью и что двинутся, по-видимому, скорее всего на Лексингтон и Конкорд, сидевшие в кабинете Уоррена уже догадывались. Новостью было то, что полковник со своими солдатами намеревался возвратиться на другой день и что именно полковнику Смиту было поручено командование. Надо полагать, что Гейдж, человек чрезвычайно щепетильный, избрал Фрэнсиса Смита потому, что он служит в армии дольше других, более способных полковников.

– Что это?

За окном (оно было закрыто) на Тремонт-стрит почти бесшумно прошла группа солдат. Они двигались по направлению к выгону. За ними вскоре последовала ещё одна группа, а за ней третья. Вернулся человек, которому было поручено следить за лодками, находившимися у подножия выгона. Он своими глазами видел, как солдаты погружались в лодки, направлявшиеся в Кембридж.

Доктор Уоррен обратился к Джонни:

– Беги на Энн-стрит. Скажи Билли Доусу, чтобы он шёл сюда и был готов выехать верхом. Потом сходи на Северную площадь. Мне необходимо поговорить с Полем Ревиром, перед тем как отправится Доус. Они оба уже ждут от меня посыльного.

Билли Доус находился на кухне. Это был долговязый малый, невзрачный на вид, с тесно посаженными глазами и большим, выразительным ртом. Он уже нарядился с помощью жены для роли, которую ему предстояло играть, – роли пьяного фермера. Жена его, которая больше походила на школьницу, чем на солидную замужнюю женщину, глядела на него и давилась от смеха. Когда Джонни вошёл и сказал, что пора, она стала ещё пуще смеяться. Расхохотался и сам Билл. Затем этот молодой человек напялил на себя обтрёпанную шляпу со сломанным пером, а жена его схватила бутылку рома и выплеснула её содержимое на его рваную жилетку. Затем она его поцеловала, и оба рассмеялись опять. Вдруг выражение лица Доуса переменилось.

Глаза смотрят врозь. Рот дурацки ухмыляется. Он икает и раскачивается. Точь-в-точь пьяный фермер. Правда, в кармане у него было денег побольше, чем бывает у сельского забулдыги после большого кутежа в городе. Он был знаком с солдатом, который должен был дежурить сегодня на заставе, и надеялся, что ему удастся выбраться.

Сценка на кухне Доусов была так легкомысленна и комична (Джонни сам смеялся не меньше маленькой миссис Доус), что Джонни невольно подумал: неужели она не понимает, какая опасность ждёт её мужа? Ибо в любой стране человек, уличённый в подстрекательстве к вооружённому восстанию, может быть расстрелян в законном порядке. Но, как только за молодым человеком закрылась дверь, Джонни всё понял. Миссис Доус оставалась стоять там, где только что простилась с мужем, но от улыбки не осталось и следа. Билли Доус не был единственным актёром в этой семье!

С Энн-стрит Джонни побежал прямо на Северную площадь. Тут в полном боевом снаряжении теснились стрелковые и гренадерские роты. Он никак не мог разойтись с ними. Какой-то солдат выбранился и ударил его прикладом. У англичан стал портиться характер! Джонни так и не мог пробраться к парадной двери Ревира, но, перемахнув через несколько заборов, он очутился наконец у чёрного хода и тихонько постучал в дверь. Поль Ревир мигом очутился рядом с ним, в темноте.

– Джонни, – шепнул он, – «Сомерсэт» передвинулся в устье Чарлз-ривер. Сбегай-ка на Копсхилл и посмотри, как там другие военные суда, не сдвинулись ли с места? Обойти на лодке одно судно мне, может быть, и удалось бы, но если их там несколько, то боюсь, ничего не получится.

– Я пойду.

– Погоди. Оттуда зайди к Роберту Ньюмену – знаешь, пономарь Христовой церкви? Они с матерью живут прямо напротив церкви.

– Знаю.

– У них расквартированы английские офицеры. Не вздумай стучать в дверь. Возьми палку и медленно прохаживайся перед его домом, прихрамывая и постукивая палкой, пока не увидишь, что в одном из верхних окон погас свет. Тогда беги кругом, в переулок за домом. Скажи Ньюмену, что пора развесить фонари. Два фонаря. Он знает.

