Текст книги "Выбор Кота"

Автор книги: Эрик Найт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

5
Плато Озарк, май

Здесь, среди изрезанных реками известняков, пещер, ущелий и густых лесов старейших в Америке гор, берет свое начало Свободная Территория. Как и броненосцы со скорпионами, обитающие на покрытых лесом скалистых холмах, местные жители разобщены, настороженны, упрямы и порой опасны. Они хорошо изучили окрестные дубравы и орешники, кишащие форелью озера и реки. И друг друга. Но одно место они обходят стороной из уважения к его обитателям-отшельникам, более осторожным, чем жители самых почтенных лесных краев. Это земли у истоков реки Буффало. Тут обосновались Ткачи жизни.

Местные называют их колдунами. Кое-кто боится этих отшельников, как представителей куриан, со всеми их потусторонними бедами. Если вдруг жители окрестных поселений случайно, наполняя водой бочки, встречают Ткача среди растущих вдоль речного берега буков, они подзывают к себе детей и отводят взгляд. Ткачи жизни притягивают неприятности, как трупы – мух. Когда Жнецам удается прорваться через приграничные кордоны, чтобы поохотиться среди фермерских владений, их, как магнитом, тянет в это место. Они надеются покончить с самыми давними и злейшими врагами куриан – их дальними родичами.

На полпути к вершине Джуди, в зарослях высокогорного сосняка, высится прочно сбитое строение, по форме напоминающее индейское типы: мощные каменные стены поддерживают тяжелую деревянную кровлю. Две монолитные гранитные колонны, украшенные таинственными, похожими на письмена майя рисунками, уходят вверх, под заостренную крышу. Этот дом гораздо больше любого другого в округе, надо ехать на старые курорты в районе Дома в Горе, чтобы встретить здание повыше.

Коты Южного округа называют это сооружение Рю-Холлом или Холлом, а то и просто домом.

Валентайну дом понравился с первого взгляда, как только он его увидел на другой день после посещения Коба Кузнеца.

– Я думал, это что-то вроде пещеры, – сказал Валентайн, когда они поднимались по крутому склону к Холлу. – В этой части Озарка их полно.

– Это Волки любят прятаться по норам. А мы, Коты, ценим групповое уединение и комфорт, – ответила Дювалье, прокладывая себе путь замаскированным под посох мечом.

– «Групповое уединение»? Звучит как «натуральные консервы» или «армейский интеллект».

– Посмотри-ка лучше, Валентайн, что тебе теперь приготовил «армейский интеллект» Южного округа.

Ему не нужно было обоняние Волка, чтобы почувствовать сосновый запах дыма. Это был гостеприимный аромат, приятный после нескольких дней пути.

Путешественники подошли по мощенной булыжником дорожке к обитой железом двери. Возле нее висели тонкая стальная пластина и железный цилиндр. Дювалье позвонила, и эхо откликнулось в горах.

Вверху, в продолговатом окне, показалось чье-то лицо.

– Дювалье! – воскликнула темнокожая женщина с бровями домиком. – Ты со своим новым парнем очень кстати. Сейчас открою.

Валентайн услышал, как подалась тяжелая задвижка, и заметил, что изнутри на двери не было ручки. Его взору открылись толстые шестидюймовые балки, из которых была сколочена дверь.

– Дэвид Валентайн, познакомься с Дике Веллес, – представила их друг другу Дювалье. – Было время, когда Дике отсюда и до Аппалачей считалась самой выносливой Кошкой.

Он заметил, что эта привлекательная темнокожая женщина держалась скованно и опиралась на палочку.

– Давно это было, когда еще спина не подводила меня, – заметила Веллес.

Она была в синей робе, с ящиком для инструментов на бедре.

– Рад познакомиться, мэм, – начал было Валентайн.

– Просто – Дике, Дэвид. Последние девять лет я тут помощница Старика, можно сказать, мажордом. Ты когда-нибудь встречался с Рю, Валентайн?

– Никогда.

– Зато он знаком с его братом Ро, – сообщила Дювалье.

Валентайн недоверчиво посмотрел на женщин. Ему никогда не приходило в голову, что у Ткачей могут быть семьи.

