Текст книги "Непредвиденная опасность"

Автор книги: Эрик Амблер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

7
«Полковник Робинсон»

Когда Кентон начал приходить в сознание, он первым делом ощутил страшную боль в самых разных местах. Голова просто раскалывалась. Затем он почувствовал, что у него онемели ноги, отчаянно ноет левое бедро – от падения на какую-то жесткую поверхность. И еще острая боль так и пронзала тыльную сторону левой ладони. Кентон открыл глаза.

Первое, что он увидел, – это ногу в брючине из какой-то грубой ткани крайне неприятного ржавого цвета. Скосив глаза ниже, он увидел и ступню владельца брючины – она прижимала руку Кентона к коврику. Только тут до Кентона дошло, что он лежит на полу машины, которая на большой скорости мчит по какой-то неровной дороге. Чисто инстинктивно он попытался перейти в сидячее положение. От этого движения голову пронзила такая острая боль, что он застонал. Очевидно, звук этот достиг ушей мужчины на сиденье, и тот надавил ступней на пальцы, а затем резким толчком пригнул голову Кентона. Стараясь не прикасаться лицом к вибрирующему грязному полу, тот лежал теперь тихо и даже закрыл глаза. Какое-то время он находился в полубессознательном состоянии, и лишь рев мотора при переключении передач напоминал, где он находится. Но вот машина замедлила ход, затем водитель резко свернул, и Кентон ощутил, как тело его сместилось на коврике. Вибрация прекратилась, колеса прокатили по гладкой поверхности несколько ярдов, и они остановились.

Дверца у его ног распахнулась, двое мужчин бесцеремонно перебрались через него и вышли. Потом начали тихо переговариваться о чем-то – о чем именно, он не расслышал – затем раздался звук удаляющихся шагов. Тогда Кентон снова открыл глаза и, слегка приподняв голову, глянул через открытую дверцу машины. Вид частично загораживала спина мужчины в водительской униформе, но то, что удалось разглядеть через зазор, буквально потрясло Кентона. В лучах восходящего солнца он увидел горный хребет, увенчанный снежными шапками.

Кентон принадлежал к тому разряду людей – довольно многочисленному, – который считает созерцание пейзажа занятием крайне скучным. Лучше провести полчаса в придорожном кафе где-нибудь в центре Канберры, чем глазеть на горные пики в Доломитах или все острова Эгейского моря, вместе взятые. Он променял бы ценнейшего Коро на менее ценного Тулуз-Лотрека и счел бы, что остался в выигрыше. Он предпочитал композитора Сати Делиусу, Джорджа Гиссинга[15]15
  Английский прозаик, соцреалист, писал о бедности, социальном расслоении общества, неравенстве женщин.


[Закрыть] Ричарду Джефферису[16]16
  Английский прозаик, описывал в своих произведениях природу, воспевал леса, поля, сады Англии и населяющих их животных и птиц.


[Закрыть] и ощущение твердого тротуара под ногами – прогулкам по весеннему дерну, воспетому поэтами георгианской эпохи. Но теперь он созерцал пейзаж, и ему не было скучно; он даже на какое-то время забыл о головной боли. Затем Кентону захотелось размять затекшие ноги. Голова закружилась, когда он напряг мышцы шеи, чтобы приподняться. И тут Кентон начал снова думать и вспоминать. Он снял номер в отеле «Вернер». Уже начинало светлеть, когда он добрался до гостиницы. Если здесь солнце только еще встает, то, должно быть, он находится где-то в горах, неподалеку от Линца. Что же произошло, черт возьми?

Он все еще судорожно перебирал в памяти отрывочные воспоминания, когда откуда-то издали донесся крик, и шофер резко развернулся и пребольно ударил его стволом револьвера по ноге.

– Aussteigen![17]17
  Вылезай! (нем.).


[Закрыть]

Кентон ткнулся лицом вперед, выпал из машины, затем медленно поднялся на ноги и огляделся.

