Текст книги "Вторая кожа"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

– Глотай, Ники-малыш, иначе Оками задушит тебя до смерти.

Конвульсивным движением Николас проглотил то, что застряло у него в горле.

– Так-то лучше, – кивнул одобрительно Мик, – гораздо лучше.

Он продолжал пожирать печень, разрывая ее зубами и сверкая глазами. Закончив жуткую трапезу, он произнес:

– С тобой я еще не закончил. Нам осталось сыграть еще один акт.

Он нежно, почти любяще прикоснулся к Николасу.

– Отдохни, – абсолютно спокойным голосом сказал он. – Очень скоро тебе понадобятся все твои силы.

* * *

– Договоримся? О чем договоримся?

Вед даже не взглянул на Кроукера. Они стояли посередине двора, где Форрест выслушивал донесения своих офицеров. Сообщения были нерадостными: Чезаре Леонфорте нигде не было, и никто не имел ни малейшего понятия, как ему удалось исчезнуть, Форрест дал волю своей необузданной ярости, и в течение пяти минут все вокруг него испытали на себе его грубый нрав. Казалось, даже видавшие виды полевые офицеры и те готовы были сквозь землю провалиться.

Усилием воли Кроукер сдержался и не сказал ни слова, когда узнал, что Веспер тоже куда-то пропала. Он-то знал, где она была. К тому же ему было известно, где находился и Бэд Клэмс. Или, точнее, где он будет примерно через час – на борту катера береговой охраны CGM-1176. Это был его последний козырь, с помощью которого он мог вызволить Маргариту. И где-то в глубине души Лью сейчас молился, как делал это ребенком каждый вечер перед сном, чтобы Бог помог ему спасти любимую.

Вокруг него царил хаос, который мог быть вызван только правительством США, когда оно объявило чрезвычайное положение или же начало военных действий. Вооруженные до зубов люди в камуфляжной форме и с разрисованными лицами бегали туда-сюда, выкрикивая команды или выслушивая последние сообщения подчиненных. Головорезов Леонфорте с поднятыми за голову руками уводили под конвоем. Был слышен треск полевой рации на вертолете. И в центре всего этого находился Форрест. Он стоял, выпрямив спину и дирижируя действиями солдат, похожий на настоящего, одетого в смокинг дирижера. Кроукер чувствовал, как от всего существа Веда волнами исходило удовлетворение: ура! снова война!

Однако у этой войны, как и у любой другой, была своя обратная сторона – несмотря на все усилия, главный враг ускользнул от элитных войск.

– Давай договоримся, Форрест, – повторил сквозь зубы Кроукер.

– Я не хочу ни с кем договариваться, – кратко ответил Вед.

– Конечно, хочешь, – сказал Кроукер, – просто ты об этом еще не знаешь.

Форрест отпустил одного из своих офицеров и повернулся к детективу. Тот, имея некоторый опыт проведения психологического воздействия в качестве помощника окружного прокурора, прижал к себе рыдающую Фрэнси. Лью всем телом чувствовал, как девочка дрожит, не сводя глаз с закованной в наручники матери.

Форрест мрачно проворчал:

– Ты что, бредишь, парень?

– Может быть, но мне так не кажется. – Кроукер подошел поближе и, понизив голос, продолжил: – Послушай, Вед, мы действительно можем с тобой отлично поладить. У тебя есть то, что нужно мне, – Маргарита де Камилло.

– Да, она в моих руках, и останется со мной. – Однако за холодным скептицизмом Форреста угадывался огонек заинтересованности. – А что есть у тебя, что могло бы меня заинтересовать?

– Чезаре Леонфорте.

Типично американское лицо Веда помрачнело.

– Хочу сразу предупредить тебя, дружище, если ты располагаешь какой-нибудь информацией о Леонфорте, лучше скажи мне все сейчас же, иначе тебе будет предъявлено обвинение в отказе от содействия закону.

– Не надо угрожать, друг, – мягко сказал Кроукер.

– Я не отдам тебе госпожу де Камилло, забудь об этом, – взбрыкнул Форрест, возмутившись тем, что Кроукер обращается с ним слишком фамильярно.

Однако Кроукер видел, что он старался не смотреть в заплаканные глаза Фрэнси.

