Текст книги "Воскресенье"

Автор книги: Эрмис Лафазановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

17.

Рассвело.

В комнатушке, в которой мы спали, воздух стал спертым, как в чулане. Божо поднял голову, потянулся, одеревенев от неудобной позы, и тут заметил голову Веды, лежащую на его плече. Он поглядел на меня и увидел, что я смотрю на них, приподнял брови, желая показать, что хочет освободить плечо, но осторожно, чтобы не помешать ее сну. Затем он слегка пошевелил рукой, якобы оттого, что она затекла, и Веда проснулась. Она широко открыла рот, зевнула, огляделась и нахмурила лоб, как будто увидев нас в первый раз. Чтобы покончить со всем этим – пробуждением и зевотой, я предложил выйти из комнаты, потому что уже рассвело, и при свете дня мы могли сделать окончательный вывод, куда и во что мы вляпались.

Мы так и сделали. Один за другим осторожно вышли из комнаты и быстро огляделись. Все стало намного яснее. Предметы наконец приняли свои истинные формы. Мы все трое поняли, что будем заметны для внешнего мира, только если мы будем стоять прямо перед дверью, потому что слева и справа от двери находились стенды с рекламой, их-то и было видно с улицы. Правда, они закрывали только половину витрины, но этого, по моим оценкам, было достаточно, чтобы мы могли, пусть с большой осторожностью, передвигаться по магазину. Единственное, о чем надо было помнить, – это не появляться перед дверью и частями витрины, через которые просматривалась внутренность магазина. Там, где раньше мы видели пьяницу Тихо.

Конечно, то, что теперь мы могли спрятаться за стендами, не сильно изменило наше положение в лучшую сторону, но все-таки хуже было бы провести еще один день взаперти в маленькой комнате с туалетом.

– Я хочу пить, – сказала Веда, добавив, что она еще и хочет есть.

Мы все почувствовали жажду и голод, и это было достаточной мотивацией, чтобы мы все трое в два или три прыжка оказались за ширмой с правой стороны от входной двери. Она была слишком узкой для троих, и я выскочил снова, проскочил перед дверью (к счастью, никого не было) и устроился за стендом слева.

Мы затаили дыхание. Ждали, будет ли какая-то реакция на наши движения. Ничего не произошло. Было так же тихо, как когда мы пришли.

Я стоял, как вкопанный, и пытался при дневном свете разглядеть, где же я нахожусь. Хотя в моем словарном запасе не так много слов, относящихся к сфере торговли предметами роскоши, я тут же на месте сочинил устное эссе о роскоши.

О роскоши

Я не разбираюсь в предметах роскоши. Можно даже сказать, что я ничего не знаю ни о какой роскоши, и это результат моего полного отсутствия интереса к этой сфере человеческой жизни, главным образом из-за того, что роскошь никогда не была мне доступна или, как говорится, не находилась под рукой. Но все-таки, похоже, главной причиной моего незнания роскоши было мое формальное воспитание, на которое я много раз в жизни с достоинством ссылался, когда хотел указать на свою отдаленность от всякой посредственности. Во время моего формального воспитания, полученного в процессе школьного обучения в семидесятые и восьмидесятые годы двадцатого века, знание предметов роскоши характеризовалось как склонность индивидуума к принятию буржуазной культурной модели, модели, которая была по сути декадентской и, в конечном счете, полностью недопустимой, если учесть тогдашний тезис, что нужно удовлетворять только базовые экзистенциальные потребности и ничего больше. Роскошь была категорией, которая, принимая во внимание тот факт, что не каждый может ею обладать, создает различия, огромный разрыв между социальными статусами людей или, другими словами, приводит к таким социальным противоречиям, которые неизбежно заканчиваются конфликтом.

Исходя из этого, меня всегда воспитывали в соответствии с лозунгом: роскошь порождает конфликты. Но возможно ли от них полностью избавиться? Учитывая, что конфликты существуют во всем мире, человек естественно делает вывод, что бесконфликтное существование невозможно. Она, роскошь, всегда существовала не только в элитарных кругах, но и в низших слоях населения. Разница состоит только в том, что элита изобретает роскошь, но, однажды попробовав ее, объявляет ее старомодной, отбрасывает или, вернее, отпускает ее в народ, чтобы тот ей радовался. Но и в этом случае народная роскошь – не настоящая элитарная, а всего лишь имитация элитарной роскоши. И народ радуется. Зная это, элита, производитель предметов роскоши, говорит себе: позволим широким народным массам имитировать роскошь элиты, и таким образом мы сможем контролировать их со всеми потрохами. Если это удается, то все в порядке, а если нет, то возникают конфликты.

