Текст книги "Вторая кожа"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

Он покачал головой.

– Мать любила только отца, он был для нее единственным мужчиной в целом мире. А он, по существу, и не жил дома. Но послушай, у него же было дело, должна же она была это понимать, как ты думаешь? Хотя дело делом, но ей настолько не хватало его!.. Это ее и сгубило, любовь сожгла ее. Когда я был еще молод и глуп, то, болтаясь по улицам Озон-парк, часто задавал себе подобные вопросы.

Его взгляд остановился на Веспер.

– И, знаешь, никак не мог найти ответов, до тех пор пока не пришлось отвезти свою сестру в Асторию, в монастырь, в который она стремилась как ненормальная. – Рассказывая, Чезаре нервно сплетал и расплетал пальцы. – Моя сестра Джеки была такая странная. Видит Бог, я никогда не мог ее понять! Джеки всегда хотела стать монахиней, потому и бегала все время в монастырь Святого Сердца Девы Марии. Я был там всего один раз, но никогда не забуду этого названия.

Он вздохнул.

– Так вот, когда я вез туда Джеки, мы разговорились по дороге. Она, бедняга, и раньше пыталась поговорить со мной, но я старался от этого уклониться. Да и зачем мне было обсуждать с ней то, в чем я и сам не мог разобраться? Но в этот раз все вышло по-другому. Я сам спросил ее о том, что не давало мне покоя: «Когда отец вернется домой? У матери сердце разрывается от боли». А она мне ответила: «Неужели ты так ничего и не понял? Он не вернется никогда».

Чезаре широко развел руками.

– Я, естественно, вышел из себя и накричал на сестру. Просил ее не болтать чепуху, убеждал, что отец вернется, он не может бросить свою семью.

Чезаре опять посмотрел себе под ноги.

– Но, знаешь, как ни странно, она оказалась права. Отец больше так и не вернулся.

Внезапно Бэд Клэмс поднял голову и грубо расхохотался. Его настроение странным образом переменилось.

– Из Джеки могло бы кое-что выйти. Ты немного напоминаешь мне сестру, потому что у нее было кое-что здесь. – Он постучал пальцем по голове. – Знаешь, она никогда не называла его папой или отцом. Отцом она звала священника. Мне кажется, Джеки ненавидела его потому, что чувствовала себя брошенной. Но, может быть, она и жалела отца.

– А ты? – спросила Веспер. – Ты чувствовал себя одиноким?

– Кто – я? Нет, я был слишком занят, учился семейному бизнесу у этой крысы, дяди Альфонса. – Девушке показалось, что он что-то недоговаривает. Чезаре опять вдруг впал в меланхолию, и она почувствовала себя как бы качающейся на волнах его меняющегося настроения. – Кроме того, я, знаешь ли, всегда ощущал какую-то связь со стариком. Не то что Джеки. У нее был острый язычок и никакого уважения к семье. – Он потер руками, как будто они у него замерзли, потом перевел взгляд на море.

– А что случилось с твоей сестрой? – Веспер положила руку ему на спину и начала потирать ее круговыми движениями, а сама в то же время стала, как учил ее Оками, отделяться от оков физического тела, пока не перестала ощущать даже биение собственного сердца и не погрузилась в абсолютное безмолвие мысли. Невидимые птицы забили своими крыльями, ринулись сквозь разделяющий человеческие существа барьер и проникли в психику Чезаре. Связанная с ним неосязаемой нитью, девушка пыталась подтолкнуть его. Самым трудным было начало. Теперь же откровение должно было последовать за откровением. Раковина, в которую прятался Бэд Клэмс, начинала приоткрываться.

– Все получилось совсем дерьмово, – отмахнувшись, ответил он. – Джеки погибла в автомобильной катастрофе, когда ей было двадцать лет. Через год после того, как ушла в монастырь. – Невидящими глазами Чезаре продолжал смотреть на море. – Боже мой, в двадцать лет! – Он повернулся к Веспер. – Ты знаешь, странно, но сейчас мне ее не хватает, чего не было, когда она была жива и находилась в монастыре. Тогда я даже редко вспоминал о ней, только злился, что она не уважает отца. Но теперь думаю о ней все время. Странно, не правда ли?