Он стоял на бетонке, ведущей к гаражу, укрывшемуся среди мелких рябин и высоких елей. Через деревья просвечивала крыша белого дома с двумя небольшими башенками, он уютно примостился в нише отвесной скалы. Правее гора сбегала к подножию глубокой и узкой долины, затем поднималась вновь, и вершину ее венчала шапка раннего свежевыпавшего снега. Пейзаж украшали высокие ели. Тонким контуром были прочерчены две дороги – узкие полоски белого цвета мелькали там и здесь под странными углами, просвечивая сквозь плотные темно-зеленые кроны деревьев.

Кентон вздрогнул. Воздух такой чистый и бодрящий, Кентон был без пальто. Шофер ткнул его в предплечье стволом.

– Los! Vorwärts![18]18
  Давай! Вперед! (нем.).


[Закрыть]

Кентон, будучи еще не в силах выразить свой протест вербально, повиновался приказу и зашагал к дому. Тропинка привела его в вымощенный плитами двор перед домом. А там, у двери, его поджидал обладатель ржаво-коричневых брюк.

Это был высокий худощавый мужчина средних лет с жестким, неинтеллигентным, но довольно красивым лицом. Короткую верхнюю губу окаймляли тонкие светлые усики щеточкой. На нем был плащ-дождевик с погончиками, перехваченный поясом, в руке – нечто напоминающее короткую толстую палку. Он кивком отослал шофера прочь и крепко ухватил Кентона за руку. И, к удивлению журналиста, обратился к нему по-английски:

– Чувствуете себя неважнецки, да, старина? – Он усмехнулся. – Неплохую я задал тебе трепку, верно? Ну ладно, ладно, соберись. Шеф хочет тебя видеть. Пошли!

– Послушайте… – сердито начал Кентон.

– Заткнись и делай, что говорят! – Пальцы мужчины, сжимавшие правую руку Кентона, перебрались чуть выше. И вдруг он так сильно сжал ее, что журналист вскрикнул от резкой боли. Казалось, что в руку ткнули раскаленной кочергой.

Мужчина расхохотался.

– Неплохой приемчик, верно? Так что лучше давай, двигай, старина! Иначе еще раз накажу.

И он подтолкнул Кентона к двери.

Есть дома, которые производят впечатление роскоши и богатства даже без толстых мягких ковров и красивой мебели. Это был тот самый случай. За исключением двух или трех небольших, но изысканных ковров, пол в просторном холле был ничем не прикрыт и просто поражал блеском хорошо натертого воском паркета из сосны. В дальнем конце холла широкая лестница вела в небольшую галерею. В углублении под балюстрадой стоял у стены узкий стол. На нем – пара изысканных подсвечников Чинквенчето.[19]19
  Термин для обозначения художественной культуры Италии между 1500–1600 гг., а также культуры Высокого Возрождения (1490–1520).


[Закрыть] Справа на стене висела очень хорошая копия картины Тинторетто «Чудо святого Марка». В огромном камине ревел огонь.

Англичанин провел Кентона через холл к небольшой дверце под галереей, открыл ее и толкнул журналиста внутрь.

Первое, что заметил Кентон, – это приятнейший запах свежеприготовленного кофе. Затем дверца за ним затворилась, и с другого конца комнаты до него донесся стук чашки, которую поставили на блюдце. Кентон обернулся на звук. За большим письменным столом сидел мужчина и ел сервированный на подносе завтрак. Солнечные лучи, врывающиеся в высокое окно, золотили его седую шевелюру.

Мужчина поднял глаза. И после небольшой паузы заговорил:

– Доброе утро, мистер Кентон! Думаю, вы не откажетесь от чашечки кофе?

Это был импозантный господин лет под шестьдесят, с холеными седыми кавалерийскими усами и с моноклем. На первый взгляд он походил на нечто среднее между изображением в «Панче» генерала в отставке и французской концепцией того, как, на взгляд европейца, должен выглядеть английский джентльмен «спортивного склада». Однако говорил он с сильным русским акцентом, и кожа на лице была туго натянута и напоминала мятый желтоватый пергамент, что совсем нехарактерно для нордической внешности. Так что, пришел к выводу Кентон, вряд ли этот господин англичанин. Под седыми усами – полные, но при этом жестко очерченные губы, а монокль не скрывал блеклых глаз. Взгляд у неизвестного господина был цепкий, расчетливый, он так и излучал опасность. Словом, Кентону этот человек страшно не понравился с первой же секунды. И он решил сразу перейти к делу.