– Поговорим позже, – заявила Веллес. – Входите же. Я вас устрою. У нас почти пусто. Коты, которые здесь зимовали, разъехались на лето. Сейчас тут живут несколько рекрутов вроде тебя, Валентайн. Как, кстати, к тебе обращаться?

– Призрак, – ответила за него Дювалье. – Так его прозвали друзья Волки.

Валентайн не прислушивался к их разговору. Глаза привыкли к темноте, и он стал различать внутреннее убранство дома.

Рю-Холл представлял собой одну большую комнату с очагом в центре. Он занимал добрых тридцать квадратных футов, широкая металлическая труба уходила вверх, теряясь между темными стропилами, до самого потолка, который, как прикинул Валентайн, находился на высоте не менее шестидесяти футов. Посредине между полом и потолком перекрещивались балки, поддерживающие два канделябра. Они сверкали капельками света, делая помещение золотистым, с глубокими тенями.

Веллес проследила за взглядом Валентайна.

– Это маленькие причуды, которые Ткачи жизни принесли с собой из других миров. Оставь эти светильники на какое-то время под полуденным солнышком, и они будут сиять, как эти, целую неделю. Но больше ни о чем не спрашивай, я здесь работаю, и только.

Из стен центральной комнаты Холла выдавались, подобно полкам, платформы шесть на шесть футов каждая. Они располагались на разной высоте и соединялись лесенками, каменными и веревочными, и шестами. На некоторых платформах можно было различить фигуры людей – принимающих пищу, читающих или просто глазеющих на вновь прибывших. Занавески, простыни и коврики, свисающие с потолочных балок и с расположенных выше платформ, создавали некоторую интимность. Тарелки, кружки и бочонки громоздились посредине двух длинных столов но другую сторону очага.

– Ты предпочитаешь устроиться в тесноте и уюте или же посвободнее, на открытой платформе, Валентайн? – спросила Веллес, пока они пересекали зал. При ходьбе она раскачивалась туда-сюда, как метроном.

– Посвободнее, наверное. Мне это как-то привычнее.

– Я займу свое обычное место, – сказала Дювалье. – Покажи ему тут все.

– Да все очень просто. Эти столы – обеденная зона. – Веллес провела его вглубь зала. – Ты, конечно, можешь сам готовить, но у нас есть и общий стол – утром и вечером готовят рекруты. Такие, как ты теперь, человек-Призрак. Там, сзади, вполне приличные туалеты, а также душ и ванна, но нужно следить за бойлером. Когда здесь много народу, мы устанавливаем дежурство, так что горячей воды всегда достаточно. Можно и сауну нагреть. Дом построен у самого горного родника, и в нашем распоряжении сколько угодно лучшей питьевой воды, какую ты только пробовал. Нам даже насос ни к чему. Неплохо, правда?

Когда они проходили мимо очага, Валентайн ощутил жар тлеющих угольных брикетов.

– Очаг тут больше для тепла, чем для готовки, но случается и поросенка зажарить. А так есть кухня в задней пристройке. Ты, кстати, Валентайн, как насчет того, чтобы печь хлеб?

– Могу, если надо.

– Отлично, тогда будешь нашим новым пекарем. Наши рекруты такого дыма напускают каждый раз, когда пытаются испечь что-нибудь. Рю живет над кухней. Он не принимает посетителей, поэтому держись от задней лестницы подальше. Есть вопросы?

– Только не занимай его на кухне с утра до вечера, – проворчала Дювалье. – У нас полно работы, если он собирается уйти имеете со мной через пару месяцев. Когда можно повидать Рю?

– Ты же знаешь, это от меня не зависит. Ну вот твое обычное место, Смоки, а Призрака поселим наверху.

Дювалье расположилась под платформой Валентайна и ведущей к ней лесенкой. Валентайн обратил внимание, что у ее койки уже имелись шторы из приспособленной для этого плетеной циновки. Она бросила рюкзак под лесенку и присела на солдатский сундучок, чтобы разуться. Он взглянул вверх, на собственную полку, голую и нежилую.