По этим причинам я, как личность, которая не хочет, чтобы ее контролировала элита (иначе я давно стал бы политиком), не имею никакого представления о роскоши или о предметах роскоши, да и не хочу его иметь. Мне без проблем можно налить в бутылку из-под виски домашнего самогона, и я буду уверен, что пью виски. Ну и что. Мне совершенно все равно, важно, что есть, что выпить.

Таким образом, роскошь повышает уверенность в себе и делает людей счастливыми, даже если это не роскошь, а всего лишь имитация. Но что делать людям, которых не интересует роскошь? Ну, их интересы, вероятно, в основном сосредоточены на основных и повседневных жизненных потребностях, которые для них гораздо важнее роскоши. С этой точки зрения мы можем считать этих людей морально чистыми, честными, искренними и верить, что в конце концов именно их будет Царствие Небесное. Но есть и люди, которые практикуют поддельную роскошь с намерением поднять свой рейтинг в округе, по соседству, среди близких и дальних родственников. В философских сочинениях таких людей называют обывателями и мелкотравчатыми мещанами не потому, что они малы ростом, а потому, что их души настолько мелки, что они не могут осознать серьезность повседневной жизни.

* * *

Мне потребовалось несколько минут, чтобы, окинув взглядом магазин, увидеть в нем часы, браслеты, ожерелья, кольца, серьги и другую подобную дребедень. Их качество я не обсуждаю. Больше тут ничего не было.

Пожалуй, главным доказательством того, что скромные познания в этой области у меня все же имеются, может служить то, что некоторые наиболее яркие предметы я опознал и про себя назвал турецким золотом. Как я уже упоминал, то, что выглядит роскошно, я способен обозначить лишь двумя словами – это турецкое золото. Не потому, что я действительно могу отличить французское, русское или южноамериканское золото от турецкого, а потому, что я слышал выражение турецкое золото с юных лет, еще играя с Тафо у мечети Яхья Паша. И теперь, когда эти слова пронеслись в моей голове, у меня вдруг возникла странная мысль о том, что я легко мог бы сбагрить это турецкое золото Тафо, который, насколько я знаю, последние годы занимался скупкой этого металла.

Эта мысль так взбудоражила меня, что во мне, в тайных уголках моей души, неизвестно почему и как, зародилось стремление к роскоши, которое до сих пор мне было не свойственно.

Но, к счастью, я с моим настоящим именем был не таким, и эта мысль пришла в голову Оливеру, человеку, который не я.

А этот Оливер показался мне испорченным человеком, потому что именно ему, а не мне, взбрела на ум чушь про золото, которое он может продать Тафо.

А идея эта появилась у Оливера, потому что они с Тафо были друзьями с детства. По-моему, с пятого класса. Они познакомились на летних каникулах в Охриде, тогда у них на двоих была одна маска для подводного плавания. Потом они стали неразлучными друзьями. Тафо приходил в дом Оливера, что было не очень интересно, но когда Оливер приходил к Тафо, в старый двухэтажный дом у мечети Яхья Паша, окруженный высокими стенами, за которые можно было попасть через низкую дверь, проходя через нее, приходилось наклоняться даже детям, – это была совсем другая история. В доме Тафо они сидели на полу на мягких подушках и радовались жизни, а мать Тафо, Неджмия, женщина, увядшая, как ее дом, только заслышав их, прибегала с кадаифом[4]4
  Восточная сладость типа пахлавы из особого теста с орехами в меду.


[Закрыть] и салепом[5]5
  Сладкий напиток из молока с добавлением специй.


[Закрыть]. У них, у Оливера и Тафо, от салепа вырастали седые усы, и они смеялись друг над другом. Потом Неджмия приносила ребятам пахлаву и вообще откармливала их, как на убой.

Тафо никогда не говорил о своем отце, и Оливер никогда о нем не спрашивал. Впрочем, дети никогда не говорили о своих отцах, потому что те были частью совершенно другого мира, которого они не понимали. Оливер видел отца Тафо только однажды, когда тот проходил из одной комнаты в другую. Он заметил, что это был неприветливый человек с морщинистым лицом, в белой шапочке. Он никогда не выходил к детям, потому что о детях должны заботиться женщины, а мужчины должны заботиться обо всем семействе и приносить деньги.