– Мне хотелось бы знать, по какому праву… – возмущенно начал он.

Собеседник умоляюще вскинул руку:

– Мистер Кентон, мистер Кентон, прошу вас! Я не спал всю ночь. И вынужден просить вас избавить меня от проявлений подобного негатива. Мы все сегодня утром немного на взводе, верно, Майлер? – Последние слова были адресованы человеку, стоявшему за спиной у Кентона.

– Ей-богу, так оно и есть, – ответил мужчина в ржаво-коричневых брюках.

– И тем не менее, – продолжил господин с моноклем, – я понимаю ваше возмущение. Действительно, какое право имел я, человек вам совершенно посторонний, отдать своим людям приказ схватить вас и привезти сюда самым бесцеремонным образом? Вас, английского журналиста, если, конечно, верить карточке «Пресса» в вашем кармане?.. Какое право, позвольте спросить? – И он грохнул кулаком по столу.

– Вот именно, – сказал Кентон, несколько удивленный таким поворотом разговора.

Седовласый отпил глоток кофе.

– Ответ, – добавил он, – никакого! Никакого права, это всего лишь мое желание.

– И чем же оно продиктовано?

Мужчина приподнял брови.

– Вы же не сомневаетесь, что это так и есть?

– Сомневаюсь, – ответил Кентон, чувствуя, как в нем закипает раздражение. – Я могу сделать лишь один вывод: вы спутали меня с кем-то другим. Не знаю, кто вы и в чем заключается ваша игра, но вы поставили себя в крайне двусмысленное положение. Думаю, мы все же сэкономим время британскому консулу в Линце, не станем доводить до того, чтобы он вмешался и сюда прибыла полиция. И если меня немедленно освободят и отвезут обратно в Линц, обещаю, что не побеспокою его. А теперь, извините, но вынужден с вами распрощаться!

Мужчина за столом заулыбался во весь рот, обнажив ряд длинных неровных желтоватых зубов.

– Отлично, мистер Кентон, просто великолепно! Вижу, что и Майлеру тоже понравилось представление, которое вы здесь разыграли. У меня предчувствие: вы найдете с ним общий язык, даже полюбите друг друга! Вы должны заставить Майлера поведать вам о его уникальном опыте. Капитан Майлер служил в отряде «Черно-рыжих»,[20]20
  Английские карательные отряды в Ирландии в 1920–1923 гг.; получили название по цвету одежды – черные ремни и форма желтовато-коричневого цвета.


[Закрыть] одно время даже был в Америке профессиональным штрейкбрехером. И в данный момент очень надеется, что вы предпримете попытку покинуть эту комнату. Я же надеюсь, что этого не случится, потому как тогда придется отложить нашу беседу на час или два. Верно, Майлер?

– Обещаю задать этому недоумку такую взбучку, что мало не покажется, – сказал капитан.

– Как это характерно для Майлера, – заметил седовласый, обращаясь к Кентону. – Никогда не отличался тактом. Хотя с его-то опытом… всегда добивается того, что хочет. И прекрасно обходится без всяких там церемоний.

Кентон изучал чернильный прибор на столе. У него возникло тревожное ощущение, что никакая это не ошибка, оставалось лишь гадать, чего хотят от него эти люди. Он поднял глаза. Мужчина за столом раскуривал сигарету, и делал это крайне неловко – рука плохо сгибалась в локте.

Затем он выпустил тонкую струйку дыма, проследил за тем, как она рассеялась в воздухе, и снова обернулся к Кентону.

– Все еще удивлены, мистер Кентон?

– Даже очень!

– Так, так… Да вы присядьте, мистер Кентон! И вы тоже, капитан. Всегда предпочитаю заниматься бизнесом в комфортных условиях. – Он одарил Кентона еще одной желтозубой улыбкой.

Кентон сел.

– Бизнесом? – спросил он.