– Если хочешь, я подберу тебе хитон, Валентайн, – предложила Веллес.

Он не был избалованным, проведя слишком много ночей в своем походном гамаке.

– Спасибо, буду благодарен.

– Я дам знать Рю о вашем прибытии, – сказала Веллес, направляясь к дверям в глубине зала.

Пока он пристраивал свои пожитки на платформе, соединенной с полом лесенкой, а с соседней полкой – небольшим трапом, ему пришло в голову, что вся его жизнь свелась к этим двум жалким кучкам вещей: карабину, новому мечу, кое-каким инструментам, запасной паре белья да пахнущему плесенью нейлоновому гамаку. Там, в полку, у него остался сундук с кое-какой одеждой, книгами и со всяким хламом, который надо было бы отдать кому-нибудь из Волков.

– Эй, Дювалье, – позвал он.

– Да? – отозвалась она с нижней полки.

– Скажи хоть, где я?

– В Южном округе это принято называть Дом на реке Буффало, Ньютонский округ. А для нас это – Рю-Холл. Тебя что-то смущает?

– И что мы здесь будем делать?

– А ты не слышал? Ты будешь печь хлеб. Ну и учиться убивать куриан.

На следующее утро Валентайна разбудил сам Рю. Зал, в который практически не поступал дневной свет, был погружен во тьму, если не считать слабого красноватого отблеска от очага.

Ткач жизни предпочел явиться в обычном человеческом облике, с крючковатым носом и царственной осанкой, напомнив Валентайну фараона из иллюстрированной Библии отца Макса. На нем не было ничего, кроме простой черной набедренной повязки и сандалий.

– Рад случаю познакомиться с тобой, Дэвид, – объявил он, когда удивленный Валентайн сел на постели. – Давай вместе встретим рассвет.

– Сейчас, дайте мне минутку, – ответил он, протирая глаза ото сна.

Одеяние, предложенное ему Веллес, было хоть и не совсем впору, но достаточно удобно. Он крепко проспал несколько часов, но на заре привычка и чувство долга заставляли его просыпаться.

Рю повернулся и стал медленно спускаться по лестнице. Не понимая, означает это «да» или «нет», Валентайн поспешно натянул штаны и последовал за ним. Ткач вел его, ступая медленно, грациозно, почти паря над землей, мимо кухни и родника. Им пришлось нагнуться, чтобы войти в скалистый проход, вырубленный в склоне горы. Они протискивались, а порой и карабкались вверх, задевая плечами стены, по узкому тоннелю. Наконец они добрались до деревянной лестницы, и Валентайн уловил поступающий снаружи воздух.

– Это мой персональный вход. Лестница ведет в небольшую горную расщелину.

В тоннель просачивался слабый утренний свет. Ткач жизни стал взбираться по лестнице, Валентайн – вслед за ним. Они вылезли наружу и оказались в гуще деревьев на северном склоне горы, среди поющих птиц.

– Утро будет замечательное. Обычно я встречаю рассвет на самой вершине.

Валентайн последовал за ним вверх по склону, то и дело спотыкаясь о камни. Рю уселся на холодном валуне и даже не вздрогнул при этом. Валентайн расположился на плоском обломке скалы. На востоке уходили вдаль покрытые травяным ковром горы Озарка. В вышине разрозненные слоистые облака переливались разными оттенками – от розового до оранжевого – по мере того, как еще невидимое солнце касалось их своими лучами.

Рю произнес:

– Это будет утро редкой расцветки.

– Как мне вас называть, сэр? – спросил его Валентайн.

Аму, Ткач жизни, отвечающий за Волков, вел себя как дедушка, которому нравилось подтрунивать над своими внучатами и загадывать им загадки. С Валентайном он разговаривал так, будто знал его всю жизнь. Ро, Ткача, тренировавшего его отца, Валентайн видел всего несколько часов, перед самой его смертью. По сравнению с этими двумя Рю казался отчужденным и сдержанным.