– Но тогда ты упустишь Леонфорте, – сказал он.

– Что ж поделаешь, – Форрест почувствовал прилив желчи.

– А вместе с ним и кокаиновую ниточку.

– К черту! Найдется другая!

– И его каналы в УНИМО.

При упоминании УНИМО Форрест чуть не подавился. Он уже открыл рот, чтобы сказать что-то, как явился с сообщением один из его идиотов. Вед чуть было не свернул ему башку, и офицер ретировался, побледнев как полотно. Форрест принялся жевать губами, как обезумевшее животное в клетке. Наконец его бегавшие глаза остановились на Фрэнси. Не говоря ни слова, Вед долго смотрел на нее и наконец выпалил:

– Черт бы вас всех побрал!

* * *

– Похоже, ты окончательно потерял мозги, – сказала Майя. – А что тебе известно о нем?

– Он клево ездит на мотоцикле, – ответил Кава.

Он стоял у шахты крошечного лифта, который несколько минут назад поднял Николаса наверх, в «Пул Марин». Парень вернулся в кофейню и стал слушать стихи, фактически не понимая и не воспринимая их. Он продолжал думать о Николасе и о том, куда тот направился. Кто-то сидевший рядом засмеялся и что-то его спросил, но Кава на обратил на соседа никакого внимания. Он не замечал, как Майя смотрела на него, сидя на противоположном краю стола. Когда он внезапно встал и пошел на кухню, девушка последовала за ним.

Кава нажал на кнопку, и тут же послышалось гудение спускавшегося к ним лифта.

– Ну и что из того, что он клево ездит на мотоцикле? – продолжала Майя. – Тебе-то зачем туда лезть?

– Затем. Каприз. – Он ухмыльнулся.

Двери лифта бесшумно раскрылись, и Кава осторожно просунул голову в кабину.

– Черт! – воскликнула Майя. – Чем это тут пахнет? – Она повернулась к нему. – Так ты решил ехать?

Кава посмотрел на девушку, и она, покачав головой, вложила что-то ему в руку. Он посмотрел на свою ладонь и сжал ее в кулак.

– Ого, – тихо сказал он.

Сделав глубокий вдох и задержав дыхание, парень вошел в кабину лифта. Он обернулся и, прежде чем двери лифта закрылись, успел еще раз посмотреть Майе в глаза.

Когда двери лифта снова раскрылись, но уже наверху, Джи Чи одним могучим ударом чуть было не снес Каве голову, но он успел вовремя наклониться, и кулак метрдотеля скользнул по виску, содрав с него кожу. Наклонившись вперед, парень достал свой нож с автоматически выбрасывающимся лезвием, но Джи Чи схватил его за руку и чуть не сломал ее. Нож со звоном упал на пол. Понимая, что дело приняло нешуточный оборот, Кава не придумал ничего лучше, как укусить противника в щеку. Тот ослабил хватку, и парень начал бить его коленом. Впрочем, на Джи Чи это почти не подействовало, и он продолжал с рычанием дикого зверя вжимать Каву в стенку. В его глазах парень увидел собственную смерть. Метрдотель нанес сокрушительный удар в солнечное сплетение, и Кава согнулся пополам. Уткнувшись лицом в колени, он сполз на пол, попытался достать свой упавший нож, и тут же башмак Джи Чи тяжело наступил ему на руку. Кава закричал от боли. Из его головы выветрился весь хмель и следы наркотического опьянения. Собрав все силы, он внезапно ударил противника под подбородок. Голова Джи Чи откинулась, и, пошатнувшись, он сделал шаг назад. Кава схватил нож и сунул лезвие ему между ребер. Джи Чи попытался вытащить нож из раны, издавая нечленораздельные звуки, резко качнулся назад, и Кава выпустил из руки нож, оставшийся торчать в ране. Широко раскрыв глаза, метрдотель посмотрел на свою грудь, потом перевел взгляд на Каву. Он что-то пробормотал, шагнул к нему, качаясь, и тут же рухнул на пол лицом вниз.