Стоя среди одиноких могил копсхиллского кладбища и глядя на противоположный берег широкого устья Чарлз-ривер, Джонни мог различить огни в домах Чарлстона. А оттуда, он знал, люди смотрят на Бостон, на высокий шпиль храма Христовой церкви, ожидая сигнала. И, как только сигнал будет дан, они оседлают самую лучшую, самую быструю лошадь в Чарлстоне для Поля Ревира, который обещал пробраться к ним, если только сможет. Он поскачет на лошади, разнесёт весть повсюду и поднимет ополченцев. Джонни смотрел на мощное судно «Сомерсэт», оснащённое шестьюдесятью четырьмя пушками. Очевидно, англичане считали, что одного судна достаточно, чтобы помешать кому-либо переправиться через реку в эту ночь.

Поднялась луна. Начинался прилив. «Сомерсэт» крутился на якоре. Ночь стояла прелестная. Пахло землёй и морем, а главное – весной.

Салем-стрит, где проживали Ньюмены, была полна солдат. Красные мундиры собирались здесь, готовясь маршировать к выгону. Они опаздывали. Приказ гласил: явиться с восходом луны. Какой-то сержант закричал на Джонни, когда он проковылял мимо них; Джонни слабым голосом объяснил, что солдаты раздробили ему ногу мушкетом и что он хочет домой, к маме. Какой-то офицер велел «пропустить мальчонку». Джонни уже исполнилось шестнадцать, но он всё ещё мог с некоторой натугой разыграть из себя маленького.

На первом этаже дома Ньюменов Джонни увидал в окно группу офицеров, играющих в карты. Мундиры их были расстёгнуты, лица красные. На втором этаже свет горел только в одном окне. Джонни не верил, что его услышат там. Но свет мгновенно погас. Значит, услышали.

Ньюмен, молодой человек с грустным лицом, вылез через окно, выходящее на задний двор, пробежал по крыше сарая и ожидал Джонни в переулке.

– Один или два? – прошептал он.

– Два.

Вот и всё. Роберт Ньюмен растаял во тьме. Вскоре раздалось лёгкое бренчанье, и Джонни догадался, что это зазвенели в руках пономаря ключи от Христовой церкви.

Доктор Уоррен и Поль Ревир стоя разговаривали в докторском кабинете. Друзья были одни. Ревир уговаривал Уоррена ехать с ним в Чарлстон этой же ночью. Если завтра будет сражение, Гейдж не постесняется и повесит его за государственную измену. Уоррен отказывался. Он останется и будет до последнего стараться выведать планы англичан.

– Как только раздастся первый выстрел, я пошлю кого-нибудь к тебе, – пообещал Ревир.

– Я буду ждать. Но что это, Ревир, какой ты стал беспокойный! Я буду в гораздо большей безопасности здесь, чем ты в своей лодке. Да ещё под обстрелом «Сомерсэта». Да ещё, чего доброго, тебя лошадь скинет – ты думаешь, я забыл про твою историю с клячей священника Томли?

Он вечно подтрунивал над Ревиром-кавалеристом. Это была какая-то давнишняя, им одним понятная шутка; оба вдруг принялись хохотать. Состояние напряжённости, которое Джонни почувствовал, когда только вошёл к ним, рассеялось. Они простились как ни в чём не бывало, как прощаются друзья, уверенные в том, что встретятся через несколько дней. Между тем каждый, конечно, понимал, что его друг подвергается смертельной опасности.

Было уже десять. Доктор Уоррен приказал цветному слуге постелить для Джонни в кабинете. Но мальчик и думать не мог о сне. Он прокрался к выгону, чтобы наблюдать «тайную» погрузку. Она уже шла к концу и вовсе не была тайной. Сотни горожан толпились на выгоне и молча смотрели, как лодки отваливали от берега, на котором стоял Кембридж, и забирали следующую партию красных мундиров. Никто в толпе, кроме Джонни, не знал, куда их ведут и кто будет ими командовать. Поодаль, в устье реки, стоял «Сомерсэт» на страже. Поль Ревир, наверное, уже сел в лодку и пытается обойти корабль. А в Чарлстоне его ждёт надёжный конь.