– Совсем нет, мне кажется, что это хорошо, – сказала Веспер. – Хорошо, что ты теперь стал ценить ее. Ей бы это понравилось, тебе не кажется?

– Не знаю, – ответил Чезаре грустным голосом. – Я думаю о том случае, когда я накричал на нее в машине. По правде говоря, не просто накричал – дал ей пощечину, сильно ее ударил. Причинил ей моральную и физическую боль. Я знаю это, чувствую, – он стукнул себя кулаком в грудь, – мне говорит об этом мое сердце.

– Но теперь ты жалеешь о своем поступке?

– Конечно, жалею. Бог мой, каким же чертовым зверем я был тогда, пытаясь быть похожим на отца, он исчез, а мне пришлось стать во главе семьи, больше некому было. Мой брат Мик даже не думал о том, чтобы заняться делами, он всегда много о себе воображал.

«Мик Леонфорте! – подумала Веспер. – Какая роль у него в этой семье – тогда и теперь?» Она собралась было направить мысли Чезаре по этому руслу, но он неожиданно поднялся, подошел к рулевому колесу и включил зеленые ходовые огни. Эта внезапная вспышка активности порвала тонкую связующую нить, и Веспер потеряла контакт с ним.

– Видишь что-нибудь там? – Он схватил бинокль и стал вглядываться в тьму.

Девушка подошла к нему, но единственное, что ей удалось рассмотреть, были две красные искорки.

– Что это такое, ходовые огни?

Чезаре ухмыльнулся:

– Умница. Да, мы должны встретить там катер.

– Мне приятно, что ты взял меня с собой.

– Не обольщайся, – сухо сказал он. – Это идеальное место для того, чтобы избавиться от трупа. Акулы позаботятся, чтобы от него ничего не осталось.

У Веспер екнуло сердце.

– И ты хочешь сделать это со мной?

– Сперва хотел. – Чезаре опустил бинокль. – Но теперь у меня появилась другая идея. Все будет зависеть от того, поверю я твоей истории или нет.

Ситуация начала складываться для Веспер неудачно, и она это хорошо понимала. Девушка взобралась на поручни и начала балансировать на них, широко расставив руки.

– Тогда столкни меня. Ты сказал, что это продлится недолго.

Красные ходовые огни приближались, и был уже слышен отдаленный шум двигателей.

– Нет. Я хочу, чтобы ты подумала, что тебе угрожает.

– Зачем думать? Сделай это сейчас. Не медли. Ты сможешь вернуться к своей жизни и забыть обо мне.

Пока Бэд Клэмс изучающе рассматривал девушку, к их судну подошел катер, и на нем выключили моторы. Слышались только всплески бьющихся о борт волн.

– Я любопытен, – ответил он. – Хочется узнать, не навешала ли ты мне лапшу на уши.

– И это все?

– И, кроме того, я не хочу забывать о тебе.

Она вдруг угадала истинный смысл этих слов, хотя он сам в данный момент, может быть, и не понимал его. «Я не хочу забывать о Джеки», – вот что хотел он сказать.

– Ты обидел меня, – сказала Веспер. – Я не одна из твоих шлюх. Ты решил разыграть здесь спектакль, объявить, что собираешься сбросить меня в воду, и посмотреть, как я буду трястись от страха? – Она повысила голос: – Тебе это кажется забавным?

– Поставь себя на мое место, – возразил он. – Что если ты просто подставка?

– Ты все тот же чертов зверь, которым был, когда ударил свою сестру.

– Ну ладно, хватит, детка. Кончай этот спектакль.

– Тебе нравится засирать мне мозги, ты садист!

– Перестань, ради Бога, не говори таких слов.

– А почему бы и нет, черт побери? – Веспер, конечно, знала почему. Можно было поклясться, что хорошо воспитанная Джеки таких слов не употребляла. – Ты же не стесняешься в своих выражениях? Ты вывел меня из себя. Как я после этого могу себя чувствовать?