Джи Чи лежал на полу и не двигался. Тяжело дыша, Кава глядел на него и беззвучно плакал. Потом дрожащей рукой прошелся по своим белым волосам. Он понял, что убил этого человека, и его тут же вырвало. Жестокие спазмы продолжались даже тогда, когда в желудке уже ничего не осталось.

Наконец парню стало немного лучше. Он вспомнил, что внизу его ждала Майя. Кава уже хотел нажать на кнопку лифта, чтобы спуститься вниз, к своим друзьям, в привычный мир нигилизма и анархии, но что-то мешало ему это сделать. Что-то в нем изменилось. Неожиданно парню пришло в голову, что тот мятежный и воинствующий анархизм, которым он и его друзья так увлекались, был, в сущности, безопасным, рутинным и безвредным, их жизнь ничем не отличалась от тех, кто ходил на службу пять раз в неделю. Эта жизнь теперь потеряла для него всякий смысл.

Кава вспомнил, зачем явился сюда, и отправился на поиски Николаса. Наконец он нашел его в одной из дальних комнат за рестораном, которая выглядела так, как будто ею не пользовались по крайней мере лет десять. Войдя в нее, Кава мысленно порадовался тому, что ему пришлось незадолго до этого убить человека, иначе то, что он увидел и что почуял его нос, заставило бы его вывернуться наизнанку.

* * *

– А если ты ошибаешься?

– Твое «если» для меня не имеет значения, и я не собираюсь тратить время на разбирательство...

Веспер чувствовала биение пульса в висках, его не мог заглушить даже утробный рев дизелей катера. Она чувствовала запах океана, запах рыбы, запах жизни. На ее волосах сверкали брызги морской пены. Девушка поняла, что скоро наступит развязка и Чезаре убьет ее. Бэд Клэмс был в страшной ярости – его империя распадалась на мелкие осколки, и гнев этого человека сейчас выплеснется на нее. Но чувствовалось в нем и что-то такое, что давало ей надежду избежать гибели от его рук. Веспер решила первой начать наступление.

– Так пристрели меня прямо сейчас! – выпалила она. – Давай, твой отец поступил бы точно так же!

Девушка почувствовала, что Чезаре охватило замешательство, что он начал колебаться, и напрягла всю свою психическую энергию на то, чтобы направить его гнев по иному руслу.

Бэд Клэмс с такой силой прижал пистолет к ее уху, что она вскрикнула от боли.

– При чем тут мой отец?

– Помнишь, я же работала на него? Я была одним из его лучших агентов! – Девушка почувствовала легкое головокружение от физического и психического напряжения и, сцепив зубы, продолжила: – Он настолько боялся раскрыть себя, что этот страх превратился в паранойю. Казни следовали за казнями. Когда ты приходишь в такое состояние, как сейчас, ты мне очень напоминаешь его.

На этот раз замешательство было явным.

– Что значит, в такое состояние, как сейчас?

– Ты сам знаешь в какое, – сказала она как можно равнодушнее, – неразумное, иррациональное.

Это было рискованно, и она знала это. Веспер чувствовала, что находится на волосок от смерти, балансируя на тончайшей грани между жизнью и небытием – середины не было.

– Неразумное, – повторил Чезаре, как бы пробуя слово на вкус. – Я видел отца редко, но все-таки помню, что он иногда бывал ужасно неразумным, иррациональным. – Он опустил голову. – Да, отец был иногда совершеннейшей свиньей, но в уме и изворотливости ему нельзя было отказать. Недаром же ему удавалось десятилетиями дурачить федералов!

Веспер собрала все оставшиеся силы в комок, она ясно понимала, что сейчас в нем боролись противоположные чувства, которые он, не желая в этом признаться, испытывал к своему отцу – ненависть и обожание. Война между этими двумя чувствами была нескончаемой. Что ж, неудивительно, что Чезаре видел мир только в двух красках – белой и черной, оттенков для него не существовало.

– Что и говорить, он был умнейшим человеком, – сказала Веспер. – И тебе никогда не удавалось контролировать его поступки, хотя, держу пари, ты не раз пытался это сделать.

От неудобного полусогнутого положения у нее ныла спина и болела щека, прижатая к грубой деревянной доске ящика с краденым в УНИМО оружием.

– О чем это ты? Да я никогда...