Утро было прохладным, и Валентайн дрожал. Камни, на которых они сидели, забирали из тела тепло, но его трясло не только, из-за этого. Рю же выглядел невозмутимым – он перебирал мелкие веточки и разглаживал ступнями траву. Но у Ткачей жизни нет настоящей физической оболочки. Валентайну казалось, что общаться с ними – это как разговаривать с необычайно похожим на оригинал портретом.

– Просто Рю. Там, в Старом Мире, мы носили длинные и сложные имена, обозначавшие семью, профессию, планету происхождения и планету проживания. Я и мой брат были тогда совсем молодыми. Мы родились, когда Межзвездное Древо еще было нетронутым, а раскол между исследователями планеты Кур только зарождался. Сейчас мы уже старые, но еще не древние, в нашем понимании. Я упомянул своего брата, потому что первым делом должен поблагодарить тебя за его освобождение. Те мучения и унижения, которые ему пришлось вытерпеть от этих извергов… Я и понятия об этом не имел, пока ты его не вызволил оттуда. Он умер без печали. Ушел с миром, в окружении друзей.

Валентайн не сумел подобрать подходящих слов и ограничился простым «да».

Они сидели бок о бок, любуясь теплыми красками восходящего солнца.

– Тебе наверняка есть о чем спросить. У тебя пытливый ум.

– Иногда я чувствую Жнецов. Говорят, такое бывает и с другими, но я с ними ни разу не встречался.

– Это у меня от Аму? Когда меня посвящали в Волки, кто-то сказал, что меня вывернули наизнанку…

– У некоторых людей организмы более приспособлены к изменениям, чем у большинства, это зависит от генов. Как я понимаю, в твоей семье была такая предрасположенность. Но что касается конкретно твоей чувствительности к Жнецам, тут я не могу ничего утверждать.

– Однако «не могу утверждать» не означает ведь «я не знаю»?

– Во время предыдущей войны, еще до твоего рождения, мы пробовали создавать самые разные модификации людей. Некоторые из них лучше было бы не делать. Остатки тех экспериментов продолжают существовать. Не исключено, что это имеет отношение к твоему случаю. – Рю сделал паузу и продолжил: – Другая версия состоит в том, что ты, может быть, представляешь собой некое генетическое отклонение, скачок в процессе естественного отбора существ твоего вида, вызванный последними катаклизмами. Если бы я знал это наверняка, я бы тебе сказал.

Валентайн чувствовал себя насекомым под микроскопом. Ткачи жизни были своеобразными наставниками. Они не побуждали Охотников умирать за них в благодарность за ту помощь, которую оказывали своим таинственным способом. Они просто были по одну сторону баррикад в этой войне – очень давней, если говорить о Ткачах.

– Вы нас используете, – сказал Валентайн и тут же подумал, что это прозвучало как обвинение.

– Да, используем. И знаешь почему? Когда куриане напали в первый раз, нас охватила паника. Мы не были приспособлены к сражениям. Нам потребовалось оружие, мощное и в то же время податливое, существа, которых можно использовать в битвах и среди которых можно затеряться. Меч и щит одновременно. Человечеекая раса, как у вас принято говорить, попала в точку. На девяти планетах Солнечной системы вы оказались материалом, лучше всего подходившим для наших целей: хитрые, жестокие, агрессивные и при этом дисциплинированные. Вы – уникальная раса. Самый кровожадный охотник в мире – это тигр, но собери вместе пятерых, и они не станут охотиться лучше, чем каждый из них поодиночке. Пчелиный улей – настоящее чудо организованности, но три улья не могут объединиться. Полчища муравьев умеют сражаться, планировать атаки и превращать пленников в своих рабов, но при этом подчиняются групповому инстинкту и ни за что не станут действовать сообща с муравьем из чужого муравейника. В микрокосме тех миров, которые мы исследовали, можно встретить величие индивида или же возможности коллектива, но никогда то и другое вместе. А вы, люди, поодиночке – тигры, а вместе – полчища муравьев и легко переключаетесь с одного на второе. Вы – самый приспособленный для войны вид из всех, что нам когда-либо встречались.

– И несмотря на все это, куриане бьют нас без особого труда.