– Ну ладно, ладно... – Чезаре пожал плечами, шагнул к девушке, обхватил руками, и она позволила ему снять себя с поручней. Он прижал ее к себе и начал целовать в щеки, глаза, лоб. Очень осторожно и нежно. Потом его губы встретились с ее губами, их языки на мгновение нашли друг друга.

Из темноты кто-то негромко окликнул Чезаре, и он опустил Веспер на палубу.

– Дело прежде всего, – шепнул он и нежно коснулся ее щеки.

Девушка понимающе кивнула:

– Я спущусь вниз.

Она повернулась, чтобы идти, но Чезаре схватил ее за руку.

– Нет, останься здесь. – Он аккуратно и умело закрепил на борту брошенные ему причальные концы. – Ты сказала, что бывала в деле.

– Я действительно была в деле, – яростно прошептала она, наблюдая за худым как щепка человеком, карабкающимся на борт из маленькой резиновой лодки.

– Ладно, ладно. – Бэд Клэмс снова повернулся к ней. – Я хочу знать твое впечатление об этом сукином сыне.

Веспер повернулась и взглянула на дрейфующий по правому борту катер береговой охраны. Огни на нем не горели, что было весьма необычно. Она поискала опознавательные знаки и увидела номер: CGM-1176. Тощий человек был одет в форму лейтенанта береговой охраны. В руках у него была сине-белая нейлоновая спортивная сумка.

– Чезаре, – сказал он. Растянутые в улыбке губы обнажили множество золотых зубов. У лейтенанта были близко посаженные и беспокойные, как у грызуна, глаза, а у правого плеча виднелась выпуклость, как будто под мышкой у него был пистолет.

– Мило. – Чезаре приветственно поднял руку. – Это Веспер. Она проверит товар. Ты не против?

Мило пожал плечами.

– По мне так можешь давать на проверку хоть папе римскому. Мне наплевать.

Лейтенант расстегнул молнию куртки и вытащил оттуда прозрачный пластиковый пакет, наполненный белым порошком. Веспер взяла пакет и нож, который ей передал Чезаре, сделала на пакете маленький крестообразный надрез, набрала немного порошка на лезвие и попробовала на вкус. Потом повернулась, сплюнула и, пристально посмотрев на Чезаре, кивнула.

– Давай сюда, – сказал он.

Товар перегрузили за пять минут, Бэд Клэмс сходил за дипломатом, в котором, как догадывалась Веспер, были деньги за кокаин. Повернувшись спиной к Мило, она шепнула Чезаре:

– Пока не плати ему. Смотри на меня.

– Тут все? – спросила девушка, когда Мило отсчитал последнюю из ста пятидесяти сумок.

– Да, – подтвердил он. – Давайте деньги.

– Минуточку, – возразила Веспер и, встав на колени, вытащила из кучи сумок две наугад.

– Что она делает? – слегка занервничал Мило. – Пора заканчивать.

– Проверяю товар, – сказала девушка, расстегивая сумки.

– Ты уже сделала это, – криво усмехнулся Мило и взглянул на Чезаре. – С каких это пор ты позволяешь бабам лезть не в свое дело, Бэд Клэмс?

– Заткни пасть, – отрезал Чезаре, и Мило увидел в его руке автоматический пистолет.

– Господи Иисусе, – крикнул он, – полегче, черт побери. Я не хотел сказать ничего плохого.

Веспер поднялась и предусмотрительно отошла с линии огня.

– Сумка слева в порядке. А в правой подмешано кое-что действительно опасное – мышьяк.

Чезаре поднял пистолет и кивнул головой лейтенанту.

– Ну-ка, давай!

Мило опустил мизинец в правую сумку, лизнул кончик и кивнул с удивленным выражением лица.

– Черт меня побери, если она не права.

Бэд Клэмс подскочил к лейтенанту и ткнул дуло пистолета под его подбородок.

– Признавайся, сукин сын, ты собирался надуть меня? Говори правду, иначе скоро запоешь как канарейка. – Глаза Чезаре налились кровью, как у бешеного животного, его охватил приступ горячей, неуправляемой ярости. – Отвечай, паршивый хорек!