В уголках блеклых глаз возникли мелкие морщинки.

– Да, мистер Кентон, бизнесом. Итак, перейдем к делу!

– Что ж, давайте!

– Почему вы убили Борованского?

– Кого?

– Борованского.

– Не понимаю, о чем вы.

– Ну, вы могли знать его под другим именем. Захс.

– Первый раз слышу.

Капитан Майлер усмехнулся. Мужчина за столом устало вздохнул.

– Возможно, – терпеливо начал он, – вы сомневаетесь в моих мотивах. Возможно, даже считаете, что я интересуюсь судьбой Борованского из чувства мести. Это не так. Лично для меня этот Борованский не представляет ни малейшего интереса. Однако при нем находилась часть моей собственности. И хотелось бы, чтобы вы мне эту собственность вернули. Возможно, вы уже видели, что она собой представляет. И если так, то должны понимать: никакой ценности в денежном, так сказать, выражении эти фотографии не имеют. Вы также должны понимать, что любой человек, вмешавшийся в подобную историю пусть даже по глупости, ставит себя в весьма затруднительное положение. Записная книжка Борованского, а также все деньги, что при нем были, исчезли, на месте убийства их не нашли. Полагаю, они находятся у вас в кармане. И вы, мистер Кентон, поступили не слишком тактично, упомянув о полиции, пусть даже и в шутку. Австрия – одна из стран, где отменено такое наказание, как смертная казнь, но пожизненное заключение осталось, так что рисковать нет смысла. А теперь, пожалуйста, скажите нам, что вы сделали с фотографиями?

– Ерунда какая-то! Захса я не убивал.

– Ага! Так, выходит, вы все-таки его знали?

Кентон беспокойно заерзал в кресле. Разговор он явно вел плохо, возможно, то были последствия удара, полученного по голове. И Кентон решил сменить тактику.

– Вряд ли вы можете рассчитывать на доверительное отношение с моей стороны. Уже не говорю о том, что на меня напал этот ваш «профессионал» и что вы фактически держите меня в плену. Я понятия не имею, кто вы вообще такой!

– Я бы на твоем месте на неприятности не нарывался, старина, – заметил капитан.

Кентон проигнорировал его.

– Ну будет, будет вам, – с упреком заметил седовласый. – Давайте сохранять спокойствие! Вот вы интересуетесь, как мое имя, мистер Кентон. Не понимаю, что это вам даст, если я назову его. Хотя так и быть! Позвольте представиться! Робинсон. Полковник Робинсон.

– Англичанин?

Полковник Робинсон улыбнулся, зажав сигарету в зубах.

– Нет, мистер Кентон. К чему мне вас обманывать? Произношение мое, сами слышите, далеко от совершенства.

– Однако говорите вы бегло!

– Спасибо за комплимент. – Он подался вперед. – А теперь, мой друг, предлагаю закончить с обменом любезностями и перейти к делу. Где фотографии? И перед тем как ответить, вспомните, что избавите тем самым себя от множества неприятностей. Это я на тот случай говорю, если в голове у вас созрели разные дурацкие увертки. Я знаю, что снимков при вас нет. Где они, и как мы можем их получить?

Кентон колебался. Первым импульсом было дать этому типу всю информацию и побыстрей убраться отсюда. Он покосился на мужчин. Бывший капитан «Черно-рыжих» покачивался на стуле и рассеянно грыз ногти. На коленях у него лежала короткая и толстая блестящая черная палка. «Полковник Робинсон» снова всем телом подался вперед, в губах у него продолжала дымиться сигарета. А в глазах, которые он не сводил с журналиста, стыло насмешливое ожидание. А затем вдруг у Кентона возникло новое, неведомое до сих пор чувство. Впервые в его взрослой жизни кто-то пытался угрозами заставить его принять решение, и он восстал против этого всем своим существом. Ответ может быть только один: нет, нет и нет – холодный, окончательный и гневный. Кентон глубоко втянул ртом воздух. А затем вдруг в области солнечного сплетения возникло неприятное ощущение пустоты, сердце зачастило, кровь отхлынула от лица. Он понял, что впервые за долгие годы готов взорваться, окончательно потерять терпение. Он постарался успокоиться, взять себя в руки, кровь снова прихлынула к щекам. Вот только легкую дрожь из голоса, когда он наконец заговорил, убрать не удалось.