Джонни видел, как Сэнди, не теряя невозмутимости, ступил в лодку. Потом он узнал коня, принадлежащего лейтенанту Стрейнджеру, и в лунном луче на мгновение мелькнуло смуглое лицо лейтенанта. Джонни привык обращать внимание на лошадей и поэтому заметил, что, когда погружали нарядную белую лошадку, похожую на Сэнди, но помоложе, она слегка заупрямилась. Это была лошадь майора Питкерна. Значит, не одни стрелки и гренадеры едут, но и морская пехота. Или бравому старику самому захотелось принять участие в деле?

Как бы то ни было, подумал Джонни, есть смысл доложить об этом обстоятельстве Уоррену. Другие агенты уже приносили вести о погрузке. Было замечено, что Питкерн не явился в тот вечер в свой излюбленный кабачок. Его видели идущим к выгону в штатском плаще поверх мундира. Несомненно, он собирается ехать. Верно, Гейдж послал его потому, что знал, что он более способный офицер, чем Смит, а может, ещё и потому, что Питкерн умел ладить с янки. Всем был по душе этот добродушный сквернослов.

Прибежала с Корабельной служанка сказать, что она следила за «Сомерсэтом» всё то время, когда Бэнтли и Ричардсон перевозили Поля Ревира в Чарлстон. Не было ни единого выстрела. Кроме того, стало известно, что Билли Доусу удалось с помощью чаевых и пьяного балагурства благополучно миновать караул на заставе. Лошадь, которую он вёл за собой, будто бы на продажу, была очень неказиста на вид – тощая, костлявая клячонка с верёвкой на шее вместо узды. На самом деле это была едва ли не самая быстроходная лошадь в Бостоне.

Тут доктор Уоррен приказал Джонни лечь и поспать. Была уже почти полночь.

Джонни снял куртку и башмаки и завернулся в одеяло. Две предыдущие ночи он был расстроен тем, что Рэб покинул его. Мысли его всё время возвращались к опустевшей постели друга, и он плохо спал. А тут, несмотря на то, что в кабинете толпился народ и все громко судили да рядили о будущем, Джонни уснул моментально.

Светало. Он лежал один в кабинете и всё ещё спал. Между тем в Лексингтоне, на сельской поляне, раздался первый выстрел. Один ружейный выстрел и за ним залп. А майор Питкерн покрикивал притом:

– Разойдись, мятежники, разойдись, подлецы! Складывайте оружие, ну!

Война началась.

Это было на рассвете 19 апреля. А Джонни Тремейн всё спал да спал.

XI. Янки Дудл[24]24
  «Янки Дудл» – куплеты на этот мотив распевали ещё английские солдаты революционной армии Кромвеля, которого они называли Нэнки Дудл. Песенка была привезена королевскими войсками в Америку. О том, как она приобрела там популярность, рассказывается в этой главе.


[Закрыть]

1

Было уже утро, когда Уоррен разбудил Джонни, прикоснувшись к его плечу. За окном на Тремонт-стрит слышались топот солдатских сапог и брань сержанта. Солдаты проходили так близко от дома, который стоял прямо на мостовой, без тротуара, что Джонни спросонок показалось, что они тут, в комнате.

Доктор Уоррен решался говорить только шёпотом:

– Я ухожу.

– Что-нибудь случилось?

– Да.

Он поманил Джонни за собой на кухню. Она выходила окнами на задний двор, и там можно было говорить, не боясь, что на улице услышат.

Доктор Уоррен был в том же одеянии, что и накануне. Он совсем не ложился. На нём, кроме того, была ещё и шляпа. Чёрная сумка с инструментом и лекарствами была собрана и лежала на столе. Он поставил рядом с ней молоко, хлеб и несколько селёдок, знаком пригласив Джонни принять участие в трапезе.

– Где началось?

– В Лексингтоне.

– Кто победил?

– Они. Семьсот человек против семидесяти. Это был не бой, а просто… учебная стрельба по мишени. Кое-кто из наших был убит, и англичане с криками «ура» двинулись по дороге на Конкорд…

– И склады забрали?

– Не знаю. Поль Ревир послал за мной, как только началась стрельба на лексингтонской поляне.

Лицо молодого доктора, всегда такое свежее, сейчас казалось измученным. Этот день был переломным и в его собственной судьбе и в судьбе его родины.