– Господи Иисусе, не будешь же ты убивать посредника, потому что тебя надули? Бога ради, я же не поставщик. Кроме того, ты же знаешь – наркотики не моя специальность. Я не прикасался к твоему зелью и убью любого, кто скажет иначе. – От страха у Мило перехватило дыхание. – Клянусь, я впервые слышу об этом.

Чезаре выпрямился и, глубоко вздохнув, посмотрел на Веспер. Она кивнула головой, показывая, что верит в правдивость слов лейтенанта.

Бэд Клэмс был несколько разочарован. Ему хотелось немедленно удовлетворить свою жажду мести, Веспер поняла, что у него руки чешутся заняться посредником.

– Ладно, – наконец сказал он и отпустил Мило. Тощий человек был весь мокрый, колени у него подгибались. Он увидел, что был близок к смерти.

– Кто-то хочет меня наколоть, Мило. – Чезаре все еще сжимал пистолет, но теперь опустил его дулом вниз. – Погоди, передача денег ведь назначена на завтра, верно?

Лейтенант молча кивнул.

– Тогда и поговорим.

Мило немного отдышался:

– А пока я избавлюсь от этой отравы. Пусть ее попробуют акулы.

– Заткни пасть, – отрезал Чезаре. – Кто ты такой, чтобы решать? – Он указал на сумку с мышьяком: – Возьми это с собой и позаботься, чтобы завтра она была на лодке. Я поеду с тобой.

– Вы, конечно, босс, но...

– Пшел вон отсюда! – крикнул на него Чезаре, и тот поспешил ретироваться.

Когда они остались одни, Веспер повернулась к Чезаре. Глаза ее сверкали.

– Ты разыграл комедию, – возмутилась она. – И устроил мне испытание.

Он пожал плечами:

– Да, но разве ты можешь меня в этом винить? Когда мне на голову с неба сваливается слишком хорошая баба, чтобы в это можно было поверить, я начинаю задумываться: почему это произошло? А тебе такие мысли в голову не приходят?

– Нет, – ответила девушка.

– Отлично. К тому же ты, кажется, оказала мне большую услугу, указав на зелье с мышьяком. – Он вскрыл пенопластовую коробку, в которой была еда и бутылки с охлажденным шампанским. – Давай поужинаем. Я проголодался.

* * *

Розовое и ядовито-зеленое неоновое свечение Токио пульсировало подобно сердцу гигантского генератора. Но здесь, внутри современной железобетонной оболочки Карасумори Джинья, окрестности синтоистской святыни были залиты светом сохранившихся с девятнадцатого столетия фонарей, которые отбрасывали колеблющиеся круги туманного света. Несмотря на нависающую громаду небоскреба Нью-Синбаси, окружающие Джинью узкие аллеи мысленно возвращали посетителей в иной Токио, во времена, когда война и последовавшее экономическое процветание еще не изменили облик страны.

– Сейчас Япония живет без политического лидера, – сказал Микио Оками. – В бурном море экономического хаоса она движется без руля и ветрил. Природа не потерпит этого, как и любую прочую пустоту.

– Но вы мне сказали, что в настоящий момент бесспорного кандидата на пост премьер-министра нет.

– Тогда не было, – ответил Оками, вышел из светового круга и вступил в темноту. – Сегодня коалицией в качестве компромиссной кандидатуры был выдвинут Кансаи Мицуи.

– Я его не знаю.

– Неудивительно. Вне круга политиков он мало кому знаком. Но этот человек опасен. Он, например, утверждает, что все обвинения в «нанкинском изнасиловании» сфабрикованы. – Оками имел в виду наиболее печально известное – и жестокое – военное преступление японской армии. В 1937 году японские солдаты уничтожили сотни тысяч китайских мирных жителей. Более двадцати тысяч женщин были изнасилованы, а город сожжен дотла. Одиннадцатью годами позже военный трибунал приговорил командующего японскими войсками в Нанкине к смертной казни.