Тафо и Оливер корчили рожи и смеялись, копируя отца Тафо, то, как он переходит из комнаты в комнату, не здороваясь ни с кем, заложив за спину руки со свисающими с пальцев четками. Неджмия тоже улыбалась, но делала все, чтобы никто не увидел пересмешников. У Тафо была следующая теория про своего отца: отцу приходится вертеться и работать с утра до вечера, чтобы заработать деньги, потому что у него нет казенной должности, как у родителей Оливера. Он всегда приходит домой ближе к ночи, то есть очень поздно или уже очень рано, во всяком случае после полуночи, когда дети уже спят. Тафо знает это, потому что пару раз не спал и слышал, как, войдя в дом, отец велит матери рассказать ему, как та провела день и все ли в порядке с детьми.

Оливер не оставался в долгу и рассказывал приятелю, что его родители тоже встают очень рано, а может быть, и вообще не ложатся спать, потому что его отец работает у доменных печей на металлургическом заводе и должен поддерживать огонь всю ночь, а иногда и весь день, чтобы он не погас. А если бы его отец не работал у печи, то не было бы огня, а если бы не было огня, не было бы производства, а если бы не было производства, то не было бы и Югославии. И что отец говорил, что страна может исчезнуть, но огонь в печах – нет!

Тафо и Оливер расстались после школы, когда их дороги разошлись в разные стороны. Отец Тафо взял его с собой в Прешево, чтобы он научился ремеслу (ювелирному), а Оливер поступил в университет, желая стать ученым человеком, чтобы ему не приходилось работать у домны на метзаводе, и чтобы существование правительства и всего государства не зависело от того, проспал он или пришел на работу вовремя.

Трудное тогда настало для Оливера время. Бушевала инфляция, и он каждый лишний динар менял на немецкие марки, чтобы выжить… А потом они снова встретились: Тафо был торговцем валютой, а Оливер – человеком в отчаянии. Встретились совершенно случайно на рынке Бит пазар, где-то недалеко от мечети Али-паши. Оливер хотел купить что-нибудь, что помогло бы превратить отчаяние в боль, и вдруг навстречу Тафо-ювелир. Эээй! Как они радовались и как крепко обнимались, как братья, разделенные войной. С этого момента, сказал Оливеру Тафо, ты будешь менять деньги у меня, а курс для тебя будет выгоднее некуда. Оливер поинтересовался: разве ты не работаешь ювелиром в Призрене? Работаю, ответил Тафо, но и этой высокодоходной деятельностью не брезгую тоже.

Потом они пошли к нему домой, Неджмии уже не было, а была сестра Музафера, которую Оливер не видел с детства. Хочешь кадаифа? – спросила она Оливера, и тот сразу же влюбился. Но тогда из этого ничего не вышло.

И вот, времена изменились, пришел евро, Тафо стабильно присутствовал в Приштине и Скопье, открыв и там, и там ювелирные лавки, а Оливер стабильно присутствовал на рынке труда. Так вот именно этот Тафо до сих пор занимается турецким золотом, привозит его из Стамбула. От него все познания Оливера о турецком золоте. Так что можно сказать, что отсюда и идея Оливера о том, что можно все это турецкое золото из магазина передать Тафо, а тот в дальнейшем превратит его в деньги. И тогда Оливер сможет то так, то сяк заткнуть рот одной женщине.

А если рот этой женщины спросит, откуда у него деньги, он скажет, что получил работу в неправительственной организации, голландской или швейцарской, уж придумает что-нибудь на месте, скажет, что в этой организации он работает в качестве наблюдателя за перемирием в Косово. По этой причине он часто ездит в Косово. Будет вставать рано утром и приходить поздно вечером. И тогда уж посмотрит, куда возвращаться, к этой или к первой с ребенком. А может, ни к той, ни к другой.

Вот такие глупости представлял себе тот вымышленный Оливер.

18.

Божо и Веда явно хорошо разбирались в секретах роскоши, и нельзя сказать, что их знание сводилось только к тому, чтобы опрыскиваться дорогими духами или рассматривать ювелирные изделия из турецкого золота. Манера, с которой они свободно расхаживали между полками, часто забывая, что в любой момент на них может упасть случайный взгляд какого-нибудь еще более случайного воскресного прохожего, прогуливающегося перед витриной магазина; манера, с какой Веда, никого не стесняясь, примеряла драгоценные браслеты, а Божо украшал себя золотыми часами самых разных марок; таинственные перешептывания, которыми они обменивались всякий раз, когда были полностью убеждены в том, что мой взгляд не следит за ними, что он бродит где-то по другим углам торгового зала; ухмылки, появлявшиеся у них на лицах всегда, когда они смотрели на меня, давали мне право предположить, что мы трое занимаем две очень разные стороны в этой истории, то есть Оливер и Веда с Божо находятся по разные стороны баррикад. И хотя тот другой Оливер недавно чуть было не осрамился, он быстро взял себя в руки.