– Сожалею, но у меня нет никакого намерения отвечать на этот вопрос. Да, мне доверили на хранение некую собственность. Человек, сделавший это, теперь мертв. Он не был мне другом. Если уж быть до конца точным, я познакомился с ним в поезде по пути в Линц. Но он хорошо заплатил мне за обещание хранить эту собственность, и я принял на себя всю ответственность. И тот факт, что его впоследствии закололи ножом, никак не может повлиять на эту мою ответственность.

– В таком случае нельзя ли узнать, как вы намерены избавиться от этой ответственности?

– Фотографии, – осторожно начал Кентон, – судя по всему, являются собственностью российского правительства. И если вы представите мне доказательства, что уполномочены действовать от имени этого правительства, я с удовольствием передам вам снимки, как только меня отпустят.

Несколько секунд в комнате стояла гробовая тишина. Затем капитан медленно поднялся на ноги.

– А теперь, – начал он, – ты получишь у меня такую…

Мужчина за столом жестом велел ему молчать и обратился к Кентону:

– Боюсь, вы не совсем понимаете, в каком положении оказались, мистер Кентон.

– Разве?

– Нет, не понимаете. Борованский, или, если вам угодно, Захс, работал на меня. Это мне он должен был доставить фотографии.

– Тогда почему он отдал их мне?

– Боялся, что до того, как я смогу предоставить ему защиту, на него нападут и отберут снимки.

– И однако же его убили.

– Да, вскоре после вашего прибытия, мистер Кентон, – многозначительно бросил полковник. – Устроившись в отеле «Джозеф», Борованский позвонил и сказал, что фотографии у вас. Мои люди подоспели как раз к тому моменту, когда вы входили в отель. А вот как выходили оттуда – они не видели.

– Когда я там появился, Захс был уже мертв. И я ушел через задний ход.

– Со снимками?

– Ну конечно!

– А вам не кажется, что вы поступили крайне глупо, мистер Кентон?

– Это почему же?

Желтоватая кожа на лице полковника Робинсона натянулась еще туже.

– Да потому, что каковы бы ни были ваши преставления об ответственности, я намерен получить эти снимки. И получу. Более того, – медленно добавил он, – я готов предпринять все необходимые шаги, чтобы помочь вам преодолеть все угрызения совести.

– К примеру?

Полковник явно расслабился. С улыбкой поднялся из кресла, обошел стол и дружеским жестом опустил руку на плечо Кентону.

– Бросьте, мистер Кентон! Давайте не будем портить столь замечательное утро разговорами о всяких неприятных вещах. Проявите благоразумие, мистер Кентон. Уверен, вас вовсе не интересует благополучие российского правительства. Бедняга Борованский мертв. Отдайте фотографии, забудьте об этом деле, и тогда мы даже сможем обсудить причитающееся вам вознаграждение за все беспокойства и дискомфорт. Ну, что скажете?

Кентон с трудом сдержал улыбку. Два подкупа за двенадцать часов! Не такое уж и плохое начало.

– Так что вы конкретно предлагаете?

Полковник так и излучал благодушие.

– Скажите нам, где эти снимки. И в ту же секунду, как только они окажутся у нас, вы уйдете отсюда и унесете в кармане тысячу марок.

Ага, стало быть, цена его возросла! Да этот тип принимает его за круглого дурака, не иначе!

– Ну а альтернатива?

Полковник потянулся к сигаретной пачке, предложил Кентону, тот отрицательно помотал головой. Полковник закурил, аккуратно загасил спичку и снова опустился в кресло.

– Вы когда-нибудь читали Макиавелли, мистер Кентон?

– Читал.

– «То же и судьба: она являет свое всесилие там, где препятствием ей не служит доблесть, и устремляет свой напор туда, где не встречает возведенных против нее заграждений». Возможно, вам знаком этот отрывок. Макиавелли всегда выражался удивительно точно, вы согласны?