– Сигнал дан повсюду. Люди хватают ружья и направляются в Конкорд. Поль Ревир вчера проскользнул вовремя. Билли Доус – чуть позже. Сотни, а может, тысячи ополченцев подняты на ноги. Будет бой, настоящий бой, а не стрельба по мишени, и непременно сегодня! Между тем Гейдж не знает о том, что начались бои. Полковник Смит, не добравшись ещё до Лексингтона, как только услышал, что Ревир поднял на ноги всю страну, послал за подкреплением. За графом Перси. В городе никто, кроме нас с тобой, Джонни, не знает, что кровь уже полилась.

– А много убитых… в Лексингтоне?

– Нет, немного. Они стояли во весь рост, всего какая-нибудь горсточка. Англичане дали залп. Это было на рассвете.

Джонни облизнул губы.

– Вам не говорили, кто именно убит?

– Нет. А Рэбу удалось выбраться отсюда?

– Да. В прошлое воскресенье.

Ясные голубые глаза доктора чуть затуманились. Он понял, что делается в душе у мальчика.

– Так что надо скорей пробираться к ним. – И он взял со стола сумку. – К тому же я предпочитаю умереть от пули, чем в петле. Гейдж забудет свою снисходительность, как только узнает, что война началась.

– Подождите меня, я сейчас надену башмаки.

– Нет, Джонни, сегодня ты ещё остаёшься. Собирай для меня сведения. Так, из окна моей спальни видны солдаты. Они заполонили всю улицу, до самого выгона. Узнай, какие отправляются отсюда полки, и так далее. И прислушивайся к тому, что говорят в народе. Постарайся узнать, например, кого арестовали британские власти. Мы знаем, что Гейдж намерен сегодня же доставить своих солдат обратно. Следовательно, здесь будет царить путаница несусветная. Тут-то и постарайся выбраться ко мне.

– А где я вас найду?

– Бог его знает! Спрашивай людей.

– Хорошо.

– Они начали войну, мы её кончим. Однако эта война… она может длиться довольно долго.

Они молча пожали друг другу руки. Задняя дверь бесшумно закрылась. Уоррен ушёл.

Джонни вернулся в кабинет, обулся и надел куртку. Стенные часы показывали восемь. Пора действовать! Через парадную дверь никак не выйти: солдаты прислонились к ней. Сквозь оконные занавески Джонни видел силуэты мушкетов. Он обратил внимание на канты на мундирах. 23-й полк. Узкий просвет Тремонт-стрит был весь заполнен и даже переполнен людьми в алых мундирах. Словно река крови. Джонни вышел через кухню.

2

Сдержанное волнение, царившее на Кукурузном холме, передалось и Джонни. Все знали, что где-то что-то происходит. Что именно, не знал никто. Всюду были распахнуты окна и двери. Люди кричали, высунувшись из окон, собирались группами на улицах. Джонни прислушивался и присматривался ко всему. Все знали о вчерашнем «тайном» походе: полковник Смит и семьсот солдат погрузились на лодки и высадились в Кембридже. Все понимали, что Гейдж должен будет выслать по крайней мере тысячу штыков на подкрепление. Но жители Бостона, как и сам Гейдж, ещё не знали о том, что бои уже завязались.

Джонни подошёл к зданию губернаторского дома. Там всё было по-прежнему. Стояли часовые. Слонялись молодые офицеры. Один был уже под мухой. Джонни увидел, как кучка офицеров режется в карты в гостиной. Верно, кончали партию, начатую ещё с вечера.

Джонни знал, где окно спальни Гейджа. Штора была спущена. Видно, преждевременное требование полковника Смита прислать подкрепления не очень-то взволновало главнокомандующего! Он дал приказ, который поднял на ноги Первую бригаду графа Перси, а затем повернулся на другой бок и заснул.

Джонни пошёл на выгон. Уже возле дома доктора Уоррена он видел хвост бригады Перси. Голова этого алого змея достигла выгона. Солдаты переминались с ноги на ногу, потряхивали тяжёлым оружием, ворчали и поплёвывали. Иные из них стояли тут уже битых три часа. От одной из маркитанток Джонни узнал, в чём причина задержки. Они поджидали соединение морской пехоты. Джонни стал осматриваться кругом и увидел, что, кроме тысячи двухсот солдат, готовили к погрузке орудия и обозы.