– Их козырем была внезапность. Если бы мы знали об их нашествии, мы заранее предупредили бы вас. В отличие от куриан, мы не имели сторонников в вашей системе управления. Мы не хотели вам себя раскрывать. Возможно, это была ошибка, но мы считали, что ваше общество вправе выбрать свой путь развития самостоятельно. Нам в голову не могло прийти, что куриане предпримут такую попытку, создадут существ, которых вы называете грогами, или же что столько ваших так называемых лидеров окажутся способными продать свою расу за очередные тридцать серебреников. А вот и восход. Давай полюбуемся.

Солнце окрасило облака и деревья, согревая мир своими лучами. Их прикосновение приободрило Валентайна, теперь он был готов к любому испытанию, которому мог подвергнуть его Рю.

Они сидели в молчании. Когда сверкающее светило окончательно оторвалось от горизонта, Рю повернулся к Валентайну.

Валентайн пытался усилием воли проникнуть сквозь внешнюю оболочку, разглядеть истинную сущность Ткача – причудливую помесь осьминога с летучей мышью, но Рю не изменил своего облика.

– Дэвид, ты доказал, что стал настоящим Волком. Сейчас может показаться, что это не совсем твой путь. Но ты произвел хорошее впечатление. Волки Аму берут обонянием и слухом, скоростью и выносливостью. Мои Коты другие. Их сила – в умении действовать тайком и внезапно. И в дерзкой отваге, которую мы не можем дать, но к которой можем подтолкнуть. Прежде чем ты станешь Котом, с твоим телом произойдут тяжелые изменения. Существует риск. Ты ведь наверняка можешь припомнить одно-го-двух Волков, которые так и не сумели адаптироваться.

– Да, – кивнул Валентайн.

Он вспомнил своего товарища, который бросился с обрыва после церемонии посвящения в Волки. А когда сам Вал прошел через посвящение, малейший звук или движение заставляли его шарахаться, пока он не научился усмирять свои чувства. Для некоторых это оказалось непосильным.

– Тебя ждет тяжелая одинокая жизнь. Зачастую рядом не будет никого из боевых друзей. Ты уже жил как-то в Курианской Зоне. Хочешь вернуться туда? И, может быть, сгинуть, безымянным, неотомщенным? Каждый год кто-то из Котов не возвращается.

– Рю, я много слышал о Котах и все это знаю. Единственный раз, когда я пошел на компромисс, – это когда я вызволял Молли и ее семью. Если есть хоть какой-то способ помочь людям на захваченных территориях, я пойду на риск.

– Неплохо сказано. Но только ли в этом дело? Нет ли другой причины, личной? Не думай об отце, о своих друзьях и женщинах, о Карлсонах или о грациозной Алисе. Забудь все, что связано со старым капитаном. Ты не должен нам что-то доказывать. Готов ли ты сделать это просто потому, что хочешь?

Валентайн сидел, слегка растерянный.

– Рю, если дело в этом, то на меня вряд ли стоит рассчитывать. Мои личные желания – в самом конце списка причин сделать это. Конечно, я согласен со Смоки в том, что нам необходимо провести расследование.

– Забудь ты о «Ломаного креста». Я хочу знать, что у тебя внутри.

Я тоже хочу.

– Я готов это сделать ради моих родителей и ради моего народа. Ты вот говорил, какая мы необыкновенная раса и что мы прогрессируем как вид. Мы обречены либо на вымирание, либо на превращение в стадо скота. И какой бы вы в нас ни видели потенциал, ему грозит уничтожение, пока здесь будут куриане. Что касается моих желаний, сэр, то мне хватило бы домика на берегу озера, где я мог бы мирно рыбачить, и чтобы там было много книг. Но я выбрал другую жизнь и взял на себя ответственность, потому что кто-то же должен, а иначе ни у кого из нас нет будущего. А если вы рассчитываете на образ мыслей самурая, нацеленного на собственное самосовершенствование вплоть до самоубийства, то это не ко мне.

– Это все? Дэвид, тебе нравится убивать? Сердце Валентайна замерло на мгновение, а потом заколотилось так, что, казалось, выпрыгнет из груди. Как же глубоко в его подсознание мог заглянуть Рю?