– Конечно же, пытался! Ты хотел показать старику, как много он потерял, сбежав от семьи, хотел ткнуть его носом в свои успехи.

– Ерунда, зачем мне это нужно? – сердито сказал Чезаре и бессознательно ослабил нажим на пистолет у ее уха.

– Ты хотел доказать ему, что ты лучше и умнее его.

– Я не собирался соревноваться с ним.

– Может, и не собирался, но делал это! Ты хотел реванша, хотел сделать ему больно, отомстить за то, что он бросил тебя в детстве.

– Но у него не было выбора! – закричал Чезаре. – Отец сделал это для блага нашей семьи.

– Чушь собачья, и ты сам это знаешь, – продолжала Веспер гнуть свою линию. – Ему было наплевать на семью. Она мешала его честолюбивым планам. Он презирал эту тихую гавань и хотел иметь лишь власть и деньги, жить на пределе возможного.

– Нет, ты врешь, я знаю, что это не так! – Чезаре убрал пистолет от ее уха.

Веспер с болью в спине распрямилась и увидела, что он смотрит на нее уже по-другому. Она смогла переключить его гнев на иной объект.

– Я права, Чезаре, – ясным и спокойным голосом сказала девушка. – Твой отец сделал свою карьеру в Токио. В 1947 году он спал с Фэйс Гольдони, но когда вышел из госпиталя, между ними все кончилось. Потом было много других женщин, целая вереница юбок – именно так он называл своих любовниц.

Чезаре был бледен, как бы парализован тем страхом, который подавлял в себе много лет. Джеки была совершенно права: он действительно был точно таким же, как его отец. Но разве не этого он сам хотел? И да, и нет. Пока мальчик подрастал, отец был для него идолом, хотя он совсем не знал его. Он сочинял длинные истории про своего отца и его подвиги, которые никогда и никому не рассказывал. Ему нужны были эти истории, чтобы не возненавидеть отца, как это сделала Джеки за то, что он бросил их всех.

Женщина за женщиной – вереница юбок. Джон и Чезаре Леонфорте – отец и сын – два одинаковых человека. Боже!

Веспер чувствовала, что надвигалась эмоциональная вспышка, грозившая перейти в слепую разрушительную мощь.

– Ты лжешь, – сказал Чезаре хриплым шепотом, но в голосе его не чувствовалось никакой уверенности. Его глаза красноречиво говорили о том, что он верил каждому ее слову. Ей удалось обезоружить его, если не в буквальном, то в переносном смысле. – Ты так молода, откуда тебе все это знать?

Веспер сделала шаг в его сторону.

– Он сам рассказывал мне об этом, Чезаре. Он хвастался своими победами над женщинами. Рассказывая об этом мне, он тем самым еще выше поднимался в собственных глазах.

Чезаре пристально смотрел на девушку, но не видел ее, его взгляд был обращен в прошлое.

Веспер подошла к нему еще на один шаг и продолжила ровным бесстрастным голосом:

– Если я что-то и узнала о твоем отце, так это то, что он никого и ничего не любил, как будто не был человеком.

Чезаре моргнул.

– Не был человеком? – Он слегка покачивался, как будто находился в состоянии транса.

Веспер совсем близко подошла к нему.

– Он был просто неспособен любить или быть любимым. Любить для него было так же невозможно, как дышать водой вместо воздуха.

Чезаре сделал шаг назад, но Веспер продолжала наступать, безжалостно и неумолимо играя роль обвиняющей совести.

– Ты совсем такой же, как он, Чезаре!

– Нет!

– Да!

Глаза девушки светились изнутри, ветер поднял ее волосы вокруг головы, как нимб вокруг богини.

– У тебя нет веры в Бога, нет способности хранить верность, ничего нет. Ты весь – одно эгоистическое "я", таким же был и твой отец. Я смотрю на тебя и не вижу ничего – пустое место, вакуум, ничем не заполненное пространство, вот ты кто.

Чезаре затряс головой, не в силах вымолвить ни слова, Веспер словно загипнотизировала его.

– Как ты думаешь, почему твоя сестра перестала с тобой разговаривать? Только потому, что ты ударил ее?

– Я и сам бы хотел это знать, – чуть слышно прошептал он, и соленый морской ветер тотчас унес его слова прочь.