Напряжение среди жителей Бостона возрастало. Что случилось? Что будет? Магазины и школы были закрыты, и Джонни встретил компанию совсем маленьких ребятишек, которые шли и распевали: «Нет уроков, есть война!» Он подумал, что они прозорливей взрослых, которые пытались уверить себя, что выстрелов нет и не будет.

Вдруг со стороны дороги, ведущей из Северного Бостона, послышалась короткая барабанная дробь. Это быстрым маршем шли с Северной площади пятьсот человек морской пехоты. Они заняли своё место в солдатских рядах. Некоторые из них застёгивались на ходу, другие жевали хлеб, который им поспешно выдали. Они запоздали на несколько часов не по своей вине и явились, как только получили приказ выступить.

За ними тащилась сонная, полуодетая фигура, в которой Джонни тотчас узнал Медж. С тех пор как она вышла замуж, она ещё больше раздалась вширь и была ещё сильнее влюблена. По её толстым красным щекам слёзы так и текли. Забыв прежнюю вражду, она бросилась на грудь Джонни:

– Ой, я не могу! Он говорит, что должен идти.

А рядом петушился сердитый маленький сержант Гейль, извергая громы гнева на солдата, у которого недостаточно блестели пуговицы. Сержант прикидывался, будто не знает, что тут находится его жена. На самом деле он перед ней как раз и хорохорился – ему нравилось, что она тут. Мужчины идут на войну, женщины плачут. Всё, как и должно быть.

– Конечно, он должен идти! – Джонни утешал Медж. – Но говорят, что Гейдж посылает бригаду только для манёвров. А то они всю зиму сидели в бараках да блох ловили. Почему морская пехота так запоздала?

– Гейдж послал письмо майору Питкерну, в котором приказал ему выступить.

– Да, но Питкерн отбыл ещё вчера. В помощь полковнику Смиту.

– Откуда ты знаешь? Нашим морякам только десять минут назад об этом стало известно.

Джонни не мог удержаться от смеха. Вот порадуется доктор Уоррен, когда узнает о промахе англичан! Гейдж позабыл, что майор уже уехал, отправил ему письмо, а сам повернулся на другой бок и уснул.

Вдруг на всём протяжении колонны воцарилась тишина. Лёгким галопом в сопровождении конных офицеров, стройный, на белом коне подъезжал к выгону граф Перси.

Пятеро всадников. День солнечный, и ветерка хватает только на то, чтобы путать конские гривы, развевать плащи и королевское знамя.

В руке графа Перси сверкнула шашка. Он отдал приказание, и оно стало переходить из уст в уста. Заработали полковые барабаны. Артиллерийские лошадки налегли на хомуты. Возничие защёлкали бичами, и алый змей медленно, лениво двинулся вперёд, к городской заставе. Тысячи ног слились в одном гигантском шаге. Левой, правой, левой, правой! Земля содрогалась в такт. Джонни глядел им вслед. Каждая пуговка была пришита. Каждая пряжка на месте. В каждом патронташе ровно тридцать шесть патронов. У каждого мушкета штык, и ни одного охотничьего ружья среди них. У каждой лошади по четыре новенькие подковы. Это было великолепное зрелище, от которого Джонни, однако, мутило.

Разве есть надежда – тень надежды! – для тех несчастных необученных, почти безоружных крестьян в Конкорде? Господи, помоги нам! Но Джонни, даже когда молился, не забывал отмечать мундиры, проходившие перед его глазами, – к какому полку они принадлежат. Отправлялись 4-й, 23-й и 47-й плюс пятьсот человек морской пехоты, плюс небольшой артиллерийский обоз, а также несколько телег. Всего около одной тысячи двухсот человек.

Барабаны вздрагивали. Тяжёлый змей шествовал, двигая тысячью ног, к барабанам присоединились пронзительные флейты. Они заиграли песенку, которой англичане всегда дразнили янки. «Янки Дудл» отправился в город на несчастном жеребце, со своим злосчастным пером на шляпе и наивными «штатскими» вопросами.