– Тебе что, старый Кот язык вырвал?

– Я не могу…

– Дэвид, что ты чувствовал, когда зарезал ножом часового на мосту, когда убил полицейского в Висконсине, того, который обозвал тебя «грязным индейцем»? Что ты испытал, задушив того человека в Зоопарке?

– Но как…

– Это слишком долго объяснять. Каково тебе было на душе?

– Я чувствовал себя виноватым, но…

Рю ждал.

– Я чувствовал свою вину.

– Вину за то, что выбрал такой способ действий, который привел к их смерти? Или за то, что упивался своим поступком?

Валентайн отпрянул. Рю внезапно напугал его, и он не был уверен, что хочет продолжать этот разговор. Но он должен был ответить, и никакой ответ, кроме правды, тут не годился.

– Не знаю. Я недостаточно хорошо знаю себя. Рю кивнул.

– Остановимся на этом. Я хочу знать, что у моих Котов на сердце. Надеюсь, когда однажды ты сам это поймешь, поделишься со мной. Что ж, хорошо: у тебя будет шанс помочь своему народу в беде. И, возможно, узнать когда-нибудь, отчего Дэвид Валентайн чувствует себя виноватым.

– Так я принят?

– Ты принят.

Более простую церемонию трудно было представить. Валентайна в сопровождении Дювалье привели в небольшую теплую комнату в задней части Холла. На нем не было ничего, кроме обернутого вокруг бедер полотенца.

– Это расточительство – одеваться ради Перерождения, – сказала Алиса, в то время как у него мурашки бежали от волнения.

Все это напоминало свадьбу. Вошел Рю, облаченный в тяжелое одеяние, расшитое по лацканам и манжетам загадочными узорами. Он поставил Валентайна рядом с Дювалье.

– Алиса, согласна ли ты взять на себя ответственность по обучению этого человека?

Она кивнула:

– Согласна.

Рю повернулся к Валентайну:

– Дэвид, готов ли ты взять на себя ответственность, став одним из нас?

– Да, – кивнул он.

– Да соединят вас эти узы во имя благого дела.

Ткач жизни вылил содержимое маленького пузырька в простую керамическую чашу с водой и покачал ее в ладони, перемешивая содержимое, как бренди в бокале.

– Выпей и стань Котом, – изрек Рю. Валентайн выпил жидкость, такую же безвкусную, как простая вода.

Рю вручил Дювалье нож:

– А теперь смешайте вашу кровь.

Быстрым движением она сделала маленький надрез на своей правой ладони, затем проделала то же самое с левой рукой Валентайна. После этого они обменялись крепким рукопожатием. Валентайн почувствовал влажное тепло крови на своей ладони.

Рю посмотрел на Дювалье:

– Объясни своему кровнику, что его ждет.

– Дэвид, первые несколько дней тебе придется нелегко. Уже через некоторое время ты станешь раздражительным. У меня были трудности с дыханием, и я паниковала. Большинство людей испытывают сильное головокружение – те, кто плавал на кораблях, говорят, это похоже на морскую болезнь. Сердце будет бешено биться. Ты не почувствуешь физической боли, но в тебе проснется то, о чем ты даже не подозревал. Мы оставим тебя на пару дней в этой комнате, в тепле и безопасности. Постарайся расслабиться и пережить это. Только не рви на себе волосы и не выдави глаза.

Валентайн замер. После своего первого посвящения он был неуклюжим и дерганым, но не испытывал желания наносить себе увечья.

Она продолжила:

– Если тебе захочется кусаться, вот завернутая в кожу пластмассовая трубка. Грызть дерево не советую – только зубы обломаешь. На исходе второго дня я, помню, стала прыгать как сумасшедшая, пока не свалилась от усталости. Так и справилась. Может, и тебе поможет.

Рю покачал головой:

– Дэвид, она преувеличивает. Но, конечно, если это поможет достичь цели, воспользуйся ее советом. Первое испытание для Кота – это суметь молча перенести Перерождение. Тебе к тому же повезло: Волки, переходящие в нашу касту, обычно быстро адаптируются. За дверью постоянно кто-то будет. Мы присмотрим за тобой.