С другой стороны, с помощью моего врожденного чувства красоты и отточенного в течение долгого времени понимания конвенциональной эстетики, я сумел отметить определенную дизайнерскую гармонию в красках торгового зала, где использовались лишь серый, черный, белый и бордо, тщательно распределенные по шкафчикам, полу, потолку, красивым столам и стульям, толстым шторам, служившим для того, чтобы скрывать подозрительные лица, приглушенный свет, который сейчас не был виден, потому что в магазин пришел неяркий дневной свет; лампы и стеллажи с украшениями, все, вплоть до мельчайших деталей вроде канцелярских принадлежностей, симметрично разложенных на рабочем столе, который не использовался для работы, а был выставлен только для того, чтобы подчеркнуть роскошь помещения. Я заметил на столе несколько декоративных рамок для фотографий, письменные принадлежности, по всей видимости, сделанные из слоновой кости или белого пластика, аккуратно сложенные иностранные журналы, настольную лампу серого цвета, большой монитор и несколько пультов дистанционного управления.

Пригнувшись, как персонажи фильмов приключенческо-детективного жанра, которые, передвигаясь в таком положении, пытаются избежать пуль, жужжащих вокруг них, я приблизился к рабочему столу, оставив Божо и Веду в другом углу магазина, что они там делали, в тот момент меня совершенно не интересовало.

Важно было только, чтобы каждый из нас был по возможности менее заметен.

В качестве своего нового рабочего места я выбрал кожаное кресло директора магазина, которое, к моему большому счастью, занимало такой угол в комнате, который был совершенно невидим для тех, кто проходил мимо витрины. Я начал с осмотра. С левой и правой стороны было по три ящика. На столе стоял монитор, по экрану бежали какие-то буквы, наверное, название фирмы, я попытался их прочитать, но это было очень сложно, и я сдался. По правую руку от монитора стояло несколько рамок с фотографиями, на которые в первый момент я не обратил особого внимания.

Совершенно случайно я нажал кнопку на клавиатуре перед монитором, и он автоматически засветился. Я посмотрел на него и увидел пустую улицу, вернее, вид сверху на какой-то тротуар. Логики в этой фотографии я не обнаружил и подумал, что компьютер, наверное, сломан, раз не показывает знакомые всем окна – знак загрузки операционной системы.

И тут меня как будто осенило! Это был монитор, подключенный к камере, которая передавала картинку того, что происходило перед входной дверью магазина.

– Камера!.. это камера! – закричал я, вернее, прошептал так громко, насколько мне позволяла ситуация – настолько громко, чтобы привлечь внимание тех двоих. Они в два прыжка очутились рядом со мной и посмотрели на монитор.

– А… плюнь, не бери в голову, она ничего не записывает, только показывает, кто проходит перед магазином, чтобы хозяин знал, открывать или нет, когда он сидит здесь с какой-нибудь интимной компанией, – сказала Веда.

– А почему ты так в этом уверена?

– Ну, я не то, чтобы совсем уверена, просто похоже, что это так… правда ведь? – обратилась она к Божо.

– Конечно, ну а теперь давай чего-нибудь выпьем, – сказал Божо, и Веда без колебаний открыла нижний ящик рабочего стола и начала рыться в содержимом. Послышалось звяканье полных и полупустых бутылок. Веда выбрала и вытащила из них одну с какой-то самогонкой, которую она называла Курвуазье или что-то вроде того, открыла и сделала большой глоток. Затем она передала бутылку Божо, а он, тоже выпив глоток, передал ее мне. Я тоже отпил немного из горлышка и почувствовал, как алкоголь согревает сначала горло, а потом и желудок, и как первоначальный страх, зародившийся во мне, потихоньку исчезает. Я хотел спросить, откуда Веда и Божо с такой точностью знали, где находятся бутылки с выпивкой, но этот вопрос и ответ на него я отложил на потом.

– Но все же, – сказал я, – надо проверить, нет ли где-нибудь камеры, чтобы съемку невозможно было использовать в следственных целях!

– Хватит, брось ты эти свои страхи. Давай немного повеселимся, пока не выберемся из этой дыры, и не надо все время думать о плохом. Что за человек, всего боится, заячья душа, – говорили мне эти двое, стоя на карачках позади меня и по очереди прихлебывая из бутылки.

К сожалению, это правда.

Я трус.