Кентон кивнул. Похоже, Робинсон наслаждался звуком собственного голоса.

– Видите ли, – важно продолжил полковник, – фортуна поставила вас в довольно затруднительное положение. Интуиция подсказывает мне, что Борованского вы не убивали. Однако сей факт ничуть не помешает мне сдать вас полиции и еще представить двух свидетелей, моих людей, которые видели, как вы входили в отель. Ну и еще этот бумажник в вашем кармане.

– Но в этом случае, – спокойно возразил ему Кентон, – вы уже никогда не получите своих фотографий. А меня почти наверняка отпустят.

Оппонент его призадумался.

– Что ж, возможно, – пробормотал он и пожал плечами. – Я упустил из вида этот момент. Излишняя снисходительность полиции всегда меня раздражала. Впрочем, я хотел продемонстрировать лишь один из вариантов дальнейшего развития событий. Есть и другие. Ну, к примеру, скажите, на какую газету вы работаете?

– Я независимый журналист.

– Ах вон оно как! Ну что ж, дорогой, в таком случае все очень просто! Известно ли вам, мистер Кентон, что через своих доверенных лиц в Лондоне я смогу полностью перекрыть вам доступ к этой деятельности?

– Интересно, как?

– Да просто занесу ваше имя в черный список владельцев всех крупнейших изданий Англии.

Кентон улыбнулся.

– Боюсь, что не смогу принять эту вашу угрозу всерьез, полковник. Видите ли, уже не говоря о том факте, что многие редакторы обычно пренебрегают такого рода приказами, исходящими от владельцев, я использую минимум шесть псевдонимов, не имеющих ничего общего с фамилией Кентон. С учетом этого обстоятельства ваши доверенные лица просто замучаются исполнять такое задание.

Едва договорив эту фразу, Кентон понял, что допустил промах. Мужчина за столом погрузился в молчание; ни одна мышца на его лице не дрогнула, и тем не менее выражение этого лица поменялось кардинально. И теперь вместо напускной доброжелательности оно так и источало неприкрытую ярость. А когда он заговорил, акцент стал еще заметнее.

– Вижу, – медленно начал он, – вы не столь умны, каким хотите казаться. Жаль! Я так надеялся на понимание с вашей стороны. Надеялся, что проблему можно утрясти здесь, за столом, и не вынуждать меня прибегать к экстремальным мерам. Теперь понимаю, что лишь напрасно тратил время.

Уголком глаза Кентон заметил, как рука капитана Майлера легла на блестящую толстую палку.

– Мне страшно жаль, – не слишком убедительным тоном заметил Кентон.

– Скоро пожалеете еще больше, мистер Кентон, – последовал ответ. Полковник затеребил нижнюю губу, по-прежнему не сводя с него глаз. – Меня всегда интересовал процесс убеждения. Дни пыток колесованием, дыбой, вырыванием ногтей остались в прошлом. Мы даже можем позволить себе смотреть на все эти примитивные средневековые ухищрения со снисходительной улыбкой. Сегодня перед нами открылись в этом плане новые горизонты. Двадцатые годы нашего века стали своего рода Ренессансом в искусстве, еще не достигшем в прошлом полного совершенства. Сложные методы и навороченные приспособления вышли из моды. Люди, способствовавшие прогрессу в данной области, не стали изобретать новые способы и средства для полного самовыражения. С изысканной простотой, свойственной всем истинным художникам, они принялись использовать любые подручные материалы. Касторовое масло, к примеру, или в просторечии – касторку. Это лекарство, которое есть в каждой домашней аптечке, позволяет достичь удивительных успехов в убеждении. Видите ли, если человеку ввести целую пинту этого снадобья, эффект будет такой же, как если бы вы объелись незрелыми яблоками, только во сто крат мучительнее. Фашистской Италии тоже стоит отдать должное – там открыли прием bastonatura in stile.[21]21
  Смерть в должном стиле (ит.).