– Но ты же знаешь, Чезаре. И всегда это знал. Джеки разглядела в тебе то, о чем я говорила, и это привело ее в ужас. Может, она любила тебя когда-то – а я уверена, что так оно и было. Но твое равнодушие и коварство убили эту любовь. Уже тогда ты становился слишком похожим на своего отца, и она не могла этого вынести. – Девушка ткнула в него пальцем:

Это ты заставил ее уйти, а теперь она мертва.

Боковым зрением Веспер видела, как из рубки появился Мило. Он уже собирался что-то прокричать, но девушка знаком остановила его. Лейтенант жестом показал на белесое от яркого солнечного света небо. Она осторожно посмотрела в указанном направлении и увидела приближающийся к ним вертолет.

«Это Кроукер», – подумала Веспер, едва сдержав вздох облегчения, и в этот момент услышала выстрел. Чезаре стоял на коленях, к виску был прижат пистолет. На какое-то мгновение она решила, что Бэд Клэмс застрелился. Нет, он был для этого слишком большим эгоистом! Девушка встала на колени и обняла его. Сердце Чезаре билось так сильно, словно готово было разорвать грудную клетку. Его сильная аура сморщилась до размеров кулака.

– Я хочу это сделать, – прошептал он. Палец на курке пистолета дрожал. – Я хочу.

– Нет, – сказала Веспер, – не надо.

Она видела, что он испытывает горькое чувство отверженности. И тут же нервное напряжение отпустило ее. Теперь девушка искренне не хотела смерти Чезаре и изо всех сил пыталась удержать его от рокового шага. Звук вертолетных винтов становился все ближе и громче, водная гладь вокруг катера покрылась мелкой рябью от воздушных потоков.

– Это федералы, – сказала Веспер лейтенанту. – Глуши двигатели. Прикажи команде сдаться без сопротивления.

Мило мрачно кивнул.

Она повернулась к Чезаре. Его глаза были мутными. Такими бывают глаза еще теплых трупов. Мысленно он был уже где-то в ином месте и другом времени.

– Джеки?

И тогда она все поняла и ответила ему:

– Я здесь, Чезаре.

– Джеки... прости меня.

– Я знаю, ты сожалеешь о случившемся.

Палец за пальцем она сняла его руку с пистолета и забрала оружие. До них доносились звуки вертолетного винта, как будто это хлопали крылья ангелов.

– Джеки... – Он прерывисто вздохнул.

– Все в порядке, Чезаре. – Веспер взяла его голову в свои руки и прижала к груди, нежно покачивая из стороны в сторону. – Теперь уже все в порядке.

* * *

– Похоже, ты умер, и никто не пришел тебя воскресить.

– Ты воскресил меня. – Николас слабо улыбнулся и пожал Каве руку. – Спасибо за помощь.

– Да не стоит, чего тут особенного.

Они разговаривали в одной из дальних кладовок ресторана «Пул Марин». Ни один из них не сказал ни слова о том, что произошло в той комнате, где Кава нашел Николаса. Парень не хотел знать, почему там висел изувеченный труп старика, а Николасу не хотелось вспоминать только что пережитый ужас. У него впереди было еще много дней и ночей для таких воспоминаний.

– Тебе бы не мешало полежать в больнице, старина.

Линнер отрицательно покачал головой. Теперь, когда Кава снял его с крюка, он чувствовал себя гораздо лучше, процесс расщепления яда ускорился, но все еще не был вполне завершен, и Николасу далеко еще было до прежнего нормального состояния.

– Есть еще одно дельце, не терпящее отлагательств.

В мозгу вновь возникло залитое кровью лицо Мика и его слова: «А с тобой я еще не кончил. Нам осталось сыграть последний акт».

Николас вспомнил капельницу с ядом, который медленно поступал в его вены, третью цепь, свисавшую с потолка, и третью капельницу с пластиковым мешочком, наполненным жидкостью янтарного оттенка, готовую для третьей жертвы.

– Не обижайся, – сказал Кава, – но тебе надо лечь в постель, и как можно скорее.

«А с тобой я еще не кончил».