Бедный Янки Дудл! Ну где ему устоять против огромного алого змея!

3

Сотни людей, собравшиеся смотреть, как будет отбывать бригада, не расходились и продолжали глядеть на пустое место, где только что были солдаты. Издалека, всё тише и тише, доносились последние звуки песенки. Стоявший рядом с Джонни человек сжал кулаки, наклонил голову по-бычьи, лбом вперёд, и сказал:

– Они маршируют под «Янки Дудл» с утра, как бы они к ночи под эту песенку не заплясали!

Джонни увидел группу женщин. Они закивали и подхватили шёпотом:

– К ночи запляшут!

Крылатая фраза была на устах у всех. Она не то чтобы переходила из уст в уста, она как бы возникла у всех одновременно.

В Старой церкви пробило десять. Граф Перси и его запоздалая бригада отбыли.

День, этот фантастический день, когда Бостон жадно с часу на час ожидал вестей – любых, дурных ли, хороших, только бы знать! – день этот вступил в свои права. Вдруг все стали говорить:

– Слышали? Сегодня в Лексингтоне на рассвете англичане стреляли по нашим.

Никто не знал, откуда пришёл этот слух, но все его повторяли.

Несмотря на то что половина войск генерала Гейджа отправилась на поле битвы, по улицам и тавернам в этот день шаталось больше офицеров, чем обычно. Их физиономии были так бесстрастны, они так решительно заверяли бостонцев, будто никто ни в кого не стрелял и что убитых нет, и так настоятельно просили всех и всякого сохранять спокойствие и разойтись по домам и лавкам, что у Джонни не оставалось уже сомнения в том, что о начале военных действий прослышали не только бостонцы, но и англичане.

К полудню на улицах стали появляться небольшие группы солдат. Они шли из дома в дом. Генерал Гейдж отдал несколько запоздалый приказ – арестовать вождей оппозиции. Никого из них в городе не оказалось. Как там ни пугали раздосадованные солдаты чёрную служанку Сэма Адамса, сколько ни ломали они забор у Джона Хэнкока, ответ был один: хозяева уехали из Бостона ещё месяц назад. Солдаты ворвались в дом Джозефа Уоррена. Его не оказалось. Поля Ревира тоже не было. Все главари исчезли.

Роберта Ньюмена, заподозренного в том, что это он накануне зажёг фонари в Христовой церкви, бросили в тюрьму, а Джон Пуллинг, которого подозревали всего лишь в сообщничестве, был вынужден прятаться у своей бабушки в бочонке из-под вина. Двоюродный брат Поля Ревира попал в тюрьму. Среди солдат нарастало раздражение, а бостонцы торжествовали. Откуда, на каком основании появилось у них это чувство, было непонятно. В воздухе была разлита вера в победу.

Как только Джонни услыхал, что отряды патрулируют улицы и ищут подозрительных, он послал сказать дядюшке Лорну. Дядюшке следовало поскорее улепётывать. Затем, постояв перед воротами тюрьмы и проследив, кого именно туда препроводили, Джонни отправился на Солёную улицу сам. Улица была пустынна, но из всех окон глядели люди. Здесь что-то изменилось. Джонни всмотрелся и понял, в чём дело: не было больше человечка в синем сюртуке, наблюдавшего Бостон в бинокль. Вывеску, которая казалась неотъемлемой частью улицы, сорвали и растоптали. Дверь в типографию была разнесена в щепы.

Джонни вошёл внутрь. Станки были сломаны. Литеры перемешаны. Постели на чердаке – его и Рэба – вспороты штыками. Ему сделалось жутко, и он побежал к Лорнам на другую сторону улицы.

Тётушка Дженифер сидела на кухне. Огромный пуховик лежал у неё на коленях, свешиваясь частично на пол. Она спокойно обшивала его новым чехлом. Единственная странность заключалась в том, что у этой домовитой хозяйки всюду на полу небрежно валялись перья.

Рэббит, в восторге от новых игрушек, подбирал пёрышки, втыкал их себе в волосы и приговаривал: «Янкиду».

– Они были тут? – спросил Джонни.

– Да. Они ушли?

– Все до единого!

– Мы получили твою записку, когда они уже заворачивали на Солёную.