[Закрыть] Процесс сводится к многократной обработке нижней части лица резиновой дубинкой, ну, типа той, что держит сейчас в руке капитан Майлер. В результате этой обработки челюсть разбивается на мелкие кусочки. Загонять под ногти булавки или зубочистки – это, конечно, скучновато. Но по ту сторону Атлантики эту методику усовершенствовали, и она прекрасна в своей простоте. К чему возиться с какими-то булавками, если есть бормашина, инструмент дантиста? Им можно прекрасно обработать зубы какого-нибудь неразговорчивого типа. Смолоть в порошок до полного их уничтожения. Резиновый шланг, слепящий свет фар, тушение сигарет о кожу, прицельный и жесткий удар – да всех этих средств просто не перечесть! Лично я не испытываю пристрастия к какому-то одному из них, но вы, думаю, догадываетесь, что именно у меня на уме. Я прав, мистер Кентон?

Журналист промолчал.

«Полковник Робинсон» сдержанно улыбнулся.

– Думаю, да. Однако хочу прояснить ситуацию до конца. Я собираюсь поместить вас в камеру-одиночку на двенадцать часов. Если по истечении этого времени вы не решите, что для вас же лучше быть со мной откровенным, тогда я передам вас для допроса капитану Майлеру и его помощникам. – Он кивком указал на капитана. – Все, Майлер, отведите его наверх!

– Встал! – рявкнул Майлер.

Кентон повиновался. Лицо его побледнело от усталости, распухшие веки дергались от нестерпимой боли в голове. Но губы были по-прежнему сжаты в упрямую тонкую линию.

– Может, полковник Робинсон – это и есть ваше настоящее имя, в чем лично я сомневаюсь, – начал он. – Но каково бы оно ни было, ваше имя, вы, по-моему, просто псих. На одном этапе этой содержательной беседы я был близок к тому, чтобы умыть руки и передать вам эти фотографии. Но вы сделали ошибку, решив, что меня можно запугать. Такого рода ошибки сегодня присущи в Европе многим людям вашего склада. Нацистские концлагеря, целые острова в Италии, превращенные в тюрьмы, – в них бросают людей, отказавшихся идти на компромисс с насилием. Сравнивать мое нынешнее состояние с их поразительным мужеством просто нелепо, но теперь мне стала ближе и понятней их убежденность. Прежде меня удивляло, как они могут страдать из-за таких эфемерных и непостоянных вещей, как политические принципы. Теперь понимаю, здесь заложено нечто большее. Это не просто борьба между коммунизмом и фашизмом или какими-то другими «измами». Это борьба свободного человеческого духа с безумными и жестокими силами первобытного болота. И к этому последнему лагерю относитесь вы, полковник, и все вам подобные.

Майлер взмахнул рукой с зажатой в ней дубинкой и ударил Кентона по лицу. Тот отшатнулся, задел ногой кресло и упал. Несколько секунд журналист лежал неподвижно, затем медленно поднялся.

Из уголка рта у него сочилась кровь. Лицо было смертельно бледным, но на губах играла улыбка.

– К вам это тоже относится, капитан, – сказал он.

Майлер снова сбил его с ног, и на этот раз Кентон смог подняться, лишь цепляясь за кресло. Майлер подошел к двери и позвал двух своих помощников. Затем приблизился к Кентону, сбросил его руку со спинки кресла и наградил ударом, от которого журналист снова распростерся на полу. Затем грубо скомандовал что-то своим подчиненным, и мужчины, ухватив Кентона за ноги, выволокли его из комнаты. На лестнице он снова упал, затем его затащили в комнату на верхнем этаже дома, где бросили на пол. Закрыли ставни, вышли, повесили на дверь замок и цепочку. Затем дверь захлопнулась, и в замке повернулся ключ.

Какое-то время Кентон лежал неподвижно там, где его бросили. Потом с трудом приподнял голову и огляделся. Через щели в ставнях врывались длинные косые лучи солнца. И Кентон увидел, что мебель здесь отсутствует полностью. Какое-то время он задумчиво рассматривал узор из солнечных лучей на полу. Потом вздохнул, сложил руку в локте, опустил на нее голову и закрыл глаза.

Минуту или две спустя он уже крепко спал, и на губах его играла слабая, но довольная улыбка человека, честно исполнившего свой долг.