Николас знал, куда направился Мик. Встав на ноги, он почувствовал сильное головокружение и чуть не упал. Хорошо, что парень успел подскочить и поддержать его.

– Вот видишь! Что я тебе говорил!

Николас повернулся к своему спасителю:

– Кава-сан, человек, который захватил меня в плен, сейчас на свободе, и я очень боюсь, что он снова собирается совершить убийство.

Парень уставился на него широко раскрытыми глазами:

– Убийство? Такое же, как то?

– Да.

Юношу передернуло. Белые как снег волосы делали его похожим на привидение.

– Мне понадобится помощь, – сказал Николас.

Кава криво улыбнулся и ответил:

– Эта ночка весело началась для меня, так стоит ли останавливаться?

* * *

Коуи спала, но не глубоким, а очень чутким сном. Вопреки мнению Николаса она всегда плохо спала, когда его не было дома. Лежа на спине, женщина разглядывала отражения токийских ночных огней на потолке спальни. Сначала просто считала блики, потом стала придумывать, на что похожи их очертания. Она то закрывала глаза, то снова открывала их. Время близилось к пяти утра, а Николаса все не было. Женщина не особенно волновалась, последнее время он часто приходил домой лишь под утро, особенно после кризиса с Киберсетью, который произошел неделю назад.

Коуи села в постели и увидела, что забыла задернуть шторы. Может, именно огни города не давали ей уснуть. Она встала, подошла к окну и взглянула на башню Наигаи. Она, казалось, была так близко, что можно, протянув руку, дотронуться до нее. Стальные леса, окружавшие башню, походили на сеть гигантского паука. «Интересно, – подумала Коуи, – как люди живут в квартирах этого странного сооружения?» Впрочем, ее не очень-то интересовал ответ на этот вопрос. Женщина вздохнула. Ясно, что заснуть ей уже не удастся. Близился рассвет. Может быть, солнце сегодня пробьется-таки сквозь тучи. Коуи набросила короткий хлопчатобумажный халатик, стянула его пояском в талии, подошла к лестнице и в этот момент услышала какой-то звук.

– Николас, это ты?

Все было тихо. Женщина неподвижно стояла, положив руку на темные холодные перила лестницы, уходившей вниз, в непроглядную тьму. На что был похож этот звук? Звяканье металла, шуршание одежды, мягкая поступь? Или это просто ветерок шевельнул шторы? Она не могла найти точного ответа и начала медленно спускаться по лестнице. Это было похоже на погружение в океан. Все шторы были плотно закрыты, и Коуи не могла вспомнить, сама ли она их задернула перед тем, как уйти в спальню, или... это сделал кто-то другой.

Когда женщина спустилась вниз, у нее перехватило дыхание. Она так напряженно вглядывалась в темноту, что у нее заболели глаза. Коуи ясно чувствовала, что в квартире кто-то есть, и сердце ее болезненно сжалось.

Послышался звук, похожий на шуршание одежды.

– Коуи...

Она вздрогнула и потянулась к выключателю.

– Не надо включать свет, пожалуйста.

Что-то в голосе незваного гостя заставило ее опустить руку.

– Для нас обеих лучше пока побыть в темноте.

Это был женский голос, ясный и глубокий. По уверенному тону говорившей Коуи поняла, что этот голос принадлежал человеку, привыкшему к повиновению окружающих.

– Меня зовут Мэри Роуз, – произнес голос. – Но Майкл Леонфорте знает меня как Джеки.

Коуи судорожно вздохнула и, чувствуя, что ноги у нее подкашиваются, стала шарить рядом с собой в поисках кресла.

– Джеки, его сестра?

Она присела на краешек кресла, как птица, готовая в любую минуту взмахнуть крыльями и улететь.

– Да, это так.

Коуи едва владела своим голосом.

– Но он говорил мне, что вы умерли... давным-давно умерли.

– Если кто-то и умер, то не я, – сказала Джеки.

Напряженно всматриваясь в темноту, Коуи сумела разглядеть очертание профиля незваной гостьи.

– Богу было угодно, чтобы я стала матерью-настоятельницей Ордена Доны ди Пьяве.

– Орден... – выдохнула Коуи.