Ткач жизни сжал испачканную кровью руку Валентайна своими ладонями, слегка поклонившись при этом. Дювалье крепко обняла Дэвида и показала ему старый белый шрам, пересекающий ее левую ладонь.

– Все будет хорошо. Увидимся через три дня.

Они закрыли и заперли за собой дверь, оставив его в комнатушке, напоминающей сауну, особенно благодаря стеклянному окошечку в двери из грубо обструганного кедра. Единственная деревянная лавка составляла всю меблировку комнаты, а проделанная в центре дощатого пола дыра служила туалетом. Из стены торчал кран, и Валентайн повернул его – родниковая вода хлынула на пол.

Они оставили ему кусок обернутого кожей пластика, похожий на игрушечную собачью кость. По крайней мере, пока он не испытывал никаких неприятных ощущений. Он растянулся на жесткой лавке, подстелив полотенце. Проникающий в комнату свет озарил край скамейки, и Валентайн увидел на ней следы зубов.

Человеческая психика обладает замечательной способностью запоминать приятные вещи: вкус первоклассной еды, прикосновение губ любимых, волнующие мелодии. А от всего неприятного психика спешит поскорее избавиться. Валентайн всегда был ей за это благодарен: три дня в той комнатушке были в числе самых ужасных за всю его жизнь.

Уже через час он почувствовал первые судороги, а к полудню его мускулы уже изнемогали от жажды движения. Ему хотелось бежать до упаду. По всему телу выступил пот, уши заложило, слабый, сочащийся из окошка свет резал глаза. Валентайн полностью потерял ориентацию. Комната казалась крошечной пробкой, которую подбрасывали морские волны высотой с пятиэтажный дом. Его мучили бесконечные приступы тошноты, а облегчающая рвота не наступала. Желудок то расслаблялся, то конвульсивно сжимался, заставляя Валентайна вздрагивать и прислушиваться к громким ударам сердца. Чтобы сердце не выскочило из груди, он свернулся калачиком и обхватил себя руками, хотя его так и подмывало карабкаться на стену, колотить в дверь и бежать, бежать до тех пор, пока внутри не утихнет сводящая с ума энергия.

Чтобы не закричать, он вцепился зубами в обернутую кожей трубку.

На второй день стало немного легче. Комната с деревянными стенами приобрела более или менее ясные очертания, цвета сделались более приглушенными, четче проступили тени. Стены вокруг уже не ходили ходуном, а лишь плавно покачивались, как колыбель под мамино воркование.

Но все его существо требовало выхода.

Валентайн стал приседать до тех пор, пока не упал в изнеможении, затем выпил немного воды и впал в странное забытье.

На третий день наступило жесточайшее похмелье, рези в пустом желудке, головная боль, непрерывная дрожь в руках. Когда в окошке показалось лицо Дювалье, он бросился к стеклу, царапая дверь, оставляя на ней потеки слюны, стараясь прокусить древесину.

Потом уснул.

Когда она появилась снова, Валентайн был слишком измучен, чтобы как-то реагировать.

Алиса осторожно вошла в комнату, неся в руках поднос с миской какого-то супа.

– Ну как ты, брат?

Он потянулся, лежа на скамье, и почувствовал, что в голове прояснилось.

– Слабенький, как… как котенок?

Как выяснилось, появление супа означало, что все пришли к общему выводу: его испытание закончено. Пока он ел, Дювалье вышла принести ему что-нибудь из одежды, оставив дверь открытой, чтобы проветрить душную комнату. Сорок восемь часов назад он выскочил бы и со стоном убежал в горы, но сейчас он спокойно прихлебывал суп и ждал, когда она вернется с мало-мальски подходящим одеянием. Испачканное грязью и кровью полотенце заслуживало разве что торжественных похорон: все четыре его угла были изгрызены в клочья.

Дэвид покончил с едой и оделся, все еще слегка дрожа. Проходя вслед за Дювалье сквозь череду хорошо освещенных туалетных комнат в задней части Холла, он положил руку ей на плечо. Ее кожа была совсем бесцветной, а деревянные стены – пепельно-серыми, как будто из выбеленной морской водой древесины.