– Кансаи Мицуи – деконструктивист чистейшей воды, – продолжал Оками. – Он хочет переделать историю на свой лад. Например, он нападал на прошлого премьер-министра за попытки залечить раны войны в Тихоокеанском регионе и утверждал, что наше вторжение на азиатский материк необходимо рассматривать как акт освобождения. Он отрицал, что Япония хотела расширить свою территорию, и настаивал на том, что мы просто защищали азиатский материк от колониальной агрессии Запада. Кроме того, и об этом тоже мало кто знает, Мицуи поддерживает Тецуо Акинагу. Это, однако, имеет второстепенное значение. Акинага обречен провести остаток своих дней в тюрьме.

Глаза Николаса сверкнули.

– Как раз сегодня я получил известие, что наш старый приятель Тецуо через несколько дней выйдет на свободу. Адвокаты вытащили его, воспользовавшись некоторыми следственными неувязками.

– Акинага будет освобожден?

– У него есть свой человек или люди в токийской прокуратуре, – ответил Николас. – Я разговаривал с Танакой Джином. Он хороший человек, высококвалифицированный и преданный своему делу следователь. Именно он вел дело Акинаги. Так вот Танака Джин полагает, что процесс был сорван кем-то из его коллег. Может быть, вы попытаетесь разобраться во веек этой истории?

Оками недобро усмехнулся:

– С превеликим удовольствием.

Они прошли мимо местного музыканта, который начал наигрывать какую-то мелодию. Музыка мешала разговору, и они поспешили отойти подальше, но навязчивая мелодия еще долго их преследовала.

– Насколько опасен этот человек, Мицуи? – спросил наконец Николас.

– Это мы еще увидим, – ответил Оками. – Несомненно, однако, что наибольшую опасность представляет сам Акинага. Хочется посмотреть, хватит ли у него влияния на то, чтобы протащить Мицуи на этот пост.

– Тогда уже будет поздно что-либо предпринимать.

– Отнюдь нет. Ключевой фигурой является Акинага. Без него Мицуи станет очередным слабым, недееспособным премьер-министром. Сейчас, мне кажется, надо подождать, пусть Акинага лезет из кожи вон ради своего ставленника.

– Хочу с вами поделиться еще одной проблемой, с которой я сегодня столкнулся дважды. – И Николас рассказал Оками, что с ним произошло во время встреч с Хоннико и Танакой Джином.

– Никогда не слышал, чтобы Акшара проявляла себя подобным образом, – явно встревожился оябун.

– Но эти ощущения отличались от Акшары, – пояснил Линнер, но не рассказал Оками о том, что в доме Куртца почувствовал присутствие двойника. Сначала решил сам во всем разобраться.

– А на что это было похоже?

– Трудно сказать, – ответил Николас. – Небо как будто плавится, слышишь жужжание миллионов пчел. – Он покачал головой. – Я знаю, все это звучит как бред сумасшедшего.

– Не совсем, – сказал Оками. – Полагаю, нам нужно попытаться устранить внутренние повреждения. – Он протянул руку. – Вы готовы?

Николас кивнул, хотя после всех треволнений последних дней ожидал этого сеанса со всевозрастающим чувством беспокойства. Стоя абсолютно неподвижно, он прислушивался к звуку городского шума, который сначала стал неестественно громким, затем, по мере того как реальность утекала в пространственную дыру, замер где-то в отдалении.

– Хорошо, – сказал Микио Оками, – впитывайте в себя ночь.

Откинув голову, он наблюдал за Николасом, всматриваясь в бездну, которой была Акшара. С каждым биением сердца огни Токио отодвигались все дальше и дальше и наконец совсем растворились в пустоте.

– Входите в Акшару глубже, до тех пор, пока не начнете видеть темные структуры. Это Кшира.

Кшира была дорогой тьмы, другой половиной тау-тау, половиной, о которой почти никогда не говорилось, потому что те, кто отваживался на попытку овладеть ею, умирали или сходили с ума. Так получилось с Канзацу, сенсеем тау-тау Николаса, который и привнес в его мозг таящиеся, подобно бомбам с часовым механизмом, частицы Кширы.

Николас знал, что Оками обладал корёку – озаряющей силой. В преданиях древних адептов тау-тау говорилось, что корёку было единственным путем к сюкен – власти, в которой обе половины тау-тау могли объединяться в действенное целое. Однако другие уверяли, что сюкен – не более чем миф, что Акшара и Кшира не могут слиться воедино.