– Он вам известен. Его финансирует – и всегда финансировала, с тех пор как Орден перебрался из Италии сюда, – семья Гольдони. Поскольку я принадлежу к семье Леонфорте, пришлось пуститься на хитрость с переименованием, чтобы я могла стать матерью-настоятельницей. – Гостья слегка пошевелилась, и ее одежда слабо зашуршала. – Орден появился в Японии сразу после войны. Его членами были Кисоко Оками, Эйко Сима, ее дочь Хоннико и многие другие. Все они были крошечными составными частями единого мозаичного полотна.

– Но зачем вы здесь? В такой час... в пять утра! Вы напугали меня до полусмерти. – Хозяйка дома нахмурилась: – И как вы сюда проникли?

– Я подобрала ключ к замку. – Голос Мэри Роуз неожиданно изменился и стал похож на голос Коуи. – У меня много скрытых талантов. Что же касается того, зачем я здесь, то скажу, что нужна моему брату.

– Мику? Он что, тоже придет сюда? Но откуда вам это известно?

– Бог известил меня об этом.

Коуи услышала, что гостья направилась к шторам.

Внезапно оконная рама со страшным грохотом упала в комнату, и тяжелые шторы взвились вверх. Сдавленно вскрикнув, Коуи вскочила на ноги и тут же замерла на месте – на подоконнике, согнувшись, сидел Мик Леонфорте. Он был одет в странный наряд из темной, без блеска, ткани и опоясан тяжелым кожаным ремнем, к которому были привязаны какие-то веревки, свисавшие за окно.

– Майкл, что?..

Коуи вздрогнула, услышав, как Джеки заговорила на чистейшем японском языке, и ей показалось или только пригрезилось, что голос незваной гостьи удивительно похож на ее собственный. Еще один скрытый талант...

– Пришло время платить долги, дорогая, – гортанно произнес Мик и схватил Мэри Роуз в охапку. Коуи едва сумела подавить в себе крик, когда увидела, что он, уцепившись за одну из веревок, исчез вместе с сестрой за окном. В это мгновение женщина успела разглядеть, что Джеки выглядела точь-в-точь, как она сама, – та же прическа и одежда.

– Майкл! – закричала Коуи, высунувшись из разбитого окна, и увидела, что он, крепко сжимая в объятиях Джеки, скользит вниз с помощью системы веревок и талей, прикрепленных к зданию башни Наигаи. Женщина все поняла: Мэри Роуз специально подставила себя вместо нее, обманула Майкла.

Одиннадцать минут спустя, когда в квартиру ворвался Николас в сопровождении странного вида парня-нихонина, у нее было что ему рассказать.

* * *

Жизненная энергия кайсё, поглощенная чревом Леонфорте, обострила все его чувства до сверхчеловеческой степени. Такой сильный эффект был достигнут при помощи заблаговременного приема внутрь специального средства, без которого ритуал Нанг не принес бы такого результата. Это средство было изготовлено из трав и оболочки рогатых жуков, обитавших в горах Вьетнама. Насекомое, величиной с детскую ладошку, в течение недели высушивали на солнце, пока оно не становилось абсолютно черным, как обсидиан. Затем панцирь тщательно очищали от оставшихся кусочков высохших внутренностей и растирали в порошок при помощи каменных жерновов. Рога этого жука помещали внутрь шаманских погремушек.

Обостренные до предела чувства Мика подсказали ему, что надо быть начеку. Спускаясь по веревке с крыши башни Наигаи, он продолжал думать о Николасе Линнере. Наконец-то ему выпала возможность, которую он ждал так давно, – разделаться со всем тем, что было дорого его врагу, а потом сразиться с ним один на один. И это было очень важно, потому что Николас обладал всем тем, чем сам Леонфорте не обладал, хотя очень этого хотел. Линнер был таким, каким мечтал стать томимый любовью юный Мик. Но Леонфорте не мог соединиться с единственной любимой им женщиной, ради которой он с радостью отдал бы жизнь. Его любовь была запретна. И это стало причиной того, что он всячески старался стереть ее из памяти, стереть себя самого, каким бы он был и никогда уже не будет. Он старался похоронить того чистого, мечтательного юношу в диких джунглях Вьетнама и вылепить нового Мика Леонфорте. Результат был плачевным – из него получилось нечто жуткое, порождение злого колдовства, ходячий кошмар с пустыми глазами и без души. Потому что несмотря на все его старания, прежний Майкл Леонфорте никак не хотел умирать, в его сердце вечно жила первая и единственная любовь, от которой он вынужден был отказаться. Нельзя избавиться от наследства, оставленного тебе прошлым, как бы ты ни старался.