– Постой минутку, – сказал он. – Почему ты так изменилась? И свет какой-то странный.

– Я понимаю, о чем ты. Дело не в свете, а в твоих глазах. Кот с медицинским образованием однажды все мне объяснил. Это связано с глазной сетчаткой. Она состоит из двух видов клеток: он называл их палочками и колбочками. Палочки хорошо улавливают даже самый слабый свет. И сейчас в твоей сетчатке эти палочки преобладают. Цветное зрение к тебе вернется, как только глаза привыкнут, – пока мозг не воспринимает все как нужно. Такова была его теория. Ты адаптируешься. И отныне при любом освещении, за исключением разве что кромешной тьмы, ты сможешь разглядеть все, что угодно.

– А тот доктор как-нибудь объяснил это похожее на опьянение чувство?

– Это еще непонятнее и связано с ушами. У нас там есть такие маленькие мешочки с жидкостью, помогающие сохранять равновесие. У некоторых животных, в частности у котов, система нервных волокон, идущих к этим мешочкам, устроена совсем не так, как у человека. Ты замечал, что кошка всегда или почти всегда при падении приземляется на все четыре лапы? Это как раз из-за нервных волокон. Кошки корректируют свое равновесие так же непроизвольно, как ты дергаешь ногой, если тебя стукнут по коленке. Сейчас у тебя все чувства обострены до предела.

Она зашла на кухню и взяла мешок муки.

– Встань на одну ногу, а вторую задери, как собака, помечающая дерево. Выше. Вот так и держи ее, – велела она.

Валентайн подчинился, отметив, что, задирая ногу, он едва покачнулся. Прежде он с трудом удержал бы равновесие.

– Лови, – крикнула она, резко бросив ему десятифунтовый мешок муки.

Он поймал его в нескольких дюймах от груди, и маленькое мучное облачко поднялось в воздух. Что самое удивительное, при этом его нога так и осталась задранной.

– Занятно, – сказал он, опуская ногу на пол.

Он переложил мешок в другую руку и быстро метнул его обратно Дювалье.

Ее реакция оказалась не хуже, чем у него. Она поймала мешок, пока он еще летел. У нее было достаточно сил, чтобы перехватить десять фунтов муки, нацеленных, словно снаряд, ей в голову, а вот мешок с этим заданием не справился: завязки ослабели, и белая мучная бомба ударила ей в лицо.

– Мама! – вскрикнула она, возникая в оседающем облаке, разъяренная, как фурия, с лицом, напоминающим грим артистов театра Кабуки.

Валентайн не удержался от смеха и тут заметил выражение ее лица. Они встретились взглядом и уставились друг на друга, как газель с гепардом в степи. Он всерьез испугался за собственную жизнь.

– Черт тебя дери, Валентайн! Я тебя убью! – заорала она и бросилась к нему.

Валентайн ринулся к своей крохотной платформе и подпрыгнул. К своему удивлению, он забрался на полку одним прыжком. Оттолкнувшись ногой, он изменил направление и взлетел на следующую платформу. Прежде такой скачок он осилил бы только с большого разбега. Он опустился на площадку и растянулся на ней. Дювалье мгновенно оказалась у него на спине – скорость реакции и сила ее мышц не уступала, а даже превосходила способности Валентайна. Он попытался выскользнуть, но, как только повернулся, она стиснула его ногами, как железным капканом. Она крепко прижала его руки. Он нашел ситуацию двусмысленной: Дювалье – над ним в классической эротической позиции, а мука, Щедро покрывающая ее от макушки до пояса, еще придавала пикантности. Но ее взгляд не выражал ничего, кроме торжества.

– Ну, – сказала она, – сдавайся.

– Прости, – задыхаясь, прохрипел он. – Я не хотел тебя дразнить.

– Что такое?

– Дразнить не хотел.

– Не слышу, Валентайн, громче!

– Пощади!

– Так-то лучше!

Он глубоко вздохнул, все еще чувствуя себя слегка отупевшим – то ли пьяным, то ли похмельным.