Возможно, одна из причин такого отношения ко мне Марты состоит в том, что я не могу достичь эрекции или, говоря по-простому, у меня не встает из-за слишком сильного страха перед всем и всеми. Мой детальный и скрупулезный анализ показывает, что это в первую очередь и исключительно результат пережитого испуга. Причин для страха существуют тысячи, вернее сказать, их бесчисленное множество, а его последствия можно пересчитать по пальцам рук тысяч людей; существует боязнь женщин, боязнь мужчин, страх перед жизнью, перед поездками на автобусе, боязнь открытого пространства, закрытого пространства, болезни, страх лишиться малого и лишиться многого, страх слишком хорошего, страх слишком плохого, страх оказаться в общественном месте с толпой народа, боязнь тесноты, одиночества, незнания, непонимания, отсутствия, боязнь пчел, змей и ящериц, страх перед катанием на лодке, мотоцикле, страх перед полетами на самолете, страх войны, неуверенность в завтрашнем дне, боязнь того, что завтра будет хуже, что вчера было лучше и многое другое. Мои фобии наверняка скрыты в глубинах некоторых из этих примеров. Говорят, что лучшее лекарство от страха – это найти его причины. Только вот попробуй, найди их.

Если у кого-нибудь у нас на Балканах появляются страхи, то он не идет к психиатру, потому что мы по-прежнему считаем себя здоровым обществом, в котором проблемы психического здоровья решаются либо ремнем, пока ты маленький, либо оружием, когда ты становишься старше. Для психиатра же мы все еще скопище незрелых членов незрелого общества. Чтобы посещать психиатра, необходимы две предпосылки: здоровое общество и неуравновешенные, то есть психически лабильные люди. А сегодня здоровое общество значит богатое общество. Поэтому только здоровое общество может позволить себе иметь коллективную и индивидуальную психиатрию. С другой стороны, больному обществу, в котором живут здоровые пока что люди, психиатр не нужен. В последнем примере именно обществу необходим психиатр, но таких специалистов пока что нет. Другими словами, нам здесь не нужна психиатрия, потому что мы живем в бедном обществе и все еще очень психически стабильны (за некоторыми исключениями), и легко можем отличить состояние гнева и злобы от спокойного состояния, а состояние войны – от состояния мира.

Но чтобы не казалось, что нас не коснулись новейшие веяния цивилизации, скажем, что и у нас есть способ справиться со страхом, даже если излечение от него выходит за рамки наших возможностей, а также возможностей наших родителей, соседей или друзей, и это посещение человека, который лечит от испуга.

Это альтернативное занятие, покрытое абсолютной тайной, вряд ли кто-то скажет вам, что идет лечиться от испуга, потому что в первую очередь это социально и общественно неприемлемо. От балканского мужчины, например, ожидается, что он погибнет на поле битвы, а не умрет в постели своей жены или любовницы, а тем более на койке в психиатрической клинике. Так что об альтернативных методах лечения страха молчат, и никаких письменных свидетельств не существует.

Но я был и знаю. И расскажу.

Арсо, мой школьный приятель, знал человека, у друга которого был брат, лечившийся от испуга. Я попросил Арсо узнать, как найти этого целителя, и через несколько дней получил от него листок с адресом. В один прекрасный день я поехал туда, чтобы договориться о лечении. Человек, называвший себя доктор Боро (по-моему, как-то так), дал мне визитную карточку, на которой было написано, что он лечит разные болезни, среди которых были испуг и геморрой. Какое отношение они имеют друг к другу? Оказалось, имеют! Обе болезни возникают из-за психологической дисфункции, сбоя где-то в мозгах. Как бы то ни было, я согласился, желая если и не вылечиться, то хотя бы узнать что-то новое.

Здесь у нас на Балканах существуют кодексы поведения, свои правила гнева, божбы, заклятий и клятв, передающиеся из уст в уста и действующие вернее убийств. По этим причинам я не могу и не хочу открывать способ, которым меня должны были вылечить от испуга, но, во всяком случае, могу сказать, что речь шла о колдовстве – словесном заговоре.

– Слова сильнее оружия, сильнее лекарств, они лечат все болезни в мире, – сказал доктор Боро. А если кто-нибудь сломает руку? Это другое дело, тут помогут не слова, а гипс, но во всяком случае слова могут исцелить от психических расстройств (о которых я уже говорил), таких как мое. И вот надо мной прочитали и пропели заговоры и заклинания, и в конце распрощались со словами иди и будь здоров, но приходи раз или два в неделю для дальнейшего лечения.

Марта не почувствовала во мне никаких изменений за время сеансов. Она все так же со мной не разговаривала, эрекция не наступала, а число страхов росло день ото дня. А чего еще ожидать от психически неуравновешенного человека?