Перина вдруг зашевелилась.

– Можешь вылезать, – шепнула тётушка Дженифер. Задыхаясь от пуха, похожий больше на птицу, чем на человека, из-под перины вылез дядюшка Лорн.

– Па, па!

Новое обличье отца мальчику явно нравилось. Всё ещё дрожа, ибо дядюшка Лорн был человек робкий, он поцеловал жену и обнял сына.

– Я ничего другого придумать не могла, – сказала тётушка Дженифер. – Мистер Лорн только и знал, что повторял: «Я не боюсь смерти». Мы уже слышали, как по улице шагают солдаты… было ужасно. Ну вот, я его и засунула сюда, а сама продолжаю шить.

– Солдаты были грубы?

– Грубы? Они были в бешенстве!

– Отлично, – сказал Джонни сурово. – Значит, они не на шутку перепуганы. Видно, туго пришлось солдатам, которых Гейдж отправил туда. Кое-кто из офицеров уже знает, а солдаты догадываются и носятся в расстёгнутых мундирах и орут: «Войны захотели – мы им покажем войну! Ах, налогов не желают платить? Кровью заплатят!»

– Правда? И ты думаешь, что наши берут верх?

– Не сомневаюсь в этом. Я стоял возле переправы и видел, как один английский майор возвращался из Чарлстона. Он был в штатском плаще поверх мундира – чтобы не узнали. Выскочил из лодки и со всех ног бросился к губернаторскому дому. Он прибыл доложить Гейджу о том, что солдат Смита и Перси бьют.

– Ох, мальчик, боюсь, что ты всё это придумал!

– Ну нет! Я видел его лицо. Он был в бешенстве. Мундир весь в грязи! Он был оскорблён в своих лучших чувствах. Нет, на победителя он не был похож. Так выглядеть могут только английские офицеры, которых побила «деревенщина».

– Эх, Джонни, как приятно тебя слушать! Но всё же я не решилась бы судить о деле по выражению лица одного-единственного человека… Ты куда?

– На Маячный холм. Я думаю, что этот майор отправился к Гейджу, чтобы сообщить ему кое-что. Англичане попытаются добраться до Чарлстона тем же путём, что и он, под охраной орудий «Сомерсэта». Они не станут возвращаться, как уходили. Слишком опасно. Если догадка моя правильна, мы скоро увидим с Маячного холма, как они бегут, а наши – за ними.

– Возьми кусок пирога с мясом, Джонни. Ты прямо умница у нас!

Дядюшка Лорн возвратился из спальни, где он с помощью Рэббита очищался от перьев.

– Даже если они меня и повесят теперь, – возвестил он голосом, чуть дрожащим не только от пережитого испуга, но и от гордости, – я не буду считать, что напрасно прожил свою жизнь.

На улице Джонни попадались офицеры. Они покрикивали на солдат, пытаясь загнать их в казармы, и даже подчас наносили им удары саблями плашмя. Английским войскам нельзя было отказать в боевом пыле. Только и было разговоров, что о том, сколько этих мерзавцев и проклятых мятежников они убьют. За один день всё переменилось в Бостоне.

Обе стороны сняли перчатки, и руки под ними оказались в крови. Война началась.

Все лужайки и фруктовые сады на Маячном холме были усеяны народом, все глаза были обращены на север. Мысль о том, что Перси попытается провести остатки войск Смита и собственной бригады не через Кембридж, а в Чарлстон, под прикрытием орудий на «Сомерсэте», пришла в голову не одному Джонни.

И вдруг он увидал, что вдоль кембриджской дороги, сквозь кустарник чарлстонского выгона ползут какие-то красные муравьи. Или это ему показалось? Но нет, кругом все кричали:

– Глядите, вот они!

Эти красные муравьи были английскими солдатами.

На горизонте догорал последний клочок заката. День был на удивление жаркий, но к вечеру с океана поднялся свежий бриз. В Чарлстоне и на судах мерцали огни. Больше уже с Маячного холма ничего не увидишь. Народ молча начал расходиться.

– Смотрите! – закричал Джонни.

Вдали можно было различить вспышки мушкетного огня. Так далеко, что звук выстрелов уже не долетал. Можно было подумать, что это всего-навсего летают светлячки.