Достигнув башни, Мик нырнул в ромбовидную щель между стальными балками и приземлился на небольшой площадке, которой кончалась пожарная лестница. Избавившись от своего альпинистского снаряжения, он стал спускаться вниз по лестнице с тяжелой ношей на плече. Здесь, на большой высоте, звук ветра походил на плач ребенка, сквозь который был слышен шум работавших механизмов – лифтов, кондиционеров, водопровода и канализации, электролиний и телевизионных антенн. Толстые пучки кабелей в гибкой поливинилхлоридной оболочке проходили на всех уровнях здания, делая его похожим на вскрытое тело, с открытыми венами и артериями. Мимо них пролетела птица, в страхе часто хлопавшая крыльями, – она попала внутрь сооружения из балок и теперь не знала, как из него выбраться. Наконец птица нашла свободное и достаточно широкое отверстие между балками и вылетела наружу. Мик стер со лба пот и прислушался.

Николас взял из ванной полотенце, завязав его концы вокруг толстой нейлоновой веревки, по которой совсем недавно ускользнул вниз Мик с Мэри Роуз, схватился за него и понесся вниз, освещенный слабым жемчужным рассветом.

Такой необдуманно простой метод спуска не позволял ему ни замедлить, ни ускорить движение, он не управлял ситуацией. Где-то на полпути он почувствовал запах тлеющей ткани и, взглянув вверх, увидел зловещие завитки голубого дыма, клубившегося над серединой полотенца. Трение о нейлон привело к загоранию ткани.

Через несколько секунд вспыхнул первый язычок пламени, за ним еще и еще, и Николас отчетливо ощутил, как натяжение полотенца ослабевает. До площадки на башне ему оставалось где-то еще четверть пути. Под ним, далеко внизу, виднелись крыши, утыканные антеннами, тарелками спутниковой связи и еще чем-то в этом роде. Если он упадет, то неминуемо разобьется.

Неприятный запах горящей ткани забивал ему ноздри, и Линнер начал раскачиваться вперед-назад, скользя по нейлоновой веревке и сжимая в руках быстро распадавшееся на части полотенце. Стало ясно, что ему не удастся осуществить свой замысел. За несколько секунд до того, как полотенце окончательно прогорело и развалилось, ему удалось обхватить ногами нейлоновую веревку так, что она прошла сквозь сомкнутые подошвы его башмаков. От страшного трения подошвы почти моментально протерлись, однако он выиграл две-три драгоценные секунды, которые приблизили его к спасительной площадке. И все же до нее еще было далеко.

Когда полотенце развалилось в руках, голова, плечи и торс Николаса тут же резко провалились вниз, и он повис вертикально на нейлоновой веревке, зажав ее между ступнями ног. Скольжение ускорилось, мышцы от нечеловеческого напряжения онемели и в любой момент могли отказаться повиноваться ему. Он ощутил острую боль в ступнях – подошвы и носки протерлись от соприкосновения с нейлоном почти начисто, и кожа ступней тут же покрылась волдырями.

Николас уже был готов спрыгнуть на площадку, когда Мик отцепил карабин нейлоновой веревки, которая стала стремительно падать вниз. Мгновенным движением Линнер развел ноги в стороны, отпуская веревку, потянулся к ближайшей балке, промахнулся, ударился плечом о другую, но все же ухватился за третью. Он висел на балке, раскачиваясь, как маятник часов, превозмогая страшную боль и усталость, которая накопилась за последнюю неделю. Давало о себе знать и воздействие яда, который Мик ввел ему в кровь. Постепенно Николас перестал раскачиваться и повис неподвижно, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. Наконец сконцентрировался на себе и открыл темный глаз Кширы, нашел Мика и пополз в его сторону. Теперь по башне, как муравьи по горе Фудзи, карабкались три человеческие фигурки.