Николас горячо верил в существование сюкен. Что ему оставалось делать? В противном случае Кшира, эта разрушительница душ, могла когда-нибудь одолеть и свести его с ума, как когда-то Канзацу.

Внезапно он ощутил, как желатинообразный небосвод сковал его тело, услышал миллион голосов, говорящих на незнакомых языках в самом центре мозга. Такое уже происходило с ним сегодня. Приближалась Кшира...

– Нет, – резко приказал Оками, – не выходите из тау-тау. Вы только притянете темные структуры ближе, и, если они проникнут в ваше сознание, от них уже не отделаться.

Глубоко погрузившись в похожее на транс состояние, Николас не замечал ни времени, ни пространства. Он существовал как искра света в безразмерной пустоте. Окружающий его космос дышал подобно притаившемуся в чаще зверю, но вместо того, чтобы чувствовать себя защищенным броней Акшары, он ощущал в этом космическом вакууме копошение структур Кширы. Когда-то ранее они казались ему почти безобидными, просто отдаленными облачками на безграничном горизонте. Теперь же они кружились вокруг него с такой скоростью, что заслоняли все более увеличивающиеся участки окружающей его пустоты и ухудшали ментальную видимость. Николас знал, что осталось совсем немного времени до того момента, когда они сольются воедино, чтобы образовать вокруг него непрерывное кольцо, которое перекроет ему доступ к Акшаре, и все, что он в состоянии будет ощущать, это их черную тяжесть, а потом наступит сумасшествие.

Внезапно его психический взор привлекла непонятно откуда возникшая сверкающая колонна света, от которой время от времени отходили волокна. Они касались кружащихся в его мозгу черных осколков Кширы. За этим светом он мог чувствовать психическое присутствие Оками. Они уже проделывали это примерно неделю назад, когда вновь встретились в Венеции. И все же Кшира продолжала свирепствовать в Николасе, в самое неподходящие моменты психически ослепляя его, мешая Акшаре так сильно, что приводило его почти в панический ужас.

И этот страх еще более усиливался, когда он вспоминал о том, что произошло в лесу Ёсино три недели назад, когда он и Тати Сидаре, молодой оябун якудзы, с которым он подружился, попытались наладить подобный психический контакт. Тати тоже обладал корёку, но когда попытался установить контакт, Николас поймал обрывки его мыслей: «Не могу. Что-то... не пойму... – На его лице появилось какое-то странное выражение. – Эта Кшира так сильна...» И Тати сдался. Через несколько мгновений его убили, и Николас так и не узнал отгадки. Неужели Кшира Николаса была слишком сильна для Тати? Но как это могло быть? Корёку должно было справиться с Кширой.

Внутри колонны света стало возникать лицо Оками – может быть, сейчас он получит ответ на этот вопрос?

Николас почувствовал психическую эманацию, исходящую от этого источника света, и потянулся ей навстречу. Заряженные корпускулы вступили во взаимодействие с его психикой, и он ощутил на коже жар и какое-то шевеление, как будто по ней ползали насекомые или выступили капельки пота.

Теперь, когда Линнер начал двигаться к этому колоннообразному световому водовороту, в нем, подобно ирисовой диафрагме, начало открываться отверстие. Оно было готово принять Николаса, и его охватил буйный восторг. Наконец-то он начал свой путь к интеграции; наконец-то одолевавшая его темная сила Кширы успокоится! Но в тот момент, когда он уже попал в объятия этих частиц света, до него, как и в случае с Тати, донеслись мысли Оками: «Нет, нет... Слишком сильно... Не могу удержать связь... Все охлопывается... Выходите! Скорее! Ничего не вышло. Выходите!»

Связь Николаса с Акшарой прервалась, как будто щелкнула растянутая резинка, и его отбросило обратно в реальное пространство и время. Задыхаясь, он скорчившись сидел на земле святилища, и неоновое свечение Токио окружало его как некий искусственный Млечный Путь.

Все еще в тумане от столь внезапного разрыва контакта с Акшарой, Линнер огляделся по сторонам в поисках Оками и увидел, что тот лежит на земле. Николас с трудом дотащился до него, прислушался к дыханию, проверил реакцию глазных яблок под закрытыми веками. Оками был без сознания. Внезапно у него начались судороги. Кровяное давление подскочило. Что же произошло в кокоро? Что видел Оками? Почему он потерял контроль над световой колонной, над корёку, оказался в шоковом состоянии? Не по той ли таинственной причине, которая заставила Тати так внезапно прервать с ним психический контакт? Может быть, Канзацу каким-то образом психически отравил его? Он должен узнать правду.

С помощью Акшары Николас направил свою психическую энергию в кровеносную систему Оками, чтобы помочь ему выйти из шока, унять судороги и поскорее привести в сознание. Затем он снизил уровень адреналина в крови и заставил организм кайсё выработать нужную комбинацию нейропептидов.

Вскоре Оками затих, судороги прекратились, и он открыл глаза.

– Как вы себя чувствуете, Оками-сан?

– Усталым. – Он постарался улыбнуться, но это ему удалось плохо. – Я уже не так молод, как когда-то.

– Вам девяносто.

– Кто вам это сказал? Челеста? – Он облизал пересохшие губы. – Даже она не знает, сколько мне лет на самом деле. И слава Богу. – Он махнул рукой. – Помогите мне подняться, пожалуйста.

Но стоило Николасу попытаться это сделать, как кайсё схватился за голову и застонал. Пришлось осторожно уложить его обратно на землю.

– Что вы со мной сделали? Такой концентрации эндорфина в крови у меня не было с тех пор, как мне исполнилось семьдесят.

– Вы бились в жестоких конвульсиях, – сказал Николас.

– Я этого не помню.

Пока Оками, ровно и глубоко дыша, погрузился в прану, продолжая процесс очистки организма, Николас заботливо наблюдал за ним.

Наконец старец открыл глаза и пристально взглянул на Николаса.

– Не думаю, что смогу вам помочь, мой друг, хотя мне очень бы хотелось.

«Лучше бы я этого не слышал», – подумал Николас.

– Но вы владеете корёку. Это же единственный путь к интеграции. Вы были моей последней надеждой.

– Будем молиться Богу, каждый своему, чтобы это оказалось не так, – вздохнул Оками. – Потому что в противном случае вы обречены. – Он с трудом встал и ухватился за Николаса. – Видите ли, все это время вы носили в себе Кширу, но не имели к ней доступа. Я тоже не смог подобраться близко. Когда я попробовал сделать это, то чуть было не умер. И судя по тому, что вы рассказывали мне о вашем с Тати Сидаре опыте, он тоже оказался в тупике. Из всего этого можно сделать вывод, что корёку – озаряющая сила – помочь вам не может.

Николаса охватил ужас.

– Но что же мне делать, Оками-сан? Я больше не могу терпеть внутри себя Кширу. В последнее время я чувствую, как растет ее сила. На мою душу легла тень.

– Я знаю, мой друг, и сочувствую вам. Но с Кширой можно обращаться лишь вполне определенным образом, иначе это приведет к тому же результату, что и обезвреживание мины без знания ее устройства. К катастрофе. – Он печально покачал головой. – Жаль, что Канзацу, обучавший вас сенсей, умер. Он был единственным человеком, который знал, как вам помочь. – Оками плюнул на землю. – Какой это был извращенный, дьявольский ум. Он должен был от всей души ненавидеть вас, чтобы сотворить с вами такое.

Старик прошелся на негнущихся ногах.

– Пойдемте. Пора уходить отсюда. Психическое эхо чуть было не случившейся катастрофы беспокоит меня.

Когда они вышли на толкотню западного Синбаси, Оками взглянул на пепельно-серое лицо Николаса:

– Я слишком стар и утомлен, чтобы помочь вам, но не теряйте надежды, Линнер-сан. Я знаю, что ответ существует. И где-то есть кто-то, обладающий средствами, с помощью которых вы сможете выйти из этой необычной тюрьмы.